Помоги проекту - поделись книгой:
Сахар
С появлением во Франции полусухого шампанского связана легенда, повествующая о том, что мадам Клико распорядилась добавлять в вино побольше сахара якобы специально для русских гусаров. Сами же французы наиболее ценят брюты, экстра-брюты и ультра-брюты. Любители этого напитка знают: шампанское должно содержать как можно меньше сахара. Сладкое шампанское мало приемлемо не только потому, что сахар способен забить любой вкус, но и потому, что с его помощью, как правило, скрывают недостатки вина.
Brut zero, ultra brut, brut absolu, brut de brut, brut non dose, brut integral – это то шампанское, в которое при дегоржаже не добавляют экспедиционный ликер, оно содержит минимум сахара (около 2 г/л).
Extra Brut – самое сухое
Brut – очень сухое
Extra sec (extra dry) – сухое
Sec (dry) – полусухое
Demi-sec (semi-dry) – полусладкое (от 33 до 50 г/л сахара)
Наличие на этикетке слова «CUVEE» может обозначать особую партию шампанского. Так, cuvee prestige, или cuvee speciale, или cuvee de luxe – это действительно выдающееся шампанское, приготовленное из лучших вин и очень дорогое. Высочайший статус этого шампанского можно определить не только по этикетке, но и по оформлению бутылки и упаковки. Словосочетание «vin de cuvee» означает, что шампанское произведено из сусла первой выжимки.
На этикетке также могут быть указаны и такие понятия, как GRAND CRU и PREMIER CRU. Дело в том, что в Шампани действует особая классификация коммунальных виноградников. Наиболее ценный, выращенный в лучших коммунах, виноград определяют как grand cru (гран крю), а виноград, собранный с виноградников коммун, следующих вторыми по качеству за самыми лучшими, относят к категории premier cru (премьер крю), виноград же остальных коммун относится к категории «простых» AOC.
Состав
Часто этикетка характеризует состав кюве по сортам винограда, из которого изготовлено шампанское.
Blanc de Blancs – шампанское, произведенное из белого винограда Шардоне.
Blanc de Noirs – шампанское, произведенное из черных сортов винограда Пино Нуар и Пино Менье либо только из Пино Нуар.
Brut millesime – брют, произведенный из вин одного года (при этом год указывают на этикетке).
Brut sans millesime – немиллезимный брют небольшой выдержки, шампанское для массового потребителя. С продажи этого распространенного вина шампанские Дома получают самые высокие прибыли. На этикетке такого брюта не указывают год урожая, их не включают в винные рейтинги, но качество именно этих вин говорит об уровне производителя.
Champagne Rose – розовое шампанское, полученное из белого шампанского с добавлением небольшого количества местного красного тихого вина Coteaux Champenois (Кото Шампенуа).
Производитель
Внизу этикетки или сбоку по вертикали мелким шрифтом указываются статус производителя (буквенная аббревиатура) и его регистрационный номер.
RM (recoltant-manipulant) – мелкий производитель, выпускающий шампанское только из своего винограда.
NM (negociant-manipulant) – фирма, производящая шампанское из собственного или из купленного винограда или же из виноградного сусла.
RC (recoltant-cooperateur) – член кооператива, объединяющего владельцев виноградников, который производит свое шампанское отдельно и продает под своей этикеткой.
CM (cooperative de manipulation) – кооператив, производящий вино из винограда, собранного всеми членами кооператива, и продающий шампанское под собственной маркой.
SR (societe de recoltants) – объединение независимых виноградарей, производящее шампанское из винограда, собранного его членами. Зачастую в такое объединение входят близкие родственники.
ND (negociant-distributeur) – торговая фирма или торговое общество, которое покупает готовое шампанское в бутылках и продает его под своей этикеткой.
MA (marque auxiliaire) – марка, принадлежащая не производителю шампанского, а его клиенту (как физическому лицу, так и предприятию), заказавшему вино под собственной этикеткой.
Шампанское окружает немало красивых легенд. Одна из них, связанная с Россией, очень забавляет французов…
Вдохновленные победой над Наполеоном, русские войска, войдя в 1815 году в Реймс, отыскали погреба Дома «Вдова Клико», полные шампанского. У храбрых вояк был повод откупорить не одну бутылку, и встревоженные горожане обратились к самой мадам Клико с вопросом, что делать с необузданными русскими, она невозмутимо ответила: «Пусть пьют, а платить будет вся Россия». Дальновидная женщина не без основания понадеялась на то, что после этого русские станут ее постоянными клиентами. Вероятнее всего, воины не упустили возможности продегустировать знаменитое шампанское, но это вовсе не означало, что они никогда не пробовали этого напитка на родине.
Впервые шампанское появилось в России во времена Петра I. Уже тогда напиток французских королей имел в Санкт-Петербурге репутацию самого дорогого и престижного вина. В портовом тарифе 1724 года среди вин, подлежащих наибольшей пошлине, было и шампанское. Как и прочие дорогие вина, шампанское облагалось пошлиной в размере 5 рублей с оксофта (с 240 бутылок), тогда как с других вин брали от 1 до 4 рублей. К 1782 году пошлина увеличилась до 144 рублей за оксофт. К концу XVIII века шампанское стало мерилом роскоши. Екатерина II указом 1793 года пыталась запретить ввоз в Россию предметов роскоши, и в том числе французских вин, под угрозой были и поставки шампанского. Но взошедший вскоре на трон Павел I ослабил запреты и шампанское по-прежнему привозили в Россию. На время участия в войне с наполеоновской Францией ввоз шампанского в Россию был официально прекращен, однако спустя несколько лет после войны был возобновлен, а к 40-м годам XIX века заметно увеличился. Пошлина же на его ввоз еще больше возросла. В результате на рынок пробилось «русское шампанское», которое долгое время маскировали под истинное, разливая во французские бутылки и наклеивая французские этикетки.
Родоначальником «русского шампанского» считается князь Л.С. Голицын, основавший производство игристого вина классическим бутылочным способом в своем крымском имении «Новый Свет» в 1878—1899 годах. Когда шампанское «Новый Свет» урожая 1899 года получило на выставке в Париже Гран-при, его зауважали на родине. С именем Голицына связано и мировое признание русских игристых вин. В основу их производства был положен именно тот способ, который практиковали старейшие французские фирмы, но «русское шампанское» обладало своим неповторимым колоритом.
После революции шампанское виноделие в Абрау-Дюрсо возглавил профессор А.М. Фролов-Багреев, ставший создателем советской «шампанской» школы. Он самостоятельно разработал рецептуру купажей шампанского и изобрел новую технологию шампанизации в аппаратах повышенного давления. После внедрения резервуарного метода у советских виноделов появилась идея шампанизации вина в непрерывном потоке. Метод непрерывной шампанизации, широко используемый отечественными заводами с середины 50-х годов, ушел еще дальше от классической технологии, нежели резервуарный. По сути, этот способ «ускоренного» приготовления игристого напитка никак нельзя назвать шампанским, не говоря уж о том, что для укупорки бутылок чаще всего используются пластмассовые пробки, что несовместимо с качеством самого шампанского. Однако на протяжении многих лет игристые вина, произведенные таким способом, у нас упорно именуют «шампанским». Французы давно уже добиваются запрета на использование названия «шампанское» для обозначения российской внутренней продукции. И возможно, в связи с принятием Госдумой закона «О товарных знаках, знаках обслуживания и наименования мест происхождения товара» ситуация изменится и этикетки с надписью «Советское шампанское» останутся разве что в собраниях коллекционеров.
Однако и в России, и на территории бывшего Советского Союза, и в других странах есть замечательные образцы игристых вин, изготовленных по классической шампанской технологии. Всегда ценились игристые «Новый Свет» и «Абрау-Дюрсо», очень хороши и молдавское «Крикова», и испанское Cava, калифорнийские и итальянское брюты, а также итальянские мускатные Asti и Moscato Spumante.
Мария Воробьева
Избранное: Виктор Шкловский
Виктор Борисович Шкловский прожил долгую жизнь. Сей бренный мир он покинул 6 декабря 1984-го. Ему шел 92-й год…
И все, что за эти годы пережила Россия, вместе с ней пережил и он. Во время первой мировой дослужился до унтер-офицера, был награжден орденом Св. Георгия. В 1918-м, будучи связанным с правыми эсерами, участвовал в антибольшевистском заговоре. Чтобы избежать ареста, по льду Финского залива покинул родные пределы, но жить вне России не мог, а потому вернулся. Вернулся, чтобы заниматься тем, для чего и был рожден. Смыслом его жизни была литература и все то, что с ней так или иначе связано…
В книгу Шкловского «Еще ничего не кончилось…», выпущенную в свет издательством «Вагриус», вошли такие его произведения, как «Сентиментальное путешествие», «Zoo, или Письма не о любви, или Третья Элоиза», а также «Третья фабрика», отрывки из которой предлагаются вниманию читателей. Это – летопись страны, и это – летопись его жизни.
Прозу Шкловского именуют «телеграфной», не согласиться с этим трудно. Но есть в ней и потрясающая музыка слова, коим он владел в совершенстве.
Детство Человека, который потом писал коротко
Через ночь, в которой бредил, как всегда, искал врага в комнате, плакал. Началось утро.
У меня была серая кофточка (не люблю этого слова) с резинкой снизу. Шапка летом на резинке. Резинку я грыз. Чулки были тоже на резинках, красных.
В семье у нас не было велосипедов, собак. Раз держали поздно выведенных цыплят у печки. Они страдали рахитом, а я их лечил резаной бумагой.
Был у меня еще, но много времени спустя, щур в деревянной клетке. Щур пел свою песнь в шесть часов утра, а я просыпался в восемь. Потом его съела крыса.
Я уже старый. Когда я был мальчиком, то еще попадали под конку. Конка была одноконная и двухконная.
При мне провели электричество. Оно еще ходило на четвереньках и горело желтым светом. При мне появился телефон.
При мне начали бить студентов. Рабочие же жили так далеко, что у нас, на Надеждинской, о них почти не слыхали. К ним ездили конкой.
Я помню Англо-бурскую войну и гектографированную картинку: бур шлепает англичанина. Приезд французов в Петербург. Начало двадцатого века. Ледоходы на Неве.
Дед мой был садовником в Смольном. Седой крупный немец. В комнате его была синяя стеклянная сахарница и вещи, покрытые темным ситцем. За домом его гнулась Нева, а на ней было что-то цветное и маленькое.
Не могу вспомнить что.
Я не любил, чтобы мне застегивали и расстегивали пуговицы.
Читать меня учили по кубикам, без картинок. Дерево лезло из кубиков по углам. Помню букву «А» на кубике. И сейчас бы узнал ее. Помню вкус зеленого железного ведерка на зубах. Вообще вкус игрушек. Разочарованья.
Гуляли мы в маленьком сквере у церкви Козьмы и Демьяна. Называли: «Козьма и обезьяна». За стеной плаца был амбар. Там жили обезьяны, по-нашему… Амбар имел трубу. Взрослые сердились.
Мы были дики и необразованны. Взрослые не достигали нас. Они не достигают вообще. Помню стихи:
Была еще корь. Одним давали кисель молочный, другим – черничный. Болели четверо детей враз.
Бассейная улица стояла еще деревянной. В то время еще радовались в городе, когда рубили сады. Мы были настоящие горожане.
Была еще «Нива» в красных с золотом переплетах. В ней картинки: состязание на дрезинах. Велосипед был уже изобретен, и им гордились так, как мы сейчас принципом относительности.
На краю города, за Невой, на которой дуло, был Васильевский остров, на котором жил в коричневом доме, езды до него полтора часа, дядя Анатолий. У него был телефон и подавали на Пасху золоченые, но невкусные яйца и синий изюм.
А на столе его невысокой жены – тройное зеркало и розовая свинья копилкой. Она стояла для меня на краю света.
ДаЧа
Квартира наша медленно меблировалась, родители богатели. Купили тяжелые серебряные ложки. Горку со стеклами. Бронзовые канделябры и обили мебель красным плюшем. В это время все покупали дачи.
Папа купил дачу на берегу моря. Куплено было в долг. Земля шла песчаная и с болотом, росла осока, лежал песок, рос можжевельник. Можжевельник мы рубили сами, тупым топором. Папа думал, что можжевельник сыплют на похоронах. На похоронах сыплют елку.
У можжевельника синяя сухая кора, а тело крепкое, как кость. Из него хорошо делать рукоятки к инструментам.
Можжевельник и сосны шли полосами вдоль моря. Полосы эти отгородили поперек. Поставили ворота и набили жестянку. Синими и золотыми: «Дача ОТДЫХ».
И началась нужда.
Уменьшили количество лампочек в комнатах.
Перестали шить платья. Мама поседела в серебряный цвет. Она и сейчас такая.
Мы возились с дачей. Папа закладывал шубу, работал. Мы сажали сосны на песке вдоль забора. Они сейчас втрое выше меня. Так шли годы.
Мама ездила всех уговаривать подождать с долгом. Мебель продавали с аукциона. Слез было очень много.
Рос последним ребенком в семье, доспевая, как не вовремя посеянный хлеб. Жили за городом, у себя на даче. Огромные окна, за окнами снег и снег на льду до Кронштадта. Лед на море лежит неровно, как разломанный в ремонт асфальт.
ГимназиЯ разных видов
Холодный Питер в сером утре. Гимназия.
Учился я плохо, в плохих школах. Сперва меня хотели отдать в хорошую, в Третье реальное. Я там держал экзамен.
За стеклянными дверьми – молчаливые классы. Реалисты на местах, как их пальто на вешалке. Пустые коридоры, пустые лестницы, приемная с кафельным полом в крупную клетку.
По паркету проходит маленький старичок в вицмундире – директор реального Рихтер.
Срок в этой школе был семилетний.
Меня не пустили дальше кафельного пола, потому что я писал с ошибками.
Поступил в одно частное реальное – Богинского. Здесь видел сверху поросший травою пустырь на Знаменской площади и заколоченную уборную.
Теперь там памятник Александра.
Отсюда взяли потому, что было очень дорого.
Меня исключали из гимназии в гимназию. В результате серое пальто пришлось перекрасить в черное и пришить к нему кошачий воротник.
Так была сделана шинель.
Стал готовиться на экстернат. Много читал, не курил. Волосы были уже редкие, в кудрях.
Судорожные усилия родителей моих спасти дачу не помогли. Люди они были неумелые. Пришел срок закладной – дачу продали.
Дела наши стали поправляться. Мы опять купили канделябры и серебро, полегче прежних.
Я провалился на экзаменах экстерном за кадетский корпус.
Меня решили определить в гимназию. Для получения прав в гимназии нужно было пробыть не менее трех лет.
Гимназия, в которую я поступил, была с полными правами и самая плохая. Ее наполняли выгнанные из других школ. Держал ее доктор Ш., человек из Архангельска, невзрачный блондин, почти без глаз и лица, в черном измятом и испухленном сюртуке…
…Он был учеником Павлова, очень талантливым.
Плыву дальше, бью воду лапами, может быть, из нее выйдут густые, сбитые сливки.
Доктор жил рядом с человеком гениальным. Гимназию он затеял для заработка. Ученики у него были самые плохие. А сам он ходил среди нас смесью из науки и недобросовестности. И смотрел на нас невнимательно, как лавочник, торгующий браком, и проницательно, как физиолог.
Это был очень русский человек.
Николай Петрович имел свои педагогические теории.
– До пяти лет, – говорил он, – ребенка ничему не учат, но он узнает больше, чем потом за всю жизнь.
Вообще же плохая школа – хорошая школа. Если ученики ломают оловянные чернильницы, им надо дать стеклянные, так как те не столь весело ломать.
Николаю Петровичу в общем было все равно – немного лучше или немного хуже. Он ходил по гимназии, сердился и лез в писсуары руками, чтобы достать оттуда окурки.
Он скучал, как капельдинер во время спектакля или зритель во время антракта.
Поделиться книгой: