Помоги проекту - поделись книгой:
Склон за склоном, уступ за уступом одолевали воины узкую тропу. Когда последний опасный спуск остался за спиной, солдаты вновь увидели Алиману. Река отделяла Аргос от Пуантена. Эти земли по обе стороны реки, почти до самых южных провинций близ Хорот, издавна принадлежали мессантийской короне. Но при Вилерусе Третьем Аквилония прибрала их к своим рукам, и граница теперь проходила по Алимане.
Когда отряд киммерийца вышел на равнину, Конан приказал воинам разговаривать только в случае крайней необходимости и шепотом. Оси телег, чтобы не гремели, обмотали тряпками. Наконец отряд подошел к роще могучих вековых деревьев и остановился за ними, как за укрытием. Конан послал вперед разведку, проверить, нет ли кого поблизости. Вернулись солдаты с неприятным известием: в горах начал таять снег, и Алимана вышла из берегов.
Утром хмурого, серого дня Конан приказал разбудить воинов задолго до рассвета. Солдаты, ворча, проглотили холодный завтрак, и начались сборы. Конан объезжал лагерь, осыпая бранью и угрозами всякого, кто ронял оружие или же, забывшись, принимался горланить во всю глотку. Киммерийцу казалось, что любое неосторожно сказанное слово могут услышать в стенах крепости — пусть даже за несколько лиг отсюда. В такой близости от неприятеля настоящие бойцы двигались бы беззвучно, как барсы…
Чтобы лишний раз не шуметь, Конан приказал спрятать сигнальные трубы, поэтому все команды передавались по цепочке условными взмахами. Это стало причиной небольшой свалки. Первый отряд, получив приказ двигаться, врезался в соседа, и, прежде чем командиры успели вмешаться, взлетел не один кулак, была разворочена не одна морда.
Густая тьма уже опустилась на дорогу, когда войско вышло на берег реки. Киммериец, верхом на жеребце, опустив поводья, пытался сквозь сгустившийся мрак разглядеть противоположный берег. Возле копыт скакуна кипели темные воды Алиманы.
Конан жестом подозвал к себе молодого толкового командира по имени Аларик.
— Как думаешь, глубоко здесь? — тихо задал вопрос киммериец.
— Наверняка выше колен, — хмыкнул Аларик. — Может, по грудь. Позволь проверить.
— Только осторожно, — предупредил Конан.
Аларик направил своего гнедого прямо в бурлящий поток. Конь сначала было заупрямился, но потом сдался и послушно шагнул вперед. На середине реки темная вода доставала уже до башмаков всадника. Аларик обернулся и увидел, что киммериец зовет его обратно.
— Придется попробовать, — проворчал себе под нос Конан, когда Аларик вернулся и снова встал рядом. — Передай Дио, чтобы взял отряд легкой конницы и прочесал лес на той стороне. За ним пехота — пусть переправляются гуськом и держатся за ремни. Иначе, с таким-то грузом, какой-нибудь болван непременно утонет.
Едва на темном небе появилась первая светлая полоска, отряд кавалеристов, поднимая фонтаны брызг, с ходу влетел в реку. Перебравшись на другую сторону, командир отряда Дио обернулся и помахал рукой, давая понять, что поблизости на берегу некого не видно.
Киммериец не сводил с того берега глаз и, заметив знак Дио, тотчас направил жеребца в бурный поток. Отыскав некое подобие брода, Конан подал рукой сигнал, и первый отряд пехотинцев полез в реку. Вскоре уже два отряда копейщиков и отряд лучников брели по грудь в воде. Каждый солдат одной рукой держался за пояс впереди идущего, а другой поднимал повыше оружие.
Конан подъехал к Аларику, которого назначил за расторопность и смекалку своим адъютантом.
— Передай, чтоб начинала переправляться тяжелая кавалерия, за ней — обоз. Если телеги застрянут, пусть обозным помогает Серсо. Я встану на середине.
Жеребец киммерийца рванул в воду, глубоко окунувшись в темный поток. Но тотчас дернулся и захрапел, словно чуя неведомую опасность. Конан натянул поводья и направил коня на быстрину.
Он внимательно вглядывался в северный берег, вдоль которого буйно рос забрызганный донным илом кустарник. Дорога шла словно вдоль живой стены — мимо одетых ранней листвой вековых дубов, таких крепких и высоких, будто они несли на себе тяжесть небес. «Место для засады просто отменное», — хмуро подумал Конан. Всадники Дио все ждали чего-то, сгрудившись на небольшом пятачке, где дорога обрывалась в реку. А ведь им следовало прочесать окрестный лес прежде, чем первый пехотинец подойдет к броду. Конан в ярости махнул всадникам рукой.
— Дио! — рявкнул варвар в полный голос. Если здесь где-то рядом и засел вражеский лазутчик, — начав переправу, шептаться уже нет смысла. — Рассыпаться по лесу! Да шевелитесь, разорви Кром ваши толстые задницы!
Мокрые, грязные пехотинцы уже выбирались на берег, когда всадники, разделившись на группы, отправились прочесывать лес по обе стороны дороги. Войско на переправе уязвимей всего — Конан испытал это на собственной шкуре. Звериный нюх варвара чуял повисшую в воздухе опасность.
Киммериец пришпорил коня. Жеребец почти по грудь в воде двинулся к аквилонскому берегу. Тяжелая кавалерия начала уже переправу, следом потянулся обоз. Две телеги увязли, и солдаты кинулись вытаскивать их на руках.
Неожиданно воздух пропорол резкий вскрик. Конан стремительно обернулся и успел заметить в кустах, рядом с пятачком, где только что стояли всадники, молниеносное движение. Злобным ревом предупреждая своих солдат об опасности, Конан сильно натянул поводья. Жеребец взвился на дыбы. И стрела, предназначавшаяся киммерийцу, подобно атаковавшей змее, чиркнула варвара по широкой груди и впилась в горло стоявшему сзади бойцу. Смертельно раненный, воин рухнул в мутный поток. Изрыгая проклятия, Конан пришпорил жеребца.
Верный конь вдруг отпрянул в сторону и зашатался: следующая стрела угодила прямо в грудь скакуна.
С хриплым ржанием конь упал на колени, сбросив при этом седока. Нахлебавшись грязной воды, киммериец вскочил, ругаясь самыми черными словами. Просвистела еще одна стрела, царапнув доспехи.
Тишина спокойного свинцово-серого утра мгновенно разлетелась в клочья. Боевые кличи смешались с проклятьями и воплями умирающих.
Конан протер от речной грязи глаза и увидел, как на берегу появился тройной строй лучников и арбалетчиков в голубой форме Пограничного легиона. Как один, воины выступили из густых зарослей, осыпав градом стрел барахтающихся в грязи мятежников.
Свист стрел тотчас слился с хищным лязганьем арбалетов. Самострел бьет не так быстро, как лук, зато дальше, тяжелый арбалетный болт способен пробить самые крепкие доспехи. Солдаты на переправе падали один за другим — кто успев выкрикнуть проклятие, кто — нет. Мутные воды разлившейся Алиманы смыкались над головами убитых.
Пробираясь к берегу, Конан отыскивал взглядом хоть кого-то из трубачей, чтобы построить свое растерявшееся войско в боевой порядок. Одного он приметил. Светловолосый гандер сидел на отмели, тупо уставившись на разыгравшееся побоище. Поднимая столбы брызг, Конан с руганью ринулся к оцепеневшему от страха парню. Но едва тронул его за плечо, как трубач сложился пополам и упал лицом вниз. Из-под ребер у него торчал арбалетный болт. Рука гандера разжалась, труба выскользнула, и ее тотчас понесло течением.
Переводя дыхание, киммериец озирался, будто загнанный в угол лев. Вдруг его внимание привлек нарастающий в лесу гул. Через мгновение из чащи вылетела аквилонская конница: всадники в тяжелых доспехах, меченосцы на крепких низкорослых лошадках. Они смели в реку выбравшихся уже на берег пехотинцев, никто не успел и глазом моргнуть. На северном берегу остался один неприятель. Тогда строй мечников разомкнулся с четкостью часового механизма, пропуская вперед легких всадников, которые ринулись добивать уцелевших мятежников.
— Ко мне! — рычал Конан, размахивая мечом. — Встать каре!
Но солдаты в панике лезли на южный берег, сбивая с ног тех немногих, кто откликнулся на зов предводителя. Следом, вздымая фонтаны брызг, гнались всадники Прокаса. Вторая линия стрелков расступилась, давая место третьей, потом четвертой, потом еще и еще. Стрелки заходили с флангов, выбирая себе новые мишени, а пехота мятежников ничего не могла сделать и гибла под ливнем стрел.
— Командир! — услышал Конан голос Аларика. — Спасайся! Здесь уже ничего не изменить! Попытайся собрать воинов на том берегу! Возьми моего коня!
Конан яростно плюнул в сторону приближающихся аквилонцев. Мгновение он колебался, в голове мелькнула мысль — рвануться назад в одиночку, рубя врагов направо и налево. Конан усилием воли подавил неистовый воинский порыв. Когда-нибудь раньше варвар-северянин так бы и поступил, до конца отдавшись кровавой сече. Но сейчас под его началом целое войско, на плечах груз чужих жизней. Опыт научил киммерийца ценить жизнь собратьев по оружию. Увидев, что Аларик собирается спешиться, Конан ухватился за подпругу левой рукой и прорычал:
— Сиди на месте, парень! Правь-ка лучше к нашему берегу, Кром тебя раздери!
Аларик пришпорил коня. Киммериец, держась за подпругу, понесся рядом огромными скачками. Вокруг спешили выбраться из воды перепуганные повстанцы. Сзади наседали аквилонцы, которые немного приотстали на стремнине. Бурные воды Алиманы окрасились кровью. Только сильное течение, остановившее стремительную атаку противника, спасло остатки войска от полного истребления.
Уцелевшие солдаты столкнулись, наконец, с обозом и собственной конницей. Протискиваясь меж лошадьми, они передавали свой страх и животным. Испуганные кони поднимались на дыбы, давя несчастных беглецов, и так рвались назад, что всадникам приходилось поворачивать обратно. Обозники пытались выволочь застрявшие телеги, потом в отчаянии бросали их на произвол судьбы и тоже спешили на берег. Аквилонские воины без пощады рубили оставленных обозных лошадей и не успевших сбежать возничих.
Конан сорвал голос, выкрикивая команды вперемежку с проклятиями и угрозами. Наконец он выбрался на берег в том месте, откуда началась переправа. Киммериец попытался было с ходу выстроить боевые порядки, но войска больше не существовало. Была лишь беспомощная толпа испуганных людей. Бросая оружие, шлемы, щиты, мятежники неслись в поисках спасения куда глаза глядят. От ужаса они забыли о дисциплине, обо всем, чему их учили долгие месяцы.
Только небольшая горстка бойцов встретила врага лицом к лицу и дралась с мрачным весельем обреченных на смерть. Аквилонцы смели отважных воинов.
В сумятице Конан вдруг увидел Публия, кинулся к нему и, пытаясь докричаться, тряс за плечо. Из-за стоявшего вокруг всеобщего рева казначей едва слышал голос киммерийца. Публий беспомощно указал себе под ноги. Возле его ног на земле лежало распростертое тело Аларика, и Публий прикрывал его собой, как щитом, чтобы не затоптали свои же. Конь Аларика где-то пропал.
С яростным криком, щедро раздавая увесистые зуботычины, Конан заставил наседающую толпу отодвинуться. Он взвалил Аларика на плечо и побежал крупной рысью. Следом, отдуваясь, затрусил грузный казначей войска. Аквилонская конница уже дышала беглецам в затылок. Всадники добрались до обозных телег, выстроенных вдоль реки для несостоявшейся переправы.
Кое-кто из возниц, стоявший подальше от воды, сумел развернуть неуклюжую телегу и нахлестывал лошадей что есть мочи, рассчитывая укрыться в горах. Узкая дорога буквально почернела от оравы беглецов. Сотни мятежников рассыпались по прибрежной долине, устремившись к лесу.
Усталое неопытное войско не сумело отразить внезапной атаки свежих частей закаленной в боях аквилонской армии и было разбито. Но на берегу все же произошла небольшая заминка. Она дала возможность беглецам унести ноги. Окружившие обоз всадники, вместо того чтобы гнать мятежников дальше, принялись потрошить телеги, даже не слушая гневных окриков командиров. Увидев это, Конан на ходу спросил:
— Слушай, Публий, а где казна?
— Я… не знаю… — еле выдохнул казначей. — Лежала в какой-то телеге, из последних… Может, вознице удалось скрыться… Я… не могу больше… Беги один.
— Не болтай глупости, — прорычал киммериец. — Мне нужен человек, который умеет хорошо считать. Смотри, а этот мешок с костями приходит в себя.
Конан снял с плеча свою ношу и положил на землю. Аларик открыл глаза. Киммериец осмотрел юношу, но ран не заметил. Аларик смутно припомнил, что его задело тяжелым арбалетным болтом, но не ранило, только пробило шлем и оцарапало голову. Конан поставил парня на ноги.
— Я тебя тащил, приятель, — сказал киммериец, — теперь твоя очередь помочь мне тащить нашего толстячка.
Несколько мгновений спустя троица уже снова неслась вперед к спасительным горам. Публий едва не висел на своих спутниках, ухватившись руками за их шеи. С неба стало накрапывать, и вскоре припустил настоящий ливень.
В этот день, окончившийся в пещере на склоне Рабирийских гор, в лицо киммерийца подул холодный ветер неудач. Войско потеряно. Те, кто уцелел, гибли сейчас от стрел и мечей рыскавших по окрестностям легионеров. В несколько часов, казалось, сама мысль о мятеже против Нумедидеса пошла ко дну в бурных водах красной от крови Алиманы.
В пещере, укрытой от постороннего глаза стволами вековых сосен, дожидались наступления темноты Конан, Публий, Аларик и еще около сотни оставшихся в живых солдат. Получилась пестрая компания: бывшие аквилонские рыцари, беглые каторжники, старые бандиты, неунывающие ветераны-наемники. Много было раненых, некоторые умирали прямо на руках товарищей. Воины были мрачны и подавлены столь неожиданным разгромом.
По окрестным лесам носились отряды тяжелой кавалерии. Победоносная аквилонская армия явно намеревалась довершить победу, уничтожив всех до последнего. В душе Конан мрачно одобрил действия старого вояки Прокаса. Повернись все по-другому, наверняка киммериец поступил бы так же.
В угрюмом молчании Конан размышлял о судьбе Просперо и графа. Просперо должен был отвлечь внимание Прокаса на себя. Но аквилонец не поддался на уловку. Конан просто надивиться не мог, как же Прокас разгадал их затею.
Промокшие, измотанные беглецы сгрудились вокруг вожака. Разжечь костер не рискнули, опасаясь бдительных аквилонских всадников. К ночи многие воины принялись кашлять и сморкаться — сказывалось долгое бултыхание в холодной воде. Когда кто-то выбранил мерзкую погоду, Конан рявкнул:
— Богов благодарите за этот дождь! Если б не он, всадники разделались бы с нами, как со стадом свиней! Никакого огня! — гаркнул он на солдата, который хотел поджечь трут. — Ты что, хочешь пригласить аквилонских псов порезвиться здесь? Ну-ка, сколько нас тут… Быстро устроить перекличку по одному. Считай, Публий!
Послышались возгласы: «Я!», «Я!» — и Публий, загибая пальцы, начал считать. Когда прозвучал последний крик, казначей повернулся к киммерийцу:
— Если не брать в расчет нас, всего сто тринадцать.
Конан фыркнул, словно растревоженный медведь. Гордое сердце варвара зажглось жаждой мести, хотя разумом Конан отчетливо понимал, что из жалкой горстки бойцов армии не создашь. Лицо киммерийца осталось спокойно, однако Конан немного приуныл.
Он выставил часовых. Измученные воины, устроившись по двое, по трое, забылись тяжелым сном прямо на холодных камнях. Где-то за полночь в пещере появился опирающийся на сук и на руку сопровождавшего его солдата, постанывавший от боли жрец Декситус.
К этому времени солдат собралось уже около двух сотен. Многие были ранены. Жрец, невзирая на боль, немедленно принялся помогать воинам и несколько часов кряду извлекал наконечники стрел, перевязывал раны, пока не вмешался Конан и не приказал отдыхать.
Ночлег ненадежен, постели жесткие. Киммериец знал, что многие бойцы не увидят следующего заката. И все же они пока живы, многие сохранили оружие, и, если бы солдаты Прокаса вдруг наткнулись на это убежище, повстанцы дорого бы отдали свои жизни. Наконец уснул и Конан.
К утру тучи поредели, разошлись, обнажив ясную синеву, и вскоре в этом просвете зажглась новая заря. Конан проснулся от тихого разговора и бряцанья оружия. Оказалось, пока он спал, появился Просперо и с ним пять сотен воинов.
— Просперо! — воскликнул Конан, вскочив на ноги и заключая друга в могучие объятия. Правда, тотчас он заговорил тише, опасаясь, что дурные вести окончательно сломят дух побежденных. — Хвала Крому! Как ты нашел нас? Что с Троцеро?
— Не все сразу, командир, — шутливо отозвался Просперо, переводя дыхание. — В Ногаре мы обнаружили только один небольшой отряд гвардейцев, которые при нашем появлении дали деру. Целый день мы топтались там, дули в трубы, били в барабаны, но никто не высовывался. Я подумал, что все это весьма странно, и отправил гонца в Танаис. Вернулся он с сообщением, что под Танаисом страшный бой и Троцеро отступает. Вскоре появились и первые беглецы с Алиманы. Они поведали о жуткой бойне на реке. Я решил не ждать, пока удар Прокаса обрушится на нас, и приказал быстренько подняться повыше в горы. Там опять мы повстречали твоих, они-то и рассказали, где видели тебя в последний раз. Скажи лучше, ты-то как?
Конан стиснул зубы и процедил:
— А я на этот раз свалял дурака и угодил прямо к Прокасу в пасть. Мне надо было дождаться, пока Дио прочешет лес, тогда и отдавать приказ к переправе. Дио повезло — он погиб от первой стрелы. Иначе я заставил бы его пожалеть, что он родился на свет. Всадники сгрудились на опушке, как стадо баранов. Я же приказал проверить подлесок. Но главная вина все равно на мне — надо было выждать. Все пропало, друг мой, все пропало!
— Нет, Конан, не все, — серьезно ответил Просперо. — Ты сам всегда говорил: ничего не потеряно, пока жив последний солдат. А боги милуют и казнят равно и тех, и других. Так что давай сначала вернемся в лагерь. Может быть, по дороге найдем Троцеро. У нас сейчас с тобой несколько сотен. А если собрать в лагере всех, кто бродит по лесу, получится никак не меньше тысячи. Наверняка эта пещера не единственная и не ты один догадался спрятаться.
— Прокас потрепал нас хуже некуда. Его легионеры празднуют победу, — ворчал Конан. — Что может сделать против него разбитое войско в какую-то жалкую тысячу? Кроме того, он наверняка успел закрыть перевалы. Во всяком случае, Саксульский.
— Несомненно, — согласился Просперо. — Но и у него силы рассредоточены. Воины рыщут маленькими отрядами, а на равных аквилонские псы несравнимы с нашими гордыми львами. В конце концов, мы поищем другую дорогу. Ну-ка, полководец, давай! Ты ведь у нас несгибаемый Конан, человек, который никогда не сдается. Разве не ты сколотил из кучки бродяг армию? И от ее поступи дрожали троны! Ты и теперь можешь повторить то же самое. Хватит киснуть!
Конан поглубже вздохнул и расправил широченные плечи:
— Клянусь Кромом, ты прав! Хватит мне ныть, как голодная ведьма. Я проиграл сражение, но наше дело осталось. И пока живы мы двое, пока можем прикрывать друг друга и драться насмерть, оно не погибнет. И в конце концов, есть вот это!
Конан отошел в глубь пещеры и достал из щели знамя Львов. Накануне его принес тяжелораненый знаменосец. Бедолага умер у киммерийца на руках. Конан свернул полотнище и убрал с глаз подальше. Теперь же при бледном свете занимавшейся зари варвар развернул стяг вновь.
— Не много нас тут для армии, — пророкотал Конан, — но троны берут и меньшим числом.
При этих словах киммериец улыбнулся своей широкой, спокойной улыбкой.
Глава 5
ПУРПУРНЫЙ ЛОТОС
Светлый солнечный день показал, что Его Величество Рок вовсе не собирается добивать побежденных. Тяжкая ночь миновала. И когда утреннее солнце растопило облачное покрывало, Конан с отрядом стал пробираться в горы.
До Саксульского перевала они добрались, когда по склонам уже побежали вечерние тени. Конан выслал вперед несколько всадников, ибо каждую минуту ожидал нападения. Но, к изумлению киммерийца, вернувшиеся разведчики доложили: ни на перевале, ни в окрестном лесу противника нет. О том, что легионеры были там, явственно свидетельствовали пепел кострища и оставленный мусор. Но, похоже, враги ушли.
— Кром! Ничего не понимаю, — задумчиво пробормотал Конан, разглядывая багряные от солнца горные пики. — Разве что Прокас велел им сняться и пройти дальше в глубь Аргоса.
— Вряд ли, — сказал на это Публий. — Для них это бы означало открытую войну с Милоном. Скорее всего, Прокас отозвал своих воинов, пока при дворе не успели узнать о вторжении. Теперь, если Милон и попробует протестовать, Прокас ответит, что все в порядке: никаких аквилонских солдат в пределах Аргоса нет.
— Будем надеяться, так оно и есть, — произнес Конан и скомандовал: — Вперед!
На следующее утро к Конану присоединились несколько отрядов пехоты, которым удалось уйти после разгрома под Мевано в полном порядке и почти без потерь. А ближе к вечеру киммерийца ждал сюрприз: разведчики первыми заметили на вершине холма лагерь. Оказалось, там стал с двумя сотнями всадников и пехоты сам граф Троцеро. Они успели даже возвести некое подобие укреплений и готовились дать бой. Троцеро радостно обнял друзей.
— Благодарение Митре, вы живы! — воскликнул он. — А мне сообщили, будто в тебя угодила стрела, — проговорил граф, обращаясь к Конану, — а люди твои разлетелись, как птички по осени.
— Теперь много что будут говорить, хорошо бы десятая часть из этих россказней была правдой, — буркнул Конан и принялся рассказывать о засаде. А чуть погодя спросил: — Что у вас-то случилось под Танаисом на переправе?
— Прокас отделал нас не хуже, чем тебя, — отвечал граф. — Мне показалось, старик сам вел сражение. Он заранее подготовил на южном берегу засаду — как раз там, где мы собирались переправляться, — а потом гнал нас с обеих сторон. Не думал, что он осмелится преследовать нас в Аргосе.
— Прокас не дурак, — заметил Конан, — он знает, когда и что можно. Ну ладно… А как вы попали сюда? Прошли по перевалу?
— Нет. Еще вчера там стоял большой отряд аквилонцев. Но нам повезло: один из моих людей, когда возил в эти края контрабанду, знал одну узенькую тропу, по которой почти никто никогда не ходит. Подъем был что надо, но в конце концов мы все же забрались, потеряв при этом лишь двух лошадей. А что, сегодня там никого нет?
— По крайней мере, час назад не было ни души, — ответил киммериец. Он оглянулся на своих: — Что ж, пора двигаться, пока светло. Вместе с твоими воинами нас теперь около тысячи.
— Тоже мне армия, — проворчал Публий. — Жалкие остатки — вот что это такое, армия осталась на севере.
— Для начала сойдет, — бросил Конан. Мрачные ночные мысли исчезли вместе с утренним туманом. — Я еще не забыл те дни, когда все наше войско состояло из пятерых храбрецов.
Отряд двигался в сторону старого лагеря, и по дороге группками или поодиночке к нему приставали уцелевшие после разгрома воины. Конан же беспрестанно оглядывался назад, каждую минуту ожидая увидеть мчащихся по Рабирийским склонам лихих легионеров Прокаса. Но Публий не разделял его настроений.
— Послушай, Конан, — твердил он. — Король Милон пока еще нас не предал, иначе его солдаты оказались бы у нас в тылу уже тогда, когда Прокас трепал нас, как сосунков. А король Аквилонии хоть и спятил, но все-таки не настолько, чтобы начать сейчас настоящую войну с Милоном, — Аргос крепкий орешек. Амалиусу Прокасу все эти политические штучки прекрасно известны, он не продержался бы так долго на службе у психа Нумедидеса, если б не помнил о главных его интересах. Так что успокойся, в лагере мы пока будем в безопасности. К тому же там нас станет чуть больше — с резервом и с обозными.
— Пока… — фыркнул Конан. — Будто ты не знаешь: когда Нумедидес сумеет уговорить аргосийца, земля будет гореть у нас под ногами!
В сущности, Конан не слишком-то ошибался. Вскоре после этого разговора король Милон принимал у себя посланников Аквилонии. Во главе их ко двору, совершив трудный обратный путь в обход армий, прибыл зингарец по имени Квесадо.
Квесадо, одетый теперь в роскошное платье черного бархата и кожаные, кордавской выделки башмаки, сильно переменился. Но перемена эта, как оказалось, пошла не на пользу его хозяину. Сам Нумедидес, узнав о шпионских подвигах зингарца, на радостях приказал назначить его главой посольства. И это было ошибкой.
Зингарец был отличным разведчиком, умевшим легко и незаметно выведать что угодно и у кого угодно. Но, оказавшись неожиданно у власти и при деньгах, он занесся и стал просто невыносим. Холодно и высокомерно пытался он почти неприкрытыми угрозами склонить короля и его советников к мысли о том, что для Аргоса лучше — союз с могущественным соседом или же с его врагами, которые, в сущности, обычные оборванцы.
— Ваше Величество, господа советники, — говорил Квесадо резким, уверенным тоном. — Вы, наверное, и сами понимаете, что не принять дружбу моего повелителя означает перейти на сторону его врагов. И чем долее позволите вы оставаться им в землях вашего королевства, тем более запятнаете себя позором измены по отношению к вашему соседу и моему государю, могущественнейшему королю Аквилонии.
Король Милон при этих словах резко выпрямился, широкое лицо его побагровело от гнева. Средних лет, с пышной, ниспадавшей на грудь седой бородой, он производил впечатление человека уравновешенного, неразговорчивого и напоминал скорее честного селянина, чем владыку богатого древнего государства. Соображал он туго, и, если уж что-то вбивал себе в голову, переубедить его было невозможно. Глядя Квесадо прямо в глаза, король Милон ответил так:
— Вы забыли, господин посол, что Аргос пока свободная страна! Никогда мы не были и — да не допустит Митра! — не будем подданными твоего короля. Ты говоришь об измене, то есть о некоем деянии, направленном против государя. Не хочешь ли ты сказать, посол, что Нумедидес стал теперь государем Аргоса?
Поделиться книгой: