Рог Роланда

- Помолчи! ..

Тьедри повернулся и некоторое время прислушивался. Его ровные черные брови сошлись, усы чуть вздернулись - так скалится дикий зверь, недоумевая, но уже готовясь к схватке.

Невольно стал прислушиваться и Гийом. Но обычный шум военного лагеря не внушал ни малейшей тревоги.

- Это Олифант, - сказал Тьедри. - Клянусь святым Элуа - это Олифант!

Гийом на всякий случай отступил на шаг.

- Господь и Пресвятая Дева с вами, молодой хозяин. Олифант разбит, и обломки лежат в государевом шатре, - осторожно напомнил Гийом, обратившись к Тьедри так, как привык издавна.

- Я сам прекрасно знаю, что он разбит! Но ты прислушайся! Разве ты его не слышишь?

- Нет, молодой хозяин!

- Странно это... - молвил Тьедри.

- Да и с чего бы ему звучать? - видя, что сюзерен в неловком положении, продолжал Гийом. - Ведь мы сделали все, что могли. Мы прискакали в Ронсеваль, мы догнали горцев, мы их крепко покололотили - разве не так? Кто мог думать, что горцы обрушатся сверху на арьергард? Такие же христиане, как и мы?! . Мы нашли тела графа Роланда, Оливьера, прочих пэров, архиепископа... Мы везем их с собой - вон палатки бретонцев, они везут графа Роланда... Скоро мы вернемся домой и с честью похороним их... и их души на небесах прекрасно это знают!

- Но почему же я слышу Олифант? - оценив доводы Гийома, спросил Тьедри. Может быть, граф Роланд хочет мне о чем-то сказать?

Гийом размашисто перекрестил молодого хозяина.

- Ложитесь-ка вы лучше спать, а я буду водить буланого, пока ему не полегчает... - тут Гийому на ум пришла разумная мысль. - Должно быть, это какой-то другой рог. Кто-то весь день охотился в лесу и теперь созывает слуг, чтобы все собрались у костра.

- Ты тоже слышишь?

- Нет, молодой хозяин! Но...

- Это Олифант, его ни с чем не спутаешь... - безнадежно произнес Тьедри. - Или я впадаю в безумие, или граф Роланд зовет меня. А третьего не дано.

- А для чего бы вы ему понадобились? Даже если он домогается гибели предателя - при чем тут вы, молодой хозяин? Мы вернемся домой, король соберет всю знать, принародно обвинит графа Гвенелона, а собрание равных решит, как с ним быть. Вы же, молодой хозяин, всего один барон в собрании равных. Коли на то пошло, граф Роланд, упокой Господи его душу, должен был бы обратиться к своему дядюшке, чтобы наш король настойчивее добивался кары для предателя. Но как решат графы и бароны - так и будет.

Тьедри, слушая Гийома краем уха, стоял в тревожном напряжении пытался понять, точно ли ему еще слышится далекий и протяжный звук Роландова рога, или это случайные проказы эха. Но последние слова оруженосца снова разбудили голос...

- Есть еще и Божий суд, - коротко ответил Тьедри.

Спорить с ним Гийом не рискнул.

* * *

Кабинки стояли у стены впритык, их было три, в каждую вела двойная дверь, обеспечивавшая почти абсолютную тишину внутри. Было в каждой по широкому столу и по удобному стулу с подлокотниками, оставался еще пятачок на полу, чтобы поставить сумку или портфель. На столе разместились маленький пульт, динамик, лампа и микрофон на длинной гибкой ноге.

- Вот твоя кабинка, - немолодая женщина, явно ветеран "службы доверия", подвела Алиску к двери.

Она была в старом костюме того унылого делового стиля, который способны терпеть только окончательно махнувшие рукой на свою женскую сущность особы. Но, если вдуматься, какой смысл наряжаться на ночное дежурство? Для того, чтобы просидеть несколько часов в кабинке, как раз и нужен давным-давно растянувшийся по форме живота и бедер трикотаж. Сообразив это, Алиска пожалела, что принарядилась и заявилась в новых, малость узковатых художественных джинсах с лиловыми разводами.

- Мы берем с собой термосы с кофе, - продолжала женщина, пока Алиска ставила впритык к стене свою сумку. - Буфет работает до девяти, так что булки и бутерброды лучше приносить с собой. Ты у нас кто - психолог?

- Четвертый курс, - подтвердила Алиска.

- Очница?

- Ага. У вас тут Наташа Бычкова работала, так мы вместе учимся.

- А что, Сутин еще на кафедре заправляет? - спросила женщина.

- Куда он денется! - зло отвечала Алиска. И тут же между ними установилось понимание.

- И ведь никакая хвороба его не берет! - женщина была раздосадована новостью, хотя какая уж там новость - Сутин, вцепившись в кафедру единожды, мог отказаться от нее только ради более высокого поста, но подобраться к людям, занимавшим лакомые для него посты, не мог - они были не глупее его.

Алиска выложила на стол несколько книг и пакет с чипсами.

- Это ты напрасно, будет в горле першить. А скажи, когда ты поступала, Шемет еще был?

- Был, конечно! Он в середине года ушел... а аспиранты остались! - с неожиданной злобой выпалила Алиска.

- А что ж им свою карьеру губить? - спросила женщина. - Лучше всего ставить стакан минералки. Я тебе принесу. Ты хоть была на его лекциях?

- Нет.

Женщина поглядела на Алиску с недоумением - странно ей было, что студентка расстраивается из-за профессора, которого даже не слышала. И Алиска уловила это недоумение. Но объяснять, что именно связывало ее со старым Шеметом, девушка не пожелала. "Не время", - сказала она себе.

- Если будут проблемы - вот кнопочка. Я подключусь, вдвоем справимся.

- Хорошо.

- Ну, ни пуха!

Алиска послала женщину к черту и осталась в кабинке одна. Тут же вытащила она из сумки лохматую стопку распечаток и принялась править, черкать, одним фломастером рисуя длинные стрелки, другим - цифры в кружочках.

Тихо запел зуммер. Алиска щелкнула тумблером, и кабинку заполнил нечеловеческого тембра голос.

- Это служба доверия? Алло! Это служба доверия?! .

Алиска приглушила звук, и голос сделался почти нормальным.

- Служба доверия слушает. Меня зовут Алиса. Я слушаю вас.

- Алиса? Сколько вам лет, Алиса? - голос был женский, в нем прозвучало недоверие.

- Мне тридцать два года, но разве это важно? Если я здесь работаю, значит, я умею помогать людям. Вы расскажите, что у вас случилось, а потом мы вместе подумаем, как быть.

Алиска заранее была готова к тому, что насчет возраста придется врать. Она лихо пристегнула себе лишних десять лет, ну, почти десять двадцать три ей должно было исполниться только в декабре.

- Что случилось? Мне жить не хочется...

- Только круглому дураку никогда не приходят в голову печальные мысли, сказала Алиска. - Если у человека есть душа, то он знает, что такое тяжесть на душе.

- За что? - спросила незнакомка. - Что я ему сделала? Когда он без работы остался - я ему дурного слова не сказала! Когда Лешка болел... когда машину угнали... За что?

Это была древняя как мир история - мужик вообразил себя молодым. Жена, с которой двадцать лет прожито, сделалась не нужна. А потянуло на девчонку с модными ярко-красными волосами.

- За что?! .

- Милая вы моя! - воскликнула Алиска. - Это же обыкновенное предательство! Предательство - и ничего больше!

- А я о чем говорю? Лучшие годы - ему, все - ему! ..

- Да, все это так! Но всякому предателю отпущен срок, вы это знаете? спросила Алиска. - Вы в Бога верите?

- В Бога? Ну, в церковь хожу... Вы про то, что нужно простить?

- Да нет же, я совсем про другое! Рано или поздно Бог пришлет того, кто все рассудит по справедливости...

- Не доживу я! - вскрикнула женщина.

- Нет, вы слушайте! Я расскажу вам одну историю - о том, как Бог прислал такого человека. И вы все поймете! Это старая французская легенда но все это было на самом деле, вы уж мне поверьте! Жили два друга, Роланд и Оливьер, и они были побратимами. У Оливьера была младшая сестра Альда, и они с Роландом полюбили друг друга. Они уже должны были пожениться, но началась война. Король Карл позвал своих рыцарей, и Роланд с Оливьером тоже ушли в поход, а Альда осталась ждать жениха и брата.

- Что вы мне такое говорите? При чем тут Альда, жених и брат?

- Вы слушайте, слушайте! - Алискин голос крепчал. - Вы хотите, чтобы я помогла вам? Так это и есть моя помощь! Я расскажу вам о предательстве и о том единственном человеке, который назвал вещи своими именами! Ведь у вашего мужа наверняка есть друзья, приятели, родственники? И все молчат, потому что это не их собачье дело? Да? Угадала? Так вот слушайте, и я расскажу вам, как погиб Роланд и как целое войско пыталось оправдать предателя. Но нашелся один человек, который даже плохо знал Роланда, однако именно он однажды вечером, когда дружины остановились на привал, стоял за палаткой, ругал слугу, пустившего коней пастись на дурной луг, и вдруг услышал, как летит издалека голос Роландова рога...

* * *

Смятение в войске росло. И не раз уже прозвучали слова: суд под королевским дубом!

Граф Гвенелон, которого Карл сгоряча велел взять под стражу, как-то непонятно опять оказался среди своих родичей и не расставался с саранским кастеляном Пинабелем, бойцом незаурядным и возвышавшимся над конным строем как башня. Гвенелон, мужчина статный, казался рядом с ним подростком. Справа и слева, сзади и спереди ехали овернские бароны, преданные Пинабелю.

Карл решился.

С вечера слуги ладили скамьи из дерна, овалом окружившие невысокий, но раскидистый дуб. Королевское кресло тоже было дерновым, спинкой ему служил дубовый ствол, а сиденье покрыли александрийской парчой из сарацинской добычи. Наутро же Джефрейт д'Анжу протрубил в рог - и бароны

в лучших своих одеждах поспешили к дубу.

Они рассаживались - статные, в метущих по траве плащах, и у каждого плащ был заколот на правом плече драгоценной пряжкой, из-под длинных туник виднелись чулки, крест-накрест часто перетянутые узорчатой тесьмой, и мягкие кожаные башмаки. Все были при мечах, но не более. При боевых мечах, многие из которых носили громкие имена и имели приметный облик.

Сам Карл был опоясан славным мечом по имени Джойоз, в честь которого боевой клич франков был "Монджой! ". Двое баронов его свиты, Рабель и Гвинеман принесли на суд меч Роланда, Дюрандаль, и меч его друга Оливьера, Альтеклер. Молчаливое присутствие мечей придавало собранию мрачную торжественность - мертвые безмолвно требовали справедливости.

По правую и левую руку от Карла были места для Оджьера Датчанина, Немона Баварского, Джозерана Нормандского, Джефрейта Анжуйского, королевского знаменосца, и прочих близких к королю рыцарей.

Напротив же приготовили место для обвиняемого Гвенелона и также для тех, кто желал его поддержать, а их было немало.

За скамьями баронов собрались дружинники и челядь. Если бы сарацины вздумали сейчас отбить у франков добычу, они могли беспрепятственно угнать и повозки, и навьюченных мулов - даже те, кому полагалось бы стоять на страже, пришли услышать суд.

Опять протрубил Анжуец - началось!

- Мои бароны! - обратился Карл. - Горестно мне, вашему королю, просить у вас справедливости. Обращаюсь к вам с жалобой на этого вот графа Гвенелона, стоящего перед вами. Вот мое обвинение! Когда мы были в Испании, я собрал вас всех, потому что хотел назначить исполнителей для важных дел, и, среди прочего, избрать посланца, чтобы отвезти мою грамоту к сарацинам в Сарагосу. Племянник мой Роланд посоветовал послать графа Гвенелона, и все согласились, что он наилучшим образом исполнит поручение. Однако граф принялся кричать, что мы посылаем его на верную смерть. Если я неверно излагаю, пусть свидетели поправят меня или дополнят!

Бароны переглядывались, кивали - король повторил то, что им было хорошо известно.

- Нам нечего исправлять, Карл, - сказал Немон Баварский. - Продолжай свое обвинение.

- Граф Гвенелон вернулся из Сарагосы целый и невредимый. Я поблагодарил его за успешное посольство и полагал, будто среди моих баронов опять воцарился мир. Однако когда мы собрались на военный совет и рассуждали, как уводить войско из Испании, большинство решило, что в Ронсевальском ущелье необходимо оставить арьергард. Мы с добычей не могли двигаться медленно, и существовала опасность нападения со стороны сарацинов. Они могли пуститься вдогонку и отбить добычу.

Карл замолчал, глядя на Оджьера Датчанина. Тот встал и повернулся к баронам.

- Да, именно по этой причине мы решили оставить арьергард, хотя я уже тогда говорил тебе, король, - сарацины не посмеют двинуться за нами следом. Они получили хорошую трепку и не скоро опомнятся. И наши лазутчики доносили то же: сарацинское войско далеко и не угонится за нами. Но этот вот граф Гвенелон настоял на том, что оставить в Ронсевале арьергард необходимо!

- Погоди, Датчанин, погоди! - одернул его Баварец. - Обвиняет король, прочие слушают. Говори беспристрастно.

Оджьер дернул шеей - что он проделывал бессознательно всякий раз в минуту сильного волнения, сказывался давний удар по загривку.

- После чего граф Ганелон предложил, чтобы арьергард возглавил мой племянник Роланд, - продолжал Карл. - Мне уже тогда не хотелось этого, я понял, что граф затаил злобу против племянника, но всей глубины его предательства я еще не видел. И я спросил его - коли так, кто поведет передовые дружины? И он предложил, чтобы повел пэр Оджьер Датский. Так ли, Датчанин?

- Мне не следовало соглашаться! - пылко ответил тот. - Но граф оплел меня похвалами!

При этом он вызывающе поглядел на овернских баронов и сделал жест, который можно было расценить и как попытку поправить складку плаща. Однако его ладонь успела лечь на скрытую под тонким сукном рукоять меча правда, всего на мгновение, но кому следует - тот поймет...

- Племянник мой Роланд рассердился на графа Ганелона и в гордости своей ответил так: я-де не брошу перчатку короля, данную мне в знак поручения, как ты бросил наземь посох, данный тебе как послу! Я возглавлю арьергард - так сказал племянник мой граф Роланд, - и ни единый из вьючных мулов Карла не будет отбит сарацинами. Я хотел дать ему больше войска, чем он просил, но он не согласился, и между нами было условлено - если арьергарду придется принять бой, мой племянник будет трубить в Олифант. Сорок тысяч рогов в войске франка, но Олифант - один! И нет его более! .. выкрикнул Карл.

Видимо, он хотел рассказать, как нашел на поле боя мертвого Роланда с разбитым рогом в руке, но вдруг понял, что делать этого не следует - ибо это к обвинению не относится.

- Когда мы вернулись в Ронсеваль и осмотрели тела погибших, то сразу стал ясен предательский замысел. Сарацины не преследовали наше войско, но они послали гонцов к союзным им горцам, и те успели подготовить нападение. Не по ущелью, честно и открыто, неслись к моему племяннику враги - они рухнули на него со скал, они расстреляли арьергард из луков, и лишь тогда осмелились вступить в схватку! Все было сделано, чтобы погубить племянника моего Роланда! И вот он погиб, и погиб его побратим Оливьер, и мудрый реймсский архиепископ Турпин, коего я умолял остаться при вйске, тоже погиб... Вот каково мое обвинение, бароны! А теперь решайте!

- Об этом мы размыслим, - раздался голос с дальней скамьи, - а теперь пусть скажет Гвенелон.

- Пусть говорит Гвенелон!

- Пусть оправдается!

Граф поднялся со своей скамьи, огладил висячие усы.

- Король Карл и вы, бароны! Я выслушал обвинение и готов на него ответить. Долгие годы я служил повелителю нашему Карлу как верный франк, по правде и по чести. Вдруг граф Роланд меня возненавидел и задумал погубить. В чем причина его ненависти - я не знаю. Да, я желал смерти графу Роланду, потому что и он отправил меня на верную смерть, чудо спасло меня в Сарагосе, за что я не устаю благодарить Господа! Вправе ли франкский барон отплатить обидчику? Все вы скажете - да, вправе! То, что я совершил, была месть, а не гнусная измена! Око за око, зуб за зуб, и не моя вина, что Роланду не удалось погубить меня, а мне удалось погубить Роланда!

Он говорил страстно, яростно, и был прекрасен зрелой мужской красой, был в своем широком плаще истинным воином и бароном, и его невыразимой красоты лицо было запрокинуто к небу, как будто оправдывался он не перед судом равных, а перед ангелами и Всевышним.

Бароны залюбовались им.

- И об этом мы размыслим... - молвил все тот же зычный одинокий голос с дальней скамьи.

* * *

Алиска замечталась на ходу, а когда была поймана за руки - уже не могла вырваться. И не затевать же драку посреди улицы.

- Пусти, - негромко сказала она. - Пусти, слышишь?

- Сперва объясни, что происходит!