Список черных дел

— Долго со мною мучиться вам не придется. Как обидно, что я не доживу до цветения лип! Мне так хотелось еще раз увидеть, как они цветут. Их запах — запах счастья. Почему этот человек не мог подождать хотя бы две недели? Вы ведь найдете его, Наденька, да?

— Я? — последние слова настолько меня поразили, что комок в горле стал чуть меньше, и слезы уже не так подступали к глазам. — Этого… — я чуть не произнесла «убийцу», но вовремя исправилась, — этого мерзавца?

А потом слезы вновь подошли близко-близко, потому что я поняла, что Софья Александровна утратила ясность мысли. В нормальном состоянии она никогда не попросила бы человека о том, что он не в силах исполнить — не при каких обстоятельствах, даже самых страшных. А найти гада, без причины нападающего на прохожих, не под силу никому. Немотивированные преступления, насколько я знаю, обычно остаются нераскрытыми. Впрочем, разве сейчас это важно? Я должна пообещать хоть луну с неба, лишь бы Софье Александровне стало легче на душе. Сейчас соберусь с силами и отвечу. Главное — не заплакать.

— Вы думаете, Наденька, что это невозможно? Вы многого не знаете. Это была не случайность. У меня есть враги. Это сделал кто-то из них. Он решил освободиться. Но вы найдете его. Вы должны открыть потайной ящик бюро и забрать оттуда сверток. Там все есть. Это сделал кто-то из них, я чувствую это. Вы тоже чувствуете людей, и вы поймете, кто именно. Милиция не станет этим заниматься, и он останется безнаказанным. А вы его найдете. Обещаете? Нет, подождите! — она судорожно вдохнула, словно пронзенная внезапной болью. — Не берите на душу грех. Не обещайте, что вы его найдете. Обещайте сделать все от вас зависящее, чтобы его найти. Именно так. Обещаете?

— Да, — твердо и почти спокойно ответила я. Перед лицом такого самообладания я не собиралась позволять себе истерик.

— Хорошо. Теперь Ами. Вы возьмете его к себе?

— Конечно.

— Жестоко, что сюда не пускают собак. Я не сумею с ним проститься. А теперь позовите, пожалуйста, доктора и медсестру.

— Вам хуже? — у меня зашлось сердце.

— Мне теперь может стать только лучше, Наденька. Но позовите.

Мне было страшно уходить — почему-то казалось, что стоит оставить Софью Александровну одну, и она умрет. Однако она не умерла.

— Я ведь не могу владеть руками? — она словно не спрашивала, а ждала подтверждения.

— Не можете, — согласился врач.

— Поэтому я делаю устное заявление. В присутствии нескольких свидетелей. Все свое имущество я завещаю Надежде Владимировне Андреевой. Вот она, рядом со мной. Ей завещается квартира со всем содержимым, дача с участком и все, что на данный момент является моей собственностью. Я делаю это заявление, находясь в здравом уме и твердой памяти. Вы слышите меня?

— Да, — кивнула заинтересованная медсестра. — А это законно?

Но Софья Александровна не ответила. Она сделала то, что считала нужным, и тихо умерла. Она сказала мне несколько минут назад, что теперь ей может стать только лучше. И я пыталась убедить себя, что она была, как всегда, права. А перед глазами стояли цветущие липы, которых ей больше не увидеть.

Очнулась я от резкого мужского голоса, что-то раздраженно бубнящего. Я подняла глаза. Высокий довольно красивый тип лет сорока делал выговор врачу:

— Вы должны были сразу же позвонить моей жене как ближайшей родственнице покойной. Это ваша обязанность. Вы за это получаете деньги.

— Покойной она стала только что, — нервно ответил тот. — А деньги я получаю за другое. Если это можно назвать деньгами.

— Низкая зарплата не освобождает вас от необходимости выполнять свои обязанности. Я буду жаловаться на вас главврачу.

— Хоть господу богу.

«Сергей», — поняла я. Я представляла его себе несколько иначе. Я знала, что муж единственной внучки Софьи Александровны любит ворчать, но надеялась, что хотя бы этим делом он занимается с удовольствием. Однако сейчас он нудил над ухом несчастного доктора с видом человека, которому нестерпимо скучно. А где же его Люба? Вот она, стоит у стенки, опустив голову, и мнет в руках носовой платок. Она довольно симпатичная, но, что называется, поблекшая. Волосы небрежно обесцвечены, а яркий макияж только подчеркивает невыразительность черт. Кажется, она расстроена. Наверное, я теперь могу уйти? Они всем займутся? Впрочем, нет.

— Вы не знаете, — спросила я, — где сейчас Амишка?

Люба подняла глаза:

— У бабушки дома. Не знаю.

— Перед лицом смерти человека, — с готовностью, но без малейшего оживления повернулся ко мне Сергей, — только эмоционально нечуткий человек будет испытывать интерес не к этому человеку, а к его собаке. Есть определенные нормы человеческого поведения…

Я не стала слушать дальше. Я повернулась и ушла. Несмотря на боль в груди, от его речей мне нестерпимо захотелось спать. А спать было нельзя, поскольку меня ждало еще одно дело.

Глава 5

Слава богу, Софья Александровна жила недалеко. Я пешком побрела к ее дому — ведь до начала движения транспорта оставалось несколько часов, а терять времени я не могла. Загадочное сияние белой ночи освещало мне путь, и я почему-то совсем не боялась, хотя обычно остерегаюсь поздних возвращений. Вот знакомый подъезд… и ко мне в ноги бросается что-то маленькое, теплое и скулящее. Я поднимаю Амишку на руки. Мордочка у него в крови, и, видя эту кровь, я почему-то начинаю плакать. А он слизывает мои слезы и тихо стонет. Так и просидели мы с ним на лавочке у подъезда, а утром сели на метро и поехали ко мне.

Касьян встретил меня возмущенным мяуканьем. Он не привык почивать в одиночестве. Касьян, как вы понимаете, кот. Пятнадцать лет назад я подобрала его на помойке, и семейный совет постановил из экономии назвать приемыша этим редким именем — чтобы, по мудрому замечанию папы, пореже справлять ему именины. Ведь у Касьяна они двадцать девятого февраля! Впрочем, и без именин кота баловали неимоверно. Он вырос огромным, хотя был не пушистым, а гладкошерстным — стандартной полосато-серой расцветки. Амишка казался меньше по крайней мере в полтора раза, а то и вдвое. Умом же Каська превосходил всех знакомых мне котов. Например, писал он прямо в унитаз, да еще и спускал за собой воду, ловко нажимая на рычажок. Правда, теперь я была этому не слишком рада. Он приобрел вредную привычку вскакивать по звонку моего будильника и опрометью бежать занимать туалет. А с возрастом у него начались нелады с почками, и занимал он его весьма надолго. И я, несчастная, бегала вокруг и считала минутки, которых у меня, поверьте, было в обрез — я очень люблю поспать и встаю всегда в последний момент. Однако не станешь же сгонять кота с горшка, если он уже приступил к делу! Вот такие у нас с ним проблемы.

Раньше, когда Касьян был моложе, мои родители брали его с собой в деревню, но последние годы он стал плохо видеть, и они предпочитают оставлять его дома. А теперь вот я Амишку привела. Но Каська умный, он не обидится. Ему только надо объяснить.

Я пустила песика обнюхивать квартиру и посадила себе на колени кота.

— Это Амишка. Он у нас будет жить. Всегда. Он хороший. А ты у меня лучше всех, — я поцеловала Касьяна в мордочку. — Вы подружитесь.

Амишка, жалобно поскуливая, прижался к моей ноге, и я подняла его, посадив рядом с Касьяном. Ну, сейчас самый важный момент… только бы они не разругались… умницы вы мои! А теперь — спать. Я легла, и хитрые красавчики пристроились по бокам. Вообще-то у них имеются уютные подстилки, но уж ладно. У них тоже была тяжелая ночь.

Проснулась я от настойчивого звонка в дверь. Боже, кто в такую рань? Впрочем, будильник показывает начало второго, и это неудивительно, учитывая, что домой я вернулась не раньше семи утра. Я накинула халат.

— Кто там?

— Бурков Сергей Викторович с супругой.

Я опешила. Бурков Сергей Викторович, да еще с супругой? Я впервые слышала это имя.

— Я внучка Софьи Александровны, Люба, — добавил женский голос, а мужской цыкнул: — Не лезь!

Я открыла дверь, и непрошенные гости зашли в прихожую. Однако провести их в комнату я не успела. Сергей начал свою речь немедленно, и в голосе его теперь звучало все, что угодно, только не скука.

— Я не потерплю, — агрессивно заявил он, — чтобы всякие авантюристки вмешивались в дела моей семьи. Моя жена — ближайшая родственница и единственная наследница Знаменской Софьи Александровны, и я могу подтвердить сей факт документально.

— Какой факт? — тупо осведомилась я. Если меня неожиданно вытащить из постели, я всегда плохо соображаю.

— Факт родства, — несколько снизив напор, пояснил Бурков.

«Но не наследования», — машинально подумала я, и тут до меня дошло.

— Вам что, медсестра что-нибудь сказала?

— Эта непрофессиональная особа не может быть свидетелем. Не считайте меня дураком! Я своего не отдам! Не для того я ждал столько лет, чтобы мое наследство досталось постороннему человеку. Закон на моей стороне…

— Подождите, — вставила я, когда мой собеседник на секунду замолк с целью набрать побольше воздуха в грудь. — Я вовсе не претендую ни на какое наследство. Только Амишка и сверток, который Софья Александровна непременно велела мне взять. И все.

— Судебные издержки придется оплачивать вам, — по инерции продолжил Сергей, но Люба взяла его за руку и несколько раз настойчиво повторила: — Ей не нужно наследство, Сережа!

— Что? — наконец-то опомнился он и с подозрением уставился на меня. — Это как понимать?

— Бабушка велела ей взять Ами и какой-то сверток. А больше она ни на что не претендует.

— Твоя бабушка никогда не считалась с разумными доводами. Сколько я доказывал ей, что это старое животное пора усыпить, а она только тратила деньги на его лечение. Деньги, которые должны были достаться нам! И если ты считаешь, что я намерен теперь с ним возиться…

— И не надо возиться. Ами взяла себе Надя, — с ангельским терпением пояснила Люба.

«Усыплять надо не старых животных, а отвратительных людей», — захотелось сказать мне, но я сдержалась. Как бы то ни было, это родственники Софьи Александровны, и я должна держаться с ними вежливо.

— Так вы собираетесь судиться? — уточнил мой собеседник.

— Нет, не собираюсь. Отдайте мне сверток и забудьте о моем существовании.

— Сверток… — медленно процедил Бурков, явно не веря, что все может разрешиться так просто. — А что в нем?

— Не знаю.

— Ах, не знаете! — обрадовался он. — Вы считаете меня идиотом? Это что за ценности должны быть в свертке, чтобы ради него отказаться от квартиры в центре города? И дачи? Благоустроенной, между прочим, а не времянки! Имейте в виду, сверток тоже принадлежит мне, и своими руками отдавать его я не собираюсь. Я не так прост, как некоторые. С некоторыми, типа моей жены, у вас такие штучки бы прошли, но не со мной. Я не такой идиот.

От его манеры пережевывать одно и то же по много раз у меня сводило скулы, однако я нашла в себе силы спокойно предложить:

— Давайте вместе посмотрим, что там, и если что-то ценное, тогда уж будем решать. Но, скорее всего, там просто какие-то памятные вещи.

— Памятные вещи? Старинные, полагаю? И вы надеетесь, я не знаю им цены? Не надейтесь! Я честный человек и никогда не брал чужого, но своего отдавать не намерен. И не рассчитывайте! Я предупредил.

Глава 6

Милая пара удалилась, а я села в кресло и стала думать. Думать очень не хотелось, а хотелось плакать, однако я себя заставила. Софья Александровна ожидала от меня не слез. А чего? И вправду, чего она от меня ожидала?

Во-первых, она хотела, чтобы я позаботилась об Амишке. И он, слава богу, у меня. Грустит, бедненький. Зато с Касьяном сразу подружился. Софья Александровна была бы этому рада. А еще она хотела, чтобы я нашла ее убийцу. И я ей обещала. Вернее, я обещала не это. Я обещала, что сделаю все возможное, чтобы найти убийцу. Все-таки она — удивительная женщина. «Не бери греха на душу — не обещай, что его найдешь», — кажется, так она сказала? И действительно, каким образом я могу его найти? Впрочем, нет. Софья Александровна никогда не попросила бы меня о том, чего я не в состоянии сделать. Меня или кого-нибудь другого. Она слишком умный человек. Я должна взять в секретном ящике бюро какой-то сверток. Там лежит нечто, что мне поможет. Да что ж такое там лежит? Впрочем, над этим размышлять бессмысленно. Надо взять сверток и посмотреть. Но как его возьмешь?

Я вспомнила Сергея Викторовича Буркова и поморщилась. Еще раз попросить его дать или хотя бы показать мне сверток? Бесполезно. Я хорошо представляла себе его реакцию. Чем больше я стану его просить, тем упорнее он будет считать, что я намерена его одурачить. А он, в отличие от всех остальных, не дурак. Поэтому он оставит сверток себе. Хотя, кстати, понятия не имеет, где его искать. Я ведь не упоминала о ящике бюро, к тому же секретном. Значит, сверток спокойненько будет лежать и ждать меня. Вот если бы как-то проникнуть в квартиру… Интересно, она останется пока пустой или новоявленные наследники въедут туда сразу? Вряд ли сразу — по-моему, вступления в права наследства надо ждать полгода или около того. С другой стороны, формальности формальностями, а жизнь жизнью. Ну, например, ведь должны же они Софью Александровну похоронить. При всей своей мерзости не оставит же Бурков ее тело в больнице? И, значит, потребуются какие-то ее вещи, одежда. А это все в квартире. Так что зайдут они туда обязательно. Им, конечно, дадут ключи — они ведь родственники. А у меня ключа, к сожалению, нет. Иначе я бы выбрала подходящий момент да и залезла туда тайком. Правда, там сигнализация. Через окно попробовать, что ли? Четвертый этаж, к тому же безумно высокий. Нужен скалолаз, а у меня нет в запасе скалолаза, готового ради меня на преступление. Четвертый этаж. Он же последний. А если через крышу? Господи, каким бредом я занимаюсь! Неужели я — спокойный, законопослушный человек — намереваюсь тайно проникнуть в чужой дом? А что мне остается? Я ведь обещала…

Я велела своим подопечным не скучать и поехала к Софье Александровне. Вернее, нет… Как трудно смириться с тем, что ее уже нет в живых! Я поехала к ее квартире. Бывшей ее квартире. Зашла в подъезд и поднялась на четвертый этаж. Меня так и подмывало нажать знакомую кнопку звонка, однако я понимала, что ничего хорошего меня там не ждет. Поэтому по узкой лестнице я двинулась выше, на чердак. На чердаке висит огромный амбарный замок. Даже если я буду пилить его целый год, вряд ли это ему хоть немного повредит. А сбоку… сбоку лесенка типа пожарной, ведущая прямо в потолок. Я повесила сумку себе на шею, чтоб не слишком мешала, и полезла. Лесенка была ужасно пыльной — видимо, ею давно не пользовались. А люк-то открывается! Вот здорово! Я сделала усилие, толкнула и выбралась на крышу.

Крыша была плоской и удобной, и с нее открывалась чудесная панорама. Купол Исакия блестел словно бы совсем рядом, а Адмиралтейство несло свой волшебный кораблик специально для меня. Облака тщательно продуманными группами оживляли небо. После тяжелых впечатлений последних часов увиденное казалось таким прекрасным, что защемило сердце. Я долго смотрела вдаль, но потом взяла себя в руки и заставила подойти к краю крыши и заглянуть вниз. У меня сразу же закружилась голова. Нет, только в нынешнем своем полубредовом состоянии я могла вообразить, что долезу по отвесной стене до окна, расположенного довольно далеко внизу. Да и вообще, Софья Александровна слишком дорожила своей обстановкой, чтобы оставить столбовую дорогу ворам, и я должна была сразу об этом догадаться. Как ни крути, такой путь не для меня! Тогда какой?

Я спустилась на лестничную площадку и позвонила в квартиру Зинаиды Ивановны, соседки, помогавшей Софье Александровне по дому.

— Кто там? — моментально отозвались из-за двери, словно хозяйка весь день стояла в прихожей в ожидании моего визита.

— Это Надя. Вы знакомы со мной через Софью Александровну. Я хотела бы с вами поговорить.

Раздалось шуршание, и я догадалась, что Зинаида Ивановна смотрит в «глазок». Почему бы ей было не сделать этого сразу вместо того, чтобы спрашивать, кто там? Теперь металлическое позвякивание — и дверь открывается, однако не до конца, а хранимая цепочкой. Господи, сколько предосторожностей среди бела дня! Хотя, возможно, так и надо. Пронизывающий взгляд тщательно изучил мою внешность, и дрожащая рука откинула цепочку. Я сделала шаг вперед, однако дальше прихожей меня не пригласили и сесть мне не предложили.

— Извините, что беспокою, — начала я. — Вы ведь знаете о… о несчастье?

— Да. Меня всегда удивляло, что она гуляет по вечерам. В ее-то возрасте пора быть умнее! Кругом одни бандиты. Верить нельзя никому! И в квартиру-то могут проникнуть — то, видите ли, водопроводчиками оденутся, то телеграмма. Ну, я-то всегда начеку, а она была легкомысленной. Вот и допрыгалась.

«Нарочно они, что ли, сговорились выводить меня из себя?» — подумала я, а вслух сказала:

— Так получилось, что я как раз оставила у Софьи Александровны кое-какие свои вещи. Ничего ценного — книгу и тетрадь, но они мне срочно нужны. Вот и хотела узнать, нет ли у вас ключа от ее квартиры.

Зинаида Ивановна посмотрела на меня с таким торжеством, что в первый момент я даже испугалась, решив, что она разгадала мое вранье. А чтобы разгадать его, не требуется большого ума. Это кем надо быть, чтобы сразу после гибели человека беспокоиться о каких-то там своих тетрадках!

Однако я ошиблась. Моя собеседница вовсе не заподозрила меня во лжи. Вернее, заподозрила, но не в той.

— Ключа у меня нет. Покойница мне его в руки не давала. Под приглядом я у нее работала. А книжку свою у зятька ее спроси. Там они сейчас, в квартире. Сторожат! У меня там тоже кое-что осталось. Фартук там, совок, швабра с тряпкой. Так этот злыдень даже тряпки не отдал. Откуда он, мол, знает, чья она. Я и ушла, несолоно хлебавши. А ведь все это, между прочим, денег стоит. А тебе-то каково! Ублажала старуху, гулять водила, и все, выходит, зря? Зятек-то сидит на ее богатствах и полушки ломаной не даст.

— Это мы еще посмотрим, — неожиданно для себя возразила я. — А вы не знаете, где живет мальчик, который ее нашел?

— Сашка-то? Да в шестнадцатой квартире. Хулиганье, а не парень! Одиннадцать лет сопляку, а туда же — по ночам шастает. Был бы постарше, я б точно знала — это он ее пристукнул. С него станется!

Глава 7

Поблагодарив вежливую хозяйку, я пошла в шестнадцатую квартиру. Измотанная женщина сообщила мне, что ее сын гуляет на черном дворе. Черный двор — это тот, где совершилось убийство. Подъезды дома были проходными и выходили сразу на два двора — черный и белый. Я отправилась на черный. Группа мальчишек с упоением ползала на четвереньках неподалеку от помойки, и я поняла, что они исследуют место преступления.

— И кто из вас ее обнаружил? — присев на корточки, поинтересовалась я.

— Я! Ведро мусорное выносил — и обнаружил.

— А меня мать тоже с ведром гнала, а я притворялся, что не слышу. Вот обида-то!

Я порадовалась за местных матерей. Ближайшие месяцы проблем с выносом мусора у них не ожидается.

— Расскажи поподробнее, а?

Долго уговаривать Сашку не пришлось.

— Ну, иду я. Слышу — лает кто-то. Я ведро бросил и побежал посмотреть. А у бабки этой песик был прикольный. Нос курносый и уши по бокам. Вот он и лаял. Не во дворе, а почти на улице. Видать, за преступником побежал. Клевый пес! Я тоже на улицу двинул. А он, пес-то, сразу ко мне, и тащит обратно. Во двор то есть. Ну, я думаю, что-то он парит. И пошел. А там — она лежит. Вот на этом самом месте. И крови лужища.

Меня затошнило, однако я продолжала внимательно слушать.

— Я покричал ей: «Бабулька, ты живая?» А она мне шепчет: «Скорую». Я к матери, а пока она звонила, обратно прибежал. Но бабулька потом молчала. Только пес выл.

— И что дальше?

— Приехала милиция и «скорая». Бабку увезли, а милиционер со мной разговаривал. Без дураков! Я ему все, как вам, рассказал и улику отдал. А он сказал, что я молодец.

Я вскинулась:

— Какую улику? Ты мне не рассказывал.

— Важнейшую, — убежденно пояснил Сашка. — Клочок такой тряпочный. Собака-то, наверное, куснула убийцу и откусила от него кусок.

— От одежды то есть?

— Ну да.

— И как он выглядел?

— А такого цвета… на розовый похож, но не розовый.