Маршрут Оккама

Трускиновская Далия

Маршрут Оккама

Далия Трускиновская

Маршрут Оккама

повесть

Посвящается Арсению Молчанову

Пролог

День был довольно жарок, и путешественницы истомились в огромных, тяжеловесных, не ко всякой дороге, тем более - российской, приспособленных дормезах. Ближе к полудню они потребовали остановки.

Выскочив, расправив юбки, смеясь, они пошли вперед, срывая с обочин цветы, пачкая пальцы в млечном соке одуванчиков, заплетая послушные стебли ромашек, высматривая - не мелькнет ли где василек, а иные не брезговали и клевером, приседая на корточки, чтобы выпутать его из более высоких трав.

Шли пятые сутки пути. Неудобства уже начали сказываться - две ночи пришлось спать не раздеваясь. Но праздничный мир и молодость принадлежали сейчас этим юным женщинам всецело. Даже крестный ход, появившийся из-за поворота, не навел их на душеспасительные мысли - а лишь помешал несколько общему веселью.

Однако не все были радостны - мало веселого находила в путешествии высокая синеглазая брюнетка, стройная, с гордой осанкой, вполне соответствующей неодобрительному определению - словно аршин проглотила. Возможно, она держала шею так прямо, стараясь сделать незаметнее пухлый подбородок. Брюнетку окружали почтенные дамы, не давая ей ни скорого шага ступить, ни нагнуться, и она позволяла себя оберегать, всякий раз удерживая на устах резкое слово и лишь вздыхая.

Увидев крестный ход, брюнетка первой перекрестилась на несомый впереди образ и на торчащие вверх хоругви, а затем вздохнула. Поневоле первой перекрестишься, коли тебя сопровождают нарочно приставленные, чтобы следить люди, даже повивальная бабушка, которой велено ехать в одной с тобой карете, - и та держит ушки на макушке.

- Матушка Катерина Лексевна, не пойти ли следом? - спросила женщина постарше прочих, хотя и не старых лет, статная, дородная и румяная. Кареты мы нагоним!

Брюнетка, не задумываясь, кивнула.

- Где мой кошелек, Прасковья Никитишна? - спросила она. - Буду подавать милостыню. И пожертвую на храм.

- Тут он, матушка...

Крестный ход был нетороплив - да и мудрено спешить сытому пожилому батюшке в новой рясе, нарядным молодицам, взявшимся нести вдвоем один большой образ, мужикам, которые едва не поссорились вчера за право взять самую тяжелую хоругвь, и идущим следом старикам со старухами, убогим на костылях, беременным бабам за руку с детишками. Путешественницы, считаясь с тем, что синеглазая брюнетка беспрекословно замедлила шаг и шла, наклонив гордую голову, поступили так же - в этом случае ее поведение было равносильно приказу.

Не все убогие спасали душу, участвуя в ходе, - иные остались на паперти сельского храма, чтобы встретить образа. Это были совсем уж дряхлые бабушки, прозрачные от старости деды, иной - без руки или без ноги, может статься, и ветеран давней шведской войны. Но среди них сидел на коленках еще не старый мужик с перевязанным глазом, в дырявом рубище, на котором поблескивало несколько мундирных пуговиц, и одной рукой вроде бы крестился, а другой придерживал небольшой мешок, при этом еще озирался, как будто охранял незримое сокровище.

Брюнетка, не глядя, протянула руку, и ей вложили в ладонь бисерный кошелечек. Оделяя поочередно нищих, она подошла и к мужику с мешком.

- Ну, этому-то подавать и незачем, - негромко, но язвительно сказала дородная женщина. - Сидят дармоеды, бормочут, а на них пахать можно. Гляньте-ка, до чего толст - ему и трудиться незачем, с подачек живет...

Это относилось не к Катерине Лексевне, а к прочим ее спутницам, в том числе молодым и веселым, что, присмирев, подошли и встали рядышком.

Нищий глянул на нее единственным глазом, поднял руку и стал совершать движения, которых сперва никто не понял: сложенными щепоткой перстами тыкал себя попеременно то в правое, то в левое плечо.

- И перекреститься-то не может! - догадалась дородная женщина. - Гнать бы его такого с паперти!

- Я уйду, - грозно молвил мужик. - Я уйду, как в небесах дыры отверзнутся. Видали, как по небу дыры плывут? Я в дыру уйду.

- Спаси и сохрани! - молодые красавицы закрестились. Мужик, говоря это, воистину был страшен.

- А что то за дыры - знаете? - он повысил голос. - То - персты! Сверху в небо персты упираются!

Он растопырил грязные пальцы и, вытянув руку ладонью вниз, показал, как это происходит.

- Так что за персты-то? - спросил он еще раз.

- Божьи, дяденька? - смело попыталась угадать одна из подружек.

- Божьи! - подтвердил нищий. - Видели - дыры плывут? То - пять дыр, то четыре, а то и три бывает, а то и две, а то и одна? Перстов-то мы не видим, а нам по дурости нашей мерещится, будто пятна. А через эти дыры Господь - что? А? Что Господь посылает?

- Да будет тебе его слушать, Катерина Лексевна! - все более пугаясь, воскликнула дородная женщина. - Он невесть что несет! Пойдем, помолимся да и прочь отсюда!

- Нельзя тебе, матушка, теперь дураков слушать! - подсобила и повивальная бабушка. - Госпожа Владиславова дело говорит!

Третья из сопровождавших печальную брюнетку женщин, невысокая, со злым лицом, отвернулась, всем видом показывая: жду, пока это дурачество окончится.

- Через те дыры он нам время посылает! - провозгласил нищий. - И оно незримыми перстами в землю упирается и ее насквозь пронизывает! Дивны дела твои, Господи!

- Погодите, сие весьма любопытно, - произнесла брюнетка, несколько оживившись. - Не канонически, но любопытно.

Она достала из кошелька монету - большой медный пятак, протянула ее нищему, но тот, вопреки ожиданию, не соблаговолил повернуть свою грязную лапу хотя бы ладонью вверх.

- Не умножай количества сущностей сверх необходимого, - поучительно сказал он Катерине Лексевне. - Оттого большой вред бывает.

Она в недоумении повернулась к спутницам.

Те поняли, что брюнетка хочет спросить: откуда бы одноглазому безумцу знать такие философские тонкости?

- Из семинаристов, поди, - прошептала дородная женщина. - Ученья не вынес, разумом повредился, теперь вот дармоедом заделался. Да пойдем, матушка! Что ты, право?

Великая княгиня Катерина Лексевна уронила монету на колени дармоеду и пошла дальше, оделяя менее грамотных нищих.

Одноглазый философ, не обращая внимания на деньги, забормотал. Казалось бы, ему вовсе не было дела до пятака с вензелем императрицы Елизаветы Петровны, однако позднее, когда и крестный ход окончился, и нищие стали разбредаться, чей-то не в меру шустрый внучек попытался стянуть подаяние и получил по пальцам.

Прибрав пятак в мешок, мужик довольно ловко поднялся с колен и, не перекрестившись на церковный крест, как полагалось бы, зашагал прочь.

- На мельницу подался, - сказала одна убогая бабушка другой. - Не напрасно его мельник привечает, ох, не напрасно...

Она оказалась права.

Мельник, что держал водяную мельницу, жил на отшибе, если бы по прямой - то недалеко, но дорога делала петлю и потом вела лесом. Вот в лесу убогий философ и начал понемногу преображаться - снял с глаза повязку, с головы стянул несуразную шапчонку, то ли тулью от треуголки, то ли бренные останки дамской шляпы, а у самой запруды спустился к воде и вымыл лицо с руками. Теперь стало видно, что он лет тридцати с небольшим, плотно острижен, и стригся совсем недавно. Походка также была не та, что приличествует убогому - а упругая и чуть вразвалочку, как ходят сильные, крепконогие и привычные к дальним вылазкам мужики.

Этот человек умел ходить по лесу - услышав сорочий стрекот, замер, и все его крепкое, приземистое тело, даже не совершая заметных глазу движений, преобразилось. Он был готов даже не отразить нападение - а сам первым отправить напавшего на тот свет. Но лесная сторожиха не умела сказать человек ли движется едва заметной тропой, зверь ли, а, может, просто охота ей пришла поприветствовать другую сороку. Выждав несколько, убогий философ пошагал дальше и, обогнув запруду, оказался у хозяйственных строений при мельнице.

По летнему времени он в хоромах не нуждался, и место на сеновале его вполне устраивало. Повозившись там несколько, он вышел, уже без мешка, не в драном мундире, который был обновлен первым своим хозяином чуть ли не в Полтавской баталии, а в обычной холщевой рубахе, и отыскал старого мельника за сараем, где тот налаживал на козлах длинную доску, чтобы перепилить ее.

- Держи, дядя Михей, - сказал философ, протягивая денежки вместе с пятаком. - Видишь, не даром хлеб ем.

- Погонят тебя, верзилу здорового, однажды от той паперти в шею, пообещал мельник. - На-ка, потрудись.

До самого заката они возились по хозяйству. Потом разошлись - мельник спал на мельнице, философ - на сеновале.

Прежде, чем улечься, он выкопал из сена мешок и вытащил оттуда прямоугольный, замотанный в тряпье, сверток. Внутри был ящичек, черный, с тусклым блеском, а толщиной всего в вершок. Философ нажал пальцами незримую пуговку, крышка ящика сама отскочила. Затем от нее пошел голубоватый свет. Что-то над головой, надо полагать, на самой крыше тихо крякнуло - и тут же философ опустил крышку.

Словно бы убедившись, что с ящиком все в порядке и ущерба он не понес, философ опять обмотал его тряпьем, сунул в мешок, закопал в сено, сам улегся рядом и, повздыхав, погоревав о чем-то несбыточном, потосковав о далеком, понемногу заснул.

Но и во сне он помнил о том, что в изголовье, меж сложенных полотнищ старого холщевого полотенца, чуть сбоку от головы, лежит черный пистолет странной величины, а для знатока удивительный еще и тем, что вместо одного положенного этому оружию заряда имеет их целых восемь...

Глава первая

Все очень просто!

Рассказчик - Александр Савельевич Юст, из тех журналистов старой школы, кто смолоду был молод, но вовремя не созрел и опомнился только к шестидесяти двум годам.

Он среднего роста, одевается с тем презрением к элегантности, которым гордились еще шестидесятники, стрижется, кажется, сам, и поэтому не знает, что в его сильно поседевших волосах сзади уже завелась лысина. Он - живой памятник тем временаем, когда как-то неловко было обращать внимание на внешность и кошелек молодого человека, и если девушке данный конкретный юноша нравился, она честно признавала, что у него красивые глаза. Вот как раз глаза у него все еще ярки и красивы.

Полагая, что вся жизнь впереди, он после развода валял дурака достаточно долго - пока не поглупели женщины и не перестали видеть в нем подходящего партнера для всяких проказ. Тогда он обиделся и решил вести замкнутый образ жизни. Женщин можно понять - с годами Юст обзавелся холостяцкими причудами, в частности - стал ездить на велосипеде куда надо и куда не надо. Он отказывается подстригать брови, почему его все чаще сравнивают с болонкой, он не хочет выбросить на помойку старую сумку, даже не из современного кожзаменителя, а из какого-то доисторического дерматина, и сам чинит ее навощенной ниткой и цыганской иглой, он помнит старые цены в кафе и ресторанах и тщетно ищет их в изменившемся мире... и так далее...

Память у него действует своеобразно: он из тех беспокойных репортеров, которые забирались леший знает куда и диктовали материалы по телефону, поэтому он наловчился запоминать всякие интересные подробности. Затем к памяти (по вине женщин, что ли?) добавился определенный цинизм, затем пришло желание зарабатывать деньги. К счастью, он нашел такую возможность и не брюзжит, как многие его ровесники, а сам делом занимается и еще кое-кому помогает.

Слово - Александру Савельевичу Юсту. -----------------------------------

- Это - диагноз! - воскликнул мой юный друг Витька Костомаров, тряся стопочкой истрепанных бумажек. - Круглым идиотом нужно быть, чтобы поверить хотя бы в одну сотую всей этой дряни!

Бумажки можно было условно разделить на две части. Первая - проект машины времени, честное слово! Вторая - переписка между несколькими государственными и иными инстанциями на эту тему. То есть - вместо того, чтобы раз и навсегда отклонить псевдонаучный бред, как сделал бы даже раздолбай Витька, будь он хотя бы премьер-министром, его рассматривают и ищут в нем рациональное зерно.

Я был тогда старше Витьки примерно втрое и навидался всяких безумных проектов. Поэтому я знал, что можно раздобыть деньги даже на вечный двигатель, если правильно взяться за дело.

- Слушай меня внимательно и учись, пока я жив. Все очень просто! Если ты являешься с идеей машины времени, скажем, в нашу городскую думу - какой результат?

- Правильный результат!

- Значит, выпрут. Если ты тащишься с этой же идеей к президенту?

- Выпрет!

- Нет. Потому что никто тебя к нему не пустит. Ты обратишься к нему в письменном виде и получишь такой же ответ, достаточно вежливый, кстати. Мол, идея замечательная, но трудноосуществимая, и нашей стране она не по карману. Или что-нибудь в том же духе. А теперь - ты обращаешься сразу к трем президентам! Ты предлагаешь совместный проект, честно предупреждаешь о стоимости, описываешь кучу пользы. И снабжаешь это дело приложением на тысяче листов со всякими формулами и рецензиями от докторов наук. Причем рецензии, естественно, относятся лишь к формулам! Дальше что?

- Вот что! - он шлепнул стопочкой ахинеи о стол.

- Правильно, мой мальчик. Из кучи государственных мужей наверняка несколько клюнут на слова "совместный проект". Тем более крутое название! Проект "Янус"! Они подумают - не иначе, уже есть какие-то договоренности с соседями, иначе этот нахал к нам бы не обратился. Дальше что?

- Трудно позвонить соседям по телефону, что ли? Есть же у президентов какая-то своя особая связь?!.

Дитя кипело и плевалось, как чайник.

- А зачем? Дальше, скажу я тебе, идет внимательное изучение сметы...

Я ее откопал, эту смету. И стал зачитывать фрагменты вслух. Получилось примерно так:

- ... строительство павильонов для проектного института - шесть миллионов долларов, проектные работы первого этапа - десять миллионов долларов, проектные работы второго этапа - пятьдесят миллионов долларов, строительство операционного зала - шестьдесят семь миллионов долларов, размещение заказов на оборудование первой очереди...

Когда Витька замахал на меня руками, я перелистнул три страницы и объявил "итого": семь миллиардов триста восемьдесят миллионов двести сорок пять тысяч долларов.

- Чего ее изучать?! - Витька был возмущен беспредельно. - Дядька, это же чушь полнейшая!

- Погоди, не верещи. Так вот, изучается смета не для того, чтобы строить машину времени, а чтобы взять под этот проект кредиты.

- Что?.. - кажется, дитя не поверило ушам.

- Кредиты, сынок. Идея расписана прекрасно. Машина времени после обкатки заменяет сельское хозяйство. Две тысячи лет назад в экологически чистых морях плавала безупречная рыба! Если пустить туда простенькую и ненавязчивую китобойную флотилию...

- Какая флотилия?! Дядька, ты что несешь?

Дитя настолько ошалело, что позабыло о субординации.

- Не я несу. Это - начало бизнес-плана, который будет предъявлен банку для получения кредита. Сказать, что будет дальше? Или ты сам газеты читаешь?

Как раз на днях отгремело дельце о разворованных кредитах, которое рспутывала армия юристов года четыре, не меньше, и обнаружила, что виновных нет. То есть, суд это обнаружил. Юристы же уперлись в несколько второстепенных фамилий, не более того.

- И кредиты даже не обязательно так сразу разворовывать. Их можно сперва неоднократно прокрутить. Как - ты и этого не понимаешь?

Витька задумчиво поглядел на листки.

- Семь миллиардов... - произнес он. - Это сколько же в год?..

- Во-первых, три страны делят эти миллиарды между собой. Рассчитывай пока на два. Если пять процентов годовых - так это уже сто миллионов. Я бы не отказался.

- Значит, они подпишутся! - злобно сказал Витька. - И начнут всем пудрить мозги!

- Что, за державу обидно?

- Да катись она, эта держава...

Дитя в ярости было страшнее тайфуна.

- Погоди. Ты внимательно читал общую часть?

- Да ну ее!..

- Нет, ты внимательно читал? Проект предусматривает создание новых рабочих мест. То есть, пока не станет ясно, что кредиты растаяли и идея не осуществится никогда, несколько тысяч человек будут работать и получать зарплату. Нельзя же не создать хоть видимость работы!

- А кто будет возмещать этот кредит? - спросил Витя.

- Хороший вопрос, мой мальчик. Часть этого безнадежного кредита банки скостят, чтобы получить хотя бы другую часть. А уж ее будем выплачивать мы с тобой - честные налогоплательщики.

Честно говоря, я и сам удивился - как шустро наше правительство откликнулось на безумный проект "Янус". Пожалуй, там сидят орлы не глупее меня...

* * *

Вы никогда не спрашивали себя: откуда берутся новости?