— Пойдём! Это ты здорово придумала, — согласился Кон, жуя пирог.
Нон-тян слезла со стула и принесла маленькую стеклянную бутылочку. В бутылочке лежали разные пилюли: красные, белые, голубые, фиолетовые. Они казались треугольничками.
— Ну-ка лизни! — сказала Нон-тян. — Вкусно? Ну вот, проглоти одну, потом перевернись через голову, — произнесла Нон-тян таинственно и подняла вверх палец. — Доктор, который лечит меня в Токио, сказал, что это лекарство для превращения. Он просил передать его какому-нибудь горному лисёнку. Правда-правда! Ну скорее бери в рот! Готово? Становись мальчиком! Становись мальчиком!
Нон-тян говорила так торжественно и строго, что Кон невольно положил красную пилюлю в рот, перевернулся через голову и… стал настоящим мальчиком!
В это время открылась дверь и вошёл папа Нон-тян.
— Извини, что поздно, Нон-тян!
Кон вскочил и, схватив бутылку с пилюлями, проскользнул мимо папы за дверь.
— До свидания, Нон-тян! Спасибо! — крикнул он.
— До свидания! Приходи ещё, — сказал папа. — Что за мальчик? Я его нигде не встречал. Да он на луг побежал. А там и домов-то нет…
— Нет, есть! Я тебе говорила, что подружилась с лисёнком, — пробормотала Нон-тян сонным голосом.
— Ах да! — сказал папа и невольно протёр глаза: из штанишек бегущего мальчика торчал рыжий хвост! — Лисёнок! Нон-тян, ты что-то о лисёнке сейчас сказала, не так ли? — Папа повернулся к Нон-тян: — Нон-тян! Нонко! Нобуко!
— М-м-м… — промычала Нон-тян. — Живот такой толстый…
После ванны и пирога ей так захотелось спать, что она чуть только прилегла на постель, так сразу и заснула.
Глава третья
Как Кон пошёл в школу и что из этого вышло
Кон бежал и думал: «Разве так бывает, чтобы у маленькой девочки было лисье лекарство? Однако превратился же я в мальчика. Значит, оно действительно лисье».
Выскочив из лиственничного леса, Кон помчался на луг, к ручейку. Он решил поглядеть на своё отражение. Но вода не стояла на месте, а бежала вперёд, тихо журча. Тогда Кон побежал к буковому лесу, потом пересёк пастбище и остановился у озера, из которого всегда пили коровы. Было тихо, коровы паслись где-то далеко, и озеро блестело как зеркало. В лучах заходящего солнца Кон отчётливо увидел своё отражение в воде. Ничего не скажешь, славный паренёк! Только личико вперёд вытянуто, как мордочка у лисички.
— Ура! Теперь я смогу поплясать на празднике зверей! — Кон повернулся, стараясь разглядеть себя сзади. — Но что это? — воскликнул он и недовольно уставился на что-то пушистое, свисающее сзади. Хвост — а это был он — обиделся и распушился ещё больше и стал совсем похож на булку, — Ладно, ладно! Я понял: ты — мой любимый хвост. Не сердись, сделайся опять маленьким.
Лисёнок Кон ещё много раз кувыркался через голову и превращался то в мальчика, то в лисёнка. Наконец, проглотил ещё одну пилюлю и стал маленьким чёртиком. В таком виде он и решил появиться на празднике зверей.
Потом он устал и крепко заснул прямо у озера, свернувшись клубочком и прикрыв нос хвостом.
На следующее утро Нон-тян надела ранец и пошла по знакомой дороге в школу. Для такой маленькой девочки это была длинная дорога, но ей нисколько не было скучно.
В кустах, перелетая с ветки на ветку, щебетали и свистели на разные голоса птицы, в берёзовой роще попадались тёмно-фиолетовые фиалки, на полянах раскрыли свои венчики жёлтые лютики и лисьи пуговки.
Папа научил Нон-тян разбираться в полевых цветах, и она хорошо знала их названия.
«У лисьих пуговок самое интересное не цветы, а плоды. Они похожи на пуговицы. Если Кон будет ходить в человеческой одежде, я научу его, как сделать из них пуговицы. Какой смешной этот Кон! Съел обыкновенный шоколад и обернулся мальчиком. Он и вправду подумал, что я дала ему волшебные пилюли».
Нон-тян шагала, размышляя обо всём этом, как вдруг ветка жимолости у дороги дрогнула и рассыпала ароматные белые цветы. А с дерева спрыгнул мальчишка.
— Ты кто? — удивилась Нон-тян, но тут же подбежала к мальчику: — Это ты, Кон-тян?
— Я. Нос у меня не торчит? — спросил Кон. — Я долго по нему хлопал ладошкой, уравнивал, но не очень хорошо получилось.
— Сойдёт! — сказала Нон-тян и шлёпнула Кона ещё раз по остренькой мордочке.
— И ещё хвост не слушается. Не хочет исчезать.
Хвост действительно висел позади, как вчера.
— А что, если отрезать его? — предложила Нон-тян.
— Нет, нет! — поспешно отказался Кон.
— Ну тогда в штанишки затолкай.
— Ага! Попробую.
Кон долго возился с хвостом и наконец радостно воскликнул:
— Ну вот теперь незаметно!
— Тогда пошли в школу. Пойдёшь?
— Ну да. Там ведь дают булки.
Кон надел ранец, и они, взявшись за руки, побежали по тропинке.
Когда Нон-тян и Кон подошли к школе, уже звенел колокольчик. Они уселись за последнюю парту.
— Что это за мальчик? — спросил Такаси, сидевший впереди Нон-тян, но Нон-тян поднесла палец к губам и прошептала:
— Тссс…
Тут вошёл учитель.
Учитель был старенький и добрый.
На первом уроке было пение. Учитель играл на фисгармонии, а дети дружно пели. Нон-тян изредка бросала тревожные взгляды на Кона. Кон бодро распевал вместе со всеми, старательно разевая острый рот, — сколько он ни хлопал по лицу, рот и нос всё же торчали вперёд.
Потом была арифметика. Учитель повесил на доску пять картинок, на которых были нарисованы о-мандзю.[2]
— Что это такое? — спросил он у ребят.
— О-мандзю.
— Так. А это что?
И учитель прикрепил к доске картинку, на которой был изображён лисёнок.
— Лисёнок! — закричали ребята и обернулись к маленькому мальчику, который сидел рядом с Нон-тян.
— Откуда он?
— Какой у него нос длинный!
Учитель был глуховат и не слышал, о чем говорят ребята.
— Правильно, — продолжал он. — Лисёнок. Сколько здесь лисят?
— Один, — сказали все и снова обернулись назад.
— Так. Этот лисёнок съел один пирожок. Сколько пирожков осталось?
Тут раздался громкий плач. Это Кон расплакался. Все удивленно повернулись к нему, а он встал и, вытирая глаза, закричал:
— Не ел я пирожок!
И выпрыгнул в окно, взмахнув хвостом.
— Ах вот в чём дело! Это был лисёнок. Ха-ха-ха! — рассмеялся старый учитель, придерживая очки, чтобы не свалились с носа. И, обратившись к Нон-тян, он сказал: — Когда будут раздавать булочки, возьми и на его долю и отдай ему. И скажи, пусть приходит завтра и послезавтра. Хоть он и лисёнок, пусть учится.
После уроков Нон-тян, прижав к груди булку, отправилась к Кону, распевая песенку:
Глава четвёртая
Кон — внук Лисицы из чащи Оророн
С наступлением лета горное пастбище оживлялось. Один за другим приезжали грузовики с коровами.
— До свидания, Краснушка!
— Будь здорова, Пёстрая! — кричали хозяева, прощаясь со своими бурёнками.
Коровы мычали в ответ: «Му!» — и начинали радостно носиться по лугу и с удовольствием щипать белый клевер.
Склоны гор поросли здесь сочной травой. Текли прозрачные ручьи и реки. Кое-где синели озёра для водопоя, подобные тому, в которое Кон гляделся как в зеркальце. Ели, берёзы, дакэкамба[3] давали густую, прохладную тень.
Никаких строений на пастбище не было.
Пойдёт дождь, коровы сунут свои головы под листву деревьев и стоят так — думают, что спрятались.
Ночью коровы спали прямо под звёздами.
Художник сидел за мольбертом и не спеша рисовал дакэкамбу. Тяжёлые ветви её низко свешивались к земле, и художнику нравился их вид. Он нарисовал это дерево уже несколько раз.
Рядом сидел Кон и рассказывал художнику о чаще Оророн. В деревнях у подножия горы все знали о Лисице из чащи Оророн. Она была очень доброй. Когда крестьяне работали на полях или в горах, Лисица оборачивалась девушкой и укачивала их детей.
— Это была моя бабушка. Я знаю колыбельную песню, которую она пела, — сказал лисёнок Кон.
— Ну спой! — сказал художник, отложил кисть и закурил трубку.
И тогда Кон запел:
— Какая добрая была Лисица!
— Но я хоть и внук той доброй Лисицы, я вовсе не умею ни в кого превращаться. Нон-тян дала мне пилюли, и они помогли мне. На празднике зверей я обязательно займу первое место по искусству превращения.
И Кон бережно достал бутылку с пилюлями, встряхнул её и огорчённо вздохнул:
— Что ж делать? Осталось только пять или десять пилюль.
— Ну-ка покажи, — попросил художник.
Он взял бутылочку, внимательно поглядел на пилюли и, возвращая бутылочку лисёнку, сказал:
— Я думаю, что ты прекрасно обойдёшься без этих пилюль.
Но Кон печально покачал головой:
— Даже с пилюлей хвост виден, а без неё и говорить нечего. Как это бабушке удавалось так ловко превращаться в няньку?
— А бабушка и мама не научили тебя этому искусству?
— Нет. Мама рано умерла…
— У Нон-тян тоже мама умерла.
— Значит, у нас обоих нет мам.
— Значит, так.
Они печально задумались.
Тут явилась Нон-тян:
— A, Кон-тян! И ты тут! Пойдёшь со мной смотреть малыша у тётушки, которая сбивает масло?
— Малыша?
— Ну да. Я видела его, когда он только родился. Такой крошечный был. Ножки как карандашики. Потом немного погодя пошла смотреть на него, а его как подменили.
— Как так? — удивлённо спросил папа.
— Большой стал. Хочу вот теперь взглянуть, какой он. Можно, папа? Я не видела его с прошлых каникул. Пойдёшь со мной, Кон-тян?
— Пойду, но только мне нужно обернуться мальчиком.