Повести и Рассказы (сборник)

Телохранители замерли, только тот, который больше ненавидел инспектора, крикнул с досадой:

— Эх, зр-рра!

Их пропустили, кто с угрозой, кто с недоумением, кто со страхом. Виктор не переставая вертел головой и нес чепуху, а Молодой шел покорно, все трогал затылок. Дойдя до двери, он повернулся к Косматому и хриплым, как со сна, голосом проговорил:

— Значит, до скорого!

— Убирайся, Лисенок!

Они открыли дверь, вздрогнули от ветра и холода, и тогда Косматый крикнул, перекрывая шум непогоды:

— Панчуга, останься!

— Зачем?

— Останься, тебе говорю. Он сам дойдет.

Виктор с сомнением покосился на Молодого.

— Я дойду. Ничего, — слабо сказал тот.

— Ну, ладно. Я скоро. Задерживаться не буду.

Иногда бывает, что больше всего о человеке говорят не руки и не глаза, а спина. Спина у Молодого была несолидная — тощая, с острыми плечами, совсем ребяческая. Спина очень одинокого и очень растерянного мальчишки. Виктору вдруг захотелось догнать его и пойти вместе, в конце концов Косматый не командир ему, а парень здесь новичок и может забрести куда-нибудь не туда. Такая буря — не шутка! Но Молодой уже скрылся в пылевых вихрях, и уже не докричаться до него, и знак не подать, и тогда Виктор подумал, что молокососа инспектором не поставят и вообще, может быть, надо ему сейчас побыть одному.

И он вернулся в библиотеку.

8

В библиотеке уже вовсю кипела деятельность, и заправлял ею Косматый. Колонисты сгрудились вокруг сюда, мрачные, недоуменные лица, то один, то другой, получив приказ, срывался с места и, на ходу запахиваясь, уходил в морозную бурю. Дверь почти постоянно была открыта, в библиотеке стало холодно.

Косматый руководил. Ею длинные белые волосы, начинающиеся от макушки, были всклокочены, толстое небритое лицо, утолщенное книзу, из яростного стало яростно-деловитым. Пригнувшись к столу, он водил глазами, выискивая нужного человека, тыкал в него пальцем.

— Кайф! Тащи сюда все лопаты, какие в запаснике. Быстро!

— Как тебя? Том. Бери с собой сынка и записывай, сколько у кого оружия. И какого. Стой! Возьми с собой еще двоих, этого и… читать умеешь? Хорошо… и вот этого. А то не справишься.

— А ты иди ко мне домой, попроси у жены самописок побольше. Она знает, где. А ругаться начнет, скажи, я велел. Будем людей расставлять.

Виктор примерно понял, зачем он нужен Косматому, и приготовил, как ему показалось, короткий, точный ответ. Лицо и вся фигура его выражали такое непробиваемое упрямство, что Косматый, скользнув по нему взглядом, довольно ухмыльнулся.

— Хорошо смотришь, Панчуга!

— Зачем звал?

— Погоди. Видишь, дела?

И снова занялся другими. Он не замечал его, даже нарочно не замечал, тыкал пальцем в разные стороны, звал кого-то, кого-то гнал прочь, а Виктор переминался, переминался, пока наконец не потерял терпение.

— Так что насчет меня, Косматый? Погода портится.

— Ты погоди с погодой. Ты мне, знаешь что? — Косматый не смотрел на Виктора, выискивал кого-то глазами. — Вот что. Ты скажи, какое у тебя на катере оружие?

— Я против Земли не пойду, — выпалил Виктор заготовленную фразу. — Зачем тебе мое оружие?

Но Косматый уже отвлекся, снова забыл про Виктора. Правда, был такой момент, когда деловой вид стерся с его лица, глаза расширились, рот съехал набок и проступила такая страшная тоска, что Виктору стало не по себе. Но Косматый тут же набычился, еще больше пригнулся к столу, рявкнул:

— Гжесь, погоди-ка!

Высокий рябой колонист, собиравшийся было уйти, обернулся и неприветливо спросил:

— Ну?

— Ты же все равно своего Омара сейчас вызывать будешь, правда?

— Что, нельзя?

— Так ты ему скажи, пусть с пеулами договорится, — в голосе Косматого слышалось непонятное торжество. — Пусть они идут сюда с лопатами, норы боевые строить помогут. Да пусть колючек метательных побольше приволокут.

— Омар не пойдет, — угрюмо пробурчал Гжесь, — Омар не захочет драться.

— А чего еще твой Омар не захочет? — вскинулся Косматый, мгновенно ярясь (но тоска, тоска проглядывала сквозь его ярость). — Погоди, Панчуга, сейчас. Что тебе тот Омар? Он и десяти лет здесь не прожил, только все портит.

Виктору показалось, будто шум бури усилился, но это было не так, просто смолкли все разговоры в библиотеке.

Гжесь тяжело поднял глаза на Косматого:

— Омар не хочет, чтобы ты командовал нами.

— Да ну? — притворно удивился Косматый и почти лег подбородком на стол.

— Он говорит, что ты не имеешь права делать с нами все, что тебе захочется, что люди устали от тебя.

Косматым не сразу справился с лицом, сглотнул, прищурил глаза, выпятил губы.

— Дальше.

— Ты всем надоел, вот что он говорит.

Косматый загадочно улыбнулся, поманил Гжеся пальцем:

— Иди-ка сюда!

— Нам и без того трудно, а тут еще и на тебя спину ломай.

— Ближе.

Гжесь бубнил и бубнил, он уже не мог остановиться. Он нехотя, шаг за шагом, приближался к столу.

— Палку!

Ему подали непонятно откуда взявшуюся палку.

Ну, так!

И мгновенная серия ударов, справа, слева, по лицу, по животу. Гжесь отшатнулся, заслонился руками, взвизгнул, не удержавшись, упал на спину, тогда Косматый вскочил со стула, отбросил палку. Успокоился. Сел. Кто-то бросился поднимать Гжеся, но Косматый крикнул:

— Пусть сам!

Гжесь корчился на полу, пытаясь встать.

— И будь доволен, что так кончилось. Убирайся!

Гжесь наконец встал, пряча глаза, вытерся рукавом, сплюнул кровь, пошел к выходу. Ноги его дрожали. Остальные молча следили за ним, и ни на одном лице нельзя было прочесть ни осуждения, ни одобрения. Только самый пылкий телохранитель ударил кулаком по колену, довольно крякнул и с победоносным видом оглядел присутствующих. Косматый уже звал другого, тоже, видимо, сторонника Омара, тот мрачно выслушал прежний приказ и молча вышел.

Народ понемногу стал рассасываться. Наконец у Косматого и для Виктора нашлось время.

— Панчуга, — сказал он, потирая ушибленную руку. — Оставайся. Понимаешь, без тебя здесь никак.

— Я против Земли не пойду, — тупо ответил Виктор.

— Я ведь тебя вижу, Панчуга, — почти ласково произнес Косматый, — ты так упрямишься, потому что знаешь — деваться тебе некуда.

— Ну, подумай сам. Косматый, ведь Земля! Что ты против нее можешь?

— Так ведь я, Панчуга, что думаю. Разве пойдут они полторы тысячи убивать? Если драться-то будем? Ведь не пойдут, а, Панчуга?

— Да они вас…

— А мы их из пушечки из твоей нейтронной встретим. И пожгем кораблики. А они все равно не пойдут. Гуманисты! А как же!..

В своем роде Косматый определенно был великим человеком. Лицо его меняло выражение без малейших усилий. Предельный гнев, вдохновение, деловитость, нежность, хитрость, будто множество совершенно разных людей по очереди входили в его тело с одной только целью — убедить. Но Виктор еще держался. Он даже представить себе боялся, что может остаться на стороне этого… спятившего дикаря.

— Ты про катер забудь, Косматый, — как можно тверже отчеканил он. — Я против Земли не пойду. Считай, что поговорили. Все. Пока.

Косматый погрозил ему пальцем и захихикал:

— А ведь врешь, уже поддаешься, еще немного — и будешь готов. Тебе только на людях неловко. Так это сейчас! — Косматый поднял глаза к уальцам и с дурашливой серьезностью выкрикнул: — Вон! Все вон! Панчугу вербовать буду!

— Хватит, Косматый, я пойду.

— Стой! Подожди! Сейчас! — Косматый вскочил из-за стола, бросился к колонистам. — Ну, кому говорю, давайте! Сейчас, Панчуга, сейчас! — и стал выталкивать их в дверь. Вскоре библиотека опустела, только Друзья остались. Теперь они сидели рядышком у заколоченного окна. Выла буря.

— Вот сейчас и поговорим, — потирая руки, засуетился Косматый. А и не выйдет ничего, все равно хорошо. Ведь мое. Панчуга, здесь и поговорить не с кем. Главный я тут. А с главным особенно не разговоришься. Все свои какие-то дела у всех, чего-то хотят, да и боятся… А мы с тобой вроде как равные. Да ты садись, садись. Вот, болтуна выпей.

— Пойду я, Косматый, — неуверенно произнес Виктор. (Только не поддаться, только бы выдержать!)

— Ты ведь просто зарежешь меня, Панчуга, если уйдешь. Ты пойми.

— Брось, Косматый. Что со мной, что без меня — все равно не получится. Да и не хочу я.

— Ты погоди, погоди, — горячился Косматый. Он странно улыбался, глаза блуждали, вид у него был полусумасшедший. Ты послушай меня! Ты последний мой козырь, Панчуга! Лисенок дурак-дурак, а понял, да только не до конца. Их же всех Омар с толку сбивает, умеет, подлец, с толку сбивать, раньше я думал — пусть живет, контролировать меня будет, чтоб не зарывался, смотрю — нет, другого хочет. Тебя здесь не будет, они и не пойдут. Омар тут такое раскрутит! А ты — это оружие, это сила, без тебя ну никак, Панчуга! Думаешь, я для себя? Думаешь, так мне хочется у них вожаком быть? Ну, пусть хочется, пусть для себя — все равно для них получается! Ведь не о сегодняшнем надо думать, ведь так и пропасть недолго, если о сегодняшнем-то! Не понимают они.

У него было совершенно больное лицо. Он тосковал, уже не скрывая.

— Я не умею спорить, Косматый, — отбивался Виктор. — Только не мое это дело.

В течение всего этого разговора он ни разу не вспомнил о Молодом, и том, что с ним будет, если Виктор останется на Уале.

— Паулу с собой возьмешь, ты подумай, Панчуга. Ведь девку тебе отдаем, против всех наших правил, не четырем, а одному, и какую девку! Пожалуйста, закончится все — и забирай ее куда хочешь.

— Косматый…

— Ты погоди-погоди… Вот мы ее сейчас позовем, — Косматый подбежал к двери, распахнул, крикнул:

— Паула, Паула, сюда! Пау-у-у-ла! — обернулся. — Лео, приведи!

Пылкий телохранитель соскочил со скамейки, выбежал прочь. Он вернулся с ней почти сразу же, видно, рядом была.

Паула не вошла — вбежала.

— Ох, буря, ну, буря! Восторг, а не буря! Что в темноте сидите?

Включила свет.

Она была радостно возбуждена, наверное, Лео сказал, что женят. Никогда Виктор не видел ее такой. Вернее, видел, но так давно, что забыл, при каких обстоятельствах.

— Вот, Панчуга, бери. Жена, — Косматый подобрел и стал похож со своей шевелюрой на рождественского деда.

Виктор молчал и не отрываясь смотрел на Паулу. Та была похожа в этот момент на девочку, которой дарят конфету, но которая не уверена, что ее не разыгрывают.

— Жарко у вас, — она скинула шубу прямо на руки пылкому Лео. Тот встал, как столб, не зная, что делать с неожиданной ношей.

— Ну что? — и непонятно было, то ли это предложение оценить ее красоту, то ли вопрос — зачем звали?

Виктор не мог отвести от нее глаз. Он всегда пытался быть объективным и всегда говорил себе, что не так уж она и красива, волосы слишком черные, подбородок великоват, но сейчас он забыл про все. Он и потом, в течение одиннадцати лет, будет вызывать в памяти именно этот момент. Вся в движении, яркая, радостная… Чересчур лишь было в ней этой радости, вот что.

Косматый взял ее сзади за плечи, сказал ласково:

— Так вот, Паула, жених твой артачится, обещания своего исполнить не хочет. Говорит, не пойду к вам. Что делать будем?

Глаза ее с прежней радостью смотрели поверх Виктора в стену, будто видела она там что-то необычайно интересное. Так слепые иногда смотрят.

— А что делать? Пусть уходит.

— Да нет, так не получится, — мягко возразил Косматый. — Нам женишок твой нужен. Ракета его нужна.