Убийства в замке Баустринг

— Послушай, отец, у тебя с уха свисает паутина. Как, черт возьми, ты умудряешься быть таким неопрятным? Это ведь уметь надо! И зачем этот молоток?

Лорд Рейл уставился на них и слегка наклонил набок голову, как бы ища поддержки. На его крючковатом носу виднелся клок паутины, и он, скосив глаза, явно пытался разглядеть его. Хотя он казался солиднее в белом шерстяном монашеском одеянии с капюшоном, болтающимся на его редких седеющих волосах, весил он не более девяноста фунтов.

— Никто не должен знать об этом, — хихикнул он, пряча молоток в карман. — Нет, нет! Это испортит всю затею. Ха! Черт меня возьми, но это забавно! Ха-ха-ха! — загоготал он и ударил себя по боку. — Но больше ни слова об этом! Слышите?

— Ни слова о чем? — спросил сэр Джордж.

Лорд Рейл уставился на Тэрлейна.

— А это еще кто? — спросил он.

— Это доктор Тэрлейн, твой гость, Генри. Разве не помнишь?

— О!., да! Да, конечно! — гаркнул лорд Рейл. — Да, да, профессор! Я рад, сэр, счастлив! Сущая правда, сэр! Хочу услышать ваше мнение о моем франко-фламандском гобелене. Эта вещь из реликвария собора в Турне, что в Долине Шельды. Гобелен выткан ранее середины XV века, но я знаю точно, что это 1470 год. Этот Солтон — старый остолоп, как и остальные всезнайки из Оксфорда. Разве не так?

— Боюсь, сэр, я…

— Конечно, остолоп! Ха! — фыркнул лорд Рейл, надув щеки. — Вы здравомыслящий человек, сэр. Рад с вами познакомиться. Рад… Вот дела! — внезапно переключился он. — Мне надо принять ванну. Я удаляюсь, я исчезаю… Прошу прощения, прошу прощения… Брюс, — убегая, он кивнул в сторону секретаря, — покажет вам здесь все. Пока, увидимся, до свидания!

— Прошу прощения, сэр, — поспешно сказал секретарь и щелкнул замком своего портфеля. — Весь день пытаюсь вас попросить… Я насчет письма…

Лорд Рейл замахал руками:

— В кабинете. Не сейчас. В кабинете.

— Но когда, сэр?

— В кабинете, — повысил голос лорд Рейл. — Или в так называемом офисе, — добавил он на ходу.

Тэрлейну показалось, что секретарь чертыхнулся.

Плечи у него поникли, круглое лицо приняло то недоумевающее и унылое выражение, которое возникает у тех, кто постоянно и терпеливо угождает своенравным людям.

Брюс Мэссей защелкнул замок своего портфеля. Фрэнсис ухмыльнулся.

— Ты чересчур добросовестный, Брюс, — сказал он. — Если бы ты не слишком усердствовал, у тебя была бы самая спокойная секретарская работа в Англии.

— В этом случае, — сказал Брюс угрюмо, — на нас свалилось бы такое количество судебных процессов, которое за пару недель парализовало бы всю судебную систему. Прошу меня извинить, но, с точки зрения вашего отца, учтивое деловое письмо — это когда он называет своего финансового менеджера жуликом и негодяем, а уж когда он вступает в какую-либо отвлеченную полемику, у меня слов нет! Он меняет шифр своего сейфа каждые полгода и записывает его на стене возле сейфа, чтобы не забыть. Каждый раз, когда я это стираю, он спрашивает меня, в чем дело, и пишет шифр снова. Как-то раз я написал на стене неверные цифры, но он это обнаружил и меня едва не уволил. Раньше у меня было чувство юмора, — добавил Мэссей уныло, — но оно пропало.

— Вот видите, — сказал Фрэнсис, обращаясь к Тэрлейну, и пожал плечами. — Я предупреждал вас, сэр. Но послушай, Брюс, что он действительно делал с этим молотком и гвоздями?

Секретарь наморщил лоб:

— Он сказал, что мастерил клетку для кроликов. Такими здоровенными гвоздями можно соорудить клетку для тигра. В общем, помимо того, что дело тут вовсе не в клетке для кроликов, я ничего сказать не могу. — Он снова стал деловитым. — Джентльмены, прошу вас в ваши комнаты… Вуд, позаботься о гостях!

Тэрлейн увидел перед собой огромный зал, на его взгляд, футов сто в ширину и длину и высотой свыше пятидесяти футов, готический свод с лепниной и резными балками, с которых свисали побитые временем стяги, пол, вымощенный стертыми каменными плитами, три огромных пылающих камина, наполняющих затхлый воздух запахом горящих сосновых поленьев. Стены были отделаны высокими резными дубовыми панелями, над которыми виднелась побеленная штукатурка. Живописно сгруппированные экспонаты — алебарды, длинные и короткие мечи, скрещенные на мощных щитах, — темнели на тускло-белом фоне.

В дальнем конце зала огромная дубовая лестница поднималась до половины стены, к арочной двери на внешнюю галерею, откуда можно было попасть в комнаты второго этажа. Сквозь эту дверь Тэрлейну были видны портреты, тускло освещенные свечами в бра вдоль всей галереи. За Большим залом, подумал он, должно быть, внутренний двор. С каждой стороны лестницы возвышались три высоких окна в романском стиле XIII века: переплетенные синие и фиолетовые ромбы на фоне стекла красного цвета.

Это было все, что он успел разглядеть. Дворецкий Вуд, которого он не заметил, когда они входили, принес бокалы, сифон с сельтерской водой и бутылку виски. Стоя перед пылающим камином, они щурились от яркого огня. Под ногами Тэрлейн чувствовал тепло пушистого мехового коврика перед камином, а тепло от виски приятно разливалось по телу. Он скользнул взглядом по оленьим рогам над камином, трезубцу и копью, пятна на котором скорее напоминали кровь, чем ржавчину.

Мэссей, от взгляда которого ничего не ускользало, заметил:

— Это обычные вещи, доктор Тэрлейн. Экспонаты Оружейного зала — настоящие раритеты. Вам надо посмотреть Оружейный зал. Замок, разумеется, подвергся реконструкции. Наше жилище приобрело современный вид. Вон там, — он кивнул в сторону стены справа от лестницы, — у нас столовая.

Тэрлейн удобно расположился в кресле с высокой спинкой.

— А где Оружейный зал?

— С другой стороны замка, сзади. Там… — Секретарь показал бокалом на дверь в стене с левой стороны лестницы, располагавшейся почти под прямым углом к задней стене. — Там есть коридор между музыкальным салоном и гостиной, которая прямо напротив столовой, а тот коридор ведет в библиотеку, которая примыкает к Оружейному залу.

Жестикулируя, он продолжал словесную экскурсию по замку, словно предполагал, что его собеседник не увидит его. Но, заметив усмешку Фрэнсиса, Мэссей спохватился и добавил:

— Однако, джентльмены, вы, видимо, хотите привести себя в порядок. — Он кивнул дворецкому: — Вуд проводит вас наверх.

Вас мы поселим в аббатской комнате, как обычно, сэр Джордж. А вас, доктор Тэрлейн, в Синей комнате, напротив мистера Кестевана. Если вы спуститесь до ужина, я смогу кое-что вам показать.

И это все? Похоже на то, подумал Тэрлейн. Прежде чем подняться наверх по продуваемым насквозь лестничным маршам, он отхлебнул виски. Нет, что-то тут не так! Возникло ощущение, будто кто-то невидимый сидит возле камина, кроме Фрэнсиса, который курил и не сводил взгляда с Мэссея.

— Послушай, Брюс, — сказал Фрэнсис, — что там с этими латными рукавицами?

— Да бог их знает! — ответил тот устало. — Меня это не волнует. Ваш отец постоянно кладет свои вещи куда попало и вечно обвиняет меня в том, будто я их взял. Потом, обнаружив пропажу, неделю не признается в этом, а затем начинает скандалить, потому что вынужден в конце концов признаться… Возможно, он взял эти стальные латные рукавицы, чтобы отполировать их. Он никому больше не позволяет заниматься этим.

Сэр Джордж неожиданно вступил в разговор.

— Это вполне возможно, — сказал он. — Очень похоже на него. — Прикрыв ладонью глаза, он добавил: — От камина так и пышет! А я постепенно превращаюсь в брюзгу. Это никуда не годится. А что собой представляют латные рукавицы, Брюс?

— Средневековые, с длинными крагами. Кажется, 1500 год. Хранились в отдельном шкафу. Остается надеяться, что они пропали не навсегда.

— Ну тогда на этих средневековых митенках остались отпечатки пальцев, — сказал сэр Джордж, вытягивая руку. — Найдутся, несложно будет выяснить, кто их брал.

Поднявшись, он опустошил свой бокал и кивнул Вуду, чтобы тот отвел их наверх. Тэрлейн тоже начал было подниматься и тут услышал быстрые и легкие шаги по каменному полу, но не обернулся, а взглянул на Фрэнсиса, на лице у которого появилась обычная дежурная улыбка.

— Фрэнк… — произнес приятный женский голос. — Фрэнк…

Тэрлейн обернулся.

Обладательницей голоса оказалась юная особа лет девятнадцати-двадцати. Ее темно-золотистые волосы были коротко подстрижены, но это нисколько не лишало ее женственности, а скорее подчеркивало правильные линии ее лица и миловидность. Синие, весьма живые и пытливые глаза под дугами удивленно изогнутых бровей, немного курносый нос, полноватые губы, белая кожа. Тэрлейн пришел к выводу, что ее можно назвать красавицей.

На ней было темное платье с широким круглым воротником, что говорило об Итон-колледже, и она переводила взгляд с одного на другого.

Между тем эта девушка была напугана. Она тяжело дышала, что было ей несвойственно. Тэрлейн увидел, что рука у нее дрожала, когда она положила ее на спинку кресла.

— Фрэнк… — повторила она нерешительно.

— Моя сестра Патриция, доктор Тэрлейн, — ровным голосом произнес Фрэнсис. — Ты знакома с сэром Джорджем. Послушай, Патриция, что…

— Мне не хочется отрывать тебя, — прервала она его, — но, Фрэнк, это необходимо. Пошли Сондерса или кого-либо другого в Олдбридж за доктором Мэннингом. Пожалуйста, побыстрей!

Фрэнсис, не поворачиваясь к камину, швырнул в огонь через спину свою сигарету.

— С ней происходит что-то непонятное, — поспешно продолжала Патриция, — она, судя по всему, заболела, а миссис Картер рвет и мечет и говорит страшные вещи и…

— Спокойно! — прервал ее брат. — О ком ты говоришь?

— О нашей горничной. Ты ее знаешь, это Дорис.

— Проклятие, — сказал сэр Джордж вполголоса и начал поспешно набивать свою трубку.

Фрэнсис усмехнулся:

— Уж не увидела ли она опять привидение, а, Пат?

— Шутки в сторону, Фрэнк, все очень серьезно. Я пыталась что-то выяснить, когда меня позвали. Похоже, над ней подшучивали по какой-то причине, и Дорис впала в истерику. Она запустила блюдом в Энни, потом разрыдалась и упала на пол в конвульсиях. Ей стало настолько плохо, что им пришлось нести ее к ней в комнату, так что… — Патриция замолчала и умоляюще посмотрела на брата.

— Хорошо, — кивнул тот. — Не беспокойся, Вуд, я сам разыщу Сондерса или Ли. Занимайся своим делом.

Без сомнения, дизайнеры и электрики, модернизируя Баустринг, работали на совесть. Но что касалось освещения огромного Большого зала, тут они явно просчитались — в зале царствовал полумрак. Поэтому Тэрлейн увидел нечто, что в другое время не заметил бы. Увиденное скорее потрясло его воображение, чем разум.

В конце зала, где ступени широкой лестницы, покрытые неяркой красной дорожкой, поднимались к галерее, было довольно темно. В этом полумраке военные трофеи на стенах казались распластанными пауками. Удивительно, но пространство возле огромной арочной двери на галерею на верхней лестничной площадке, освещенное свечами, было намного светлее, чем остальная часть зала. И там Тэрлейн увидел какой-то силуэт.

Это был мужчина, стоявший неподвижно в проеме двери, — точь-в-точь портрет в раме. У Тэрлейна создалось впечатление, что он прислушивается, в этом своеобразном портрете было что-то средневековое; какое-то мгновение, выхваченное из прошлой жизни замка. Тэрлейн слегка поежился, всматриваясь. Потом он понял, что только потому, что у этого мужчины была прилизанная, тяжелая шапка волос, ему показалось, что на голове у него шлем.

Глава 3

НЕЧТО БЕЗРАССУДНОЕ, НЕБЛАГОПРИСТОЙНОЕ И ЗЛОВЕЩЕЕ

— У Дорис будет ребенок, — произнес пискливым голосом Рейл. — Ха.

Позднее Тэрлейн пытался восстановить в памяти реакцию сидевших за обеденным столом в момент, когда хозяин сделал это неожиданное заявление, но не мог вспомнить ничего особенного. Из чьей-то руки выскользнул хрустальный бокал, звякнув о тарелку, и его немедленно заменили — вот и все. Но помимо охватившего всех шока, что являлось нарушением правил хорошего тона, строго соблюдающихся за каждым британским столом, — ничего из ряда вон выходящего не произошло.

Лорд Рейл, в своем неопрятном монашеском одеянии, накинутом на костюм, в котором полагалось выходить к ужину, хитро смотрел на покрытый белой скатертью стол, уставленный таким количеством свечей в подсвечниках, что можно было подумать, будто все в церкви, а не в столовой. До этого он выражал недовольство едой и все говорил, говорил своим пронзительным голосом, не давая никому и слова сказать. Он только что закончил пространное рассуждение на тему средневековых «поясов целомудрия», так подробно вникая в детали, что Патриция залилась краской, а флегматичный Мэссей заерзал. Потом лорд Рейл, резко наклонившись вперед, положил ладони на стол. Всякий раз, когда он сосредоточивался, он начинал коситься, и тогда маленькие злобные глазки сверкали, как кусочки хрусталя.

— У Дорис будет ребенок, — снова пискнул он. — Ха! Ха! Ха!

Тэрлейн инстинктивно почувствовал то, что остальные знали: невозможно это сообщение обойти молчанием или плавно перевести разговор на другую тему. Если уж этот старый козел уперся рогом, с пути его не свернешь!

Поэтому Фрэнсис, присвистнув, обронил:

— Ну и ну!

Тэрлейн Взглянул на мистера Лоуренса Кестевана. Лоуренс, на которого он наткнулся в библиотеке у буфета, когда тот наливал себе вина перед обедом, был сейчас невозмутим. Хотя он и всегда выглядел невозмутимым. Это было одно из тех качеств, которое обычно раздражает мужчин и вызывает восхищение женщин. Его бесстрастное лицо со слишком плоским носом, чтобы его можно было назвать красивым, пыталось что-то выразить движением бровей и крупных ноздрей. Огромные темные глаза, того типа, который восторженные писательницы обычно называют «глазами с поволокой», сверкали, ничего не выражая. Губы на смуглом лице были прямыми, как пробор в его густых, темных, лоснящихся волосах. Оттого, что киноманы постоянно льстили ему, говоря, что Лоуренс Кестеван похож на гангстера, он старался говорить с немыслимым американским акцентом.

— Очень жаль, — процедил он, не раскрывая рта.

То, что о нем думала Патриция, не вызывало сомнений. Когда в гостиную, где все собрались перед ужином, вышел Кестеван в смокинге и с маникюром, Тэрлейн отметил, как Патриция мгновенно приняла делано равнодушный вид, словно собиралась позировать для фотографии.

Во время ужина все бурные подводные течения выглядели опасными лишь наполовину. Леди Рейл, которую Тэрлейн еще не видел, отсутствовала. Как обычно, Брюс Мэссей объяснил ее отсутствие:

— Мигрень… Ничего серьезного… Она приносит свои глубочайшие извинения.

Интересно, что она собой представляет, подумал Тэрлейн. Вторая жена лорда Рейла, как сказал ему сэр Джордж. Патриции и Фрэнсису она мачеха. Значительно моложе мужа, довольно привлекательная. Но у Тэрлейна не осталось времени на размышления перед ужином, так как поспешно вошел лорд Рейл с радостными воплями и переключил его внимание на себя своими нудными излияниями. В связи с тем что у лорда Рейла сложилось твердое убеждение, будто Тэрлейн назвал Солтона (о ком Тэрлейн даже никогда не слышал) «проклятым остолопом», он весьма проникся к нему. Он заставил его поклясться, что тот не заглянет в Оружейный зал до окончания ужина, после чего он сам лично даст пояснения по всем щепетильным вопросам…

Теперь за столом звучало гоготание, от которого колыхалось пламя свечей. Рейл ударил худосочным кулачком по столу, отчего зазвенело столовое серебро, и причмокнул.

— Ребенок, ребеночек, — хохотнул он. — Вот так!

— Смени тон, папа, пожалуйста! — сказала Патриция. — А это не ошибка? Это точно?

— Успокойся, девочка, — произнес Фрэнсис ровным голосом.

Лорд Рейл, тряхнув своей козлиной бородкой, проблеял:

— Доктор Мэннинг так утверждает. Ха! Мэннинг! Старый идиот, — заявил лорд Рейл, в голову которого, похоже, залетела новая мысль. — Старый идиот. Он не умеет играть в шахматы и утверждает, будто римский короткий меч превосходил по мощи английский большой лук в рост стрелка. Уф! — Его голос пронзительно зазвенел. — Престарелый дуралей, вот кто он…

— Папа, пожалуйста…

— Каждый коновал знает, когда у самки появится приплод. Я заставлю его сказать, когда нам ожидать приблудного щенка. Этот старый юбочник сейчас у вашей матери…

— Прекрати, Генри, — резко оборвал его сэр Джордж, отодвигая от себя тарелку. — Ну, раз уж ты объявил нам об этом, полагаю, тебе известно, кто осчастливил эту Дорис. Кто он, отец будущего ребенка?

— Н-да! — хмыкнул лорд Рейл. — Кто отец? Думаю, какой-нибудь лакей. Поди знай! Но я не потерплю такого в своем доме! — крикнул он дурным голосом. — Всех их уволю, всю прислугу, вот что я сделаю, ей-богу!.. Э… о чем я говорил?

— О Дорис, — сказал Фрэнсис, катая хлебный шарик.

— Ага! Да… Конечно… Знаете, что все это значит? Это предостережение, это знак свыше! — сказал он тоскливым голосом, выставив вперед тонкий палец, искоса поглядывая на всех с хитрецой, но не показывая ни на кого в частности. — Я рад, что сделал свою клетку для кроликов. Это была блестящая мысль! Возьмите немного сыра, — вдруг обратился он к Тэрлейну. — Это стилтон. Я люблю этот полутвердый белый сыр с синими прожилками плесени.

Неужели лорд Рейл всегда такой? Тэрлейн кинул на сэра Джорджа робкий взгляд. Тот с равнодушным выражением разламывал галету.

Напольные часы, почти невидимые в полумраке, зашелестели в дальнем конце огромной столовой, а какой-то рыцарь в парике созерцал всю компанию со своего портрета в раме. Раздался бой часов, часы продолжали неторопливо бить до девяти. Все прислушивались к этим ударам, должно быть предполагая, что часы могут пробить больше, чем показывают. Слышалось лишь, как лорд Рейл разламывает галету и с жадностью заглатывает сыр. Патриция с шумом отодвинула свой стул.

— Что такое? — сказал лорд Рейл. — А кофе, девочка? Кофе в гостиной…

Она была взвинчена до предела и раскраснелась, но ее огромные голубые глаза были полны такого очевидного лукавства, что Тэрлейн едва не улыбнулся.

— Пожалуйста, папа… Если не возражаешь… Столько всего случилось. Я неважно себя чувствую. Ради бога, извините меня. Я хочу уйти к себе. Я…

— Сделай одолжение! — пропищал лорд Рейл с неожиданной любезностью. — Сделай одолжение, моя дорогая. Беги. Ха-ха! Береги себя, моя умница.

Он громко загоготал, когда Патриция ушла. Ее уход, кажется, в какой-то степени нарушил сногсшибательную степенность ужина. Все казались подавленными, кроме лорда Рейла, который подбрасывал свой нож для сыра и с радостным возгласом ловил его. Когда через несколько минут все встали, чтобы пройти в гостиную пить кофе, Брюс Мэссей попросил разрешения удалиться. Он отвел лорда Рейла в сторону, и по крайней мере один из присутствующих услышал то, что он сказал:

— Послушайте, сэр, я бы не стал беспокоить вас, но вы постоянно напоминали мне и будете целый месяц выговаривать, если я не прослежу за перепиской. Речь идет о тех письмах, среди которых есть одно, которое вы должны прочитать и подписать незамедлительно. Если вы пойдете со мной…

— Письма? — Лорд Рейл вскинул голову. — Ах да! Конечно. Обязательно. Ты иди. Я приду. Через десять-пятнадцать минут… Я хочу выпить кофе… Ради бога, перестань надоедать мне! — раздраженно крикнул он. — Кыш, кыш! Я приду в офис. Нет, в свой кабинет. Что?

— Я буду и там, и там, — мрачно сказал Мэссей и, сунув свой неизменный портфель под мышку, направился в Большой зал, а все остальные пошли в гостиную.

Вопреки своей обычной говорливости, лорд Рейл был молчалив, когда все сели выпить кофе. Он сидел нахохлившись у камина. Гостиная, выдержанная в коричневых тонах, — кресла, обтянутые испанской кожей, и бронзовые лампы с красными абажурами — представляла собой попытку модернизации, отступившей под натиском сурового Баустринга. Вуд принес поднос с чашками, его светлость настоял на том, чтобы лично положить себе сахар. Он положил пять кусков, почти до краев наполнив кофейную чашку. Отблеск огня из камина упал на его искаженное лицо, когда он с остервенением стал размешивать сахар в чашке с кофе, орудуя ложкой, словно пестиком в ступке.

— Старых дней не вернешь! — вздохнул сэр Джордж, глядя с прищуром на чашку, которую он держал в ладони своей большой руки. — Мы, бывало, усаживались за круглый стол и предоставляли возможность дамам хлопотать. Все в прошлом… Какая жалость. К кофе подавали сигары и отменный портвейн… Н-да! Ты же ярый приверженец старины. Генри! Для чего весь этот современный вздор?