Недостающее звено

Орнитоптера опустилась, и Тинг снова чихнул.

— Вот щекотунья!

Вытянув нижнюю губу, Тинг дунул на бабочку, которой так хотелось усесться на его носу.

Бабочка, чуть взмахивая крыльями, поднялась, но не улетела; она поднималась и опускалась: человек и бабочка словно играли.

Тинг дунул изо всех сил. Струя воздуха отшвырнула бабочку в сторону, и лежащий на спине Тинг потерял ее из виду. Тогда он повернулся набок и увидел слоненка.

Совсем молоденький слон стоял возле раскидистой пальмы, жевал траву и размахивал коротким хвостом. И снова Тинг не удивился. Он взглянул на слоненка так же спокойно, как минуту назад глядел на орнитоптеру.

Тинг лежал на опушке, под деревом. Манго и мангустаны, баобабы и фиговые деревья протянули ветви к солнцу и, как навесом, прикрыли ближние кусты опушки и траву. Толстые стволы расамал башнями поднимались ввысь, чтобы там, над деревьями, одеться маленькой кроной из редких ветвей.

Яркие кружочки пестрели в траве и на листьях пальм: солнечные лучи пробивались сквозь вырезные листья фиговых деревьев. Кусты были покрыты желтыми цветами, и Тинг не сразу понял, где цветы, а где солнечные кружочки: так ярки были и те и другие. Дул ветерок, шевелились листья, и золотые кружки прыгали по траве, а желтые цветы качались. Тинг уже забыл о бабочке и не видел слоненка: его заняли прыгающие желтые кружки.

Слоненок потоптался возле пальмы и пошел вдоль опушки. Поглядывая по сторонам и хлопая ушами, он подходил все ближе и ближе к Тингу. Прошел так близко, что Тинг поджал ноги к животу: слоненок чуть не наступил на них. И все же он не заметил Тинга: прошел мимо него, словно это был пень. Остановился в двух шагах и уставился на куст: над желтыми цветами кружились пчелы. Тинг перевернулся на другой бок и, поглядывая на слоненка, пополз. Он спрятался за толстым стволом дерева, возле которого лежал, и принялся считать желтые кружки, прыгавшие по слоненку.

Желтый кружок мелькнул в воздухе у самой головы слоненка. Еще раз, еще… Кружок упал на голову и разлетелся брызгами?

Тинг принял это как нечто вполне законное. Что ж, если кружки могут быть цветами, то почему им и не быть чем-то еще, плодами манго, например?

Спелый плод манго растекся по лбу слоненка. Он вздрогнул, оттопырил уши, взмахнул хоботом. Новый плод залепил ему глаз. Слоненок подскочил, замотал головой, повернулся… Сверху сыпались желтые манго, в воздухе мелькали желтые кружки, и все они падали возле слоненка.

Манго не просто падали, их кто-то бросал. Тинг видел дерево, но не видел на нем ни зверя, ни человека. Не видел его и слоненок, да он и не смотрел на дерево. Помотав головой, он поднял кверху хобот, изогнул его и принялся водить им по голове.

Тинг едва удержался от хохота — так забавно водил слоненок хоботом по лбу и щекам. Он словно работал пылесосом, вытягивая пыль из ковра. Собрав хоботом мякоть манго со лба, слоненок сунул ее в рот, пошевелил губами и подхватил хоботом манго с земли. Положил его в рот и потянулся за вторым.

Ударяясь о толстую кожу слоненка, плоды лопались, и переспевшая мякоть растекалась грязной пеной. При каждом ударе слоненок взмахивал хвостом, хлопал ушами, но быстро успокаивался и принимался жевать.

Тинг выполз из-за дерева. Теплый мягкий комок растекся по его лицу.

Слоненок, смешно топоча, побежал по опушке. Тинг вытер лицо.

На дереве кто-то не то хрипло залаял, не то засмеялся. Меж листьев неясно мелькнула темная фигура, волосатая рука охватила толстую ветвь.

Рука взмахнула, возле головы Тинга брызгами разлетелся манго.

— Ху-ху-ху! — захрипело среди ветвей.

Тинг спрятался за стволом.

— Ху-ху-ху! — раздавалось всякий раз, как брошенный манго растекался по коре.

Тингу было все равно, злится или играет с ним эта скрывающаяся среди листьев обезьяна. Он встал и прижался к толстому стволу рядом с большой орхидеей. Грозди белых цветов качались у его глаз, мошки щекотали нос, а пчелы жужжали у самого уха. Сквозь сетку цветов он смотрел на дерево. Там среди ветвей что-то темнело.

Манго попал в орхидею. Грозди цветов хлестнули Тинга по щеке, пчела запуталась в волосах.

— Молодец! — не удержался Тинг.

— Ху-ху-ху! — отозвались ветви.

Тинг перебежал к соседнему дереву, ближе к обезьяне. Манго перестали падать, а ветви дерева сильно затряслись: обезьяна переменила место. Тинг сделал еще несколько шагов, и новое дерево ответило дрожанием ветвей: обезьяна уходила.

Теперь Тингу очень захотелось увидеть ее. Он спрятался за деревом и замер. Прошло несколько минут, и среди ветвей показалось волосатое лицо. Оно только выглянуло меж вырезных листьев, и Тинг не успел разглядеть его.

Кусочек коры у самого лица Тинга вдруг зашевелился. Показалась серая ящерка с пятнистым мраморным рисунком на спине, по окраске похожая на кору больше, чем сама кора. Тонкие пальцы с присосками на конце цепко держались за трещинки коры, а большие прозрачные глаза блестели, словно стеклянные.

— Не гиббон. Не мартышка… Молодой оранг? Нет, не его лицо. Да и откуда здесь взяться орангу?… Геккончик… Нет, не оранг. Подожду еще…

Ящерка исчезла: она перестала ползти и сразу сделалась невидимой. Зато появилась гусеница — сухой сучок вдруг изогнулся горбом, потом распластался, потом снова согнулся дугой.

— Гусеница пяденицы, — определил Тинг и отошел от дерева.

Лиана закачалась. Тинг взглянул и увидел толстый стебель, исчезающий в кроне дерева. Стебель раскачивался, словно канат, по которому только что кто-то спустился.

Стебель лианы качнулся сильнее, и сейчас же раздался жалобный крик.

— Уй-уй-уй! — хныкал кто-то на земле подле лианы, среди густых зарослей папоротников.

Согнувшись, почти на четвереньках, Тинг подкрался к папоротникам. Встал на колени и пополз, осторожно раздвигая узорчатые листья-вайи.

Он боялся опоздать и боялся спугнуть. Сердце стучало, в ушах шумело. Тинг задыхался: от влажной земли поднимался пар, гниющие листья и папоротники удушливо пахли.

— Уй-уй-уй! — звучало совсем близко, но зеленая стена была плотна. Тинг ничего не видел впереди, кроме этой зелени, светлой и темной, смешанной с ржавым и бурым и пестревшей красными пятнами верхушек еще неразвернувшихся ваий.

— Еще… еще… — подгонял себя Тинг, раздвигая вайи и подминая коленями гибкие молодые побеги.

Подняв голову, Тинг увидел почти над собой стебель лианы. Вперемежку с хныканьем слышалось сопенье и чавканье. Он слышал, но по-прежнему ничего не видел.

Ползти на четвереньках дальше было страшно: хныкающее существо совсем рядом. Тинг вытянулся на влажной земле и пополз под вайями. Хватаясь вытянутыми руками за корневища папоротников, он потихоньку подтягивался к ним и медленно продвигался вперед.

— Уууууй, уууй! — раздалось сбоку.

Тинг скрипнул зубами: он ошибся, взял в сторону и прополз мимо.

Повернуться было трудно. Тинг отполз назад, подобрал под себя правую руку, уложил вдоль бока левую. Подпираясь правой рукой, повернул немного туловище и поджал ноги.

Он провозился минут пять, то съеживаясь в комок, то вытягиваясь, и наконец повернулся.

Тинг задыхался. Ему хотелось открыть рот и дышать часто и глубоко, но громко вздохнуть нельзя: спугнешь. Сжавшись в комок, уткнувшись лицом в колени, он старался отдышаться.

Отдохнув, Тинг вытянул руки, ухватился за толстое корневище и сразу продвинулся вперед. В сети узорчатых листьев и гибких стеблей появилось темное пятно. Оно было так близко, что Тинг боялся протянуть руку, чтобы не дотронуться до него. Все же он прополз еще немножко: слишком густа была зеленая сеть.

Тинг раздвинул вайи.

Перед ним виднелась темная волосатая спина. Кто-то сидел на земле спиной к Тингу и жалобно скулил. По положению рук было видно, что они поднесены ко рту.

«Сосет палец. Сосет, чавкает и скулит».

— Уууууй! — жаловалось животное, чуть раскачиваясь.

Волосатый затылок был совсем обезьяний. Почти голые раковины ушей Тинг принял бы за человечьи, но спина была покрыта волосами, плечи волосатые, верхние части рук — в волосах.

«Обезьяна! Свалилась, ушибла палец и сосет его».

Цель была достигнута, и Тинг успокоился. Он отдышался, вытянул ноги, подпер руками голову.

Обезьяна продолжала скулить. Концы листьев папоротника щекотали ей бока, и она нетерпеливо ерзала, громко чмокая.

Только теперь Тинг заметил, что обезьяна велика для макака или мартышки. На гиббона она была совсем не похожа: коренастая, плотная, с короткой крепкой шеей. Тинг видел разных обезьян в зоопарках и на рисунках и мог отличить гиббона от макака или шимпанзе.

«Новая порода… А ведь новую орнитоптеру я упустил! — вдруг вспомнил он. — Красные хвостики… Удивительно! Или ее и не было, а я просто ошибся спросонок?»

Но обезьяна была здесь. Стоило протянуть руку, чтобы дотронуться до ее спины.

Сломанным стеблем Тинг пощекотал волосатую спину. Обезьяна заерзала, передернула плечами. Пощекотал еще. Локтем согнутой руки обезьяна почесала бок, выгнула руку, чтобы почесать спину. Кончик стебля задел ухо, и тотчас же коричневая рука хлопнула по уху. Тинг едва успел отдернуть прутик.

Теперь обезьяна уже не скулила и не чмокала. Она чесала бока, пробовала чесать спину, хлопала ладонью но затылку, по шее.

Тинг так увлекся, что не заметил перемены: движения обезьяны становились все резче. Она злилась, а кончик прутика бегал и бегал по ее спине и затылку.

Внезапно обезьяна вскочила и повернулась…

Тинг окаменел с протянутой вперед рукой.

С громким криком обезьяна метнулась в сторону. Задела стебель ротанга,[2] укололась о шип и с визгом исчезла в зарослях.

Издали донесся громкий рев.

Вскочив, Тинг побежал за обезьяной. Он прыгал через кусты папоротников, ломал какие-то стебли, спотыкался о корневища.

— Скорей! Скорей! — задыхался он.

* * *

Впереди трещали кусты, вверху кричали перепуганные шумом синие птицы с длинными хвостами. Стебли лиан хватали Тинга за ноги и не пускали. Заросль папоротников была бесконечной.

Папоротники исчезли, словно их и не было. Исчезли деревья и лианы. После полумрака леса Тинга ослепил яркий, режущий глаза свет.

Тинг остановился.

Меж кустов и красно-синих шапок цветов мелькала обезьяна. Она бежала не на четвереньках, а на двух ногах. Переваливалась, размахивала руками, словно опираясь ими о воздух, но бежала на двух ногах.

Увиденное не успело войти в сознание Тинга. Из-за куста вышла вторая фигура, вдвое больше первой. Она грузно переступала двумя ногами. Темное тело было покрыто темными же волосами.

Маленькая фигурка подбежала к большой.

— Ууууй, уууй! — раздались знакомые Тингу звуки. Эти звуки словно разбудили Тинга. Он увидел, понял и… нисколько не удивился.

— Это питеки! Бедняга Дюбуа! Кусок черепа или живой питек…

Спрятавшись в кустах, Тинг поднес к глазам бинокль. Он достал его из чехла, висевшего через плечо на ремешке. До этой минуты Тинг почему-то ни разу не вспомнил о бинокле.

Питеки не видели человека, скорчившегося в кустах. А Тинг очень боялся, что его увидят.

— Убегут! — шептал он, стуча зубами. — Убегут…

Он был почему-то уверен, что убеги питеки — и больше их не встретишь. Была и исчезла новая орнитоптера, был и исчез яванский слон. Почему же не исчезнуть и питекам? Он съежился, прижимая к глазам прыгающий в руках бинокль.

Радужные круги — вот все, что видел Тинг. Он вертел кремальеру,[3] щурил глаза, и все же — ничего, кроме радуги.

Похолодев от страха, он опустил бинокль. «Вдруг успели убежать?»

Питеки были здесь.

Тогда новый страх охватил Тинга:

«А если это не они, если мне показалось?…»

Темные фигуры, ходившие на двух ногах, не были людьми. Они не были и обезьянами. И все же Тинг боялся, что ошибается, что перед ним мираж.

Он снова приставил к глазам бинокль.

Радужное кольцо исчезло. В светлом круге Тинг вдруг увидел лицо взрослого питека. Он невольно отшатнулся — таким близким оно ему показалось.

Черные глаза сверкают, словно из глубоких ямок: над глазами навесом выдаются огромные надбровные дуги. Покатый лоб так низок и так косо убегает назад, к темени, что его почти нет. Подбородок сильно скошен назад — его, в сущности, нет, как и лба. Почти плоская переносица, большие ноздри…

Это было страшное лицо: низкий покатый череп, нависший над глазами; убегающий к шее подбородок. Негустые темные волосы покрывали лицо и голову. И потому, что волосы лица и головы были одинаково коротки, голова выглядела голой.

Странная голова получеловека-полуобезьяны. Эта смесь раздражала: было неприятно смотреть и хотелось смотреть не отрываясь.

Брови питека то поднимались, то опускались, и над ними набегали складки морщинок. Морщинки были и на темени, и это особенно поразило Тинга. Он даже попробовал так же сморщиться, но сколько ни шевелил бровями, морщинки собирались лишь на лбу.

— Э, да кто его разберет, где у него лоб, где темя! — рассердился Тинг на себя самого. — Лба, правда, не видно. Но не от бровей же у него темя начинается! Лобная кость все равно есть, хоть и косая.

Питек взглянул в сторону Тинга, глаза их встретились в бинокле. Тинг задрожал, хоть и чувствовал, что питек его не видит. Угрюмый взгляд был чутко насторожен. Он говорил: «Вокруг меня всегда враги».

Тинг опустил бинокль и протер чистые стекла, словно хотел стереть с них угрюмый взгляд питека.

Детеныш стоял возле матери и сосал палец, сгорбившись и подпирая рукой руку. Короткие ноги его были тонки, но крепки. И весь он, худощавый, выглядел крепким и сильным.

«Сколько ему лет? Пять? Десять?» спрашивал себя Тинг.

Мать шагнула, пошла. Детеныш продолжал стоять.

Тинг поймал в бинокль его лицо.

Навес над глазами был меньше, подбородок не казался таким скошенным. В лице было больше обезьяньего, оно, пожалуй, походило на лицо гориллы. И все же оно не было обезьяньим.