Помоги проекту - поделись книгой:
Земля людей: Франция
Я хочу жить и умереть в моем любезном отечестве; но после России нет для меня земли приятнее Франции, глее иностранец часто забывает, что он не среди своих. (Н.Карамзин. Письма русского путешественника)
Некогда Галлию — страну кельтского племени галлов — завоевали римляне, принесшие свой язык — латынь, а потом романизированную Галлию захватили германцы-франки. Из сплава этих и многих других народов появились французы и их страна Франция. Название ее — от франков, от латыни — французский язык, а галлами поэтически называют французов и в наши дни. Долгое время Франция служила эталоном цивилизации для всей Европы, элегантности ее двора подражали все королевские дворы, а французский язык служил международным.
Наверное, от этого мы с детства осведомлены о Франции гораздо больше, чем о других странах. И французская кухня оказала влияние на то, что мы — и вся Европа — едим.
Вот только француз употребит выражение «французстя кухня» разве что за границей или в разговоре с иностранцем. У себя дома он знает, что есть кухня провансальская и нормандская, пиренейская и эльзасская, что каждая провинция, а то и деревня гордится своим сыром и своим вином. Ибо, по словам историка Фернана Броделя, «Франция до абсурда разнообразна». Туманная Нормандия, жаркий Прованс, заснеженные Пиренеи. И восхитительная природой и памятниками старины долина Луары.
Но при этом Франция — страна предельно централизованная: никто не сможет достичь успехов в политике, в литературе, в искусстве в другом месте страны, кроме ее столицы Парижа. Говорят, к примеру, министр просвещения Франции может точно сказать вам, какое сочинение пишут в настоящий момент во всех пятых классах страны, Так что Франция — разнообразна (не будем употреблять слова «до абсурда», ибо мы в отличие от историка Броделя — не французы), но абсолютно едина и организована.
Франция — едина, но не во всех частях ее говорят по-французски: в Эльзасе — также и по-немецки, в Бретани — по-бретонски, на Корсике — на местном диалекте итальянского языка. А у испанской границы в обширной области в ходу язык басков, вообще ни на какой другой непохожий. «Наши предки галлы были высокими людьми с русыми волосами и серыми глазами» — учили издавна во французских школах, но теперь во Франции живет множество людей, чьи предки в Алжире, Марокко, тропической Африке скорее всего никогда галлами не были. Официальное название страны — Французская Республика. Во главе ее стоит президент, наделенный весьма широкими полномочиями.
Площадь страны 551,6 тысячи квадратных километров, население — около 58 миллионов человек. Денежная единица — франк, и состоит он из ста сантимов.
Столица — Париж, о чем мы обязаны написать, хотя могли бы этого и не делать, ибо это — без сомнения — знают все.
Земля людей: Полчаса до счастья
Парижане говорят: «Если увидишь снег на Рождество в Париже, весь год будешь счастливым». Но это такая же редкость, как разглядеть море с Эйфелевой башни. Обычно в рождественский месяц, который начинается с конца ноября, идет дождь.
Так было и в мой первый декабрь в Париже.
Я все откладывала поход за сувенирами для моих французских друзей на последний день, наивно полагая, что заветные покупки в канун праздника обязательно превратятся для меня почти в «кадо» — подарок. Но не тут-то было. Практичные французы все предусмотрели.
Хорошо еще, что я остановилась в доме, где консьержкой была мадам Моник. К сожалению, во Франции постепенно исчезает эта добрая профессия консьержек, которые всегда жили в квартирах первого этажа. Они убирают дом, принимают почту и досконально знают личную жизнь каждого жильца. Суетливая, но добрая консьержка — живая душа такого дома
— Вы что же, еще не делали покупки? — удивленно спросила меня мадам Моник в канун Рождества.
— Нет, я думай, будут большие распродажи...
— Что вы, наоборот! Езжайте скорей на бульвар Османн, только там еще можно что-то купить.
И вот я почти бегу по Енисейским Полям, превращенным в улицу из зимней сказки. Огромные елки запорошены искрящимся ватным снегом, очень похожим на настоящий. Радужные гирлянды увили деревья, которые до этого выглядели стыдливо обнаженными. Погода плюсовая, но на улице сыро. «Лучше всего добраться до бульвара Османн на метро», — решаю я. И заодно вдохнуть первый аромат Рождества — залах жареных каштанов.
Всего несколько остановок, вот и улица, где меня встречает длинный ряд предприимчивых торговцев. Рядом с вентиляционными решетками метро они поставили большие железные мангалы. И сами не мерзнут, да и немного углей, на которых жарят каштаны, дольше удерживают тепло. Торговля идет бойко, даже очередь выросла. Хоть я и не очень привыкла к вкусу сладковато-мучнистых плодов, все равно покупаю. Традиция!
В переулке, ведущем к бульвару Османн. я увидела пожилую француженку, пребывающую в каком-то замешательстве. Краем глаза она косила вдоль улицы. Я невольно проследила за ее взглядом — и все стало ясно. Посреди дороги сидело ее крохотное создание с огромным красным бантом в позе кенгурушки, а за ней выстроились пять машин. Никто не гудел, не кричал, все ждали. Наконец, радостная собачонка сделала свои дела и вернулась к хозяйке. Машины тронулись...
Я тоже поспешила дальше, в очередной раз удивляясь причудам французов. Их «туту» и «мату» — ласковые прозвища собак и кошек — полноправные члены семьи. Под Парижем даже существует собачье кладбище, где за две тысячи франков — деньги немалые, можно приобрести, помимо всего, и плиту с традиционной надписью: «Разочарован в людях, но в моей собаке — никогда».
Сегодня я тоже была разочарована. Где распродажи, где подарки от Папы Ноэля — близнеца нашего Деда Мороза? И вдруг на ярко-желтом фанерном щите, закрывающем витрину магазина, аршинными буквами чья-то добрая душа написала: «Гигантская рождественская распродажа! Безумные, безумные скидки — 20, 30 и 50%! Только три дня!»
Казалось, все вокруг услышат, как колотится от радости мое сердце. Немного успокоившись, прочитала чуть ниже, что распродажа кончилась две недели назад. Рядом с огромным магазином висело скромное, но трогательное объявление: «Королевская распродажа». Почему-то живо представился Людовик XIV за прилавком, застенчиво предлагающий по сходной цене свой подержанный парик. Входить не стала, а еще быстрее зашагала к заветному бульвару.
Многочисленные кафе были заполнены людьми. Любимое развлечение парижан — сидеть в кафе за рюмкой вина или чашкой кофе. Ни кино, ни телевидение не в состоянии заменить французу неповторимое ощущение праздника, рождаемое пребыванием в шумной и радостной толпе. Только здесь можно уйти не в себя, а от себя, от своих повседневных забот, и целиком отдаться веселью.
Перед самым бульваром Османн находится дорогой парфюмерный магазин «Ив Роше». Сегодня прямо на улице выставили огромный флакон с новой маркой духов. Подходите и бесплатно наслаждайтесь. Около этого «сооружения» я заметила двух седовласых японок. Они вели себя довольно странно. Поочередно одна пыталась заслонить другую. Но они были слишком миниатюрные, флакон же стоял на большом постаменте, и их маленькая хитрость — побольше надушиться, чтобы прилететь в Японию с ароматом самых изысканных духов, выглядела еще одной приятной рождественской забавой.
Вот и долгожданный «сувенирный» бульвар Османн. По обе стороны стояли небольшие, похожие на пряничные, деревянные домики. Из каждого доносилась национальная музыка — это торговцы из разных стран прилетели в Париж перед Рождеством. Суматошные толпы штурмовали домики. Как тут не вспомнить Салтыкова-Щедрина, который более ста лет назад воскликнул, побывав здесь: «На каждом шагу в Париже встречается масса вещей, потребности в которых вы до сих пор не подозревали, но которые обязательно купите».
Я искала «домик» с традиционно французскими сувенирами, желая избавить моих друзей от матрешек и самоваров, которые им надарили русские гости на несколько поколений вперед.
Трехцветный французский флаг, красные банты на елках, золотые и серебряные колокольчики, бутылки с французскими винами — вот она, заветная «лавка чудес». При свете рождественских фонариков все казалось таким привлекательным, но, приглядевшись, я немного растерялась. Вазы из размалеванного гипса под севрский фарфор, псевдобронзовые каминные часы под рококо, грустные амурчики с поблекшей позолотой... Как ни странно, весь этот французский «антик» покупали сами французы. Увидев откровенное недоумение на моем лице, продавщица, как бы оправдываясь, сказала:
— Конечно, это не совсем старинные часы, не те, что висели над камином у моей бабушки, но так похожи...
В рождественскую ночь можно порадовать себя и таким невинным обманом, милой иллюзией, если нет денег на подлинные шедевры, напоминающие о величии своей истории и культуры...
Я бродила от одной разнаряженной лавки к другой, не решаясь сделать выбор. В одной сидел седовласый француз и продавал сувенирные книжечки из фарфора. Миниатюрные и трогательные, они привлекали взгляд своей невычурной красотой и мастерством. Непроизвольно я достала из сумки свою книгу о приключениях русского путешественника и протянула ее художнику, извинившись:
— К сожалению, она на русском языке...
— Ничего, ничего, — радостно воскликнул он. — Вы же тоже творили. Вот возьмите и от меня сувенир.
И в моей ладони оказалась крохотная бордовая книжечка, на которой было написано: «Наслаждайтесь Парижем!»
Неподалеку мексиканский ансамбль исполнял зажигательную румбу. Все вокруг было веселым — воздух, магазины, рестораны, даже улицы и площади. Немного кружилась голова. Я решила зайти в небольшое бистро, разукрашенное рождественскими веночками и золотистыми шарами.
В основном все заказывали грог, напиток горячительный и веселящий.
Рядом со мной сидел мужчина и поспешно ел, практически не поднимая глаз. Еще бы — наедаться перед обильным рождественским ужином! И тут я вспомнила не о легкой французской кухне, каковой она многим представляется, а об откровениях французских писателей, поведавших нам о великане-обжоре Гаргантюа и мушкетерах, обладавших отменным аппетитом. Помнится, Бальзак предлагал «заключить дипломатическое соглашение, в силу которого французский язык был бы языком кухни». Не успела я до конца вспомнить всех французских гурманов, как услышала негромкий голос:
— Вы, наверное, осуждаете меня. Не подумайте, что я плохой католик или редкий обжора. Я прихожанин собора Парижской Богоматери. Сегодня пою в хоре. Вы же знаете, мы поем всю ночь. Если я не поем, то могу упасть в обморок. А месса будет прекрасная. Приходите обязательно!
Мы попрощались, и я вновь отправилась на поиски подарков. Французы и туристы скупали все подряд. Природная бережливость французов, живущих по законам «экономь сантимы, франки придут сами», «одалживают только богатым» или «тот, кто платит по своим долгам, обогащается», в канун Рождества превращается в несвойственную им расточительность.
Свернув в переулок, я стала свидетельницей настоящей драмы. У дверей почты, которая недавно закрылась, стоял мальчуган лет шести и тихо плакал. Сквозь негромкие всхлипы мне удалось разобрать лишь одно слово: «письмо». Вскоре кто-то из работников почты все-таки обратил на него внимание. Дверь открылась, и служительница спросила:
— Ну, что у тебя за беда?
— Я, я, — всхлипывал малыш, — забыл послать письмо Папе Ноэлю. Значит, не будет у меня в башмачке угром подарка.
— Давай скорей твое письмо. Может, успеем.
— Правда? Это правда? Папа Ноэль успеет?
В канун Рождества все французские почты работают на пределе. Сотни писем приходят от детей. И на них непременно отвечают добросовестные служащие почты. Ведь на ночь малыши обязательно выставят вязаные или сделанные из картона красные башмачки под елку, чтобы «Пер Ноэль» положил им заветный подарок за хорошее поведение.
Недалеко от почты кружилась, как заводная юла, шумная карусель.
— Давай покатаемся! — предложила я мальчугану.
Как и подобает галантному французу, он сдержанно согласился, но через минуту не удержался и побежал вперед, к карусели...
Я шла по улицам Парижа, и глаза неотрывно следили за витринами, среди которых не было и двух одинаковых. Вот из обыкновенных мельхиоровых ложек владелец магазина ухитрился создать серебряное солнце. А по соседству из женских шляпок был устроен такой прелестный пейзаж, что даже если вы совсем недавно купили шляпу, все равно закрадывалась мысль: а не купить ли новую? В одной из витрин кукольные циркачи показывали головокружительные трюки, рядом — в зимнем лесу дружно веселились зайцы и лисы. Как не остановиться перед водопадом, льющимся из гигантской бутылки шампанского, которое пузырится, бурлит и будто зазывает — подставляйте бокалы!
Постепенно огни и краски города становились все ярче на фоне надвигающейся ночи. Не переставая мигали огромные пластиковые снежинки, превращая все вокруг в фантастический разноцветный мир.
Внезапно я осознала, что вокруг не слышно французской речи. Слышалась русская, японская, испанская... Парижане поспешили домой, чтобы накрыть рождественский стол. А туристы продолжали ходить большими толпами и делать покупки, шумно обсуждая увиденное под звуки не менее шумного любительского духового оркестра. Я спохватилась: надо идти в гости, а я все еще в водовороте рождественской суеты.
Второпях умудрилась скупить чуть не половину кондитерского магазина, приобрела шелковый галстук, на котором впоследствии прочитала, что он сделан в Италии. Для своей подруги выбрала изящную косынку, без которой ни одна француженка ни за что не выйдет на улицу.
И вот к девяти часам вечера приехала к своим французским друзьям. Они жили в Латинском квартале, в квартире с камином и уютной мансардой. После обмена подарками — кстати, я получила почти такую же косынку — мы сели за праздничный стол. Через окно мансарды с наклонной стеной можно было любоваться морем черепичных крыш, над которыми, подобно утесам, возвышались стояки труб, сплющенные с боков и увенчанные неровным частоколом глиняных горшков без дна — дымоходами. Все это напоминало декорацию к какому-то старинному французскому водевилю.
Вдалеке рассекала ночную мглу самая величественная французская «елка», будто сотканная из миллионов огней или рождественских звезд — Эйфелева башня. Она освещала золотых коней на мосту Александра III, помпезное здание Адмиралтейства и влюбленных, гуляющих по берегам Сены.
Только сейчас я по-настоящему ощутила, что это Рождество в Париже.
Искрящееся шампанское «Клико» стояло в центре стола, подчеркивая значимость торжества. Традиционные устрицы лежали в огромном блюде как в гигантской ракушке. Паштет из гусиной печенки моя знакомая приготовила сама. Он просто таял во рту. Затем последовала запеченная индейка, а в завершение торт в форме полена, и опять с шампанским. Конечно, были и сыры, и листья салата, креветки с майонезом и сыром.
— Бог мой, это же целое искусство! — не переставала повторять я после каждого блюда.
— Ничего удивительного, — с улыбкой отвечал муж подруги. — Ты же знаешь, что нашей второй Библией является книга Сайяна, описавшего тысячу блюд всех провинций и городов Франции. Для наших «гурмэ» — это настольная книга.
Все дружно рассмеялись. Я уже знала, что слою «гурмэ» по-французски означает попросту обжора, а вовсе не «гурман», под которым мы понимаем тонкого ценителя еды.
Время двигалось к полуночи. Нас ждало еще одно рождественское чудо — торжественная месса в Нотр-Дам де Пари.
Когда мы вышли на улицу, пошел редкий, едва различимый, но снег...
Значит, до счастья — всего полчаса.
Елена Чекулаева | Фото автора
Земля людей: Потомки короля Градлона
К поездке в Бретань я готовилась долго. Как это всегда бывает, строила планы — кого надо повидать, к кому заехать в гости... И все это под скептические замечания родственников: «Ну конечно, так тебя там все и ждут с распростертыми объятиями!» Оказалось, именно так меня там и ждали.
Приятно, когда тебя ждут. Тем более, что на этот раз я собиралась путешествовать не одна, а с мужем, которого — как ни забавно это звучит — в Бретани тоже хорошо знали по моим рассказам. Для него в отличие от меня это была первая поездка во Францию, и мне было интересно сравнить его впечатления с моими. Многого из того, что обычно бросается в глаза вновь прибывшему, я уже просто не замечала. (Имя Анны Мурадовой, филолога, учившейся в Бретани, уже знакомо нашему читателю по очеркам о Бретани и бретонцах. См. «ВС» № 6/95, № 11/96 и № 3/97.)
Добраться из Парижа в Бретань (прямого самолета из Москвы до Бретани пока не существует), можно на скоростном поезде. Два часа — и вы попадаете на полуостров, о который бьются прохладные волны Атлантического океана, принося с собой ветер, туман, густые облака, на огромной скорости несущиеся по небу. Поэтому, с одной стороны, Бретань считается прекрасным курортом, одним из самых экологически чистых районов Франции, но, с другой стороны, не всякий решится провести здесь заветные, единственные в году три недели отпуска. Ведь погода здесь совершенно непредсказуемая. В июле, например, было всего три или четыре солнечных дня. Температура воздуха и, соответственно, воды редко поднималась выше пятнадцати градусов. Да еще дул ужасный ветер... Как вам такой отпуск?
А нам в августе с погодой, как ни удивительно, повезло. Дождь шел за все время два или три раза, стояла тридцатиградусная жара, и мы то и дело вспоминали, что сначала собирались брать отпуск именно в июле.
Первым делом я решила показать супругу бретонскую столицу.
— Вот это я понимаю — славный городок, — сказал Алексей, невольно сравнивая его с Парижем, где мы провели несколько дней.
Действительно, в отличие от Парижа в Ренне машин немного, зато много зелени, иностранцев мало, да и туристы бродят не в таких устрашающих количествах. Воздух чистый. На весь город — всего один завод — мусоросжигательный. И то не всегда от него пахнет...
Побродив по городу целое утро, мы, разумеется, проголодались.
— Ты обещала сводить меня в блинную, — напомнил Алексей.
Обещала. Да мне и самой захотелось снова поесть бретонских блинов. Только вот какую блинную выбрать? Август в Ренне — мертвый сезон: многие мелкие торговцы, хозяева лавок и ресторанчиков разъезжаются в отпуск. Почти все блинные, где я любила коротать вечера в компании сокурсниц и сокурсников, оказались закрыты. Куда бы податься? Да при этом не очутиться волей случая в заведении, где подают пресный, едва-едва желтый сидр вместо янтарного и кладут на блины тоненький сиротский кусок ветчины? И тут я вспомнила о блинной «Ар пиллиг». Она запомнилась мне не только приятной обстановкой и вкусными блинами, но и своим названием. Собственно, название как название: по-бретонски «пиллиг» — это особая сковородка без бортиков, на которой пекут блины. Но если бы хозяева блинной как следует знали родную бретонскую грамматику, они бы написали на вывеске «Ар биллиг», ведь в бретонском языке после артикля первый согласный, по определенным правилам, изменяется — это называют мутацией. Бывало, мы, студенты бретонского департамента (факультета) университета в Ренне, так и говорили: «А не пойти ли нам в «Блинную С Грамматической Ошибкой»?
Но эта ошибка — единственная, которую допустили хозяева блинной. Все остальное — просто великолепно. На стенах — сцены из кельтских легенд: тут и Король Артур и бретонские рыцари, и волшебные деревья... Сидр подают в глиняных кувшинчиках, а из кувшинчиков — уж будьте добры, сами наливайте в чашки. У стены — печка с изразцами, медная посуда под старину. Недаром эта блинная считается одной из лучших в Ренне.
Мы вдоволь наелись гречневых блинов, да так, что в желудке не осталось места для сладких пшеничных.
— Да-а, — довольно вздохнул Алексей. — Умеют бретонцы поесть.
— То ли еще будет впереди! — пообещала я.
И действительно, за время нашего пребывания в Бретани мы поели отличных блинов и у Марти, и у Коттенов, родственников моей подруги по университету — Валери. И после возвращения Алексей не раз вспоминал сытную бретонскую еду.
Особенно ему понравился сидр — в жару нет ничего лучше этого некрепкого душистого напитка.
— Хорошо бы научиться его делать, — мечтательно произнес Алексей. — А то у нас в саду вон сколько яблок...
Но оказалось, что изготовить сидр в наших дачных условиях не так-то просто. Во-первых, требуются довольно громоздкие машины, а во-вторых — бретонский климат. Яблоки для сидра собирают в сентябре-октябре (в зависимости от погоды) и складывают в саду большой кучей, что уже трудно представить на наших шести сотках, покрытых многочисленными грядками. Яблоки лежат аж до декабря, постепенно подмокают, подгнивают — доходят до нужной кондиции. Следующий этап — яблоки погружают в специальную машину, которая рубит подкисшие плоды на кусочки. Потом их кладут под пресс, накрывают соломой и выжимают сок, иногда добавляют в яблочную кашицу немного воды и выжимают еще раз. Сок разливают по бочкам или бутылкам, и через месяц сидр готов. Раньше такие «сидрогонные аппараты» приводили в движение сами фермеры, но прогресс облегчил их участь, и теперь подобные устройства работают на бензине или электричестве. Тонкие ценители говорят, что это немного вредит вкусу сидра.
Я впервые приехала в Бретань в качестве праздношатающейся туристки. До этого два года училась в местном университете, на летние каникулы уезжала домой и видела только будничную сторону жизни бретонцев. «Жалко, что ты не остаешься на лето, — говорили мне, — летом у нас обычно в каждом городе что ни день — то какой-нибудь праздник». Действительно, в июле-августе даже в самом незначительном городке обязательно затевается какое-нибудь костюмированное празднество. А в городе Динане в последние выходные августа устраивается грандиозное представление «Средневековье» — турниры, ярмарка и прочие увеселения. Делается это, разумеется, для того, чтобы привлечь туристов. Ведь Бретань уже давно перестала жить за счет сельского хозяйства — мелкие фермеры разоряются, средние едва сводят концы с концами. Вот и приходится бывшим крестьянам идти на все возможные ухищрения, чтобы привлечь туристов и доставить им максимум удовольствия за вполне разумную плату. В этом мы убедились, когда отправились в Нижнюю Бретань в гости к семейству Коттен.
В первый же день успели осмотреть город Кемпер, столицу Корнуайской области. Все улочки Кемпера были буквально запружены туристами. Увлекаемые потоком людей, одетых, как водится, в майки и шорты, мы вышли по узкой средневековой улочке на рыночную площадь.
Поделиться книгой: