Флорентийский волшебник

Эндре Мурани-Ковач

Флорентийский волшебник

Предисловие

Перед нами книга о юности великого итальянского художника эпохи Возрождения Леонардо да Винчи. Это не научное исследование, а художественное произведение, автор которого, венгерский писатель Эндре Мурани-Ковач (1908), ведет свое повествование но традиционным законам беллетризированной биографии. Так, наряду с подлинными фактами описываемого исторического периода – с 1466 по 1483 г., – являющимися как бы фоном для сюжетной канвы романа, автор довольно широко использует свое право на художественный домысел, не допуская, как правило, серьезных ошибок и анахронизмов.

Свою задачу как художника и исследователя Э. Мурани-Ковач видит главным образом в том, чтобы показать читателям в наиболее доступной форме одну из замечательнейших эпох в истории человечества – эпоху Возрождения, «которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености…»[1]

Одним из таких титанов и был Леонардо да Винчи – живописец и скульптор, инженер и архитектор, анатом и естествоиспытатель, певец и музыкант. Формированию этого многостороннего человека и посвящена книга Э. Мурани-Ковача. В ней автор знакомит читателя с прославленным городом искусств Флоренцией, с мастерской знаменитого Верроккио, у которого учился Леонардо и другие великие художники эпохи Возрождения. Именно здесь закладывались основы будущих творений Леонардо, именно отсюда, спасаясь от придворных интриг дома Медичей, флорентийскому волшебнику пришлось бежать в Милан.

Там, в Милане, начинается пора расцвета в творчестве Леонардо, приходит всеобщее признание, художник приступает к созданию одного из своих шедевров – картине «Мадонна в скалах» (1483 г.). На этом Э. Мурани-Ковач завершает свою книгу.

Писатель не случайно выбрал для своего повествования именно этот период из истории жизни Леонардо да Винчи, Эти семнадцать лет становления молодого таланта. И здесь следует сказать о воспитательном значении его книги, ибо в ней весьма убедительно показано, что подлинное искусство рождается в повседневном и неутомимом труде, что великое реалистическое искусство основано на глубоком знании жизни. Поэтому Леонардо да Винчи у венгерского писателя предстает прежде всего как труженик, как человек подвига и страстной убежденности. Такими же рисует писатель и других современников Леонардо – великих художников эпохи Возрождения.

Книга Э. Мурани-Ковача своеобразна по своей структуре. Она состоит из отдельных глав-новелл, которые при всей своей самостоятельности и завершенности все же объединены сквозным действием и подчинены общему замыслу. Думается, что такая структура вполне себя оправдывает, так как дает возможность автору, более или менее связанному определенными историческими рамками, раскрыть своего героя с разных сторон. И когда автору не хватает исторического материала, он смело идет на известный домысел. Однако природа домысла бывает разной. В одних случаях домысел не противоречит внутренней логике исторических фактов, в других нарушает ее. В книге Э. Мурани-Ковача большинство домыслов первого рода.

Приведем некоторые из них.

Современные данные не дают каких-либо оснований считать, что в мастерской А. Верроккио во Флоренции одновременно с Леонардо да Винчи учились такие художники, как Боттичелли, Перуджино, Лоренцо ди Креди и некоторые другие из названных автором книги.

Также весьма сомнительна вероятность встречи молодого Леонардо с умирающим Донателло. Однако и первый и второй случаи не противоречат известным в литературе историческим фактам и датам и поэтому вполне допустимы.

Хуже обстоит дело тогда, когда домысел несовместим с тем, что было в действительности. К счастью, книга Э. Мурани-Ковача почти лишена такого рода домыслов.

На одном, однако, следует остановиться.

Известно, например, что при всем различии в направлении творчества Боттичелли и Леонардо, последний называл создателя «Рождения Венеры» «наш Боттичелли», хотя и говорил о нем, как о художнике, который «писал отвратительные пейзажи».

Все это тем не менее не дает оснований приписывать Боттичелли возможность доноса и изображать отношения Леонардо и Боттичелли, как отношения смертельных врагов.

Книга Э. Мурани-Ковача «Флорентинский волшебник» впервые вышла в 1958 году и в том же году была удостоена премии, как лучшая книга года. В 1960 году она была переведена на словацкий язык и опубликована в Братиславе, а в 1961 году издана на немецком языке.

Перу Эндре Мурани-Ковача принадлежит и ряд других произведений. Прозаик и поэт, критик и переводчик, искусствовед и историк литературы, Э. Мурани-Ковач активно выступает во всех жанрах. В своем творчестве Э. Мурани-Ковач чаще всего обращается к теме французского революционного движения, с которым связан со времен Сопротивления в годы второй мировой войны. В 1948 году писатель опубликовал очерк «Революция в Париже, 1848 год", в 1952 году исторический роман о Парижской Коммуне „Сыновья баррикад“, в том же году вышло его исследование „Борьба Анатоля Франса против клерикальной реакции“. Кроме того он переводчик произведений французских писателей и составитель антологии „Стихи о Парижской коммуне“.

Роман о юности Леонардо да Винчи – «Флорентийский волшебник», – предлагаемый вниманию советских читателей, бесспорно сыграет свою положительную роль в той борьбе, которую ведет наша партия с буржуазной идеологией, утверждая принципы реалистического искусства.

Б. Шуплецов

Часть первая

БЕСПОКОЙНАЯ ЮНОСТЬ

Глава первая

Всадники

«Флоренция, 1466…» Перо выпало из рук склонившегося над письмом человека, когда неожиданно распахнулась дверь и в комнату ворвался бледный, запыхавшийся юноша. Джентиле. В глазах его был ужас, он с усилием произнес:

– Покушение провалилось… Альберто схвачен. Убили двоих людей Питти.

Рука седого мужчины, лежавшая на столе, дрогнула. Он отшвырнул гусиное перо, забрызгав чернилами бумагу. Пожалуй, это письмо никогда не будет дописано.

– А что с Подагриком? – спросил он, хотя чувствовал, что вопрос излишен, было ясно, что Пьеро Медичи уцелел.

– С Подагриком?! – взволнованно повторил Джентиле. – Уверяю тебя, он рано или поздно умоется собственной кровью. Как отец его в свое время. Ничего себе подагрик! Тиран! Недолго будет пить он людскую кровь.

– Она ему все равно впрок не пойдет, – сказал хозяин, поднимаясь из-за богато украшенного резьбой стола, – ничего ему не поможет.

– А нам что поможет? В частности, мне? Ах, дурья моя голова!

– Тебя видел кто-нибудь?

– Ист. Да я и не собираюсь попадаться им на глаза. Альберто все равно выдаст меня. И не только Альберто, а и остальные.

– Ничтожные твари! – с презрением воскликнул Андреа, глава дома Чести. Он выпрямился, оказавшись на целую голову выше своего племянника.

– Мы должны спасаться! – с мольбой произнес Джентиле, пропустив мимо ушей оскорбление, относившееся к его лучшему другу и, возможно, даже к нему самому. – Бежать! Спасаться!

– Это было бы открытым признанием своего бессилия, – покачал головой Чести и потянулся за шпагой, прислоненной к одному из кресел. – Давай-ка лучше прогуляемся на виллу, – сказал он, сосредоточенно пристегивая оружие.

– Прогуливаться? Теперь? Когда все решают минуты? Медичи проворен, а Синьория ему послушна.

– Ты меня не так понял. Разве я сказал, что мы останемся на вилле? Нам попросту надо выбраться из стен города. Если тебе страшно, поезжай вперед один.

– Если ты не возражаешь, я так и сделаю: ведь вес равно сначала хватятся меня. Впрочем, – тут глаза молодого человека сверкнули коварным огоньком, что не ускользнуло от внимания Чести, – если они проникнут сюда, во дворец, то, несомненно, запустят свои грязные лапы во все Это добро. Они не посмотрят, дядюшка, на твою достойную всяческого уважения особу, не думай. Конечно, было бы благоразумней держаться нам вместе…

– Нельзя же быть всегда благоразумным, – бросил через плечо Андреа Чести. – Мне надо еще кое-что сделать, – пояснил он уже в более примирительном тоне.

– Ну что ж, тебе виднее, как поступать. Но, с твоего позволения, я все же поеду вперед. На Щинтилле. Только ты не мешкай. Я задержусь на вилле час, может, два, если ты к тому времени не подоспеешь, то знай, что я отправился в Рим.

Чести хотел что-то сказать, но лишь кивнул головой. Он решил не связывать свою судьбу с судьбой этого юнца.

Как только Джентиле вышел из кабинета, Чести потряс настольным бронзовым колокольчиком работы знаменитого Верроккио.[2] Колокольчик этот пользовался большой популярностью среди знатоков, которые целыми группами ходили смотреть на лепную фигуру изящного всадника, украшавшую колоколец. Теперь и эту вещицу придется бросить на произвол судьбы. Покинуть все: дом, дело, виллу, поместье. Семью. Жену и дочь. Он давно предчувствовал, что так будет. Веками длится эта борьба во Флоренции. Борьба за власть между гибеллинами и гвельфами, черными и белыми,[3] дворянами и буржуа. За государственную власть? Да, и за нее. Но в данном случае, пожалуй, не это главное. Главное то, что он, Андреа, являет собой уже третье поколение банкирского рода Чести, соперничающего с фамилией Медичи. В этой борьбе Чести, конечно, не одни. С ними их родственники, Питти… Да и Пацци тоже…

Он продолжал звонить в колокольчик.

Заслышав сигнал, отдающий тревогой, в большой, как зала, кабинет ворвались камергер, дворецкий, секретарь, казначей, форейторы, лакеи, не преминул явиться и Аннибал – начальник дворцовой стражи. На счастье, женщины в это время развлекались во Фьезоле.

– Я прогуляюсь на виллу. Для моциона. Капитану в Ливорно, – он указал секретарю на начатое письмо, – допишу завтра. Успеется. Да и нарочный передохнет. А теперь мне нужен один только Аннибал.

Аннибал приблизился к банкиру, остальные, безмолвно склонив головы, удалились.

Чести подошел к стоявшему в углу массивному сундуку, приподнял украшенную чеканкой крышку, вытащил два кожаных мешочка и протянул их Аннибалу.

– Возьми и спрячь под луку. Ты поедешь верхом и прихватишь мою лошадь.

– Щинтиллу?

– Нет, на Щинтилле поехал синьор Джентиле. Он ведь уже покинул двор, не так ли?

– Как раз отъезжает. – Аннибал поднял палец. В сводчатых воротах отдавалось цоканье копыт.

– Все, уехал, – сказал Чести, прислушавшись, – так-то лучше. Вот что, Аннибал. Слушай внимательно! Я полагаюсь на тебя. Поедешь через Пистойские ворота. Возьмешь с собой мою гнедую. Если спросят, куда направляешься, скажешь, на виллу – там, мол, понадобились лошади. Но, выбравшись из города, тотчас свернешь на берег Арно. Там дождешься меня. В доме – никому ни слова. Пусть все считают, что ты поехал на виллу встречать меня.

– Понимаю, – ответил Аннибал, фамильярно осклабившись, – когда ищут тебя на юге, ступай на север.

Чести кивнул. Нет, он не станет посвящать в свои дела слугу. К чему спешить? Аннибал и так в скором времени узнает правду: что Андреа Чести держит путь на запад так же, как некогда его отец, спасавшийся бегством от Козимо Медичи. Наконец, как изгнанник дед. Но деда ждала Пиза, гостеприимно раскрывшая перед ним свои ворота. Тогда этот город готов был с оружием в руках защищать изгнанников. А теперь… теперь и Пиза порабощена. Следует уходить еще дальше. Ничего, судно Чести стоит на якоре в Ливорно. Только бы добраться до него. А там оно поднимет паруса и напрямик – в Геную. Может, еще дальше. Во Францию, например.

– Отправляйся! – сказал Чести. – Кольчугу не забудь надеть! – бросил он уже вслед Аннибалу.

Когда дверь за Аннибалом затворилась, Чести снова подошел к сундуку. Еще раз внимательно оглядел комнату – не спрятался ли здесь кто-нибудь из слуг – и только после этого склонился над сундуком. Из тайника он извлек темный суконный мешочек. Он непрочь бы еще раз взглянуть на содержимое, насладиться мерцанием своих сокровищ, но времени нет, надо спешить. Бережно спрятав драгоценный мешочек во внутренний карман, Чести закрыл сундук на ключ.

Покидая дворец, он на миг задержался у ворот: правильно ли он поступает? Но тотчас же успокоил себя. Если даже охрана у городских ворот предупреждена, мирно прогуливающийся в сторону вилл горожанин гораздо меньше привлечет к себе внимания, чем любой всадник. Чести прижался к стене – в этот миг из ворот с его гнедой на поводу выехал верхом Аннибал. Маленькая площадь, опаленная лучами полуденного солнца, казалась почти вымершей. Только на противоположной стороне ее, в тени здания цеха ювелиров, слонялось несколько горожан.

Чести исчез в узком, тянувшемся вдоль его дворца проулке, который в этот час обычно бывал безлюдным. Однако на этот раз Чести едва не столкнулся с нотариусом, сэром[4] Пьеро. Тот все еще носил траур. Не прошло еще года, как он схоронил свою жену.

– Вот так встреча! Мне определенно повезло! – воскликнул нотариус, низко кланяясь. – Я как раз к вашей милости, – сообщил он с подобострастной улыбкой, – по делу аренды ваших угодий. Мои благочестивые клиенты, отцы-доминиканцы, желали бы продлить договор, мне же доставляет особое удовольствие сообщить об этом вашей милости.

– Обратитесь к Туччи, моему секретарю. Делами арендаторов занимается он.

– Это я знаю, – учтиво забормотал нотариус, – но зачем же мне обращаться к секретарю, когда представилась возможность поговорить с самим хозяином?

– Я собрался на прогулку, сэр Пьеро, и не имею никакого желания вести сейчас деловые переговоры, – холодно отрезал Чести.

Нотариус же словно не замечал раздражения в его голосе.

– Я, разумеется, не посмею задерживать главу дома Чести. Но, если я не помешаю, позвольте все же воспользоваться выпавшей мне удачей и проводить вашу милость.

Чести ничего другого не оставалось, как согласиться и шагать рядом с нотариусом. Может быть, даже к лучшему, что он не в одиночестве приблизится к городским воротам.

Он рассеянно слушал сэра Пьеро, говорившего о трудностях, встречающихся на его поприще, об арендных платах и своих искусных маневрах по сдаче в аренду земельных угодий Чести. Свернув на улицу скорняков, оба увидели толпу, гудевшую на противоположной стороне. От группы споривших купцов отделился человек с искаженным отчаянием лицом. Сначала он просто уставился на двух прогуливавшихся людей, затем стал торопливо пробираться к ним через дорогу среди впряженных в повозки мулов.

– Сэр Пьеро! Сэр Пьеро! – кричал он, размахивая руками.

– Насколько я уразумел, милостивейший синьор, – обратился нотариус к Чести, – ваш банкирский дом все же не пренебрегает моими услугами, стало быть, и в дальнейшем моя{ет рассчитывать на меня. Однако, дабы не показаться докучливым, я послушаюсь вашего мудрого совета и обращусь к секретарю вашей милости.

С этими словами Пьеро да Винчи простился с главой дома Чести. Андреа Чести ускорил шаг. Сборище сулило мало хорошего. По-видимому, из дворца Медичи уже просочилась весть о покушении.

Перед Пистойскими воротами тоже толпились мужчины. Они что-то возбужденно обсуждали, размахивая руками. Охрана не обратила никакого внимания на седовласого синьора в богатом долгополом плаще из черного бархата, горделиво прошествовавшего за стены города.

Чести все же успел заметить, что за его спиной кое-кто стал перешептываться. Значит, узнали.

Лоб его покрылся испариной. Жгла скрытая одеждой кольчуга.

На берегу реки его уже поджидал с лошадьми Аннибал. Он помог своему хозяину сесть в седло, и оба пустились в путь.

Доехав до капеллы Богоматери, Чести повернул на запад, пришпорив гнедую.

Спустя четверть часа они поднялись на холм, внизу осталась Арно и прибрежный ивняк. Чести остановил лошадь и оглянулся на город.

От освещенных послеполуденным солнцем каменных стен рассыпались желто-белые искры. Слепил великолепием купол собора, манила стройная мраморная колокольня.

«Не манит, скорее, прощается», – подумал Чести с горечью.

На сторожевой башне Пистойских ворот взвыл сигнал тревоги.

Чести не успел задать себе вопроса, что это значит, как Аннибал показал ему на группу вылетевших из городских ворот всадников.

– Они вооружены, – проговорил он.

– Будем надеяться, что погоня не за мной, – буркнул Чести и подал знак продолжать путь.

Однако надежда его не оправдалась.

Когда возле Поджо они скакали по мосту над стремившейся к Арно речушкой, то заметили, что с недавно покинутого ими холма теперь мчатся вооруженные всадники, латы их сверкают, на остриях копьев блестит солнце.

– Что это, погоня? За нами? – спросил растерянно Аннибал, который, видимо, только сейчас начал понимать, что хозяин его неспроста гонит лошадей. Андреа Чести не стал тратить время на объяснения.

– Скорей, да скорей же! – торопил он.

На беду, они уже миновали долину, начинался подъем в гору. Группа преследователей устрашающе приближалась.

– На Эмполи! – И Андреа Чести повернул на вьющуюся вдоль реки тропинку.

Тут-то и случилась беда: буланая Аннибала, круто повернувшись, споткнулась. Упав, подмяла ногу седока.

– Тысяча чертей! – яростно воскликнул Чести.

Увидев, как его провожатый тщетно пытается высвободиться из-под лошади, он спешился и подбежал к нему.

Буланая с громким ржанием барахталась на земле.

– Она сломала ногу, – простонал Аннибал.

– А с тобой что? – Чести попытался поставить одетого в кольчугу слугу на ноги. Но тщетно. Бедро молодого человека было вывернуто. Очевидно, он повредил кость.

– Да-а, ты, я вижу, порядком размяк, нежась у меня во дворце, – заключил Чести.

Преследователи, спустившись с холма, быстро приближались.

– Дай сюда золото! – приказал Чести.

Раненый, с трудом приподнявшись, потянулся к луке.

– Попросишь, чтобы тебя отвезли в город, – бросил сквозь зубы Чести, засовывая кожаные мешочки под изгиб своего седла. – И ни слова о том, куда мы направлялись.

Он вскочил в седло и пришпорил лошадь, оставив Аннибала одного среди дороги.

«Драгоценные минуты потрачены на возню с этим несчастным. Теперь от погони не уйти». Чести бешено гнал лошадь к Эмполи, обдумывая, как бы провести своих преследователей. Но кто же выдал?

Терзаясь сомнениями, он вдруг вспомнил коварный огонек в глазах Джентиле. Почти нет сомнений в том, что племянничек не без злого умысла впутал его в авантюристические планы молодых Питти. Не исключена возможность, что и этот сладкоречивый нотариус тоже разнюхал кое-что и навел на след наемников Медичи. Сэр Пьеро да Винчи. Винчи! Родной городок: отсюда до него – рукой подать. Какая спасительная мысль!