Убойный сюжет

— К Степану Парамоновичу Неелову.

— Это уже интереснее.

— Ничего интересного. Он мой одноклассник. А в чем собственно причина беседы?

Тут появился лейтенант, который первым делом заглянул в мой паспорт.

— Гражданин Шварц, вы надо полагать, проживаете в Свердловске. Когда пожаловали сюда?

— Да только что.

— Вранина. Движение на шоссе прекращено.

Мне такая беседа уже начинает не нравиться.

— Я вру только тогда, когда мне это очень нужно. И кроме того не улепетываю назад из-за какой-то ямки на шоссе. Я сделал объезд. Гляньте на мою машину, ее внешний вид вам о чем-то говорит?

— Говорит, — неопределенно выразился лейтенант.

— Послушайте, хватит этих тонких намеков. Где Неелов? Дайте его сюда и он расскажет вам, что я законопослушный гражданин, образцовый налогоплательщик (согласен, тут некоторое преувеличение) и если я изменяю жене пять раз в год, это еще не повод, чтобы со мной так обращаться.

Лейтенант немного расслабился.

— У вас с Нееловым были деловые отношения?

— И дружеские и деловые.

Так, неужели директор типографии решил обвинить Степу, что он издает книгу на деньги наркомафии?

— Товарищ лейтенант, я спонсировал производство Степиной книги, свои доходы я регулярно декларирую, чтобы там ни говорила какая-то сволочь… Где все-таки Неелов?

— В морге. Его убили сегодня ночью. Выстрел в лоб.

Вот так так. Неужели злодей проделал тот же самый путь, что и я, когда наведался к Стиву в гости?

— Кто это сделал?

— А вы как думаете? — ответил лейтенант вопросом на вопрос.

— По крайней мере не я. Зная ваши профессиональные рефлексы, добавлю, что ночью был еще в Свердловске, это может подтвердить сто человек. Ну, человек пять как минимум. Заказывать Степино убийство я бы тоже не стал, я что, круглый идиот или даун? Я даже не кредитор его, а спонсор, всего две недели как перевел деньги на издание Нееловской книжки в местную типографию. Сейчас вот приехал узнать, почему доброе дело торчит на месте… Послушайте, товарищ лейтенант, Неелова обчистили?

— Ну откуда нам знать, что у него там имелось в наличии. На вид квартира не слишком презентабельная. Телевизор на месте остался. Соседи говорят, магнитофон у него был, так вот его унесли. И какие-то бумаги из письменного стола… Ладно, вам есть где тут остановится? А то могу предложить КПЗ.

— Спасибо за заботу. Но у меня тут папаша живет.

— Завтра утром, гражданин Шварц, зайдите ко мне. РУВД, комната 15. Тогда и получите назад свой паспорт. Скорее всего. А теперь до свиданья. — И лейтенант повернулся ко мне равнодушной спиной.

Я вышел обратно через открытую калитку и плюхнулся на сидение своей машины. Вот жопа. Что мне теперь делать? Отзывать свои денежки или нет? Я хотел подбодрить и поддержать живого Степу Неелова, но меня совершенно не интересует его книжка. Кого я должен теперь подбадривать? Его жену, которая ушла? Родителей его, которые давно померли от пьянки и курева. Я лучше памятник ему хороший закажу… Хотя, может, на Степин взгляд, эта книжка и стала бы ему лучшим памятником. Ну пусть будет так.

Через двадцать минут я стоял в кабинете директора типографии.

— У нас были объективные и субъективные причины, — ляпнул он в оправдание.

— У всех они есть. Я собираюсь довести дело до конца. Триста тысяч вас лично устроят?

— Прекратите, — сказал он, — как вам не стыдно.

— Стыдно, и я горжусь своим стыдом. Но послушайте, за дверью не топчутся милиционеры. Давайте сделаем так, чтобы все были довольны в этот погожий денек.

— Автору уже ничего не надо, — веско произнес директор.

— Я его представляю.

— Бросьте. Юридически вы Неелову никто, полный ноль. Вы даже не имеете права забрать тираж, потому что и такая операция лежит согласно договору на авторе.

Эх, черт. Я же просто хотел этим пунктом избавить себя от лишних хлопот.

— Насколько я в курсе, — продолжил директор, — у Неелова нет ни официального наследника, ни литагента, так что этот договор теряет силу, а новый я заключать не намерен — у меня производственные трудности.

Значит, кто-то дал на директорскую лапу больше чем я — за неиздание книги.

— Леонид Мерарьевич, можете не беспокоиться, деньги будут возвращены на ваш счет в течение пяти дней, — добавил этот индюк.

— Ладно, вы меня совсем задолбали. Отдавайте по-быстрому рукопись, и я пошел в другую типографию, не такую хилую как ваша. Найду что-нибудь получше и почище.

Директор закашлялся и немножко зарумянился.

— Это мы тоже не можем. Рукопись пропала. У нас прорвало водопровод, и ее залило, так что пришлось выбросить. Знаете, какое тут у нас старье. И трубам и машинам по пятьдесят лет, есть даже ровесники Октября. Но демократы все равно виноваты, налогами душат…

Я уже хлопнул дверью. Итак, с книжкой Неелова покончено. Мне даже второй экземпляр романа не найти, потому что и квартира Степина опечатана, и все бумаги грабителями-убийцами унесены прочь… Ладно, надо хотя бы папашу навестить, купить коробочку приличных конфет, бутылочку красненького, да и распить с расстройства.

Зашел я в лабаз, а там непривычное столпотворение, года три такого не видел. Но пока в толпе маялся, стала ясна причина и возникновения очередины, и появления на улицах людей с авоськами. Мне бабки с охотой поведали, что из-за аварии на шоссе подвоза харчей не будет дня три, а то и больше. Вот все и спешат отовариться, причем прикупить побольше. Да только цены сразу подскочили раза в полтора.

Оно и понятно, когда граждане по какой-то причине желают приобрести товара больше, чем его имеется в наличии, тот либо исчезает с прилавка и начинает перемещаться окольными путями (социалистический вариант), либо подскакивает в цене (рыночный вариант).

Однако, когда я своей коробочки и своей бутылки добился, то мысли перешли на более высокий уровень. Кто все-таки моего дружка угробил? Был он человек тихий и безобидный, значит, не мог кого-нибудь смертельно оскорбить или отбить у кого-то красотку. И вообще у нас не Кавказ, особых проблем с честью не возникает. Имущество Степы тоже не должно было вызвать пристального интереса. Ни долларов, ни акций на предъявителя — Степа ничем кроме чтения и сочинительства последние пару лет не занимался, а значит жил бездоходно. Да, имелись классические приметы скромного советского благополучия — ковер на стене, «горка» с хрусталем, телевизор «Славутич» и магнитофон китайской сборки. Однако нынче они являются предметом вожделения разве что какой-нибудь сявки или бомжа. Но тут сразу возникают вопросы, откуда у сявки огнестрельное оружие, и почему бомж не содрал ковер с гвоздя и не вытащил хрусталь из «горки»? Зато были утащены не нужные ни одному здравомыслящему грабителю бумажки из стола. Из материальных ценностей просто схватили, что поближе стояло и полегче весило. Инсценировка что ли какая-то?

Но как быть с похищенными бумажками, среди которых, возможно, имелся второй экземпляр книги? Кому мог понадобится роман? Только писателю-профессионалу. Признанному писателю, которому легко опубликоваться и выбить из издателя приличный гонорар. Признанному, но исписавшемуся, у которого уже своя башка не варит. А роман Неелова вполне мог быть бойким, хорошо сбитым и потенциально кассовым. Сейчас, говорят, детективчики, замешанные на родном материале, покупаются куда охотнее, чем заморские чейзы и спиллейны.

Тогда единственным претендентом на нееловский роман является… Цокотухин. Прочитал он молодого автора, погладил по головке, потрепал вихры, посоветовал кое-что доработать, потом затормозил дело в типографии, угрохал молодого автора чужими руками, забрал последний уцелевший экземпляр романа. И…

Цокотухинский дачный дом находился на самой окраинной улочке Свердловска-37, на Нейтринной.

Улочка окраинная, но дома тут стояли самые шикарные, с участками, обнесенными высоченными оградами.

Я подумал, как мне лучше представиться матерому детективщику. Лучше, наверное, молоденьким зелененьким издателем, который ищет, как подластиться к старому испытанному литературному коню.

Ограды здесь были хоть и высокие, но решетчатые, с просмотром. Я позвонил — там и кнопочка имелась возле калитки, — а когда никто не откликнулся, просунул свой рот между прутьев решетки.

— Эй, господин Цокотухин, товарищ писатель, давайте побеседуем, разрешите прогуляться по вашей дорожке.

В ответ писатель все-таки возник на крыльце. Вид у него был разъяренный.

— В третий раз за сегодняшний день. Запомните, сволочи, этот дом был, есть и будет моим.

Вот так высказывание. Кто его, интересно, раздразнил?

— Вы что, товарищ Цокотухин, не того съели на обед?

— Ну сейчас я тебе помогу запомнить мои слова.

Грозный писака стремительно скрылся в дверях и наступила краткая пауза. Она завершилась тем, что Цокотухин вернулся с охотничьим ружьем, которое стал недвусмысленно наводить на меня.

Я вовремя понял, что не успею чего-либо ему объяснить. Хотел было припустить вдоль улицы, но потом вспомнил — я же на машине, и мотор у нее заводится вмиг. Юркнул в кабину, повернул ключ, и в тот момент, когда я рванулся с места, матерый литератор пальнул. Вначале я усек только одно обстоятельство — Цокотухин в мое тело не попал, чем меня премного обрадовал.

Спустя секунд десять я сообразил, что попал он в машину, а еще через пол ста метров движение мое прекратилось. Я выбрался из кабины — так и есть, в капоте дырка, карбюратор просквозило пулей двенадцатого калибра. А вдруг этот зверь сейчас побежит за мной по улице, чтобы добить?

Буксир бы мне. Полцарства за буксир! Откликнувшись на мольбу и воздетую руку, рядом затормозил джип «Тойота». За его рулем сидела весьма приятная дамочка.

— Послушайте, леди, я бы попросил вас, то, что мужчина у женщины просить не должен. Не могли бы вы отбуксировать меня на Нейтронную улицу. С меня "шанель номер пять".

Без долгих слов она вышла и стала разматывать буксирный трос. Вот на такой женской тяге я и добрался до папашиного дома.

Владелица «Тойоты» уже хотела трогаться с места, когда я снова напомнил.

— Девушка, с меня "шанель номер пять".

Она отрицательно мотнула головой.

— Тогда бутылка "бургундского".

Опять отрицаловка.

— Может, стакан компота?

— Вот это подходит.

Я тут же послал выскочившего папашу подсуетиться насчет угощения и усадил дамочку в кресло-качалку в наиболее ухоженной части садика. Обзор нижней части дамского тела оказался как всегда отличный. Некоторым нравятся мясные бабы, у которых все выпирает, но только не мне. Так вот, новая знакомка была в моем вкусе, аккуратненькая барынька.

— Мне показалось, что на улице Нейтринной кто-то в кого-то стрелял, — ехидно припомнила она. — Судя по дырке в капоте, стреляли в…

— Этот «кто-то» чуть-чуть, самую малость, пальнул в меня. Наверное, обознался. Такое еще случается.

— Вы не хотите сообщить куда следует? — спросила дамочка.

— Я не ябеда.

— Странная молчаливость. Вы случаем не мафиози? — уточнила она.

— Ну просто… мне немножко не везет в этом городе. Впрочем, моему корешу Степе Неелову не повезло всерьез. Когда я приехал из Свердловска, он был уже трупом, тем не менее милиция как-то косо на меня посмотрела. Я опасаюсь, что второй сомнительный эпизод может испортить мою биографию.

— Я знаю о деле Неелова. Я даже читала его последний опус. — Дамочка довольно активно втянула притащенный моим папашей компот. Мне показалось, что старый алканавт все-таки добавил в него ликеру — для "скусу".

— Значит, вы трудитесь либо в ментовке, что маловероятно, учитывая ваш вдохновенный вид, либо в местной газете, — предположил я. — Ага, вы — журналистка. Ну так что будете писать насчет этого подлого дела?

— Ничего, пока не будет раскрыто, — довольно безразлично отреагировала дамочка.

— Странно, учитывая, что ваша газетка любит вставить московским властям за разгул криминала. Так какие соображения у вашего начальства?

— Я и есть начальство, зам главного редактора, Елена Тархова.

— А я, кстати, Леня, какое приятное созвучие у наших имен.

— Так вот, Леня, мы попеняем московским властям, когда момент настанет, ну а… в городе должны быть вполне уважаемые люди.

— Такие, как начальник ГУВД. Я понял, если что не ладится, надо свалить на дурную Москву, если же что-то тип-топ получается, значит, наши городские начальники отличились. Отличная тактика, учитывая, что во всем городке и его окрестностях ничего кроме вашей газеты приобрести нельзя.

— Центральная пресса и даже Свердловская слишком дорого встанут за счет подвоза… А Москву нам действительно любить не за что.

— Да уж, все местные оголодали так, что задницы паутиной заросли, — «поддакнул» я.

— Все не так просто, как вам хотелось бы. Раньше население нашего городка относилось как бы к высшей касте. Кто-то без дела ерзал на своем рабочем стуле, кропал там стишки, выпиливал лобзиком, размышлял о летающих тарелках, но зарплату и все такое имел, кто-то вымучивал диссертацию, кто-то неторопливо делал науку, годами что-то изобретал, проталкивал, ждал. А сейчас надо ежесекундно мельтешить. Не подвертишься сегодня, завтра будешь в обносках ходить. И все знают, кто в этом виноват.

— А также кое-кто знает, на чем держалось благополучие вашей высшей касты. Вначале жила она на горбу у селян-крестьян, которые до пятьдесят пятого года от голода пухли, танцевала на хребте у зэков, от которых только лагерная пыль осталась. Жировала ваша каста за счет работяг, у которых вся жизнь проходила между станком и фугасом бормотухи.

— Да уж, а сейчас у них в животе «смирновская» булькает, когда они по чужим огородам картошку выкапывают, чтобы зиму протянуть… — огрызнулась госпожа Тархова.

— Нефтяная река ради вашей касты за кордон текла, пока не выдохлась.

— Вы — начитанный мальчик, Леня, спасибо за сведения. Но, между прочим, здесь люди не базаром жили, они думали о том, как до Марса долететь.

— Братанчик ваш Тархов, как мне кажется, всегда больше думал о приятных сторонах жизни. Не зря же он служил секретарем комсомольского горкома, а сейчас — зам Гунякова по фонду.

— А вы спекулянт. Вы Родиной торгуете. Мне про вас лейтенант Хоробров рассказывал, — перешла в наступление Елена.

— А вы Родиной даже торговать не умеете, поизносилась она вашими стараниями. Если бы у вас Марс был отчизной, там и песок стал бы в дефиците.

— Казнокрад.

— После вас мало что в казне осталось.

— Вы, Леня — буржуазный хищник.

— А вы, Лена — красный микроб.

— Перекупщик.

— Да уж у вас не перекупишь, все тут схвачено.