Прибыль на людях

Мы узнаём о победоносных принципах кое-что еще, вспомнив, что те же репрезентативные фигуры либеральной интеллектуальной жизни подстрекали Вашингтон к безжалостному ведению войн, с военной поддержкой «фашистов в латиноамериканском стиле… независимо от того, сколько будет убитых», потому что «есть более высокие американские приоритеты, чем права человека в Сальвадоре». Развивая тему, редактор «Нью рипаблик» Майкл Кинсли, представлявший левых в официальных комментариях и теледебатах, предостерег против опрометчивой критики официальной политики Вашингтона, состоявшей в нападении на беззащитные гражданские цели. Он признал, что такие между народные террористические операции причиняют «безмерные страдания гражданским лицам», но они могут быть и «абсолютно правомерными», если анализ «затрат и прибылей» покажет, что «количество пролитой крови и нищеты» даст «демократию» в том виде, как ее определяют правители мира. Просвещенное мнение настаивает на том, что террор сам по себе не ценность, но должен удовлетворять прагматическому критерию. Впоследствии Кинсли заметил, что желаемые цели оказались достигнутыми: «Именно обнищание никарагуанского народа было «темой» войны контрас и параллельной политики экономического эмбарго и вето на международные займы по развитию», именно оно «разрушает [разрушило] экономику» и «вызывает [вызвало] экономическую катастрофу, [которая], вероятно, стала наиболее выгодной темой, приведшей оппозицию к победе на выборах». Затем Кинсли присоединился к приветствиям в адрес «триумфа демократии» на «свободных выборах» 1990 года.

Государства-сателлиты пользуются аналогичными привилегиями. Так, комментируя очередной удар Израиля по Ливану, редактор «Бостон глоуб» по зарубежным странам Х. Д. С. Гринуэй, который красочно описал первое крупное нападение пятнадцатью годами ранее, утверждал, что «если бы бомбардировки ливанских деревень, даже ценою жизней, и вытеснение гражданских беженцев на север обезопасили границы Израиля, ослабили движение «Хезболла» и приблизили мир, то я бы сказал им «да», подобно многим арабам и израильтянам. Но история не проявила снисхождения к израильским авантюрам в Ливане. Они не привели к сколько-нибудь существенному разрешению конфликтной си туации, но почти всегда лишь создавали дополнительные проблемы». Значит, убийство множества гражданских лиц, изгнание сотен тысяч беженцев и разорение южного Ливана по прагматическим критериям идея сомнительная.

Имейте в виду, что я рассказываю о диссидентском секторе толерантного мнения, о тех, кого называют «левыми», и этот факт много говорит нам о победоносных принципах и интеллектуальной культуре, в рамках которых они находят свое место.

Также показательной была реакция на периодические голословные утверждения рейгановской администрации о том, что у Никарагуа есть планы по приобретению реактивных перехватчиков у Советского Союза (США принудили своих союзников к отказу от продажи таких самолетов). «Ястребы» требовали немедленной бомбардировки Никарагуа. «Голуби» возражали, что обвинения сначала надо доказать, но если бы они были доказанными, Соединенным Штатам следовало бы бомбить Никарагуа. Здравомыслящие же наблюдатели понимали, отчего Никарагуа хочет приобрести реактивные перехватчики: чтобы защитить собственную территорию от организованных ЦРУ перелетов, при помощи которых проамериканские силы снабжались и получали свежую информацию, руководствуясь которой они атаковали беззащитные «уязвимые цели». Молчаливо предполагалось, что ни одна страна не имеет права защищать гражданских лиц от атак со стороны США, и среди «официальных» мнений эта доктрина имела фактически безраздельное господство.

Предлогом для террористических войн Вашингтона послужила самооборона стандартное офици альное оправдание любого чудовищного деяния, даже нацистского Холокоста. И действительно, Рональд Рейган, посчитав, «что политика и действия правительства Никарагуа представляют необычайную и значительную угрозу национальной безопасности и международной политике», объявил «национальное чрезвычайное положение ради борьбы с этой угрозой», что не вызвало никаких насмешек. По аналогичной логике, у СССР были все права напасть на Данию, представлявшую гораздо большую угрозу для его безопасности, и уж конечно на Польшу и Венгрию, когда они приняли меры к достижению независимости. Тот факт, что такие доводы могут регулярно выдвигаться, опять-таки дает интересный комментарий к интеллектуальной культуре победителей и еще одно указание на то, что ждет нас впереди.

Теперь поговорим о НАФТА, об «историческом» соглашении, которое, по мнению Лакоффа, может способствовать успехам демократии в американском стиле в Мексике. Пристальное рассмотрение этого соглашения способно дать нам немало полезной информации. Соглашение НАФТА удалось пробить через Конгресс, несмотря на сильное противодействие простого народа, но при подавляющей поддержке со стороны деловых кругов и средств массовой информации, наполненных радостными обещаниями благ для всех заинтересованных лиц и организаций; эти обещания самоуверенно поддерживались Международной торговой комиссией США и ведущими экономистами, оснащенными ультрасовременными экономическими моделями (которые только что потерпели позорный провал, не разглядев вредоносных последствий соглашения между США и Канадой по свободной торговле, но полагали, что НАФТА как-то «заработает»). Совершенно не был принят во внимание тщательный анализ Бюро технологических оценок (научно-исследовательский отдел Конгресса), где был сделан вывод, что запланированный вариант НАФТА нанесет вред большей части населения Северной Америки, и предложены изменения, которые могли сделать это соглашение выгодным не только узким кругам инвесторов и финансистов. Еще более показательным было замалчивание официальной позиции американского рабочего движения, представленной в аналогичном анализе. Тем временем рабочих резко осудили за их «отсталые непросвещенные» позиции и «тактику грубых угроз», мотивированную «боязнью изменений и страхом перед иностранцами»; я снова цитирую лишь крайне левую часть спектра, на сей раз Энтони Льюиса. Можно было доказать лживость этих обвинений в столь «вдохновляющем» упражнении по демократии до общественности дошли лишь они. Дальнейшие подробности проливают еще больший свет, они становились предметом рассмотрения в диссидентской литературе того времени и впоследствии, но не предавались широкой огласке и едва ли имеют шанс стать частью официальной истории.

Теперь басни о чудесах НАФТА спокойно положили на полку: их опровергают факты. Уже ничего не услышишь о сотнях тысяч новых рабочих мест и других грандиозных выгодах, «припасенных» для жителей трех стран. Эти хорошие новости оказались заменены «явно благосклонной экономической точкой зрения» «мнением специалистов» о том, что соглашение НАФТА не принесло значительных результатов. По сообщению «Уолл-стритджорнэл», «должностные лица американской администрации испытывают чувство беспомощности и разочарования из-за своей неспособности убедить избирателей в том, что им ничего не угрожает», и что безработица «значительно меньше, чем предсказывал Росс Перо», которому позволили участвовать в основной дискуссии (в отличие от ОТА, рабочего движения, экономистов, отклонявшихся от «партийной линии», и, разумеется, аналитиков-диссидентов), поскольку его притязания порою отличались чрезмерностью и легко осмеивались. Цитируя печального обозревателя из правительственного средства массовой информации, «Джорнэл» в дальнейшем сообщает, что «трудно бороться с критикой, говоря правду что торговый договор на самом деле ничего не дал». Когда впечатляющее упражнение по демократии неслось вперед на всех парусах, о том, чем должна быть «правда», забыли.

Когда специалисты подвергли НАФТА критике за «отсутствие значительных результатов», предав при этом «прежние взгляды экспертов» забвению, появляется менее благосклонная экономическая точка зрения, если «национальный интерес» расширяется до масштабов всего населения. Выступая перед Сенатским банковским комитетом в феврале 1997 года, председатель Федерального резервного совета Алан Гринспен проявил большой оптимизм относительно «продолжительной экономической экспансии» благодаря «нетипичному ограничению роста компенсаций, [которое] является, в основном, следствием возросшей ненадежности в положении трудящихся». Однако подобное положение дел для справедливого общества является очевидным недо статком. Экономический доклад президента за февраль 1997 года, выражая удовлетворенность достижениями администрации, в то же самое время ссылается на «изменения институтов и форм деятельности, связанных с организацией рынка рабочей силы» как на один из факторов «значительного сдерживания зарплаты», поддерживающего здоровье экономики.

Одна из причин этих «доброкачественных» изменений разбирается в проведенном по поручению Секретариата НАФТА по рабочей силе исследовании «о влиянии внезапного закрытия фабрик на принцип свободы ассоциаций и направо трудящихся на организацию в трех странах». Исследование было проведено под руководством НАФТА в ответ на жалобу телекоммуникационных работников на незаконные способы обращения с рабочей силой в компании «Спринт». Жалобу поддержало Бюро национальных трудовых отношений, после нескольких лет проволочек постановившее выплатить незначительный штраф, что в данном случае явилось стандартной процедурой. Исследование НАФТА, проведенное специалистом по трудовым отношениям из Корнельского университета Кейт Бронфенбреннер, было допущено к печати в Канаде и Мексике, но встретилось с препятствиями в США. В нем раскрывается существенное воздействие НАФТА на борьбу с забастовками. Около половины усилий по организации трудящихся подавляются угрозами предпринимателей перевести производство за границу, например, вывесками «Перевод производства в Мексику» у фабрик, где наблюдается тенденция к организации профсоюзов и забастовочного движения. И эти угрозы не беспочвенны: когда забасто вочное движение, несмотря ни на что, оказывается действенным, предприниматели закрывают фабрики, целиком или частично. Количество случаев закрытия фабрик по подобного рода причинам в настоящее время увеличилось в три раза по сравнению с периодом, предшествовавшим созданию НАФТА. Причем риск подобного закрытия фабрик в два раза выше в отраслях промышленности, в большей степени поддающихся территориальному перемещению. Так, например, он значительно выше в легкой промышленности по сравнению со строительством. Этот и иные методы, о которых сообщает исследование, являются незаконными, но для власть имущих все это всего лишь дело техники. Точно так же обстоит дело и с нарушениями международного права и торговых соглашений в тех случаях, когда власть имущие считают ожидаемые результаты неприемлемыми. Администрация Рейгана дала понять деловому миру, что его незаконной антипрофсоюзной деятельности не будет препятствовать криминальное государство, а преемники Рейгана придерживались той же точки зрения. Все это оказало существенное влияние на подавление профсоюзов, или, в более вежливых выражениях, на «изменения в организациях и порядках рынка рабочей силы», способствующие «значительному ограничению зарплаты» в рамках экономической модели, предлагаемой с большой гордостью отсталому миру, который пока не уяснил победоносные принципы, которым предстоит проторить дорогу к свободе и справедливости.

Цели НАФТА, о которых шла речь в «маргинальных» источниках, теперь тихо признаются всеми: подлинная цель данного соглашения заключалась в том, чтобы «привязать Мексику» к «реформам», произведшим «экономическое чудо» в техническом смысле этого термина «чудо» для американских инвесторов и мексиканских богачей в условиях, когда простое население погрязло в нищете. Администрация Клинтона «забыла, что основополагающей целью НАФТА было не способствовать торговле, а сцементировать экономические реформы в Мексике» торжественно заявляет корреспондент журнала «Ньюсуик» Марк Левинсон, забывая лишь добавить при этом, что ради утверждения соглашения НАФТА громогласно утверждалось противоположное, а критики, делавшие акцент на этой «основополагающей цели», по большей части, изгонялись со свободного рынка идей его владельцами.

Возможно, когда-нибудь согласятся и с другими аналогичными причинами. «Привязывание Мексики к реформам», как надеялись, отведет опасность, обнаруженную семинаром по стратегическому развитию Латинской Америки в Вашингтоне в сентябре 1990 года. Там пришли к выводу, что отношения с жестоким мексиканским диктаторским режимом превосходны, хотя есть и серьезная проблема: «демократические перемены» в Мексике могут поставить под вопрос особые отношения этой страны с США в том случае, если будет избрано правительство, заинтересованное в том, чтобы исходя из экономических и националистических соображений, бросить вызов Соединенным Штатам. Теперь же, когда Мексика привязана к реформам договором, эта опасность уже не представляет серьезной проблемы. США обладают правом произвольно пренебрегать договорными обязательствами, а Мексика нет.

Словом, угрозой и в США, и за границей является демократия, что снова иллюстрируется приведенным выше примером. Демократия допустима и даже приветствуется, но опять-таки судить следует по результату, а не по процессу. Соглашение НАФТА считалось эффективным инструментом, ослабляющим угрозу со стороны демократии. Оно проводилось в жизнь в Соединенных Штатах путем подрыва демократического процесса, а в Мексике даже силой, преодолевая при этом существенный, но безрезультатный протест общественности. Теперь результаты описываются как многообещающий инструмент экспорта демократии в американском стиле погрязшим в невежестве мексиканцам. Циничный наблюдатель, знакомый с фактами, мог бы с этим согласиться.

И опять приведенные иллюстрации триумфа демократии являются естественными; они интересны и показательны, хотя и не так, как задумывалось.

Провозглашение доктрины Клинтона сопровождалось «наиболее наглядным» примером, иллюстрирующим упомянутые победоносные принципы: это достижения администрации США на Гаити. Поскольку они снова предлагаются в качестве самого весомого случая, имеет смысл ознакомиться с ними.

Действительно, избранному президенту Гаити разрешили вернуться, но лишь после того, как народные организации подверглись продолжавшемуся три года террору со стороны сил, сплошь и рядом сохранивших тесные связи с Вашингтоном; администрация Клинтона до сих пор отказывается передать Гаити 160000 страниц захваченных вооруженными силами США документов, связанных с практикой государственного террора. Согласно заявле нию организации «Human Rights Watch», делается это для того, «чтобы избежать ошеломляющих разоблачений», доказывающих причастность американского правительства к политике путчистов. Также оказалось необходимым преподать президенту Аристиду «ускоренный курс демократии и капитализма» так его ведущий сторонник в Вашингтоне описал процесс перевоспитания священникасмутьяна.

Этот способ известен и в других странах, где замечают нежелательный переход к формальной демократии.

Президенту Аристиду было выдвинуто условие, что вернуться на свой пост он сможет только в том случае, если согласится принять экономическую программу, ориентирующую политику правительства Гаити на потребности «гражданского общества, в особенности частного сектора, как национального, так и зарубежного»: согласно этой программе, ядром гаитянского гражданского общества должны были стать американские инвесторы наряду с богатыми гаитянцами, поддержавшими военный путч, но вовсе не гаитянские крестьяне и обитатели трущоб, сформировавшие настолько живое и обладающее быстрой реакцией общество, что, вопреки неблагоприятной ситуации, они даже оказались способными избрать собственного президента, мгновенно вызвав враждебность США и попытки подорвать первый демократический режим на Гаити.

Неприемлемые действия «невежественных и лезущих не в свое дело аутсайдеров» на Гаити были насильственно аннулированы при непосредственном соучастии США и не только посредством контактов с несущими за это ответственность государ ственными террористами. Организация американских государств (ОАГ) объявила эмбарго. Администрации Буша и Клинтона саботировали его с самого начала, освободив от него фирмы США, а также тайно разрешив компании «Тексако Ойл» в нарушение официальных санкций заниматься поставками для путчистов и их богатых сторонников: важнейший факт, отчетливым образом раскрытый за день до того, как американские войска высадились ради «восстановления демократии», но его надо еще довести до общественности, и это очередной кандидат на то, чтобы не попасть в исторические документы.

Теперь демократия восстановлена. Новое правительство вынудили отказаться от демократических и реформистских программ, оскорблявших Вашингтон, и следовать политике вашингтонского кандидата на выборах 1990 года, получившего тогда всего 14 % голосов.

События, предшествовавшие этому триумфу, дают неплохое понимание тех «политических и экономических принципов», которым было суждено привести нас в славное будущее. Остров Гаити, наряду с Бенгалией, представлял собой одну из богатейших колониальных жемчужин и источник изрядной доли богатств Франции. С тех пор, как морские пехотинцы Вильсона напали на страну восемьдесят лет назад, она находилась в значительной степени под контролем и опекой США. Теперь положение ее столь катастрофично, что она едва ли пригодна для обитания в не слишком отдаленном будущем. В 1981 году начала действовать стратегия Всемирного банка, основанная на строительстве сборочных заводов и экспорте сельскохозяйственной продукции, что переориентировало Гаити с производства продовольствия для местного употребления. USAID предсказала «историческое изменение в сторону более глубокой рыночной взаимозависимости с Соединенными Штатами» в стране, которой предстояло стать «Тайванем Карибского моря». С этим согласился Всемирный банк, предложивший обычные предписания по «расширению частного предпринимательства» и минимизации «социальных целей», тем самым усугубляя неравенство и бедность и ухудшая качество здравоохранения и образования. Справедливости ради следует отметить, что эти стандартные предписания обычно сочетаются с проповедями о необходимости уменьшения неравенства и бедности и улучшения состояния систем здравоохранения и образования. В случае с Гаити последствия были самыми обычными: прибыли для промышленников США и гаитянских сверхбогачей, а также падение зарплаты гаитянцев на 56 % в продолжение 80-х годов XX века словом, «экономическое чудо». Гаити осталось самим собой, не сделавшись Тайванем, который следовал радикально иным путем, что, конечно же, должно быть известно советникам.

Как раз попытки первого демократического правительства Гаити облегчить назревавшую беду и вызвали враждебность Вашингтона, равно как и последовавшие военный путч и террор. Когда «демократия восстановлена», USAID отказывается предоставлять помощь, чтобы обеспечить приватизацию цементных заводов и мукомольных фабрик к выгоде богатых гаитян (гаитянского «гражданского общества», согласно директивам, сопровождавшим восстановление демократии), препятствуя расходам на здравоохранение и образование. Агробизнес получает щедрые субсидии, но не выделяется средств на крестьянское земледелие и ремесла, обеспечивающие доходы подавляющего большинства населения. Принадлежащие иностранцам сборочные заводы, которые нанимают рабочих (преимущественно женщин) за зарплату гораздо ниже прожиточного минимума и для работы в ужасающих условиях труда, получают выгоду от дешевого электричества, субсидируемого щедрыми хозяевами. Но для гаитянских бедняков, то есть для широких слоев населения, не может быть субсидий на электричество, топливо, воду и продовольствие: они запрещены правилами МВФ по принципиальным причинам, ибо устанавливают «контроль над ценами».

Перед проведением «реформ» местное производство риса фактически удовлетворяло всем потребностям страны и играло важную роль в национальной экономике. Благодаря односторонней «либерализации», теперь оно обеспечивает лишь 50 % с предсказуемыми для экономики последствиями. Гаити должно «осуществлять реформы», изменяя тарифы в соответствии с суровыми принципами экономической науки, но этим принципам, в силу какого-то логического чуда, не подчиняется агробизнес США; он продолжает получать громадные государственные субсидии, увеличенные рейгановской администрацией до такой степени, что к 1987 году они составили 40 % валового дохода фермеров. Естественные последствия этого ясны: в докладе USAID за 1995 год отмечается, что «ориентированная на экспорт торговля и политика инвестирования», направляемая Вашингтоном, «окажут крайне пагуб ное воздействие на гаитянских производителей риса», которых заставят заниматься экспортом сельскохозяйственной продукции более рационально и ради выгоды американских инвесторов, согласно принципам теории рациональных ожиданий.

Такими методами самую обнищавшую страну во всем полушарии превратили в основного покупателя произведенного в США риса, что ведет к обогащению американских компаний, получающих субсидии от государства. Те, кому выпало счастье получить хорошее западное образование, несомненно, могут объяснить, что прибыли в конце концов просочатся и к гаитянским крестьянам и обитателям трущоб.

Наиболее наглядный пример говорит нам кое-что еще о значении и последствиях победы «демократии и открытых рынков». Гаитяне вроде бы усвоили уроки, даже если менеджеры-доктринеры на Западе толкуют ситуацию иначе. По сообщениям прессы, парламентские выборы в апреле 1997 года «произвели на свет» «унылые 5 % проголосовавших», из-за чего возникает вопрос: «Возможно, Гаити не оправдало надежд США?» Мы, дескать, пожертвовали столь многим, чтобы дать им демократию, а они неблагодарны и недостойны. Теперь понятно, отчего «реалисты» советуют нам держаться в стороне от крестовых походов, направленных на «глобальное совершенствование» мира.

Аналогичные взгляды распространены по всему полушарию. Опросы общественного мнения показывают, что в Центральной Америке политика вызывает «скуку», «недоверие» и «безразличие» в пропорциях, далеко отстоящих от «интереса» или «энтузиазма» среди «апатичной публики… которая ощущает себя наблюдателем собственной демократической системы» и испытывает чувство «серьезного пессимизма относительно будущего». Первый обзор Латинской Америки, проведенный при спонсорской поддержке Европейского Союза, содержит сходные выводы: «наиболее тревожным содержанием обзора, комментировал бразильский координатор, стало то, что в восприятии народа от перехода к демократии выгоду получила элита «. Латиноамериканские ученые отмечают, что недавняя волна демократии совпала с неолиберальными экономическими реформами, нанесшими ущерб большинству народа и послужившими причиной циничного отношения к формальным демократическим процедурам. Проведение подобных программ в богатейшей стране мира, как уже указывалось, имело аналогичные последствия.

Давайте вернемся к господствующей доктрине: «победа Америки в холодной войне» стала победой демократии и свободного рынка. В отношении демократии эта доктрина отчасти права, хотя нам следует понять, что имеется в виду под «демократией»: направляемый сверху контроль, имеющий целью «защитить зажиточное меньшинство от большинства». А как насчет свободного рынка? Здесь мы тоже обнаруживаем, что доктрина весьма отдалена от реальности, что опять-таки иллюстрируется примером с Гаити.

Снова рассмотрим пример с НАФТА, с соглашением, целью которого является загнать Мексику в рамки экономической дисциплины, которая защитит инвесторов от опасности «демократических изменений». И это не «соглашение по свободной тор говле». Скорее ему свойственна крайняя степень протекционизма, направленного на создание дополнительных препятствий для восточно-азиатских и европейских конкурентов. К тому же с глобальными соглашениями оно разделяет такие антирыночные принципы, как ограничения в «правах на интеллектуальную собственность», причем столь чрезмерные, что богатые общества никогда не принимали их в ходе своего развития. Теперь же они намереваются воспользоваться ими ради защиты базирующихся в их странах корпораций, что приводит, например, к разрушению фармацевтической промышленности в более бедных странах и, в частности, к торможению технологических нововведений, таких, как совершенствование производственных процессов для запатентованных продуктов, допускаемых традиционным патентным режимом. Если прогресс не приносит выгоду «денежным мешкам», он остается таким же благим пожеланием, как и рынок.

Есть также вопросы о характере «торговли». Как сообщалось, больше половины торговли США с Мексикой состояло из сделок внутри американских фирм, после принятия НАФТА более 15 %. Уже десять лет назад заводы в северной Мексике, на большинстве которых работало малое количество рабочих и которые фактически не были связаны с мексиканской экономикой, производили 33 % моторных блоков, используемых в автомобилях США, и 75 процентов других важнейших компонентов. Происшедший после заключения НАФТА, в 1994 году, развал мексиканской экономики не затронул лишь очень богатых и американских инвесторов (защищенных гарантиями, данными американским правительством) и привел к росту американо-мексиканской торговли, когда новый кризис, ввергнув население в еще более глубокую нищету, «превратил Мексику в дешевый [то есть в еще более дешевый] источник промышленных товаров, где зарплата в промышленности составляет 1/10 американской» сообщает деловая пресса. Согласно некоторым специалистам, половина американской торговли во всем мире состоит из таких центральным образом направляемых сделок, и то же самое во многом можно сказать о других индустриальных державах, хотя к выводам об организациях с ограниченной публичной отчетностью следует относиться с осторожностью. Некоторые экономисты убедительно описали мировую систему как систему «корпоративного меркантилизма», далекого от идеала свободной торговли. Имплицитно приходя к аналогичному мнению, Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) делает вывод, что «преимущества конкуренции и международного разделения труда в высокотехнологичных отраслях промышленности сегодня обеспечивает не столько невидимая рука рынка, сколько конкуренция между олигополиями и стратегическое взаимодействие между фирмами и правительствами».

Даже фундаментальная структура экономики США нарушает столь приветствуемые неолиберальные принципы. Основная тема стандартного труда по истории американского бизнеса состоит в том, что «современное бизнес-предприятие блокирует рыночные механизмы в координации экономической деятельности и размещении ресурсов экономики», производя множество сделок внутри фирм. Подобного рода политика представляет собой еще один существенный отход от рыночных принципов. Но существует и много других сходных отклонений. Рассмотрим, например, судьбу принципа Адама Смита, согласно которому свободное передвижение людей к примеру, через государственные границы представляет собой важный компонент свободной торговли. Если мы обратимся к миру транснациональных корпораций, для которого характерны стратегические союзы с могущественными государствами и их решающая поддержка, то разрыв между доктринами и реальностью станет непреодолимым.

Публичные заявления следует интерпретировать в свете этих реальностей. К их числу относится призыв Клинтона к торговле, а не помощи для Африки, содержащий ряд оговорок к выгоде американских инвесторов, а также напыщенную риторику, которая ухитряется избежать, к примеру, продолжительного перечисления подобных попыток и того факта, что до этого грандиозного нововведения у США была наиболее скупая программа помощи по сравнению с другими развитыми странами. Или же возьмем очевидный образец, рассмотрим очерк Честера Крокера, где описываются планы рейгановской администрации по Африке на 1981 год. «Мы поддерживаем возможности для открытого рынка, доступ к ключевым ресурсам и расширение африканской и американской экономики, сказал он, а также хотим ввести африканские страны «в главное русло свободной рыночной экономики». Цинизм этого заявления вроде бы превышает цинизм, свойственный лидерам «сдержанного натиска» на «экономику свободного рынка». Но версия Крокера достаточно честна, если ее пропустить сквозь призму реально существующей рыночной доктрины. Рыночные возможности и доступ к ресурсам предназначены для иностранных инвесторов и их местных партнеров, а экономикам придется развиваться специфическим путем, защищая «зажиточное меньшинство от большинства». Выходит, зажиточные заслуживают государственной поддержки и государственных субсидий. Да и как им еще процветать ради всеобщей выгоды?

Разумеется, Соединенные Штаты не одиноки в своей концепции «свободной торговли», даже если их идеологи зачастую руководят хором циников. Опубликованный в 1992 году доклад ООН по развитию содержал вывод, что разрыв между богатыми и бедными странами, увеличивавшийся начиная с 1960 года, в значительной мере объясняется протекционистскими мерами, принимаемыми богатыми странами. Доклад же 1994 года пришел к выводу, что «индустриальные страны, нарушая принципы свободной торговли, приносят развивающимся странам убытки приблизительно в 50 млрд. долларов в год, что практически равно общему потоку зарубежной помощи, направляемому в развивающиеся страны». Большая часть этих нарушений состоит в субсидировании экспорта со стороны государства. Доклад ООН за 1996 год сообщает, что разрыв между богатейшими и беднейшими 20 % населения земного шара увеличился с 1960 по 1989 годы на 50 % и прогнозирует рост неравенства в мире из-за процесса глобализации. Это растущее неравенство распространяется и в богатых обществах, причем США лидируют, а Великобритания отстает лишь ненамного. Деловая пресса ликует по поводу «грандиозного» и «ошеломляющего» роста прибыли, аплодируя необычайной концентрации богатств в руках нескольких процентов населения, тогда как для большинства продолжается застой или даже упадок.

Корпоративные средства массовой информации, администрация Клинтона и глашатаи американского образа жизни надменно предлагают себя в качестве образца для остального мира; в хоре приветствий самим себе не слышны результаты наглой социальной политики последних лет. Например, по «основным показателям», только что опубликованным ЮНИСЕФ, мы узнаем, что Соединенные Штаты имеют наихудшие показатели среди индустриальных стран по таким параметрам, как смертность среди детей до пяти лет они идут наравне с Кубой, нищей страной третьего мира, подвергающейся непрестанным атакам сверхдержавы Западного полушария в течение сорока лет. США также удерживают рекорды по голоду, детской бедности и прочим основным социальным показателям.

И все это происходит в богатейшей стране мира, имеющей беспрецедентные преимущества и стабильные демократические институты, но также в необычайной степени управляемой бизнесом. Таковы дальнейшие предзнаменования на будущее, если, конечно, во всем мире будет продолжаться «драматический сдвиг от плюралистического и представительного идеала политики к идеалу авторитарному и технократическому».

Следует отметить, что в секретных документах намерения зачастую высказываются начистоту. Например, в первые годы после Второй мировой войны Джордж Кеннан, один из влиятельнейших разработчиков политики, прослывший «видным гуманистом», отвел каждому сектору земного шара свою «функцию»: так, он утверждал, что функция Африки в том, чтобы подвергаться «эксплуатации» Европой ради реконструкции последней, а США имеют в Африке немного интересов. Годом раньше в одном исследовании высокого уровня, посвященном планированию, содержался призыв к тому, «чтобы кооперативное развитие дешевой пищевой и сырьевой промышленности в Северной Африке помогло создать европейское единство и экономическую основу для восстановления континента», интересное понимание кооперации. Нет ни упоминаний, ни предложений о том, чтобы Африка «эксплуатировала» Запад ради собственного восстановления после «глобального совершенствования» прошедших столетий.

В этом обзоре я попытался следовать осмысленному методологическому принципу: оценивать похвалу «политическим и экономическим принципам» господствующей в мире державы, избирая, главным образом, иллюстрации, выбранные самими ее адвокатами в качестве наиболее убедительных примеров воплощения этих принципов. Этот обзор краток и пристрастен и анализирует смутные и плохо понимаемые вопросы. Мое собственное суждение следует воспринимать как оно есть: эта подборка достаточно честна и дает отрезвляющую картину действующих принципов и вероятной «волны будущего», если никто не будет их оспаривать.

Даже будучи точной, эта картина приводит к серьезным заблуждениям именно потому, что она столь же пристрастна: в ней полностью отсутствуют достижения тех, кто действительно предан провозглашенным прекрасным принципам, а также далеко превосходящим их принципам справедливости и свободы. Это, в первую очередь, свидетельства народной борьбы, стремящейся подорвать и разрушить различные формы угнетения и господства, которые иногда прямо-таки бросаются в глаза, но часто столь глубоко скрыты, что их никто не видит, даже их жертвы. Свидетельства многочисленны и ободряющи, и у нас есть все основания предполагать, что борьба будет продолжена. Для этого требуется реалистичная оценка существующих обстоятельств и их исторических истоков, но, разумеется, это лишь начало.

Скептикам, отгоняющим от себя такие надежды как утопические и наивные, надо лишь бросить взгляд на то, что произошло вот здесь, в Южной Африке, за последние несколько лет, воздав должное тому, что может свершить человеческий дух, и его безграничным перспективам. Уроки этих замечательных достижений должны вдохновлять жителей всех стран, а также направлять следующие шаги в борьбе, которая продолжается и здесь, по мере того, как народ Южной Африки, только что одержав великую победу, обращается к еще более трудным проблемам, что ждут впереди.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. UNICEF, The State of the World's Children 1997 (Oxford University Press, 1997); UNICEF, The Progress of Nations 1996 (UNICEF House, 1996).

2. Thomas Freedman, NYT, June 2, 1992; советник по национальной безопасности Anthony Lake, NYT, September 26, 1993; историк David Fromkin, NYT Book Review, May 4, 1997, подведение итогов недавних работ.

3. Общую картину ситуации и ее исторические корни см., среди прочего, в классическом исследовании Фредерика Клер монта (Frederic Clairmont), The Rise and Fall of Economic Liberalism (Asia Publishing House, 1960), новое дополненное издание (Penang and Goa: Third World Network, 1996), а также Michel Chossudovsky, The Globalisation of Poverty (Penang: Third World Network, 1997). Клермонт много лет работал экономистом в УНКТАД, Хосудовский является профессором университета Оттавы.

4. John Cassidy, New Yorker, October 16, 1995. Относительно следующих цитат см. главу 3, примечание 1. Выборка цитат от либеральных до левых, в некоторых случаях вполне критических. В остальных же частях спектра анализ почти одинаков: как правило, он эвфоричен.

5. John Liscio, Barren's, April 15, 1996.

6. Richard Cockett, "The Party, Publicity, and the Media", in Anthony Seldon and Stuart Ball, eds., Conservative Century: The Conservative Party since 1900 (Oxford University Press, 1994); Harold Lasswell, «Propaganda», in Encyclopaedia of the Social Sciences, vol. 12 (Macmillan, 1933). Относительно цитат и дискуссии см. "Intellectuals and the State" (1977), перепечатано в Noam Chomsky, Towards a New Cold War (Pantheon, 1982). Также, наконец, стали доступными некоторые из первых работ на эти темы Алекса Кэри (Alex Carey), собранные в его Taking the Risk out of Democracy (University of New South Wales Press, 1995, а также University of Illinois Press, 1997).

7. Ibid., and Elizabeth Fones-Wolf, Selling Free Enterprise: the Business Assault on Labor and Liberalism, 1945–1960 (University of Illinois Press, 1995). А также Stewart Ewen, PRI: A Social History of SPIN (Basic Books, 1996). В более широком контексте см. Noam Chomsky, "Intellectuals and the State" и "Force and Opinion", перепечатано в Deterring Democracy (Verso, 1991).

8. Editorial, New Republic, March 19, 1990.

9. Sanford Lakoff, Democracy: History, Theory, Practice (Westview, 1996), 262f.

10. J. Toye, J. Harrigan, and P. Mosley, Aid and Power (Routledge, 1991), vol. 1, 16. О сравнении с ленинизмом см. мои эссе, процитированные в примечании и в For Reasons of State (Pantheon, 1973), Introduction.

11. Carothers, "The Reagan Years" in Abraham Lowenthal, ed., Exporting Democracy (John Hopkins University Press, 1991). См. также его In the Name of Democracy (University of California Press, 1991).

12. См. главу 2, а относительно дальнейшей дискуссии и ис точников Noam Chomsky, Powers and Prospects (South End, 1996), "Consent Without Consent: Reflections on the Theory and Practice of Democracy",Cleveland State Law Review 44. 4, 1996.

13. Survey of Current Business, U. S. Dept. of Commerce, Vol. 76, no. 12 (December 1966).

14. Morton Horwitz, The Transformation of American Law, 1870–1960 (Harvard University Press, 1992), Chapter 3. См. также Charles Sellers, The Market Revolution (Oxford University Press, 1991).

15. Michael Sandel, Democracy's Discontent (Harvard University Press, 1996), Chapter 6. Его интерпретация в терминах республиканизма и гражданской доблести, на мой взгляд, слишком узка, ибо не учитывает более глубокие корни этого явления в эпоху Просвещения и ранее. Его взгляды подвергнуты критике, напр., в Noam Chomsky, Problems of Knowledge and Freedom (Pantheon, 1971), Chapter 1, а некоторые эссе перепечатаны в James Peck, ed., The Chomsky Reader (Pantheon, 1987) а также Noam Chomsky, Powers and Prospects, Chapter 4. 16. Относительно деталей см. Noam Chomsky, Turning the Tide (Boston: South End, 1985), Chapter 6.3, а также Noam Chomsky, The Culture of Terrorism (South End, 1988), Chapter II и список цитированных источников, включающий цитаты из Фигереса, исключение которых из средств массовой информации потребовало значительного труда. См. мои Letters from Lexington (Common Courage, 1993), Chapter 6, где речь идет о документальных фактах, включая длинный список погибших в «Нью-Йорк таймс» и несдержанный комментарий редакции, который снова успешно заклеймил взгляды Фигереса на вашингтонский «крестовый поход за демократию». По поводу освещения выборов в Никарагуа и Сальвадоре см. Edward Herman and Noam Chomsky, Manufacturing Consent (Pantheon, 1988), Chapter 3. Даже Каразерс, тщательно обращающийся с фактами, пишет, что сандинисты «отказывались согласиться с результатами выборов» до 1990 г. (в Lowenthal, op. cit.).

17. Другая стандартная фальсификация состоит в том, что долго подготавливаемые выборы состоялись якобы лишь из-за военного и экономического давления Вашингтона, которое поэтому оправдывалось задним числом.

18. О выборах и реакции на них в Латинской Америке и США, включая источники, описывающие последующие события, см. Noam Chomsky, Deterring Democracy, Chapter 10. Подробный обзор весьма успешной дипломатической подрывной операции, которую повсюду приветствовали как триумф дипломатии, см. Noam Chomsky, Culture of Terrorism, Chapter 7, a также Noam Chomsky, Necessary Illusions (South End, 1989), appendix IV. 5.

19. Он подчеркивает этот факт в Lowenthal, op. cit.

20. Подробности см., среди прочего, в: Richard Garfield, "Desocializing Health Care in a Developing Country", Journal of the American Medical Association, 270, no. 8, August 25, 1993, а также Noam Chomsky, World Order, Old and New (Columbia University Press, 1994), 131 f.

21. Michael Kinsley, Wall Street Journal, March 26, 1987; New Republic, editorials, April 2, 1984; March 19, 1990. Более подробную информацию на эту тему и множество аналогичных примеров см. в Noam Chomsky, Culture of Terrorism, Chapter 5; Chomsky, Deterring Democracy, Chapters 10, 12.

22. H. D. S. Greenway, Boston Globe, July 29, 1993. 23. NYT, May 2, 1985.

24. См. World Orders, 131 ff. О предсказаниях и результате см. экономиста Мелвина Берка, Melvin Burke, "NAFTA Integration: Unproductive Finance and Real Unemployment", Proceedings from the Eighth Annual Labor Segmentation Conference, April 1995, спонсированные университетами Нотр-Дам и штата Индиана. А также Social Dimensions of North American Economic Integration, доклад, подготовленный Отделом по развитию человеческих ресурсов. Канадский рабочий конгресс, 1996. О предсказаниях Всемирного банка относительно Африки см. Cheryl Payer, Lent and Lost (Zed, 1991), а также John Mihevc, The Market Tells them So (Zed, 1995), также с обзором пагубных воздействий непрерывных провалов этих предсказаний пагубных для населения, но не для клиентуры этого банка. То, что точность прогнозов невелика, а понимание ситуации ничтожно, хорошо известно профессиональным экономистам. См., напр., Paul Krugman, "Cycles of Conventional Wisdom on Economic Development", International Affairs 71 no. 4, October 1995. См. выше.

25. Техасский миллиардер, выдвигавший свою кандидатуру на пост президента США. Прим. пер.

26. Helene Cooper, "Experts' View of NAFTA's Economic Impact. It's a Wash", WSJ, June 17, 1997.

27. Editorial, "Class War in the USA", Multinational Monitor, March 1997. Bronfenbrenner, "We'll Close", ibid., на основании руководимого ею исследования: "Final Report: The Effects of Plant Closing or Threat of Plant Closing on the Right of Workers to Organize". Подробности сильнейшего влияния преступной деятельности рейганистов в сообщении в «Бизнес уик», "The Workplace: Why America Needs Unions, But Not The Kind It Has Now", May 23,1994.

28. Levinson, Foreign Affairs, March/April 1996. Workshop, September 26 & 27, 1990, Minutes, 3.

29. См. следующую главу. В США и особенно в Канаде (где дискуссия была гораздо более открытой) опросы общественного мнения показали в значительной степени враждебный настрой населения.

30. Kenneth Roth, Executive Director, HRW, NYT, April 12, 1997.

31. См. Paul Farmer, The Uses of Haiti (Common Courage, 1994); Chomsky, World Orders, 62 ff.; Noam Chomsky, "Democracy Restored", Z, November 1994; North American Congress on Latin America (NACLA), Haiti: Dangerous Crossroads (South End, 1995).

32. Noam Chomsky, "Democracy Restored", где цитируется John Solomon, AP, September 18, 1994 (передовая статья).

33. См. мой Year 501 (South End 1993), Chapter и указатель источников; Farmer, op. cit. Labor Rights in Haiti, International Labor Rights Education and Research Fund, April 1989. Haiti After the Coup, National Labor Committee Education Fund (New York), April 1993. Lisa McGowan, Democracy Undermined, Economic Justice Denied: Structural Adjustment and the AID Juggernaut in Haiti(Development Gap, January 1997).

34. Nick Madigan, "Democracy in Inaction: Did Haiti Fail U. S. Hope?" Christian Science Monitor, April 8, 1997; подробности о выборах см. АР, Boston Globe, April 8, 1997.

35. John MePhaul, Tico Times (Costa Rica), April 11, May 2, 1997.

36. Vincent Cable, Daedalus (Spring 1995) с цитатами из UN World Investment Report 1993 (где фигурируют, однако, совершенно иные цифры, а также подчеркивается, что «доступными являются относительно немного данных». См.: p. 164 f.). Относительно более подробной дискуссии, оценивающей торговлю стран TNC в 40 %, см. Peter Cowhey and Jonathan Aronson, Managing the World Economy (New York, Council on Foreign Relations, 1993). Об американо-мексиканской торговле см. David Barkin and Fred Rosen, "Why the Recovery is Not a Recovery", NACLA Report on the Americas, January/February 175 1997; Leslie Crawford, "Legacy of Shock Therapy", Financial Times, February 12, 1997 (с подзаголовком " Mexico: A Healthier Outlook", в статье также анализируется растущая нищета подавляющего большинства населения, за исключением «очень богатых»). О сделках внутри фирм, совершаемых после заключения НАФТА: William Greider, One World, Ready or Not (Simon & Schuster, 1997), 273, с цитатами из мексиканского экономиста Карлоса Эредиа. По оценкам, до заключения НАФТА экспорт в рамках американских фирм, никогда не доходивший до мексиканских рынков, превосходил 50 %. Сенатор Ernest Hollings, Foreign Policy, Winter 1993-4.

37. Исследование ОЭСР за 1992 г., цитируемое бывшим главным экономическим советником Клинтона Лорой Тайсон в Who's Bashing Whom? (Institute for International Economics, 1992).

38. Alfred Chandler, The Visible Hand (Belknap Press, 1977).

39. Речь, произнесенная в Гонолулу Ч. А. Крокером, заместителем министра иностранных дел США по африканским делам, перед Комитетом по национальной безопасности Американского Легиона, август 1981. Цитируется Гансом Абрахамссоном, Hans Abrahamsson, Hegemony, Region and National State: The Case of Mozambique (Padrigu Peace and Development Research Institute, Gothenburg University, January 1996).

40. Это обсуждается в Eric Toussaint and Peter Drucker, eds., IMF/World Bank/WTO, Notebooks for Study and Research (Amsterdam: International Institute for Research and Education, 1995), 24/5.

41. UNICEF, State of the World's Children 1997.

42. George Kennan, PPS 23, February 24, 1948 (Foreign Relations of the United States, vol. 1, 1948), 511. Michael Hogan, The Marshall Plan (Cambridge University Press, 1987), 41, перифраза меморандума Боунстила, май 1947 г.

V. ВОССТАНИЕ САПАТИСТОВ

В мировом порядке за последнюю четверть столетия произошли значительные изменения. К 1970 году «богатый альянс» послевоенных лет начинал терпеть крушение, и росло давление на прибыли корпораций. Признавая, что США больше не в состоянии играть роль «международного банкира», оказавшуюся весьма выгодной для базирующихся в США мультинациональных компаний, Ричард Никсон демонтировал международный экономический порядок (бреттон-вудскую систему), приостановив конвертируемость доллара в золото, навязав контроль за соответствием между зарплатами и ценами и налог на импорт и приняв такие фискальные меры, которые сориентировали государственную власть на новую норму благополучия для богачей. С тех пор это стало ведущим направлением политики, ускоренно развивавшимся в годы Рейгана и поддержанным «новыми демократами». Неослабевающая классовая война, развязанная большим бизнесом, непрерывно усиливалась, и притом в мировом масштабе.

Мероприятия Никсона входят в число факторов, приведших к гигантскому росту нерегулируемого финансового капитала и к радикальному сдвигу в его применении: от долгосрочного инвестирования и торговли к спекуляции. Как комментирует экономист из Кембриджского университета Джон Ит велл, результатом стал подрыв планирования национальной экономики, так как правительства были вынуждены сохранить «доверие» к рынку, и это привело множество экономик «к равновесию при медленном росте и высокой безработице», со стагнацией или падением реальной зарплаты, с растущими бедностью и неравенством и с рыночным бумом и гигантским скачком прибылей для меньшинства. Параллельный процесс интернационализации производства дает новые виды оружия для подрыва рабочего движения на Западе, ибо рабочему люду приходится согласиться с концом «роскошного» стиля жизни и принять «гибкость рынков труда» (неизвестно, где у тебя будет работа завтра); об этом радостно разглагольствует деловая пресса. Возвращение большей части Восточной Европы к ее истокам из третьего мира существенно усиливает эти перспективы. Происходящее по всему миру наступление на права рабочих, социальные стандарты и функционирующую демократию является отражением таких побед.

Триумфальные настроения, преобладающие в узких слоях элиты, столь же понятны, как и отчаяние и гнев, царящие за пределами привилегированных кругов.

Новогоднее восстание индейских крестьян в Чьяпасе можно без труда понять в этом обобщенном контексте. Это восстание совпало с введением в силу соглашения НАФТА, названного сапатистской армией «смертным приговором» для индейцев, подарком для богатых, который будет углублять пропасть между богатством немногих и нищетой масс, а также разрушать все, что осталось от туземного общества.

Связь с НАФТА отчасти символична; проблемы гораздо глубже. «Мы продукт пятисотлетней борьбы» гласила сапатистская декларация войны. Сегодня борьба ведется «ради работы, земли, жилищного строительства, продовольствия, здравоохранения, независимости, свободы, демократии, справедливости и мира». Как добавил главный викарий Чьяпасской епархии, «реальным фоном восстания являются полная маргинализация, нищета и фрустрация от бесплодности многолетних попыток исправить ситуацию».

Индейские крестьяне наиболее обиженные жертвы политики мексиканского правительства. Но их бедствия разделяются очень многими. «Всякий, кто имеет возможность находиться в контакте с миллионами мексиканцев, живущих в крайней бедности, знает, что мы живем с бомбой замедленного действия», заметила мексиканская журналистка Пилар Вальдес.

За прошедшее десятилетие экономических реформ количество людей, живущих в крайней бедности в сельской местности, возросло почти на треть. Половине населения не хватает средств для удовлетворения основных потребностей, драматический рост нищеты наблюдался с 1980 года. Согласно предписаниям Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка, в сельскохозяйственном производстве произошел сдвиг в сторону экспорта и кормов для животных, что благоприятствовало агробизнесу, иностранным потребителям и богатым слоям мексиканского населения, тогда как недоедание стало основной проблемой здравоохранения, безработица в сельском хозяйстве увеличилась, плодородные земли были оставлены, и Мексика начала импортировать продовольствие в громадных количествах. Резко упала реальная зарплата в промышленности. Доля труда в валовом внутреннем продукте, которая возрастала до середины 70-х годов XX века, с тех пор упала более чем на треть. Таковы стандартные обстоятельства, сопутствующие неолиберальным реформам. Как замечает экономист Мануэль Пастор, исследования МВФ демонстрируют «мощную и последовательную модель уменьшения доли труда в доходах» под воздействием «стабилизационных программ» этой организации, осуществляемых в Латинской Америке.

Мексиканский министр торговли приветствовал падение зарплаты как стимул для иностранных инвесторов. Так оно и есть наряду с угнетением рабочих, бесцеремонным нарушением принципов охраны окружающей среды и общей ориентацией социальной политики на желания привилегированного меньшинства. Такая политика, естественно, приветствуется промышленными и финансовыми организациями, распространяющими свой контроль на мировую экономику с помощью так называемых соглашений по «свободной торговле».

Ожидается, что НАФТА сгонит гигантские количества сельскохозяйственных рабочих с земли, что увеличит сельскую нищету и избыток рабочей силы. Ожидается, что занятость в промышленности, сокращавшаяся во время реформ, будет падать более резко. В исследовании, проведенном ведущим мексиканским деловым журналом «Эль Финансьеро», предсказывается, что за первые годы действия соглашения Мексика потеряет почти чет верть своей обрабатывающей промышленности и 14 % рабочих мест. «Экономисты прогнозируют, что несколько миллионов мексиканцев, вероятно, потеряют работу в первые пять лет после начала действия соглашения», сообщает Тим Голден в «Нью-Йорк таймс». Эти процессы приведут и к дальнейшему понижению зарплаты, а вот прибыли и поляризация будут возрастать с предсказуемыми последствиями для Соединенных Штатов и Канады.

Значительная часть притягательности НАФТА, регулярно подчеркивали его наиболее откровенные защитники, состоит в том, что это соглашение поддерживает курс на неолиберальные реформы, отменяя годы прогресса в трудовом законодательстве и экономическом развитии, а также вызывая обнищание и горе масс наряду с обогащением для немногих и для иностранных инвесторов. Мексиканской же экономике в целом эта «экономическая добродетель» принесла мало плодов замечает лондонская «Файнэншл таймс», обозревая «восемь лет рыночной экономической политики по учебнику», приведшие к незначительному росту, большую часть которого можно приписать беспрецедентной финансовой помощи Всемирного банка и Соединенных Штатов. Высокие процентные ставки частично обратили вспять грандиозное бегство капиталов, ставшее основным фактором в мексиканском долговом кризисе, хотя обслуживание долга становится растущим бременем, а наибольшая часть его внутренний долг государства мексиканским богачам.

Неудивительно, что попытки «навязать» эту модель развития натолкнулись на мощное противо действие. Историк Сет Фаин, описывая МехикоСити, сообщал о крупных демонстрациях против НАФТА, «нашедших свое выражение в громогласных, хотя и почти не замечаемых в Соединенных Штатах криках отчаяния, направленных против политики правительства, которая включает в себя отмену предусмотренных в чтимой мексиканским народом конституции 1917 года права на труд и на землю, равно как и права на образование. По мнению многих мексиканцев, именно отмена этих прав и выражает реальный смысл договора НАФТА и американской внешней политики в Мексике». Корреспондентка «Лос-Анджелес таймс» Хуанита Дарлинг сообщает о «значительном беспокойстве, которое мексиканские рабочие испытывают в связи с постепенной отменой «с большим трудом завоеванного права на труд». Как добавляет корреспондентка «Лос-Анджелес таймс», это право, по всей видимости, «будет принесено в жертву, поскольку компании, пытаясь конкурировать с иностранными, ищут пути, которые позволили бы им урезать расходы».

«Коммюнике мексиканских епископов по НАФТА» осудило это соглашение, равно как и экономическую политику, частью которой оно является, из-за их пагубных социальных последствий. Епископы в который уже раз выразили ту же озабоченность, что и конференция латиноамериканских епископов 1992 года относительно того, что «рыночная экономика не должна стать чем-то абсолютным, чтобы все приносилось ей в жертву, усугубляя при этом неравенство и маргинализацию обширной части населения», являющихся возможным следствием влияния НАФТА и аналогичных соглашений о правах инвесторов. Реакция мексиканского делового мира оказалась смешанной: наиболее могущественные слои бизнеса отнеслись к соглашению с одобрением, тогда как отношение среднего и малого бизнеса, а также их организаций, представляло собой смешанное чувство неуверенности и враждебности. Ведущий мексиканский журнал «Эксельсиор» предсказал, что от НАФТА получат выгоду лишь «те мексиканцы, которым теперь принадлежит чуть ли не вся страна (15 % получают более половины ВВП)», то есть «демексиканизированное меньшинство»; что НАФТА станет очередным этапом «истории Соединенных Штатов в нашей стране», «истории неконтролируемых злоупотреблений и ограбления». Этому соглашению противостояли также многие рабочие и иные группы, в том числе крупнейший неправительственный профсоюз, которые предупреждали о том пагубном влиянии, которое это соглашение окажет на уровень заработной платы, права трудящихся, окружающую среду, на утрату суверенитета, на усиление защиты прав корпораций и инвесторов, и на подрыв возможностей долговременного роста. Омеро Аридхис, президент ведущей мексиканской организации по охране окружающей среды, сетовал на «третье завоевание, которое пережила Мексика. Первое было вооруженным, второе духовным, третье экономическим».

Потребовалось не так уж много времени, чтобы эти страхи сбылись. Вскоре после голосования в Конгрессе по поводу НАФТА с заводов «Ханивелл» и «Дженерал электрик» были уволены рабочие за попытку организовать независимые профсоюзы. В 1987 году компания «Форд мотор» уволила всех, от менив контракт с профсоюзом и вновь наняв рабочих за гораздо более низкую зарплату. Протесты были подавлены насильственными репрессиями. Этому примеру последовал «Фольксваген» в 1992 году, уволив 14000 рабочих и вновь наняв лишь тех, кто отрекся от независимых профсоюзных лидеров, и все это при поддержке правительства. Таковы основные компоненты «экономического чуда», то есть «замкнутости» в пределах НАФТА.

Через несколько дней после голосования по НАФТА Сенат США принял «наилучший антикриминальный пакет законов в истории» (сенатор Оррин Хетч), проголосовав за 100000 новых полицейских, региональные тюрьмы с высоким уровнем безопасности, колонии для малолетних правонарушителей, увеличение списка преступлений, караемых смертной казнью, и прочие жестокие вещи. Специалисты по проведению законов в жизнь в своих интервью в прессе выразили сомнения в том, что такое законодательство окажет большое воздействие на преступность, поскольку в нем не рассматривались «причины социальной дезинтеграции, порождающие опасных преступников». Основной причиной здесь является социальная и экономическая политика, поляризующая американское общество и продвинутая еще на шаг вперед соглашением НАФТА. Понятия «эффективность» и «экономическое здоровье», предпочитаемые богатыми и привилегированными, ничего не дают растущим слоям населения, не имеющим отношения к получению прибылей и доведенным до нищеты и отчаяния. Если их деятельность невозможно ограничить городскими трущобами, их следует контролировать какимнибудь другим способом.

Как и в случае с выбором времени для сапатистского бунта, законодательная инициатива имела не только символическое значение.

Дебаты по НАФТА в значительной степени концентрировались на процессах перемещения рабочей силы, о которых мало что известно. Однако более конфиденциальные ожидания [большого бизнеса] были связаны с широкомасштабным замораживанием заработной платы. «Многие экономисты полагают, что НАФТА приведет к снижению заработной платы», сообщал в «Вашингтон пост» Стивен Перлстайн, ожидавший, что «более низкая зарплата в Мексике сможет оказать гравитационное воздействие на зарплату американцев». Этого ожидают даже защитники НАФТА, признающие, что менее квалифицированные рабочие около 70 % рабочей силы вероятно, пострадают от снижения зарплаты. На следующий день после голосования в Конгрессе, одобрившего НАФТА, «Нью-Йорк таймс» провела свой первый обзор ожидаемых последствий договора в нью-йоркском регионе. Обзор был оптимистичным, что соответствовало повсеместной восторженной поддержке. В центре его внимания были предполагаемые выигравшие: секторы, «основанные на финансах и околофинансовые», «банки, телекоммуникационные фирмы и обслуживающие фирмы этого региона», страховые компании, инвестиционные фонды, юридические фирмы, специализирующиеся на корпоративном праве, PR-индустрия, консультанты по менеджменту и т. д. В обзоре прогнозировалось, что могут выиграть некоторые производители преимущественно в высокотехнологичной промышленности, издательском деле и фармацевтической индустрии, которые получат выгоду от протекционистских мер, нацеленных на обеспечение контроля над технологией будущего со стороны крупнейших корпораций. Мимоходом в обзоре упоминалось, что будут и проигравшие, «в основном, женщины, афроамериканцы ииспаноязычные», а также «полуквалифицированные промышленные рабочие вообще», то есть большая часть населения города, где 40 % детей и так живет ниже черты бедности, страдая от невозможности получить образование и болезней, которые «привязывают их» к горькой судьбе.

Отмечая, что у промышленных и неквалифицированных рабочих зарплата упала на уровень 60-х годов XX века, Бюро по технологической оценке при Конгрессе в своем анализе запланированной (и осуществленной) версии НАФТА предсказывало, что это соглашение «может и в дальнейшем привязывать США к будущему с низкими зарплатами и низкой производительностью», хотя его пересмотренные варианты, выдвинутые ОТА, рабочими и прочими критиками так и не допущенными до дебатов могли принести выгоду населению всех трех стран.

Осуществленная версия НАФТА, вероятно, ускорит «желанный процесс необыкновенной важности» («Уолл-стрит джорнэл»): доведение стоимости труда в Соединенных Штатах до уровня ниже любой крупной индустриальной страны, за исключением Англии. В 1985 году США занимали наивысшую позицию среди семи крупнейших стран с государственно-капиталистической экономикой (G7), как и следовало ожидать от богатейшей страны мира. В более интегрированной экономике НАФТА окажет влияние на весь мир, так как конкурентам придется к нему приспосабливаться. Так, «Дженерал Моторс» может переехать в Мексику, а теперь и в Польшу, где эта компания в состоянии найти рабочих, готовых работать за заработную плату, которая по сравнению со стоимостью труда на Западе представляет собой гроши; кроме того, в этих условиях она может быть защищена высокими тарифами и прочими ограничениями. «Фольксваген» может переселиться в Чешскую республику, чтобы извлекать выгоду от аналогичного протекционизма: получать прибыли, а расходы перекладывать на правительство. «Даймлер-Бенц» может устроить нечто подобное в Алабаме. Капитал способен свободно передвигаться, а от последствий страдают рабочие и сообщества. Между тем, гигантский рост нерегулируемого спекулятивного капитала мощным давлением препятствует стимулирующей политике правительства.

Существует много факторов, влекущих глобальное общество в будущее с низкой зарплатой, медленным развитием и высокими прибылями, с растущей поляризацией и социальной дезинтеграцией. Другое последствие [процесса корпоративной глобализации] это увядание осмысленных демократических процессов принятия решений, ибо принятие решений передается частным организациям и срастающимся с ними квазиправительственным структурам, которые «Файнэншл таймс» называет «всемирным правительством де-факто», действующим тайно и без всякой отчетности.

У таких процессов мало общего с экономическим либерализмом, с понятием, имеющим ограниченное значение в мире, где существенная часть «торгов ли» состоит из централизованных внутрикорпоративных сделок (половина американского экспорта в Мексику до соглашения НАФТА, например, так и не дошла до мексиканского рынка). Между тем, могущественные частные компании, как и в прошлом, требуют и получают протекцию со стороны рыночных сил. «Сапатисты действительно задели чувствительную струну широких мексиканских масс» таков был комментарий мексиканского политолога Эдуарде Гальярдо вскоре после бунта; в нем прогнозировался обширный диапазон последствий, включая шаги, направленные к демонтажу давнишней электоральной диктатуры. Опросы общественного мнения в Мексике поддержали этот вывод, сообщив о том, что большинство понимает причины, которыми сапатисты объясняют свое восстание. Аналогичная струна оказалась задетой во всем мире, включая богатые индустриальные общества, где много людей признали, что озабоченность сапатистов, несмотря на разницу во внешних обстоятельствах, напоминает их собственную. В дальнейшем поддержка была стимулирована творческими инициативами сапатистов, распространившимися на более обширные слои населения и вовлекшими их в совместные или в частичные попытки обрести контроль над собственными жизнями и судьбами. Национальная и международная солидарность, несомненно, стала основным фактором сдерживания прогнозировавшихся жестоких военных репрессий, а также драматическим и ободряющим образом повлияла на организованность и активность трудящихся в мировом масштабе.