Книга Реки

— Не смей больше называть меня сестричкой! Я старше тебя.

— На две минуты. А тебе захотелось чего-то грубого и низкого, а?

Я запнулась.

— Не особенно.

— Какой-нибудь возвышенной эротики? Чтобы тебя пощупали и потискали?

— Как ты смеешь!

— А что они делают, когда вступаешь в гильдию? Раздевают догола и тыкают ручкой брашпиля? И позволяют как следует залить за воротник, что бы это ни значило?

— С чего ты взял? Они не делают ничего подобного. Понятно?

— А свиньи умеют быстро бегать.

Он что, пробрался в порт и выследил меня? Или случайно заметил, что у причала стоит «Рубиновый поросенок»? Или ни то и ни другое — ведь часто говорят, что близнецы чувствуют одинаково? Но в тот момент наши чувства никак нельзя было назвать одинаковыми!

Он направил на меня подзорную трубу.

— Серьезно, сестричка, тебе нужна хорошая встряска. Вероятно, тебе придется научиться драться на ножах, если уж ты собралась уйти в плавание.

— А, понятно. Все понятно. Ты просто умираешь от зависти — потому что после того, как мы сходим в Гэнги и обратно, через одну-две недели я спокойненько поплыву в Веррино, а ты будешь торчать здесь и таращиться на свой любимый Запад. Но ты не беспокойся, Капси: когда я вернусь из Умдалы, месяцев через шесть, я расскажу тебе все о твоем драгоценном Веррино.

Его губы побелели.

— Сама не беспокойся. К тому времени, как ты вернешься, я уже буду там.

— В таком случае, — я стащила с ноги сначала одну туфлю, потом другую, — тебе понадобится еще и это!

Первая туфля пролетела мимо, ударившись о стену, на которой висел вид какой-то местности, выполненный ручкой и карандашом. Но вторая угодила прямо в подзорную трубу, которая со звоном вылетела у него из рук. Странно, но он отнесся к этому совершенно спокойно. Во всяком случае, сначала. Что было потом, я не знаю, поскольку выскочила из комнаты. Нет, не выскочила. Я покинула комнату с видом оскорбленного достоинства.

На следующий вечер, во время наспех организованной прощальной вечеринки, Капси ни разу со мной не заговорил. Потом, когда на следующее утро я уже собиралась уходить, закинув за спину свою холщовую сумку, после весьма сдержанного прощания с родными, поскольку мои родители считали, что рейс до Гэнги и обратно будет коротким — он подмигнул мне и прошептал: «До встречи в Веррино».

— Я плыву вверх по реке, — напомнила я ему. — Увидимся через три недели здесь.

— Я так не думаю, сестричка. — И он шутливо стукнул меня по плечу.

Научиться управлять канатами на «Серебристой Салли» оказалось не менее — но и не более — напряженной, требующей большой силы работой, чем я ожидала. Ну и, конечно же, между членами команды не случалось никакой поножовщины или чего-то подобного. Быть женщиной реки было просто работой, время от времени прерываемой отдыхом.

Попутные весенние ветры наполняли паруса нашего судна, которое не спеша двигалось вниз по течению, так что Наш курс — учитывая длинные плавные изгибы реки в одну сторону, а потом в другую — пролегал сначала на запад от берега, потом, когда мы отклонялись примерно на треть лиги, на восток, и так до бесконечности. В это время года вниз по реке двигалось очень много судов, так что нам приходилось придерживаться узкого коридора почти на ее середине, старательно держась подальше от черного течения, которое виднелось на расстоянии по крайней мере одной шестой лиги.

Пыльные, тусклые и однообразные пейзажи тянулись вдоль берегов до тех пор, пока мы не добрались до Гэнги. Тут внезапно откуда-то появились зеленые холмы и буйная зелень, а полупустыня исчезла — и больше не появлялась, плыви мы хоть до самого Аджелобо. Поскольку район Пекавара — это граница между цивилизацией и пустынями, которые простираются вдоль восточного берега реки от тропиков до более холодных северных районов.

А что находится за пустынями, дальше на восток? Этого никто не знал. Когда-то давно в глубь пустынь отправлялись экспедиции. Одна или две бесследно исчезли; одна или две вернулись изможденные и принесли безрадостную весть, что пустыни тянутся до бесконечности.

Во всяком случае, Гэнги находится там, где начинаются южные тропики, и представляет собой довольно грязный, засиженный мухами городок, с домами из песчаника и пышно разросшимися сорняками. В нем нет ни опрятности чистенького сухого Пекавара с его тенистыми аркадами и тихими двориками и фонтанами, ни пышной, буйной и яркой растительности городов, расположенных дальше на юг. Он ни то ни другое; в нем благоденствуют сорняки, а не цветы, и его каменные постройки явно не блещут красотой. Все же я посетила местный базар, а также довольно холодный акванариум, где были собраны речные обитатели от экзотических южных видов — пышные украшения, зубы и яркие расцветки — до более скромно окрашенных северных.

Затем пришло время отправляться обратно в Пекавар.

Команда «Серебристой Салли» состояла из двадцати человек, одна койка по-прежнему пустовала. В общем-то мои речные сестры относились ко мне весело и дружелюбно. Боцман Золанда время от времени становилась страшной занудой, особенно по утрам, словно постоянно просыпалась с головной болью (возможно, так оно и было); но моей самой близкой подругой была мачтовой матрос Хэли, коренастая, энергичная двадцатилетняя женщина с черными курчавыми волосами и молочно-опаловыми глазами: в зависимости от того, как на них падал свет, они казались то чарующими, то слегка пораженными катарактой.

Теперь, плывя вниз по реке, мы продвигались более прямо, поскольку не нужно было лавировать, идя против ветра, и более быстро из-за ветра, дующего в корму. И менее чем в трети лиги от левого борта струилось черное течение — так близко я еще никогда его не видела, хотя с такого расстояния оно казалось всего лишь тонкой креповой лентой, протянувшейся по всему брюху реки. На самом деле ширина течения составляла около ста пядей.

Интересно, что я подумала об этом только сейчас — в Пекаваре таким вещам не придавали значения и не обращали внимания на пустынный берег по ту сторону реки — к западному берегу не подходило ни одно судно, возле него никогда не было видно даже самой маленькой рыбацкой лодки. Более того, казалось, что на том берегу нет даже деревень — не говоря уже о городах — и все же земля там была явно обитаемой, судя по тому, что иногда на той стороне можно было различить то легкий дымок, то башню на вершине холма вдали от берега. Они там что, не знали, что такое лодка? Или что в реке водится вкусная рыба? (И вообще, кто они такие?)

Мы стояли в Гэнги уже два дня. Мы с Хэли, свободные от работы, сидели на палубе, нежась под весенним солнышком, и рассеянно смотрели на черное течение, которое было такой естественной частью реки, что невольно забывалось, что оно означает безумие и смерть. Внезапно у меня в памяти всплыли события моего тайного посвящения, заставив задать вопрос, который я постаралась выразить, как я надеялась, в скрытой форме, чтобы не нарушить клятву, данную на Книге.

— Ты когда-нибудь пробовала черного слизня, Хэли, до того, как вступила в гильдию? — небрежно и как бы мимоходом спросила я.

Но не успела я произнести эти слова, как почувствовала такой приступ тошноты, словно и в самом деле сунула себе в рот садового слизня, сняв его с листа латука, и пытаюсь проглотить эту склизкую гадость. Мне пришлось поспешно вскочить и Перегнуться через борт, где меня и вырвало.

Хэли стояла возле меня, придерживая за плечи.

— Каждая из нас, — прошептала она, — однажды задает этот вопрос. Я все ждала, когда и ты это сделаешь, Йалин. Понимаешь, мы теперь принадлежим реке. И мы подчиняемся ее правилам — и нарушаем их только на свой страх и риск.

Схватки у меня в желудке ослабевали.

— Укачало? — услышала я знакомый сипловатый голос. Разумеется, это была Золанда. — Что, на такой-то ряби?

Она холодно смотрела на меня, пока я вытирала рот. И тут я поняла, что она меня не обвиняет — должно быть, она все поняла.

— Все в порядке, — пробормотала я.

— Ты слишком много торчишь на солнце, вот в чем твоя беда. Займись делом. — И она задала мне кучу разной работы.

Конечно, тот приступ рвоты был, возможно, чисто психологической проблемой. Нарушить или попытаться обойти клятву, данную на Книге Реки, которая для нас все, — это очень гнусный поступок. И в сущности, в подобной ситуации обвинять и наказывать мне следовало лишь саму себя. Поэтому в ту ночь, когда судно стояло на якоре, мне приснился ужасный сон, в котором черное течение поднялось из реки, словно змея, разинуло пустую пасть и в слепой ярости бросилось на меня.

Я с криком проснулась, уверенная, что сейчас умру. Очень скоро меня успокаивала едва одетая Хэли; и делала она это, на мой вкус, слишком уж нежно, — или мне так показалось из-за моей неопытности — так что несколько дней после этого я старалась держаться от нее подальше, хотя мы по-прежнему остались друзьями. Тот сон больше не повторялся, поскольку в этом не было необходимости. Я старалась быть хорошим матросом.

А теперь назад, в Пекавар, за грузом специй.

Снова дома, только на одну ночь. Я даже пригласила к себе в гости Хэли, решив, что если уж ей нравлюсь я, то понравится и мой брат-близнец.

А Капси ушел. Покинул родное гнездо. Отправился на север, бросив свою зарисовку дальнего берега и самодельную подзорную трубу словно ненужные уже детские игрушки.

Некоторое время мне пришлось потратить на то, чтобы утешать и ободрять мать и отца — не столько из-за того, что Капси ушел (в конце концов, мужчина должен покидать дом), и не из-за того, что он не успел жениться, сколько из-за двойной потери, которую им пришлось пережить за такой короткий промежуток времени. Конечно, я никуда не денусь и вернусь домой, но путешествие до Умдалы и обратно займет месяцы. И кто знает, вернусь ли я на «Серебристой Салли»? А если я останусь на этом судне, пойдет ли оно в следующий раз в Пекавар?

Я сказала отцу, что попытаюсь поискать Капси в Веррино, хотя вряд ли из этого что-нибудь получится, поскольку мы доберемся до Веррино и отправимся оттуда до того, как Капси придет туда пешком. Я постаралась не давать обещания, что найду его даже на обратном пути.

В общем, ночь, проведенная дома с родителями, оказалась довольно грустной, хоть Хэли и пыталась изо всех сил делать вид, что ей весело. На следующее утро я покинула свой дом без всякого сожаления.

Увидеть Веррино с реки можно еще издалека из-за Шпиля, почти отвесной скалы в виде колонны, высящейся на холме за городом. На вершине Шпиля, куда можно было забраться по бесконечным ступенькам, держась за единственную веревку, чтобы не свалиться, и располагался отряд Наблюдателей, которые жили, как считалось, в спартанских условиях, и занимались тем, что старательно всматривались через телескопы в противоположный берег до тех пор, пока в глазах не появлялся туман. Со стороны города невозможно было разглядеть, что они там делают, а крутые ступеньки отбивали всякое желание это выяснить. Я попыталась забраться на Шпиль, но потом бросила, решив, что свой долг я все равно выполнила. В любом случае, Капси еще не мог добраться до Веррино.

Вместо всего этого я решила как следует изучить город: очень приятное местечко с извилистыми улочками, то поднимающимися вверх, то сбегающими вниз, где неожиданно можно было натолкнуться на беседку или веранду, с деревянными пешеходными мостиками, увитыми клематисами и диким виноградом, переброшенными через узкие улицы, которые то превращались в тоннели под скалой или зданием, а то неожиданно оказывались на уровне крыши какого-нибудь дома: крыши, уставленной терракотовыми вазонами с фуксиями. По сравнению со скучным, тусклым Пекаваром, Веррино показался мне сказкой, хотя от ходьбы у меня заболели икры и лодыжки. Люди сновали взад и вперед, тараторя, как обезьяны, многие мужчины несли на голове корзины с поклажей, бросая вызов силе тяжести — хотя ни один из них, насколько я успела заметить, не пользовался виноградной лозой, чтобы перебраться с верхней улицы на нижнюю.

И все же сколько бы они ни суетились, этого было мало для хозяйки нашего судна Кэрил, которая уже на второй день ворчала о штрафе за простой, а на третий ругалась на чем свет стоит и предсказывала, что, судя по тому, как идут дела, нам предстоит провести здесь еще чертову неделю.

То, что нас задерживало, было крупной партией стекол для очков, доставленных сюда из стекольных мастерских в пригороде — еще одна причина, помимо высоты Шпиля, по которой Наблюдатели обосновались в Веррино. И несмотря на то что линзы — весьма дорогие вещи, по сравнению с их размером, а везти их нужно было до самой Умдалы, Кэрил то и дело грозила отплыть и оставить такой выгодный груз следующему судну, даже ценой потери кругленькой суммы.

Так или иначе, но команда получила полную свободу и занялась своими делами. Одна или две отправились на поиски возможного мужа. Более старшие, такие как Золанда, которые уже имели мужей, уютно устроившихся в каком-нибудь дальнем порту, чтобы тайком урвать немного плотских утех или завести любовную интрижку с женатым мужчиной. А самые молодые — на поиски того, кто просто обратит на них внимание.

Естественно, мужчины, чьи жены находились в плавании, были вынуждены искать общества других женщин реки. Вы, наверное, подумали, что так никуда не годится и все это очень плохо. Но на самом деле это было всего лишь игрой, на которую смотрели сквозь пальцы; и чем больше я думала об этом, тем больше понимала, что определенный смысл во все этом был. Некоторые женщины могли отсутствовать месяцами, даже целый год, и, очевидно, начинали испытывать определенные желания — так же как их мужья дома. Лучше, гораздо лучше, чтобы существовала своего рода тайная сделка между членами гильдии, даже если никто и не говорит об этом в открытую.

Однако, помимо таких привязанных к дому мужей, существовали и другие — склонные к авантюрам и на все готовые молодые люди, которые не искали себе невесту. У них был обычай тайком соблазнять девушку, либо даже флиртовать с ней совершенно открыто.

Итак, я узнала еще одну тайну гильдии — от Хэли, конечно, от кого же еще? — как не забеременеть в дальнем порту, искусство, без которого одна из таких вылазок могла закончиться большой проблемой. Это было лекарство, на речном жаргоне называлось оно просто «верный» и получалось путем кипячения внутренностей рыбы-усача.

Нельзя сказать, что беременность считалась преступлением, хотя, учитывая напряженность нашей работы, она могла заставить речную сестру надолго «причалить» к берегу. Впрочем, иногда на проходящих судах можно было увидеть маленьких девочек.

Да, девочек. Мальчики, так же как юноши и взрослые мужчины, могли проплыть по реке только один раз — что означало, что если кто-то был рожден или выношен на реке, то добираться до дома будущей жены, когда он станет взрослым, ему придется пешком, если только она захочет примириться с таким неудобством во имя любви. Иногда река делала исключение и сама заботилась о нерожденном младенце мужского пола, тогда у женщины случался выкидыш. И кто потом мог сказать, был это мальчик или девочка? Многие женщины реки играли в «верного» постоянно; и заводили семью только в мечтах.

Итак, в наш предпоследний вечер в Веррино Хэли мне подмигнула:

— А не провести ли нам веселую ночку? — сказала она и протянула мне голубой пузырек с рыбным снадобьем.

Я взяла его и засмеялась, в основном из бравады.

— А почему бы и нет? — тоже подмигнула я и выпила.

Через пару часов мы сидели в шумном винном кабачке, освещенном китайскими фонариками, весело болтая с двумя стройными симпатичными братишками с медной кожей, блестящими глазами и дерзко вздернутыми носами — наша болтовня становилась все более серьезной, хотя по-прежнему оставалась игрой, только игрой. Я была слегка навеселе, и мой партнер по танцам, с которым мы сделали несколько кругов, сказал, что его зовут Хассо — может, так оно и было. Я его поцеловала и в следующее мгновение заметила, что Хэли и ее новый дружок куда-то исчезли.

Хассо прошептал сладким голосом:

— Я тут знаю одно местечко.

— Я знаю массу всяких местечек, — довольно зло сказала я. — Пекавар, Гэнги…

Однако он воспринял мой остроумный ответ весьма добродушно; еще бы, он ведь так старался мне угодить.

Прошло не так уж много времени, и мы уже были вдвоем в этом местечке — комнатке на чердаке, окно которой закрывал пышно разросшийся клематис с душистыми ночными цветами и куда можно было попасть по длинному тонкому мостику-лестнице — и я обнаружила, что в моих познаниях есть кое-какие пробелы, однако я быстро училась.

Он тоже знал не так уж много; хотя его промахи касались совсем других вещей.

— Наверное, это здорово, путешествовать по реке, — прошептал он мне в самое ухо. Или что-то в этом роде; я уже собиралась повернуться к нему, чтобы продолжать идти прежним курсом.

— Должно быть, с реки много чего видно на том берегу. — Он избегал личных местоимений, видимо, сам того не замечая. Как я сразу начала подозревать, он таким образом старался отвести от себя обвинение в злоупотреблении доверием.

— Города и такие…

На этой стадии я еще не обиделась; я просто подумала, что поскольку вокруг меня распространяется аура реки, она действует на него так же, как и мои юные чары.

— А за черным течением…

Я уже хотела, из какой-то прихоти, рассказать ему, каково черное течение на вкус, однако не испытывала особого желания проверять, стошнит ли меня на берегу так же, как и на судне. Кроме того, в тот момент мне было не до того.

Он со стоном расслабился.

— Расскажи мне что-нибудь, что ты там видела, а? Что-нибудь страшное и удивительное. Все равно что.

Я внезапно замолчала, потом отодвинулась и стала собирать свою одежду. Теперь я все поняла. Не случайно мы с Хэли встретили этих двух красавчиков в винном кабачке. Они искали таких, как мы. Точнее, такую, как я: совсем неопытную и наивную, переполненную новыми удивительными впечатлениями от реки и ее окрестностей и желающую с кем-нибудь ими поделиться. Несомненно, второй брат просто отвлекал более опытную Хэли, пока Хассо старался выкачать из меня все, что я знаю, чтобы передать это Наблюдателям туда, на Шпиль…

Я не стала плакать, устраивать скандал или обвинять его, утешив себя мыслью, что это я выкачала его. До последней капли.

— Мне нужно возвращаться, — солгала я. — У меня ночная вахта.

Зачем на судне, стоящем в гавани, нужна ночная вахта, я и сама не знала; просто это было первое, что пришло мне в голову.

Хассо приподнялся на локте и усмехнулся:

— А ты уверена, что хочешь вернуться на свой корабль, малышка Йалин?

— На свое судно, — резко поправила я, — крыса сухопутная!

В следующее мгновение я мчалась мимо зарослей клематиса, чей запах уже начал меня раздражать, и по тонкому высокому мостику-лестнице одна-одинешенька.

Я никак не могла решить, рассказывать ли Хэли о своих подозрениях. Во всяком случае, она вернулась на судно вскоре после меня, а мне к тому времени пришло в голову, что лучше ничего не говорить, иначе она подумает, что в плане секса я потерпела полный провал, а это было далеко не так. Так что я сделала вид, что сплю, и ничего ей не сказала.

А рано утром прибыли мягкие коробки с линзами. Почти сразу мы подняли якорь и отплыли вниз по течению, направляясь на север, в далекую Умдалу.

Я не возвращалась в холмистый Веррино целый год, к этому времени я была уже не юнгой, а полноправным членом гильдии со специальным удостоверением; кроме того, я плавала уже не на «Серебристой Салли».

В первый год или два работы молодые женщины реки должны были плавать на разных судах, и я не оказалась исключением. К тому же, думаю, я подсознательно стремилась переходить с одного судна на другое, чтобы как можно дольше не возвращаться в Веррино (и Пекавар). Я говорила себе, что должна посмотреть все, что находится в нижнем течении реки, пока еще сохраняю восприимчивость юности.

Итак, на своем первом судне я добралась до холодной туманной Умдалы, заходя по пути в Сарджой, в Аладалию, в Порт Первый Приют, Мелонби и Молнию. В Умдале я брала ялик и обследовала на нем болота, бродила среди геометрически правильных рядов блокгаузов с остроконечными крышами, похожими на клинья, направленные в небо, чтобы разрезать толщу снега, выпадающего поздней зимой. И я видела необъятную ширь реки там, где она становится соленой перед впадением в океан — а черное течение, извиваясь, словно лента, тянется куда-то вдаль. И я стала размышлять, была ли Умдала построена для защиты от снежных зим или у древних строителей была какая-то иная цель — поскольку это был город-аванпост: аванпост для защиты не от человека, а от реки, превращающейся в этом месте в зловещее несудоходное море.

На «Серебристой Салли» я поднялась, по-прежнему вместе с Хэли, вверх по течению до пологих зеленых холмов Порта Первый Приют, где полюбовалась на разрушаемый временем Обелиск — памятник Кораблю — «корабль», как известно всем, кроме сухопутных крыс, — это совсем не то, что судно, которое бороздит волны, а не звездную пустоту.

В Порте Первый Приют я уволилась с судна и, имея хорошие рекомендации от хозяйки судна Кэрил, нанялась на трехмачтовую шхуну «Быстрая улитка», неуклюжее, тяжелое судно, которое курсировало между Аладалией и Молнией; на нем я пробыла все лето и осень, пока не получила удостоверение члена гильдии. Потом, когда с севера задули пронизывающие ветры, я распрощалась с «Быстрой улиткой» и сказала «привет» каравелле «Абракадабра» и местным рейсам в районе Аладалии, что помогло мне укрыться от суровой зимы. Вы только не подумайте, что я боялась простудиться! Я же была родом из Пекавара, где из-за близости пустынь воздух очень сух, а зима сводится к заморозкам на почве по утрам. Просто мне по-прежнему как-то не хотелось плыть дальше на юг, в сторону Веррино.

Поэтому на какое-то время моим домом стали артистическая Аладалия с ее ткачами, ювелирами и горшечниками, а также собственным оркестром, и сама «Абракадабра». Я даже завязала что-то вроде тесных отношений (мимолетных, но теплых: мне очень хотелось тепла) с одним Тэмом. И поскольку он оставил о себе очень приятные воспоминания, я расскажу об этом меньше, чем о своем первом опыте, с Хассо. Думаете, на тот случай, что я и здесь наделала ошибок? Нет. Наши разговоры были совершенно невинными и ни разу не коснулись запретной темы — что происходит и чего не происходит на реке.

Но пришла весна, а с ней письмо от матери и заботливая записка от отца. Поэтому, сменив каравеллу на бриг «Голубое солнце», я отправилась в Сарджой, а оттуда в Веррино. И как вы думаете, кто ждал меня на причале, когда бриг подошел к берегу? Не кто иной, как Капси.

Я изо всех сил махала ему руками и, как только закончила все дела на судне, бросилась к нему и крепко обняла.