Помоги проекту - поделись книгой:
Добавим к этой картине наводнения. Вулканы живут и под многочисленными ледниками Исландии, подтапливая их снизу. Языки ледников срываются со своих мест, выпуская миллионы тонн воды и льда, которые сносят на своем пути все. Один из подобных катаклизмов произошел на леднике Скафтафедль в 1996 году. Сорвавшийся с гор ледник смыл мосты…
Разрывающийся пополам остров как будто пытается сбросить людей в море, засыпать пеплом, залить раскаленной лавой. Но люди цепляются, держатся за свою землю из последних сил…
…Ночью 11 марта 1984 года небольшая исландская рыболовецкая шхуна стала тонуть в 3,2 морской мили на юго-восток от островов Вестман. Трое рыбаков из пяти, бывших на борту судна, висели на мачте три четверти часа, пока корабль не затонул окончательно. Температура воздуха за бортом была -2°С, воды – около +6°С. Когда корабль пошел ко дну, последний оставшийся в живых, Гульдаугур Фридторсон, сбросил с себя рыбацкую одежду и, оставшись в джинсах и свитере, поплыл к берегу. Плыл он 6 часов. За это время мимо него прошел корабль, но его криков не услышали. Но Фридторсон не сдался и не испугался и наконец доплыл до берега. И тут оказалось, что скалы настолько острые, что забраться на них не представлялось возможным. Тогда он вернулся назад в море и плыл до тех пор, пока не нашел подходящего места для выхода.
Выбравшись на сушу, он, пробив кулаком лед в замерзшем пруду, напился воды, а затем прошел еще 3 километра до ближайшего города.
Теоретически выжить Фридторсон не мог, поскольку тело в одежде теряет тепло в холодной воде в 20 раз быстрее, чем без одежды, помимо этого, он находился в холодной воде и на ветру более 8—9 часов, в то время как, опять же чисто теоретически, выжить можно, проведя в таких условиях не более получаса. Температура его тела, когда ее измерили в госпитале, составляла 34°С, при этом врачи констатировали, что он был вполне здоров. Этот из ряда вон выходящий случай изучали в исландском университете и заметили, что подкожный жир Гульдаугура был в 3 раза толще обычного и по консистенции похож на жир морского котика, который плотнее человеческого.
С тех пор Гульдаугур Фридторсон ежегодно вручал призы участникам заплыва, который стали проводить в его честь. Это событие теперь является национальным праздником.
Живет в зеленой стране, которая зовется Исландией, человек по имени Хюльдар. Он путешествует по всему свету. В прошлом году, например, он решил пройти пешком вдоль всей Великой китайской стены. И пошел. Самым трудным в его предприятии было отыскать эту стену, потому что она иногда пропадала, после чего появлялась вновь только через 10, а иногда и через все 20 километров. А по-китайски он не говорил, так что спросить дорогу не мог. За 3 месяца он прошел 1 400 километров, после чего понял, что устал, и вернулся в Исландию.
…Мы встретились с ним в одном из баров Рейкьявика. Хюльдар – автор книги об Исландии. Он на протяжении двух месяцев зимой, в самое мрачное время, ездил по стране и записывал свои впечатления. Для нас он стал настоящей находкой, потому что олицетворяет собой все представления об Исландии – путешествует, подобно древним викингам, пишет книги, как все исландцы, доброжелателен и неспешен.
– Настоящая Исландия – зимой, – сказал он нам сразу.
– Почему?
– Депрессия, – ответил он и замолчал, дым от его сигареты неспешно поднимался к потолку. – Все творчество происходит зимой.
Это он добавил уже почти мечтательно. Зимой в Исландии очень темно. Дуют ветры. Туристов мало. Исландцы предоставлены сами себе. Многие отели закрываются. Депрессия? Ничего удивительного.
– Поэтому я и поехал зимой. Ночевал в семьях или в редких открытых гостиницах. Иногда даже в джипе. Я многое узнал про свой народ. Оказалось, что у нас две нации – одна в Рейкьявике, другая – разбросана по всей огромной территории.
– Так какие же вы,исландцы?
Хюльдар внимательно нас изучил, перед тем как ответить. Может быть, он думал, достойны ли мы, чтобы знать ответ? Или, может, он выбирал этот ответ из многих?
– Мы хаотичные, – твердо сказал он. – Я думаю, это из-за погоды, она все время меняется, и мы меняемся так же быстро, как она. Тут вообще все очень быстро меняется. Любимая девушка, например, может поменяться через месяц, а может через день. Очень много одиночек с детьми. Для нас совершенно нормально, если женщина имеет троих детей от троих разных мужей…
И Хюльдар стал говорить медленно, не торопясь.
– Мы странные. Датчане, например, очень расслабленные, но говорят все время о ценах. Исландцы же говорят о долгах. Если исландцу нужна квартира, он начинает работать как сумасшедший 1—2 года. Но как только цель достигнута – все, больше он делать ничего уже не будет. Будет отдыхать. Всякий исландец может стать богатым, но только на короткий срок.
Хюльдар замолчал. Заговорит или нет?
– Мы – прирожденные рассказчики. У нас действительно все писатели, целая нация. Недаром же у нас есть писатель – лауреат Нобелевской премии. Даже укладчики асфальта в перерывах не расходятся, а рассказывают друг другу самые разные истории. Причем интересно, что при таком количестве писателей у нас нет ни одного философа. Мы живем сердцем, а не головой. Вообще у нас здесь одна большая деревня – все друг друга знают. Когда я выпустил свою книжку, ко мне во всех барах подходили люди и благодарили или, наоборот, советовали что-то изменить.
Оттого, как он это сказал, стало вдруг как-то очень приятно. Сразу представилась темная зимняя ночь, город, где все – твои друзья, они хлопают тебя по плечу и говорят что-то приятное на исландском…
– Сейчас по моему сценарию снимают фильм. Я назвал его «Niсеland». Съемки ведутся в Исландии, но действие может происходить где угодно – это про любовь… Исландцы обожают новости, они слушают их по радио по А—5 раз в день, видимо, потому что у нас самих ничего не происходит… А еще в нашей стране хорошо быть политиком. Исландцы очень легко прощают ошибки. Достаточно сказать: «Извините, я сделал какую-то ерунду», – и все, считай, простили. Поэтому у нас никто не уходит в отставку…
После этой тирады Хюльдар надолго задумался.
– Да, иногда здесь можно начать скучать, знаете, это напоминает ситуацию, когда «мы – здесь, а вечеринка где-то еще происходит…» Видимо, поэтому мы любим туристов – это хорошо, это освежает – новые лица.
А вообще мы очень легко сходимся с людьми. И мы – не депрессивные. Я, пожалуй, был не прав в начале разговора – мы просто зависим от настроения, хотя мы очень общительные. И при этом – верим в духов, и у нас больше медиумов, чем где бы то ни было в мире.
Такой вот он, Хюльдар – исландец. Помните, он говорил: «Настоящая Исландия – зимой». Niceland. Это он здорово придумал…
В Исландии нет проблем с горячей водой. Более того – ее даже избыток. Воду приходится охлаждать, прежде чем использовать в быту. 80% домашнего отопления обеспечивается природной горячей водой. В стране созданы геотермальные электростанции. Впрочем, основным источником электричества являются гидроэлектростанции. Мощность их такова, чтобы соответствовать потребности энергоемких производств, в первую очередь алюминиевых заводов. Эта весьма прибыльная отрасль промышленности требует все новых жертв – правительство решило построить еще больше гидроэлектростанций, но многие исландцы возмутились, потому что это влекло за собой непредсказуемые экологические последствия (не говоря уж о том, что пропало бы несколько красивейших водопадов). В то же время, учитывая практически полное отсутствие полезных ископаемых на острове, самым перспективным как раз выглядит развитие энергетики. Так что борьба продолжается.
В прежние времена исландцы уже нанесли экологический ущерб своей земле – первые поселенцы вырубили на острове все березовые леса. И это привело к усилению эрозии почвы, что стало одной из главных проблем для этой страны…
Этот горячий источник – священное для исландцев место. Сейчас большинство сундлаугов – это просто горячие ванны, расположенные на территории комплекса с бассейном, но встречаются и природные источники с горячей водой, выложенные камнями. Сундлауги работают обычно до 22.00 ежедневно по будням, и каждый исландец считает своим долгом посидеть в горячей воде хотя бы некоторое время. Это – своеобразное место встречи, то же, что для англичан – паб, а для немцев – пивная, с той лишь разницей, что общение происходит, извините, в голом виде, в горячей ванне и без пива. А поскольку в Исландии даже летом температура редко поднимается выше +12°С (добавьте сюда еще мелкий дождь и ветер), то становится понятным, что большего удовольствия, чем залезть в горячую (около 40°) воду, просто трудно себе представить.
Как известно, у исландцев нет фамилий. В 1925 году был даже издан специальный закон, запрещающий островитянам иметь фамилии. У них есть только отчества, которые образуются путем прибавления к имени отца – либо son (сын), либо dottir (дочь). Например, сына Йонса Петурссона будут звать Арни Йонссон, а его дочь – Агнес Йонсдоттир. Вот и догадайся, что Йонссон родной сын Петурссона и брат Йонсдоттир! Выходя замуж, исландки не берут фамилию мужа (ввиду ее отсутствия). В наше время это, конечно, вызывает некоторую путаницу. В телефонном справочнике, например, всех пишут по первым именам. А набор исландских имен крайне ограничен – никто не может стать гражданином Исландии, если у него не исландское имя. Так, например, говорят, что когда бывший советский дирижер Владимир Ашкенази получал исландское гражданство, то правительство страны даже ввело новое исландское имя в официальный список – «Владимир Ашкенази». Так что сегодня уже встает вопрос о том, что хорошо было бы в этой системе что-нибудь изменить, дабы избежать путаницы.
Исландия расположена прямо под Полярным кругом, поэтому многие представляют себе ее как царство вечной зимы. Однако благодаря теплому течению Гольфстрим, омывающему и ее берега, климат здесь довольно мягкий. В Рейкьявике средняя температура января -1°С (как в Милане), а июня – +11°С. Исландцы плохой погоды уже не замечают и живут, как будто за окном не льет как из ведра. А иностранцам же, впадающим в пессимизм, советуют: «Если вам не нравится погода, подождите минуту». И действительно, погода здесь меняется почти мгновенно…
Официальное название Республика Исландия
Государственный строй парламентская республика
Глава государства президент, избираемый прямым голосованием на 4 года
Законодательный орган парламент (альтинг)
Административно-территориальное деление 8 областей, включающих 23 округа
Площадь 102 828 тыс. км
Численность населения 288 201 человек
Столица Рейкьявик (более 170 тыс. жителей)
Язык исландский
Религия евангелическая лютеранская
Полезные ископаемые бурый уголь, пемза, исландский шпат
Вооруженные силы за исключением патрульных судов береговой охраны Исландия не имеет вооруженных сил. Тем не менее она является стратегически важным членом НАТО.
Визовые и въездные правила Для получения исландской визы (Шенген) необходимы: загранпаспорт, 2 фото (3x4), анкета, ксерокопия всех заполненных страниц российского паспорта, копия авиабилета, справка с места работы с подтверждением отпуска/каникул на время пребывания в Исландии, медицинский страховой полис с суммой покрытия не менее 30 тыс. у.е. Срок оформления визы – не менее 7 рабочих дней. Стоимость оформления – 30 евро. Разрешен беспошлинный ввоз крепких спиртных напитков– 1 л, спиртных напитков крепостью до 21° – 1 л, сигарет—200 шт. или 250 г других табачных изделий, продуктов питания – на сумму не более 4 тыс. исландских крон и весом до 3 кг, предметов для личного пользования – на сумму, не превышающую 36 тыс. крон. Запрещен ввоз наркотических и психотропных средств, сырых мясопродуктов, некипяченого молока, яиц. Не разрешен ввоз рыболовных снастей и снаряжения, использовавшихся за границей, без предварительной дезинфекции и официального подтверждения о произведенной санобработке. То же касается ввоза снаряжения и экипировки для верховой езды. Запрещен вывоз предметов, имеющих природно-историческую ценность, например необработанной лавы, камней из заповедных мест, птиц, птичьих яиц и гнезд. Домашние животные в обязательном порядке проходят карантин продолжительностью 8 недель.
Денежная единица исландская крона (ISK). Состоит из 100 эйреров. Средневзвешенный курс обмена 1USD = 100.51 ISК. Ввоз-вывоз иностранной валюты не ограничен.
Праздники Самый широко отмечаемый праздник – День независимости, или День провозглашения Республики (17 июня) – время красочных парадов, танцев и театральных постановок на улицах. Сумардагуринн Фиртси – карнавал, проходящий в третий четверг апреля и знаменующий собой первый день лета. Сьоманнадагуринн, отмечаемый в первую неделю июня. Он посвящен мореплавателям и проводится в форме соревнований по плаванию, игр «в войну» на суше и море. Мидсуммер (24 июня) —день, когда в середине лета ночь приобретает магическую исцеляющую силу и может излечить от 19 различных болезней.
Время Исландия в течение всего года живет по основному Гринвичскому времени и на летнее время не переходит, отстает от московского на 3 часа – летом и на 2 часа – зимой.
Климат Субарктический морской. Средняя годовая температура на юго-западном побережье в Рейкьявике +4°С, средняя температура января -1°С, июля +11 °С. Соответствующие показатели на северном побережье в Акюрейри 3°С, -2°С и 11°С. Среднее годовое количество осадков составляет 1 300—2 000 мм на южном побережье, 500—750 мм на северном и свыше 3 800 мм на открытых к югу склонах Ватнайёкюдля и Мирдальсйёкюдля. В течение всего лета в Исландии длятся «белые ночи», 21 июня солнце восходит в 02.54 и заходит в 00.02. Декабрь – самый темный месяц – световой день длится не более 5 часов.
Транспорт В Исландии нет железных дорог, но имеется разветвленная сеть дорог автомобильных общей протяженностью 12,4 тыс. км. Движение правостороннее, российские права для аренды автомобиля действительны. Вождение в нетрезвом виде карается солидным штрафом. Общая скорость движения 50 км/ч – в населенных пунктах, 80 км/ч – на гравийных дорогах в сельской местности и 90 км/ч – на дорогах с асфальтовым покрытием. Между многими городами и поселками налажено регулярное автобусное сообщение. Пароходы и моторные суда регулярно курсируют между прибрежными городами и поселками. Поддерживается морское сообщение с США, Великобританией, Германией, Данией и Норвегией. Воздушный транспорт интенсивно развивается. Имеются два международных аэропорта – Рейкьявик и Кеблавик. Исландия поддерживает воздушное сообщение с Европой и США.
Кухня Кухню Исландии трудно назвать богатой и разнообразной в силу скудности растительного, животного мира и сурового климата. В стране много ресторанов, специализирующихся на рыбных блюдах или блюдах из исландской баранины. Очень своеобразна традиционная исландская похлебка (Iselandic broth)
Покупки Самые колоритные местные изделия – пушистые, окрашенные в натуральные цвета шерстяные одеяла и пальто, жакеты, шарфы, шапки и варежки. В качестве сувениров очень популярны покрытые глазурью керамические осколки, которые эффектно дополняет застывшая лава.
Петербургу-300: «…Нас вместе называют – Ленинград»
Новое имя, присвоенное городу на Неве в 1926 году, не сразу стало для него родным. Но в полные трагизма месяцы блокады слово «Ленинград» стало не только неотъемлемой частью жизни горожан, но и синонимом беспримерного мужества и стойкости. Хотя послевоенное будущее города оказалось далеко не безоблачным. Слишком уж сильным стало блокадное братство ленинградцев… На этот раз мы увидим Ленинград 1930 – 1940-х годов глазами поэтессы Ольги Берггольц. Юбилейный проект «Санкт-Петербург. 1703—2003» наш журнал осуществляет совместно с Международным благотворительным фондом имени Д.С. Лихачева.
Cюжет как будто просился на полотно К. Петрова-Водкина… При известной доле фантазии этой картине можно было даже дать название, например такое. «Вселение молодой поэтессы в „дом-коммуну“. Ведь эту реальную ситуацию в начале 1930-х годов вполне могли наблюдать жители одной из центральных улиц города – улицы Рубинштейна, и ныне соединяющей знаменитые питерские Пять углов и Невский проспект. Перед революцией она, именовавшаяся тогда Троицкой, застраивалась весьма приличными доходными домами, да и в годы НЭПа здесь продолжал царить буржуазный петербургский дух. Неподалеку размещались булочная-кондитерская Филиппова, знаменитый ресторан Палкина и Владимирский игорный клуб, и их завсегдатаи, как и в прежние времена, частенько нанимали на углу Невского и Троицкой извозчиков-лихачей, горделиво восседавших в колясках на резиновых рессорах.
Словом, обыватели здешних мест даже после переименования в 1924-м Петрограда в Ленинград по-прежнему продолжали ощущать себя питерцами.
…Но вот в 1929 году все изменилось. Поначалу старинная улица получила новое имя – Рубинштейна. Определенная логика в данном случае была – в конце XIX века в доме № 38 действительно жил создатель оперы «Демон» композитор Антон Рубинштейн. Однако дальнейшие события стали развиваться стремительно и совсем в ином направлении… В историческом центре бывшей столицы, неподалеку от Невского проспекта, по проекту архитектора А.А. Оля в рекордно короткие сроки было возведено здание-символ. В документах постройка фигурировала как «дом-коммуна инженеров и писателей». К числу последних относилась и наша героиня – молодая поэтесса Ольга Берггольц. Коммуны в городе на Неве существовали и в годы НЭПа, но тогда они были, скорее, идеей. Городские власти пока еще придерживались той точки зрения, что в зданиях привычной планировки новый коммунистический быт не построишь. Но на рубеже 1920-х и 1930-х коммуны стали архитектурной реальностью. Строящийся социализм наконец получил возможность оставить свой след на исторически сложившемся пространстве. И сделано это было в манере конструктивизма. Вначале конструктивистские строения появились на городских окраинах. Большинство архитекторов, работавших в русле этой новой манеры, понимало под домом-коммуной цельный архитектурный объем, в котором были объединены индивидуальные квартиры и коммунальные учреждения: столовые, детские сады, спортивные залы. По такому принципу в городе были спроектированы и возведены, в частности на Выборгской стороне, Бабуринский, Батенский и Кондратьевский жилмассивы. И дело это казалось Ольге Берггольц в высшей степени увлекательным и своевременным.
Новая жизнь, новые отношения в новом, социалистическом Ленинграде – вот действительно достойная для нее цель. Ведь и все вокруг стремительно менялось… Буквально на глазах преображалась и малая родина Ольги – Невская застава. Именно здесь появилась первая в Ленинграде фабрика-кухня. В начале 1930-х подобные заведения общепита становились крайне популярными, поскольку они готовили и продавали большое количество пищевых полуфабрикатов из совершенно невероятных продуктов. В стране действовала карточная система. «Нормальной» еды не хватало, и поэтому в ход шли такие «ингредиенты», как одуванчики, дельфинье и тюленье мясо, широко рекламировались неоспоримые достоинства сои. К 15-й годовщине Октябрьской революции в Ленинграде было решено провести конкурс на изобретение «до сих пор не существовавших в кулинарийной номенклатуре блюд» – из воблы, тюльки и хамсы. И вот с этими задачами как нельзя лучше справлялись именно фабрики-кухни.
В то время Ольга работала в газете завода «Электросила», а потому она частенько бывала на Международном (ныне Московском) проспекте. Здесь появились достаточно яркие образцы ленинградского конструктивизма – Дома культуры имени В.В. Капранова и Ильича. Впечатляло и строительство массивного здания Московского райсовета, проект которого принадлежал архитектору И.И. Фомину. Около самого завода «Электросила» возводился жилой комплекс. Словом, это был уже совсем другой город, он становился мало похожим на блистательную парадную столицу бывшей Российской империи – Петербург-Петроград. В новых районах явно улавливались черты Ленинграда. А в скором времени уже и в центре города можно было лицезреть архитектурные «автографы» социализма.
В начале Литейного проспекта «застывшую в камне политику» являл собой знаменитый Большой дом, возведенный в 1932-м специально для Главного Политического Управления. Даже имя его архитектора – Н.А. Троцкий – казалось горожанам весьма символичным: однофамилец недавно выдворенного из страны оппозиционера воздвигал оплот для искоренения всех последующих «врагов социализма». Впрочем, Ольге нравилось и это. Как и многие молодые люди начала 1930-х, она была буквально заворожена грандиозностью планов преобразования и всей страны в целом, и родного города в частности.
В доме-коммуне на улице Рубинштейна, 7, существовали все условия для категорической борьбы со старым бытом. Ни в одной из его квартир не было кухонь – все жильцы сдавали свои продовольственные карточки в общую столовую, располагавшуюся здесь же, на первом этаже здания. Отсутствовали и индивидуальные вешалки – все жильцы снимали пальто там же, на первом этаже, рядом была обустроена и общая комната отдыха. Все это, равно как и в высшей степени убогая архитектура дома, молодым его жильцам казалось донельзя соответствующим духу времени первых пятилеток.
В квартире Берггольц и ее мужа Николая Молчанова, как и в большинстве других квартир, чай пили только из граненых стаканов – ни сервизов, ни тем более скатертей в домах не держали. Если на окнах и были занавески, то уж, конечно, без всяких там буржуазных цветочков, листочков и горошков. Благо дизайнеры-конструктивисты бесперебойно поставляли расписные «тематические» ткани: «Комсомол за работой», «Участие красноармейцев в уборке хлопка», «Коллективизация», «Военно-морской флот».
…Однако постепенно жизнь менялась. К середине 1930-х городские власти явно стали отходить от аскетических принципов времен раннего социализма. И это становилось ощутимым и для рядовых ленинградцев. Оказавшись как-то в самом начале Невского, Ольга с удивлением обнаружила, что в доме № 12 открылся новый магазин женской одежды из трикотажа, в витринах которого были выставлены весьма дорогие и кокетливые вещицы. Ленинградцы мгновенно дали магазину шутливое название «Смерть мужьям».
Свое прозвище – «Слеза социализма» – появилось и у дома № 7 по улице Рубинштейна. И, естественно, не случайно. Звукопроницаемость в доме была настолько идеальной, что все происходящее, например, на 2-м или 3-м этаже, было превосходно слышно на 5-м. В доме существовал и мало кому нужный, учитывая ленинградский климат, солярий, зато напрочь отсутствовал чердак, который был просто необходим жильцам для того, чтобы сушить белье или пеленки появлявшихся младенцев. После того как в 1935-м были наконец отменены карточки на продукты, бывшая гордость дома – «общественная» столовая – оказалась никому не нужной. Постепенно стали раздражать и маленькие квартирки, гораздо больше похожие на собачьи конурки, чем на человеческое жилье…
По всему было видно, что столь характерный для конца 20-х – начала 30-х годов конструктивизм так и не смог стать «родным» для архитектурного облика города. А посему согласно Генплану развития города 1935 года Ленинград начал застраиваться фундаментальными ансамблями, в решении которых явно чувствовалось влияние архитектурных идей классицизма. Фрунзенский универмаг, здание «Союз пушнины», грандиозный Дом Советов в конце Московского проспекта – эти знаки эпохи довоенного сталинизма на теле города, как ни странно, не портят его вид и поныне. Надо сказать, что в те годы в сфере строительства вообще произошло нечто парадоксальное: петербургская культура восприняла фундаментально-пафосные строения эпохи сталинизма как свою органическую часть И этот новый Ленинград показался Ольге прекрасным.
Она от души радовалась тому, что после отмены карточек вместо закрытых столовых в городе появились так называемые закусочные-американки и даже относительно доступные по ценам рестораны.
Поистине блестящим демагогическим маневром, формально уравнявшим в социальном отношении всех граждан СССР, в том числе и ленинградцев, явилась недавно принятая новая Конституция. И нужно сказать, что ее содержание, равно как и происходившее вокруг, пришлось многим по нраву. Видные ленинградские деятели культуры – И. Хейфиц, С. Юткевич, А. Зархи, Н. Черкасов – приняли решение вступить в партию. По всей видимости, их, как и Ольгу Берггольц, и миллионы других людей, от вида хорошо продуманной и блестяще организованной «витрины социализма» охватил почти детский восторг. И действовало это гипнотически – за парадным фасадом новой, счастливой жизни, проистекающей в ожидании скорой победы коммунистического завтра, совсем размытыми и малозаметными казались злосчастные ленинградские коммуналки, в которых зачастую ютилось по 40 семей, общежития, где порой в 30-метровой комнате на 14 кроватях спали 20 человек…
В конце 1935 года власти выдали разрешение на «реабилитацию» новогодних елок. С этого времени каждый декабрь на улицах города стали регулярно открываться предновогодние елочные базары, вносившие необыкновенное оживление в ритм городской жизни. Спустя год в городе появилось троллейбусное движение, в 1937-м в здании Аничкова дворца на Фонтанке торжественно открылся Дворец пионеров. Его первые посетители буквально замирали от восторга, который вызывали расписанные сказочными сюжетами стены дворца, когда-то принадлежавшего фавориту Елизаветы графу А. Разумовскому…
Эти пусть и небольшие знаки перемен к лучшему волей-неволей примиряли жителей города как с властью, так и с новым их названием – «ленинградцы». Впрочем, в «Реквиеме», написанном Анной Ахматовой в самый разгар репрессий конца 1930-х, железным кольцом захвативших страну, а в особенности обе ее столицы, Ленинград фигурирует как ненужный привесок «своих тюрем», явно отделенный в поэтическом восприятии от мясорубок «большого террора». Ведь избежать этих мясорубок было почти невозможно.
Но этого не случилось. Поэтесса Ольга Берггольц, также впрочем, как и рабочие, ученые, домохозяйки, писатели, актеры, старики и дети, уже до наступления войны не воспринимала себя иначе, как ленинградкой. А с осени страшного 1941-го она стала носить это имя с чувством гордости – именно в полные трагизма дни ленинградской блокады окончательно сформировалась «душа Ленинграда». А Ольге Берггольц суждено было стать его «голосом».
…В то время упоминания о Петербурге исчезли даже в поэтическом творчестве. Уже в 1930-е годы бывшие представители питерской когорты Серебряного века не гнушались использовать в своих стихах название «Ленинград». Хотя поначалу это была скорее знаковая путаница мандельштамовских строк о возвращении в знакомый до слез город В его стихотворении соседствовали обращение к былому Петербургу и «ленинградские речные фонари». Но в дни войны и блокады и то, и другое накрепко слилось воедино А слово «Ленинград» стало синонимом не только мужества и стойкости, но и мученичества В сравнении с чудовищными последствиями голода казались не слишком значительными факты арестов и расстрелов, сгладились впечатления от бурного «кировского потока» репрессий, обрушившихся на город после убийства Сергея Кирова. Да и как могло быть иначе: ведь и «Ленинградский мартиролог» – поименный список жертв политического террора сталинизма, и сведения о захоронениях на Левашовской пустоши стали широко известными лишь в 1990-е годы…
Ну а тогда, в начале 40-х, звуки ленинградского метронома и сигналы воздушной тревоги заставили Анну Ахматову на время «забыть громыхание черных марусь». И даже такое горе, как арест мужа и сына, не могло превзойти общую «ленинградскую беду». Единым для всех жителей города стало, ощущение горечи всенародных утрат, оно притупило те чувства, которые были вызваны незаслуженными обидами, нанесенными властями своему народу. Не так давно, в 1936 году, ошельмованный и обвиненный в создании «сумбура вместо музыки» Дмитрий Шостакович в декабре 1941-го завершил знаменитую «Ленинградскую симфонию».
…Ольга Берггольц разделила со своим городом все тяготы блокады. Она уже не жила на улице Рубинштейна, в «Слезе социализма». Первой блокадной зимой, как и тысячи горожан, поэтесса перешла на казарменное положение – ночевала прямо на месте работы, в Радиокомитете, на улице Ракова (ныне Итальянской). Да, там блокадный быт несколько легче – в помещении топили, была вода, а иногда и электричество, но «бедный ленинградский ломтик хлеба» у работников Радиокомитета был таким же, как у всех. И носила Ольга свои «сто двадцать пять блокадных грамм» вместе с ложкой и пол-литровой баночкой, как и большинство блокадников, в сумке из-под оказавшегося ненужным противогаза. Смерть ни разу не дохнула в лицо ленинградцев удушающим запахом газа, она вошла в каждого холодом, слабостью, ознобом и голодным забытьем…
Ольга, как и все ленинградцы, привыкла к виду саночек с гробами, а чаще – с завернутыми в простыни трупами.
Смертность от голода достигла ужасающих масштабов – только на Пискаревском кладбище зимой 1941/42 года в братских могилах захоронили около 500 тысяч ленинградцев. В конце января 1942-го от дистрофии умер муж Ольги, Николай Молчанов. Но и в те дни по Ленинградскому радио звучал ее голос, негромкий, с легкой картавинкой. Она даже не задумывалась над тем, что голос этот объединял людей в незримое, но столь спасительное блокадное братство. Ведь радио в Ленинграде тогда никто не выключал – именно оно было едва ли не единственной связью между людьми. Чаще всего Берггольц читала по радио свои стихи – всегда посвященные Ленинграду, и не только его страданиям, но и его красоте, приобретшей фантастический характер именно в дни блокады. Конечно, в городе не блестели привычные шпили Адмиралтейской иглы и Петропавловского собора – их закрыли огромными брезентовыми чехлами, Медный всадник был заложен мешками с песком, в специальные ящики спрятаны скульптуры. Летнего сада, зарыты в землю знаменитые кони с Аничкова моста. И тем не менее это был по-своему прекрасный, аскетический город-воин. В его облике появились особые детали, характерные только для военного времени. Это в первую очередь таблички с надписью «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна», зимой – вереницы остановившихся троллейбусов и трамваев Ольгу особенно поразил их вид во время похода за Невскую заставу к отцу в феврале 1942-го. От Московского вокзала до самой Невской лавры тянулась цепь обледенелых, засыпанных снегом, мертвых, как люди, троллейбусов…
В мертвецов превратились и ленинградские трамваи. Парадоксально-трагический вид обрели ленинградские афишные тумбы, которые Ольга видела каждый раз, выходя на Невский. Перед самой войной на экранах города должна была появиться музыкальная комедия «Антон Иванович сердится» с молодыми Кадочниковым и Целиковской в главных ролях. Весь Ленинград был увешан афишами, знакомящими с новым фильмом. Снять их так и не успели… И старый Антон Иванович с этих афиш продолжал сердиться и мрачнеть, глядя на выстуженные улицы и трупы, лежащие у фонарных столбов…
Окна, особенно в центре города, были заклеены бумажными крестами. В одном из домов на Фонтанке Ольга заметила на окне вырезанных из бумаги пальму и смешных обезьянок. При всем трагизме блокадных дней эти бумажные зверюшки радовали глаз. А вот живым ленинградским меньшим братьям приходилось много хуже. Во время бомбардировки в начале сентября 1941-го многие помещения Ленинградского зоопарка были разрушены. Погибла слониха Бетти, жившая там 30 лет. К весне 1942-го в живых осталось менее четверти всех ленинградских зверей. Но уже летом работа закрытого для обозрения зоопарка возобновилась. За два месяца его посетили 6 тысяч человек. Рассказывали, как в первые дни бомбежек осенью 1941-го бегемот нырял в бассейн и сидел там безвылазно до тех пор пока не раздавался сигнал отбоя воздушной тревоги. А на какие ухищрения шли сотрудники зоопарка, чтобы хоть как-то накормить его голодающих обитателей! Оказалось что для поддержания их жизненных сил вполне годен и растительный фарш из отрубей, корнеплодов и жмыха – нужно лишь было придать ему чуть-чуть мясного запаха. Вот только тигры отказывались есть вегетарианскую пищу. И тогда решили зашивать ее в пустую шкурку какого-нибудь зверька. Хищник набрасывался на эту бутафорскую добычу и – съедал ее с явным удовлетворением…
Блокадными веснами все возможные участки земли в городе возделывались и засаживались овощами. Капуста и картошка, морковь и свекла росли и в Летнем саду, и сквере перед Исаакиевским собором, и во всех других парках Ленинградцы распахали под огороды даже боковые откосы Обводного канала.
Страдания и мужество уравняли всех ленинградцев. Даже такие убежденные коммунисты и безбожники, как Берггольц, стали много терпимее относиться к Церкви. В годы блокады в храмах города молились о победе. Богослужения проходили почти всегда в переполненных церквях. Литургию вопреки церковным канонам в блокадном городе служили на ржаной просфоре, а вместо вина использовали свекольный сок. В 1942 году был снят запрет с крестных ходов вне храмов на Пасху. А осенью 1943-го 12 священнослужителей города впервые со времени революции были награждены правительственными наградами – медалями «За оборону Ленинграда».
Самыми большими праздниками для жителей города пережившего блокаду, долгие годы были дни прорыва и окончательного ее снятия. Все они – и живые, и мертвые – навсегда остались ленинградцами…
Город начал возрождаться еще до конца Великой Отечественной. Уже в марте 1944-го городские власти составили план восстановления Ленинграда. Работа предстояла огромная. Свыше 3 тысяч жилых домов лежали в руинах, более 7 тысяч оказались полуразрушенными. Осколками бомб и снарядов были повреждены фасады Кунсткамеры и Зимнего дворца. Казанского собора и Адмиралтейства. По ходу работ у ленинградских архитекторов родилась идея разуплотнения застройки исторического центра за счет разборки руин малоценных зданий. Так были, например, расчищены Невский и Суворовский проспекты. В районе Манежной площади снесли поврежденные бомбежкой мелкие строения и увеличили Кленовую аллею, с которой по замыслу зодчего К.И. Росси должен был открываться вид на Инженерный замок. Достаточно быстро было отремонтировано сильно пострадавшее от бомбежек здание Кировского (Мариинского) театра оперы и балета – в сентябре 1944-го постановкой оперы «Иван Сусанин» он возобновил свою работу. Летом 1945-го на Аничковом мосту вновь появились скульптурные группы Клодта.
Население города стремительно росло. В 1944-м в Ленинграде было чуть более полумиллиона жителей, а в 1946-м – уже 1 миллион 240 тысяч. Люди возвращались в родной город из эвакуации, с фронта – и чаще всего к разбитому очагу. Проблемой стал обыкновенный ремонт квартир.
В начале 1945 года в городе удалось открыть 23 магазина, где по специальным документам районных органов власти можно было купить обои, краску, мел. Вообще жилищная проблема была самой острой в послевоенном Ленинграде. Нередко люди возвращались из эвакуации и находили в оставленных ими квартирах новых жильцов, вселенных туда после бомбежек. Социальная ситуация становилась взрывоопасной. Некоторым удавалось добиться выселения новых хозяев, но гораздо чаще все оставалось по-прежнему. Блокадное равенство кончилось…
Стол к обеду и ужину накрывался белой накрахмаленной скатертью, на которую ставился кузнецовский фарфор. Это мало напоминало аскетический быт начала 1930-х. Теперь Ольга Федоровна с нескрываемым удовольствием пользовалась услугами открывшегося на Невском в 1945 году Ленинградского Дома моделей. Там можно было заказать вещи, сшитые по индивидуальным образцам. Радовали ее и новые модные духи «Белая сирень», созданные в Ленинграде… Это была пора «торжественной зрелости» и «жестокого расцвета» Ольги Берггольц – усталой героини, победительницы, заслужившей и славу, и награду. Так же во многом чувствовали себя тогда едва ли не все ленинградцы, окрыленные победой. Но жизнь в послевоенном городе оказалась далеко не простой.
Да, карточки были отменены и спрос на хлеб в Ленинграде удовлетворялся полностью. Но не хватало круп и молока, в дефиците были овощи и фрукты. Приличную одежду и обувь можно было найти только на «барахолках». Заметно вырос уровень преступности. Не оправдались и надежды на идеологические послабления, на столь ожидаемую свободу духа. Разгром в 1946 году журналов «Звезда» и «Ленинград» явился весомым тому подтверждением… Он ударил по тем, кто был истинным петербуржцем, но с гордостью носил и новое имя ленинградца, – по Анне Ахматовой и Михаилу Зощенко. Ольга Берггольц была названа в ряду писателей, которые «отходят от партийной линии в литературе».
Разгром ленинградских литераторов был началом расправы с самим понятием «ленинградец», выстраданным целым поколением. Печально известное «ленинградское дело» прошлось своим катком не только по городской верхушке – Кузнецову, Попкову, Вознесенскому, не пощадило оно и многих, вовсе не причастных к политическим перипетиям людей. Репрессии стали настигать ленинградцев и за пределами города. Феномен понятия «ленинградец», ставшего после войны символом не только мужества и стойкости, но и культуры, сдержанности и достоинства, был едва ли не опасным. Лишним подтверждением того стало уничтожение в 1949 году Музея Героической обороны Ленинграда, открытого еще 1944-м в здании Соляного городка. Для Ольги это был страшный удар. Она, как и многие блокадники, жила в ожидании ареста – среди экспонатов разгромленного музея были ее фотографии и рукописи стихов…
А Ленинград тем временем продолжал возрождаться. В 1948-м был принят очередной Генеральный план развития города. В нем, помимо восстановления исторического центра, предусматривалось и строительство новых районов. Особое же внимание уделялось въезду в Ленинград со стороны Москвы. Здесь в районе проспекта Сталина, ныне Московского проспекта, развернулось грандиозное строительство, причем не только административных и культурных, но и жилых зданий. Все они входили в общий ансамбль южной окраины Ленинграда, который предполагалось создать в районе Средней рогатки. И если бы этот замысел был осуществлен, сегодня въезд в город выглядел бы, вероятно, значительно респектабельнее и помпезнее. В 1949 году к 70-летию Сталина в городе появилось сразу несколько фундаментальных изображений вождя – у Балтийского вокзала, в конце проспекта Обуховской обороны, на Поклонной горе, на Средней рогатке… Бронзовые изваяния задумывались как символы непоколебимости власти. Но жизнь их вопреки всем стараниям оказалась недолговечной. И теперь на месте одного из них, на въезде в Петербург из Москвы, стоит мемориал Жителям Блокадного Города – тем, кого устами блокадницы Ольги Берггольц «вместе называют – Ленинград».
Традиции: Особенности национального характера, или зачем немцы моют улицы с мылом
Поделиться книгой: