Преодоление духовного материализма

Вопрос:А может ли существовать осознание без наблюдателя?

Ответ:Да, потому что наблюдатель – только безумие. Вы могли бы обладать полным раскрытием, всеохватывающим обозрением ситуации без необходимости различать между двумя сторонами, между «я» и «другим».

Вопрос:А будет ли это осознание заключать в себе чувство блаженства?

Ответ:Не думаю; потому что блаженство – весьма индивидуальное переживание. Вы отдельны; и вы переживаете блаженство. Когда наблюдателя нет, нет и оценки переживания, ни приятного, ни болезненного. Когда вы обладаете всеобъемлющим осознанием, без оценки, свойственной наблюдателю, тогда блаженство становится несущественным в силу того факта, что отсутствует тот, кто его переживает.

Глава 6. Трудный путь

Поскольку выясняется, что никто не собирается нас спасать,– в том смысле, что никто не собирается чудесным образом принести нам просветление, рассматриваемый нами путь называют «трудным путем». Этот путь не подтверждает наших ожиданий: мы думали, что принятие нами буддийского учения будет мягкой, мирной и приятной процедурой, проникнутой состраданием. Но перед нами – тяжелый путь, простая встреча двух умов, и если вы хотите встречи, если открыли свой ум, тогда открывает свой ум и учитель. Здесь нет речи о магии: условия раскрытия создаются взаимными усилиями.

Вообще, когда мы говорим о свободе, об освобождении, о духовном понимании, мы думаем, что для их достижения нам совсем ничего не надо делать, что кто-то другой позаботится о нас. «У вас все в порядке, не тревожьтесь, не плачьте, я позабочусь о вас». Мы склонны думать, что все, что нам надо делать,– это вступить в члены какой-то организации, заплатить за посвящение, расписаться в графе, а затем выполнять данные нам инструкции. «Я твердо убежден, что ваша организация разумна; она отвечает на все мои вопросы. Вы можете дать мне любую программу; если вы хотите поставить меня в трудные ситуации, сделайте это; оставляю вам полную свободу действий». Такое отношение обеспечивает удобство положения: не надо ничего делать – только следовать приказаниям. Все перекладывается на плечи другого – он наставляет вас, избавляет вас от недостатков. Но, к нашему удивлению, ничего подобного не происходит. Идея о том, что нам ничего не нужно делать самим, представляет собой чрезвычайно желанную мысль.

Для того, чтобы проложить себе дорогу через трудности пути и по-настоящему войти в жизненные ситуации, глубоко и правильно, требуется гигантское усилие. Поэтому вся суть трудного пути как будто заключается в том, чтобы узнать самого себя, пройти через процесс снятия масок. Человек должен охотно остаться в одиночестве, а это трудно.

Я не хочу сказать, что сущность трудного пути состоит в том, что мы обязаны быть героями. Поза «героизма» основана на предположении, что мы плохи, нечисты, недостойны, не готовы для духовного понимания. Мы должны реформировать себя, стать отличными от того, что мы такое. Так, если мы, например, принадлежим к американцам среднего класса, нам необходимо бросить работу, уйти из колледжа, покинуть свою виллу, отрастить волосы, может быть, испробовать наркотики. А если мы хиппи,– мы должны бросить употребление наркотиков, остричь волосы, выбросить рваные джинсы. Мы думаем, что мы особые люди, герои, что мы отворачиваемся от искушений. Мы делаемся вегетарианцами, становимся тем или другим; ведь можно стать столь многим! Мы думаем, что этот наш путь является духовным, потому что он идет буквально против всего, к чему мы привыкли; но это просто путь ложного героизма; и единственным героем на таком пути оказывается наше эго.

Мы можем довести ложный героизм такого рода до крайних пределов, поставить себя в чрезвычайно суровые ситуации. Если учение, с которым мы связаны, рекомендует стоять двадцать четыре часа в сутки на голове, мы делаем это. Мы очищаем себя, совершаем различные аскетические подвиги; и мы чувствуем себя чрезвычайно очищенными, преображенными, добродетельными. Какое-то время нам кажется, что во всем этом нет ничего ошибочного.

Мы можем подражать некоторым духовным путям, например, пути североамериканского индейца, пути индуиста, японского дзэн-буддиста. Мы можем сбросить костюмы, воротнички и галстуки, снять пояса, штаны и обувь в попытках последовать их примеру. Или мы можем решить отправиться в Северную Индию, чтобы присоединиться к живущим там тибетцам; возможно, мы даже станем носить тибетскую одежду и примем тибетские обычаи. Это покажется нам «трудным путем», потому что на нем всегда будут появляться препятствия и искушения, отвлекающие нас от нашей цели.

Сидя в каком-нибудь индийском ашраме и не видя шоколада в течение шести или семи месяцев, мы мечтаем о шоколаде или о каких-то других любимых блюдах. Может быть, мы чувствуем тоску по Рождеству или новогоднему празднику, но мы все же думаем, что нашли путь дисциплины. Мы боролись, преодолевали трудности этого пути и стали вполне компетентными мастерами какого-то рода дисциплины. Мы ожидаем, что магия и мудрость нашей тренировки и практики приведут нас к правильному пониманию состояния ума. Иногда мы думаем, что достигли своей цели. Может быть, мы оставались полностью «возвышенными» или сосредоточенными в течение целых шести или семи месяцев. Позднее наш экстаз исчезает. И все продолжается как и прежде, день за днем. Как же мы будем вести себя в такой ситуации? Мы можем оказаться способными оставаться в «возвышенном» или блаженном состоянии и дольше, но потом нам вновь приходится возвращаться, приходить или опускаться к нормальному уровню.

Я не говорю, что внешние или дисциплинарные традиции неприменимы к духовному пути. Я скорее имею в виду тот факт, что у нас существует представление о необходимости какого-то рода лекарства или магического средства, чтобы помочь нам в достижении правильного состояния ума. Этот подход к проблеме не может быть верным. Мы надеемся, что манипуляции с материей в физическом мире дадут нам возможность прийти к мудрости и пониманию. Мы, пожалуй, даже ожидаем, что сведущие ученые сделают это для нас. Они могут положить нас в какую-то особую больницу, дать нам подходящее лекарство и поднять нас к высокому состоянию сознания. Но я думаю, что, к нашему несчастью, это невозможно, ибо мы не в состоянии уйти от того, чем мы реально являемся; мы все время несем с собой свое состояние.

Таким образом, мы вернулись к тому, что нам нужно полностью раскрыться, и в этом случае требуется своего рода реальный дар, жертва. Этот дар может принимать любую форму. Но для того, чтобы он был осмысленным, необходимо обязательно включить в него ваш отказ получить что-либо взамен. Не имеет значения, сколько титулов вы имеете, сколько костюмов экзотического покроя вы износили, сколько философских систем изучили, в каком количестве начинаний или священных церемоний принимали участие. Мы должны оставить свое стремление получить нечто в ответ на дар. В самом деле, этот путь оказывается очень трудным.

Может быть, мы замечательно провели время, путешествуя по Японии. Возможно, мы с удовольствием ознакомились с. японской культурой, красивыми дзэнскими храмами, с великолепными произведениями искусства. И дело не только в том, что мы нашли эти переживания прекрасными; они также сообщили нам нечто. Эта культура – творение целого стиля жизни, совершенно отличного от стиля жизни западного мира,– и создания японской культуры как бы беседовали с нами. Но до какой степени изящество этой культуры и ее образов, красота ее внешних форм потрясли нас, коснулись нас? Этого мы не знаем; мы просто хотим смаковать свои приятные переживания, не желая слишком тщательно их исследовать,– ибо это пространство чувствительно.

Или может случиться так, что какой-то гуру дал нам посвящение в очень волнующей и необыкновенно значительной церемонии. Церемония была прямой, подлинной и прекрасной; но какую часть переживания мы захотим подвергнуть исследованию? Это переживание чересчур хрупкое для исследования; а мы склонны к тому, чтобы тщательно оберегать и сохранять вкус и прелесть такого переживания так, чтобы в плохие времена, когда мы находимся в подавленном и мрачном настроении, можно было бы вызвать в уме это воспоминание и упокоить себя, убедить себя в том, что мы действительно находимся на пути. Это совсем не будет трудным путем.

Наоборот, в данном случае мы как будто приобретаем, а не отдаем. Если мы пересмотрим свои приобретения, сможем ли мы вспомнить случай, когда мы отдали нечто целиком и полностью, раскрылись и отдали все? Был ли когда-нибудь момент, когда мы сбросили свою маску, освободились от доспехов, от рубашки, от кожи, мускулов и вен – до самого сердца? Действительно ли мы пережили процесс снятия покровов, раскрытия и отдачи? Это фундаментальный вопрос. Мы должны проявить подлинную покорность, что-то отдать, причем отдать полностью и весьма болезненным образом. Мы должны начать разоблачение глубинной структуры того «я», которое нам удалось создать. Процесс разоблачения, раскрытия, отдачи – вот подлинный процесс учения. Какую часть этой ситуации, подобной вросшему ногтю, мы решили отдать? Вероятнее всего, мы не подготовили для отдачи ничего; мы только собирали, строили, прибавляли слой за слоем. Таким образом, перспектива трудного пути оказывается весьма угрожающей.

Проблема состоит в том, что мы склонны искать легкого и безболезненного ответа. Но решение подобного рода неприменимо к духовному пути, на который многим из нас не следовало бы вступать. Если же мы посвятили себя духовному пути,– он окажется очень болезненным, и мы находимся на нем именно для этого. Мы посвятили себя болезненному процессу самораскрытия, сбрасывания одеяний, кожи, нервов, сердца, мозга – пока не обнажится сама вселенная. Не остается ничего. Это переживание будет ужасным, мучительным, но таков путь.

Кажется, что мы находимся в обществе очень странного врача, и он собирается нас оперировать; при этом он не пользуется обезболивающими средствами, гак как хочет по-настоящему соприкоснуться с нашей болезнью. Он не разрешает нам надеть на себя фасад духовности, психологической утонченности, выдуманных болезней психики или какую-либо другую маскировочную одежду. Нам хотелось бы никогда с ним не встречаться, нам хотелось бы просто понять, как можно избавиться от своей боли. Но сейчас мы погружены в эту боль, у нас нет никакого выхода,– и не потому, что он так могуществен; мы могли бы распрощаться с ним в любой момент и отправиться прочь. Но мы уже так сильно раскрылись перед врачом, и если нам придется проделывать все это снова, такая процедура окажется очень мучительной. А нам не хочется терпеть ее еще раз. Поэтому здесь нет выбора, остается только ждать.

Находясь в присутствии этого врача, мы испытываем чрезвычайные неудобства, так как постоянно пытаемся спорить с ним, хотя в то же время знаем, что он видит нас насквозь и понимает всю нашу игру. Операция остается для него единственным способом общения с нами, поэтому нам необходимо согласиться на нее; мы должны раскрыть себя для этой операции, для трудного пути. Чем больше мы задаем вопросов о том, что он собирается сделать с нами, тем более приходим в замешательство, потому что мы знаем, что мы такое. Путь – чрезвычайно узкая тропинка, с которой некуда свернуть; это болезненный путь. Мы должны полностью покориться врачу и быть в контакте с ним. Кроме того, нам необходимо снять прикрытия со своих ожиданий чудес от гуру, с надежд при помощи его чудесных сил получить просветление каким-то необыкновенным и безболезненным образом. Нам приходится оставить поиски безболезненной операции, оставить надежду на то, что врач применит обезболивающее или успокаивающее средство, так что, когда мы придем в себя, все окажется в совершенном порядке. Мы должны проявлять желание иступить в общение с духовным другом и со своей жизнью полностью открытым и прямым образом, без всяких укромных уголков. Это – тяжелый, болезненный, трудный путь.

Вопрос:Происходит ли раскрытие просто само по себе или для него существует какой-то особый способ – способ раскрытия?

Ответ:

Я думаю, что если вы уже посвятили себя процессу раскрытия, тогда чем меньше вы стараетесь раскрыться, тем более очевидным становится процесс раскрытия. Я бы сказал, что это скорее автоматическое действие, а не что-то такое, что вам нужно делать. Вначале, когда мы рассматривали вопрос о покорности, я сказал, что если вы все открыли своему духовному другу, тогда вам совсем не надо ничего предпринимать. Дело лишь в том, чтобы просто принимать то, что есть; а мы имеем такую возможность в любом случае. Мы часто обнаруживаем себя в разных ситуациях полностью обнаженными, а нам хочется иметь какую-то одежду для прикрытия. Такие смущающие ситуации постоянно приходят к нам в жизни.

Вопрос:Необходим ли нам духовный друг до того, как мы сможем раскрыться просто в жизненных ситуациях?

Ответ:Я думаю, что вам нужно, чтобы кто-то наблюдал за тем, как вы это делаете, потому что тогда раскрытие окажется для вас более реальным. Легко раздеться в комнате, где никого нет, но мы находим трудным раздеться в комнате, полной народа.

Вопрос:Значит, это действительно будет раскрытие себя перед самим собой?

Ответ:Да. Но мы не видим его таким образом. Мы обладаем сильным осознанием аудитории, потому в нас так сильно осознание себя.

Вопрос:Не понимаю, почему выполнение суровых предписаний и дисциплина подчинения не являются подлинным «трудным путем»?

Ответ:Вы можете обманывать себя, полагая, что идете по трудному пути, тогда как в действительности это не так. Такое положение равносильно героической роли в театре. «Легкий путь» в значительно мере связан с переживанием героизма, тогда как трудный путь оказывается гораздо более личным. Пройдя путь героизма, вы все еще должны будете проходить трудный путь; и открытие этой необходимости будет тяжелым ударом.

Вопрос:Есть ли необходимость в том, чтобы вначале пройти героический путь, есть ли необходимость проявлять упорство на героическом пути, чтобы продолжать движение по подлинно трудному пути.?

Ответ:Я так не думаю. Именно это я и стараюсь вам показать. Если вы заняты героическим путем, вы прибавляете к своей личности новые слои, накладываете на нее новые кожные покровы, потому что считаете, что чего-то достигли. Позднее вы, к своему удивлению, обнаруживаете, что нужно что-то другое; необходимо удалять слои, сбрасывать кожу.

Вопрос:Вы говорите о необходимости переживать мучительную боль. Может ли понимание процесса сбрасывания масок сделать ненужным это переживание боли?

Ответ:Это очень хитрое предположение. Понимание не означает, что вы на самом деле что-то сделали; вы просто понимаете. Мы можем понять физиологический смысл чьих-то мучений, ощущения боли; но действительное переживание будет совершенно иным. Вы должны как следует, по-настоящему почувствовать нечто. Единственный способ проникнуть в суть дела – действительно пережить его самому, но создавать болезненные ситуации вы не должны. Эти ситуации будут возникать при помощи духовного друга, который являет собой врача со скальпелем.

Вопрос:Если вы находитесь в процессе покорности, и ваш духовный друг в этот момент как будто направляет на вас скальпель, да еще при этом лишает вас обезболивающего средства,– тогда ситуация будет чрезвычайно пугающей. Духовный друг кажется очень разгневанным и неприязненным, вам хочется убежать. Не объясните ли вы это?

Ответ:В этом-то все дело – здесь производится операция без применения обезболивающего. Вы должны охотно ей подвергнуться. Если вы убежите, вы уподобитесь человеку, которому нужно удалить аппендикс и который убегает из операционной; его аппендикс может разорваться.

Вопрос:Но ведь это происходит на очень ранней стадии взаимоотношений с духовным другом; вы едва пробыли с ним пять минут. И вот внезапно на вашу голову обрушивается крыша; а он просто оставляет вас – выпутывайся, как можешь! Да еще может быть скажет при этом: «Я не буду заниматься этим делом вместе с тобой; вот уже прошло пять минут. Оставь все, все твои затеи, разбирайся сам; а когда распутаешь все, я поговорю с тобой!» Вот как я это чувствую.

Ответ:Видите ли, то обстоятельство, что вы начинающий или продвинутый ученик, значения не имеет. Вопрос в том, как долго вы находились с самим собой. Если человек находился наедине с самим собой, он должен знать себя. Это похоже на обыкновенную болезнь. Предположим, вы путешествуете из одной страны в другую; в пути вы заболели и решили обратиться к врачу. Он едва умеет объясняться на вашем языке, однако способен почувствовать ваше тело и увидеть расстройство; и вот он принимает решение немедленно уложить вас в больницу и оперировать. Все зависит от того, как развивается болезнь в вашем теле. Вы можете разорваться на куски. Если у вас аппендицит и врач готовится к операции чересчур долго, хотя бы для того, чтобы подружиться с вами, ваш аппендикс лопнет. Вряд ли вы скажете, что такой способ медицинской практики будет очень хорошим.

Вопрос:Почему человек делает первый шаг на пути? Что приводит его гуда? Случай? Судьба? Или карма?– что это такое?

Ответ:Если вы полностью раскрылись, тогда вы уже находитесь на пути. Если вы раскрылись наполовину, тогда вы на пути лишь частично; и это обстоятельство не замедлит на вас сказаться. Если вы дадите своему другу, своему врачу меньше сведений, тогда вы будете поправляться гораздо медленней, потому что не раскроете всю историю своего случая. Чем больше вы расскажете врачу, тем скорее он сумеет вылечить вас.

Вопрос:Если подлинный путь заключается в самораскрытии, следует ли мне позволять себе раскрываться перед тем, что я считаю злом, что, как мне известно, может мне повредить?

Ответ:Раскрытие – это не добровольное мученичество по отношению к каждой встречающейся угрозе. Вы не должны становиться на рельсы перед приближающимся поездом, чтобы раскрыться для него. Как раз это и было бы путем героизма, ложным путем, подменой трудного пути.

Во всех случаях, когда мы встречаемся с чем-то таким, что считаем «злом», последнее представляет собой угрозу для самосохранения «я». Мы так заняты сохранением своего существования перед лицом этой угрозы, что совсем не можем видеть вещи ясно. Для того, чтобы открыться, мы должны преодолеть свое желание сохранить собственное существование. Тогда мы сможем ясно видеть ситуацию и иметь с ней дело.

Вопрос:Но ведь этого не достигнешь одним махом, так ведь? Я хочу сказать, что вы можете раскрыться в одном контексте, однако, очутившись в другой ситуации, вы внезапно хватаетесь за маску и надеваете ее на лицо, хотя в действительности и не хотели бы этого делать. Кажется, достигнуть полной открытости так трудно.

Ответ:Все дело в том, что борьба не имеет никакого отношения к раскрытию. Если вы вступили на путь, если вы оставили и самую борьбу, это факт уже воздействует и на проблему в целом. Тогда более нет и вопроса о том, хотим мы или не хотим оказаться вовлеченными в жизненные ситуации. Обезьяний инстинкт эго растворяется, потому что он основан на информации из вторых рук, а не на непосредственном переживании того, что есть. Борьба – это эго. И если вы оставили борьбу, тогда не останется никого, кто должен преодолевать эту борьбу: она просто исчезает. Так что, как видите, здесь дело не в том, чтобы одержать победу над борьбой.

Вопрос:Когда вы чувствуете гнев, нужно ли его просто выражать с целью раскрытия?

Ответ:Когда мы говорим о раскрытии и покорности, например, в случае гнева, это не значит, что мы должны на самом деле тут же выйти из комнаты и прямо тут же ударить кого-то. Пожалуй, это скорее будет способом питания эго, а не способом правильного раскрытия вашего гнева, видения его реальности, его живого качества. Это относится и к самораскрытию вообще. Дело заключается в том, чтобы видеть основное качество ситуации какова она есть, а не пытаться что-то с ней сделать. Конечно, если мы полностью открыты по отношению к ситуации без каких-либо предвзятых мнений, тогда мы будем знать, какое действие правильно, а какое окажется неумелым. Если некоторый особый способ действий окажется неуклюжим и неумелым, тогда вы не остановитесь на развилке у дороги, а сразу изберете путь искусного и творческого действия. Вы не связаны суждением как таковым, а реально выбираете творческий путь.

Вопрос:Неизбежна ли ступень накопительства и защитного переодевания?

Ответ:Мы коллекционируем вещи, а позже нам приходится их отдавать, и это оказывается болезненным. Похоже на швы в коже после операции; страшно удалять их, так как мы чувствительны и привыкли к чуждому элементу в организме.

Вопрос:Как вы думаете, возможно ли начать видеть то что есть, видеть себя таковыми как мы есть, без учителя?

Ответ:Я не думаю, что это вообще возможно. Вам необходим духовный друг, чтобы вы покорились ему и полностью раскрыли себя.

Вопрос:Значит, абсолютно необходимо, чтобы духовный друг был живым человеком?

Ответ:Да. Любое другое «существо», с которым, по вашему предположению, вы общаетесь, будет иллюзорным.

Вопрос:Может ли быть учение Христа само по себе духовным другом?

Ответ:Я бы этого не сказал. Это воображаемая ситуация. То же самое справедливо по отношению к любому другому учению; речь идет не обязательно об учении Христа. Проблема здесь в том, что мы можем сами толковать учение. Именно в этом все дело: книжные учения всегда открыты для интерпретаций эго.

Вопрос:Когда вы говорите об открытости и самораскрытии, это сильно напоминает мне некоторые школы психотерапии. Какова на ваш взгляд функция того рода практики, которой заняты люди в психотерапии?

Ответ:В большинстве систем психотерапии проблема заключается в том, что, если вы считаете процесс «терапевтическим», тогда вы действительности имеете в виду не процесс сам по себе, а психотерапию как лечебное средство. Иными словами ваша терапия – это хобби; кроме того, вы видите терапевтическую ситуацию лишь в рамках истории болезни. В ваших взаимоотношениях с отцом и матерью что-то сложилось неправильно, и потому у вас имеется склонность к … и т.д. Когда вы начинаете рассматривать историю болезни данного человека в целом, стараясь соотнести ее с настоящим временем, такой человек начинает чувствовать, что для него нет спасения, что его положение безнадежно, потому что он не в состоянии переделать своего прошлого; он чувствует, что захвачен этим прошлым, и из существующего положения нет выхода. Такой способ лечения оказывается чрезвычайно неумелым, разрушительным, потому что создает препятствия для соучастия в творческом аспекте того, что происходит сейчас, здесь, сию минуту. Но, с другой стороны, если психотерапия представлена нам с упором на то, чтобы жить в настоящем времени, работать с проблемами данного времени,– и не только в том, что касается одних лишь словесных выражений и мыслей, а в понимании переживания действительности эмоций и чувств,– тогда, как я думаю, этот стиль психотерапии будет весьма эффективным. Но, к несчастью, существует много видов психотерапии и много псхиотерапевтов, занятых скорее попытками оправдать самих себя и свои теории, а не работой с тем, что есть. Фактически, их очень пугает работа с тем, что есть.

Мы должны упростить проблему, а не усложнять ее, не отягощать всякого рода теориями. Ситуация погруженности в настоящее, в данный момент, содержит историю болезни в целом и предопределяющие элементы будущего.

Все находится прямо здесь, так что нам не надо идти куда-то дальше, устанавливать, кто мы такие, кем были или могли бы стать. Как только мы пытаемся разгадать прошлое, мы оказываемся вовлеченными в честолюбие и борьбу в настоящем, лишаемся способности принять настоящий момент как он есть. Это – очень трусливый подход. Кроме того, считать психотерапевта или гуру своим спасителем – нездоровая склонность. Мы должны работать над собой. Поистине, альтернативы для нас нет. Духовный друг может в некоторых обстоятельствах усилить нашу боль. Это часть взаимоотношений между врачом и пациентом. Идея не в том, чтобы рассматривать духовный путь как нечто роскошное и приятное; надо видеть в нем просто прямой подход к фактам жизни.

Глава 7. Открытый путь

К данному времени нам должно быть ясно: чтобы найти открытый путь, мы должны сперва пережить самообман как он есть, подвергнув себя полному раскрытию. Может быть, мы даже испытаем колебания при рассмотрении такого обнадеживающего предмета, как открытый путь, ибо сильно опасаемся своего честолюбия. Но наша осторожность в данном случае – признак готовности подумать нем. На самом деле колебания в этом пункте могут быть иной формой самообмана – мы игнорируем учение под предлогом попытки быть совершенными и чрезвычайно осмотрительными.

Подход к открытому пути лежит в переживании раскрытия самого себя – мы уже рассматривали это в лекции о посвящении – в самораскрытии для жизни, в умении оставаться самим собой, представлять духовному другу свои положительные и отрицательные качества, работать с ними. Затем, после того, как вы представили себя духовному другу и пережили посвящение, встречу двух умов, вы можете проявить склонность высоко оценивать свое достижение; вы пережили такой необыкновенный случай,– вы сумели раскрыться, и в то же время раскрылся ваш духовный друг – вы оба раскрылись и встретились; вы встретились в одно и то же мгновение не только с духовным другом, но и с самим собой. Это было захватывающее, прекрасное мгновение.

Проблема заключается в том, что мы всегда стараемся обезопасить себя, увериться в том, что у нас все в порядке. Мы постоянно ищем что-то прочное, чтобы повиснуть на нем. «Чудесная» ситуация встречи двух умов является таким фантастическим переживанием, что как будто подтверждает наше ожидание чудес и магии.

Поэтому следующим шагом на пути самообмана будет желание видеть чудеса. Ведь мы прочли много книг с жизнеописаниями великих йогинов и свами, святых и аватаров. То кто-то из них прошел сквозь стену, то перевернул целый мир с ног на голову! Сколько чудес! Нам хотелось бы доказательств того, что такие чудеса действительно существуют, потому что мы хотим увериться, что находимся на стороне гуру, на стороне доктрины, на стороне чудесного, увериться в том, что наше дело безопасно и могущественно, что оно фактически подтверждается чувствами, что мы находимся на стороне «благочестия». Нам хотелось бы оказаться в числе тех немногих людей, которые сделали что-то фантастическое, необыкновенное, сверхобыкновенное, в числе тех, которые перевернули весь мир. «Я на самом деле думал, что стою на полу,– а вышло, что я стою на потолке». Внезапная вспышка встречи с духовным другом, встречи двух умов определенно реальна; это подлинное переживание, совершенно ощутимое, факт туда. Пожалуй, мы все еще не обладаем абсолютной уверенностью; но, конечно, такое чудо должно означать, что мы находимся на пути к чему-то, что мы, наконец, нашли правильное направление.

Такие усиленные попытки доказать себе, что наши действия правильны, указывают на значительную степень сосредоточенности ума на самом себе; мы очень заняты собой и состоянием своего бытия. Мы чувствуем, что составляем меньшинство, что делаем что-то весьма необычайное, что отличаемся от любого другого человека. Подобные старания доказать собственную уникальность – просто еще одна попытка подтвердить самообман. «Конечно, я пережил нечто необычайное; конечно, я видел чудо; конечно, я обладаю прозрением; поэтому я продолжаю идти вперед». Это – весьма замкнутая, обращенная на себя ситуация. У нас нет времени на общение с кем-то другим; с друзьями, с родными, с внешним миром. Мы заняты только собой.

В конце концов, такой подход становится скучным, затхлым. Мы начинаем понимать, что обманывали и продолжаем обманывать себя; тогда мы постепенно подходим ближе к открытому пути. У нас возникает подозрение, что все наши верования – галлюцинации, что мы, дав оценку своему переживанию, тем самым обесценили его, исказили. «Действительно, у меня была вспышка внезапного просветления, но в то же мгновение я попытался овладеть им, удержать его – и оно ушло». Мы начинаем открывать, что самообман совсем не приносит пользы, что это просто попытки успокоить себя, соприкоснуться с собой во внутренней сфере, что-то доказать самому себе, а не подлинное состояние раскрытия. В этом пункте мы, возможно, начнем упрекать себя, скажем: «Если я стараюсь обманывать себя, тогда это другой род самообмана, а если я пытаюсь не делать и этого, здесь также налицо самообман. Как же я смогу освободиться? И если я попробую освободиться, то это также будет еще одной формой самообмана»,– и это будет цепная реакция, наслоения друг на друга все новых периодов безумия.

Раскрыв самообман, мы страдаем от своего безумия самокритичности, но это полезно. Хорошо пережить безнадежность честолюбия, страдание от попыток быть открытым, ободрить себя,– потому что все это подготавливает почву для другого типа отношения к духовности. Главный пункт, к которому мы стараемся прийти, таков: «Когда же мы действительно раскроемся? Действия нашего ума так плотно наслаиваются друг на друга, они направлены внутрь, подобно вросшему ногтю: если я сделаю это, тогда обязательно произойдет вот это; а если я сделаю то-то, произойдет еще что-то. Как же я смогу избавиться от самообмана? Я признаю его, я вижу его; но как же мне из него выбраться?»

Боюсь, что каждому из нас придется пройти это состояние в одиночку. Я не даю вам путеводитель для экскурсии к просветлению, я ничего не гарантирую; но я просто предполагаю, что в самом таком подходе содержится что-то ошибочное.

Может быть, мы в самом деле чувствуем, что в подобном отношении к проблеме заключена какая-то ошибка; и вот мы ищем совета у своего гуру:

– Я совершенно убежден, что этот путь как раз для меня; конечно, это так; не стоит даже говорить об этом. Но, кажется, что-то у меня идет неверно. Я непрестанно работал над собой, однако нахожу себя вовлеченным в цепную реакцию перекрывающих друг друга неудач.

– Ну хорошо; что из этого?

– Так вот, я слишком занят, чтобы делать что-то еще; я прямо одержим этой проблемой.

– Хорошо, отдохни.

– Что же я могу сделать? Не дадите ли вы мне какой-нибудь совет?

– Боюсь, что не смогу дать тебе немедленное решение твоей проблемы. Начнем с того, что мне нужно знать, что в действительности у тебя идет не так. Это тебе сказали бы все профессионалы. Ведь если, например, в твоем телевизоре возникает неисправность, ты не меняешь немедленно трубку. Надо сначала проверить всю схему; какая часть ее не функционирует? Какие лампы не работают?

– Да вот, кажется, ничего слишком серьезного нет. Но в ту минуту, когда я пробую коснуться предмета, ум становится просто неудержим, он более не останавливается. А когда я пытаюсь сделать что-то для исправления положения, я не получаю никаких результатов. Как будто что-то погасло.

– Понимаете, всякий раз, когда я пробую проложить себе дорогу, как мне говорили вы и другие гуру, я стараюсь, стараюсь и стараюсь, но мне кажется, что проблеме нет конца. Если я начинаю практику с асан, пранаямы, дзадзэн, чего-нибудь еще, сколько бы я ни старался делать все правильно, снова и снова возвращаются те же знакомые проблемы. Я глубоко верю в эти доктрины, учения, методы,– конечно, я верю. Я люблю учителей, люблю методы, в самом деле люблю и полностью в них верю. Я знаю, что много людей добиваются прекрасных результатов благодаря путешествию по тому же пути, по которому пытаюсь идти и я; но в чем же моя беда? Может быть, у меня дурная карма? Или я оказался паршивой овцой в стаде? Может ли это быть? Если так, то я отправлюсь паломником в Индию, отправлюсь туда на коленях; я принесу любую нужную жертву. Я могу поститься; я приму любой обет; но сейчас я просто хочу понять, понять по-настоящему, в чем тут дело? ЧТО мне предпринять? Нет ли в ваших священных книгах каких-либо предписаний, подходящих для такого человека, как я? Нет ли какого-нибудь лекарства, которое я мог бы принять? Или жертвы, которую я мог бы принести?

– Точно не знаю. Приходи ко мне опять завтра вечером; может быть мы сумеем что-нибудь найти.

Да, только это и может сказать духовный друг: «Приходи опять завтра или к концу недели; поговорим обо всем; но не тревожься». Вы опять идете к нему, видите его, думаете, что у вас какая-то колоссальная проблема, и вот он выработает специально для вас ответы на нее. А он снова спрашивает:

– Здравствуй, как твои дела?

– Что вы хотите сказать? Ведь я ждал вашего ответа; ведь вы знаете, как у меня идут дела – мое состояние ужасно!

Ваше настроение сильно испорчено – и, вообще говоря, вполне справедливо. Как обычно, ничего не происходит; а затем недели следуют за неделями; вы снова и снова приходите к духовному другу. Вы погружены в отчаяние; вы подозреваете, что из всего предприятия ничего не выйдет; вы утешаете себя тайными ожиданиями: может быть, время придет, может быть, это будет на четвертой неделе, или на пятой, или на седьмой. Ведь семь – это символическое, мистическое число. Но время идет – и ничего! Полнейшее отчаяние. Вы уже близки к тому, чтобы исследовать возможности других решений: «Может быть, мне лучше уйти к какому-нибудь другому учителю; может быть, надо вернуться домой и работать среди своих; эта ситуация для меня слишком чужда. Кажется, между мной и ним нет никакого общения. Предполагается, что мы с ним как-то общаемся; но такое общение приносит только разочарование; ничего не происходит». И вот вы сидите и ждете. Всякий раз, когда вы видите гуру, вы почти немедленно знаете, что он обратится к вам со словами: «Возвращайся к себе, займись медитацией!» или: «Как дела? Чашку чаю?» То же самое повторяется снова и снова.

В чем же ваша ошибка? Фактически, тут нет ничего неправильного, абсолютно ничего. Ситуация вполне прекрасна, пока дело касается вашего духовного друга. Но этот период ваших ожиданий, стараний что-то преодолеть – сам по себе ошибочен, потому что время ожидания означает сильнейшую сосредоточенность на себе, работу, направленную внутрь, вместо работы с внешней направленностью. Существует склонность к централизации, понятие «большого дела», связанного с вашей психикой, с состоянием вашего ума. Вот это и будет неправильным.

Пожалуй, стоит рассказать вам историю о Наропе и его учителе, великом Тилопе, индийском мудреце. Тилопа в качестве гуру потратил двенадцать лет на своего ученика Наропу, практически делая вещи того же рода, которые мы рассматриваем здесь. «Если ты принесешь мне похлебку из этой кухни, я научу тебя, может быть, научу»,– сказал как-то Тилопа. Наропа принес похлебку; чтобы добыть ее, ему пришлось вынести ужасные побои кухонных работников и хозяев дома. Он вернулся в крови, но счастливый. А когда он подал Тилопе похлебку, тот сказал: «Мне хочется еще, пойди и принеси». Наропа опять пошел за похлебкой, принес ее, вернувшись полумертвым. Он сделал это, так как страстно желал учения. Затем Тилопа сказал: «Спасибо, теперь пойдем отсюда». Подобные случаи повторялись снова и снова, пока чувство ожидания не достигло у Наропы высшей точки. И как раз в этот момент Тилопа снял сандалию и ударил Наропу по лицу. Это и оказалось абхишека, высочайшим и глубочайшим, величайшим посвящением – вы могли бы употребить для его описания множество определений. Удар сандалией по лицу – и вот Наропе более не надо над чем-то работать!

Но мы не должны уноситься в облака при этой мистической сцене. Вся ее суть – это открытая тропа, открытый путь. Мы всесторонне проверили самообман, пережили его. Мы несли и несли на себе такую тяжелую ношу, подобно черепахе, несущей на себе панцирь. Мы постоянно пытались запечатать себя в скорлупе, старались по-настоящему попасть «куда-то» с такой агрессивностью и скоростью! Нам же, оказывается, необходимо отбросить всю эту скорость и агрессивность, само качество требовательности. Мы должны выработать некоторое сострадание к себе, и тогда совсем просто начнется открытый путь.

В этом месте следует рассмотреть значение сострадания, ибо сострадание – это ключ к открытому пути, его глубинная атмосфера. Лучший и самый правильный способ представить идею сострадания заключается в том, чтобы пользоваться понятием ясности – той ясности, которая заключает в себе фундаментальную теплоту. На данной стадии ваша практика медитации будет актом доверия к самому себе. По мере того, как эта практика становится более заметной в деятельности повседневной жизни, вы начинаете доверять себе и проявлять сострадательное отношение. В этом смысле сострадание – это не жалость к кому-то; это глубинная теплота. Наибольшее количество пространства и ясности означает такое же количество теплоты; это приятное чувство происходящих внутри нас положительных процессов. Все, что вы делаете, более не рассматривается как механическая помеха с точки зрения направленной на себя медитации; но сама медитация оказывается спонтанным, радостным действием. Это непрерывный акт дружбы с самим собой.

Затем, установив дружбу с самим собой, вы не можете просто удерживать эту дружбу внутри себя; вы должны искать для нее какой-то выход, и этим выходом будут ваши взаимоотношения с миром. Так сострадание становится мостом к внешнему миру. Доверие и сострадание к самому себе приносит побуждение потанцевать с жизнью, вступить в общение с энергиями мира. Лишенный подобного рода вдохновенности и открытости, духовный путь становится сансарическим путем желания: мы остаемся в ловушке желаний улучшить себя, достичь воображаемых целей. Если мы чувствуем себя неспособными достичь цели, мы страдаем от отчаяния, нас мучит неосуществленное честолюбие. С другой стороны, если мы чувствуем, что нам удается осуществление цели, мы можем стать самодовольными и агрессивными – «я знаю, что делаю, не троньте меня!» Мы можем раздуться от собственных знаний, как некоторые встречавшиеся нам «специалисты», хорошо знающие свое дело; если кто-то задает им вопросы, в особенности вопросы глупые или вызывающие,– они сердятся вместо того, чтобы постараться как-то ответить на Вопрос: «Да как вы могли сказать такую вещь, как вам мог даже прийти в голову этот глупый вопрос! Разве вы не видите, что я знаю!»

Или нам может удастся какая-то форма двойственной практики сосредоточения, может удастся переживание какого-то рода «мистического состояния». В таких случаях мы можем показаться вполне спокойными и религиозными в общепринятом смысле. Но нам придется постоянно подкреплять и поддерживать свое «мистическое состояние»; здесь все время присутствует чувство оценки, имеют место повторные акты проверки и удовольствия, доставляемого достижением. Это типичное заблуждение свойственно самодовлеющей медитации практики хинаяны; это самопросветление и, в некотором смысле, особая форма агрессивности. Здесь нет элемента сострадания и раскрытия, поэтому практикующий целиком сосредоточен на себе и своем переживании.

Сострадание же не имеет ничего общего с достижением. Оно обширно и весьма великодушно. Когда человек вырабатывает подлинное сострадание, он не может сказать с уверенностью, к кому проявляет великодушие – к другим или к самому себе. Потому что это сострадание – всеобъемлющее великодушие без направленности, без понятий «для меня» или «для них». Оно наполнено радостью, той радостью, которая существует сама по себе; эта радость постоянна – в смысле доверия к себе; она содержит огромное богатство, огромную ценность.

Мы могли бы сказать, что сострадание представляет собой наивысшее отношение, свойственное богатству; это подход, противоположный нищете, это война против нужды. Сострадание содержит все виды героических, свежих, положительных, наглядных, широких качеств и оно подразумевает более широкую шкалу мышления, более широкий и свободный способ взаимоотношений с собой и с миром. Именно поэтому вторая «яна» называется махаяной, т.е. «великой колесницей». Это точка зрения, в силу которой человек рожден обладающим глубинным богатством, и ему не надо становиться богатым. Без подобного рода доверия к себе медитацию вообще невозможно перенести в действие. Сострадание автоматически побуждает нас к взаимоотношениям с людьми, потому что вы больше не считаете людей факторами траты вашей энергии. Наоборот, они восполняют эту трату, ибо в процессе взаимоотношений с ними вы узнаете, как вы богаты, какими ценностями обладаете. Итак, если вам приходится выполнять трудные задачи, где требуется умение разбираться в людях или в жизненных ситуациях, вы не чувствуете, что истратили все свои ресурсы. Всякий раз, когда вы встречаетесь с трудной проблемой, она представляется вам в виде радостной возможности продемонстрировать свое богатство, свои ценности. В таком подходе к жизни совершенно отсутствует чувство нищеты.

Являясь ключом открытого пути, махаяны, сострадание делает возможным трансцендентные действия бодхисатвы. Путь бодхисатвы начинается с великодушия, с отдачи и раскрытия; это процесс покорности. Открытость – это значит кому-то что-то давать; это отказ от своих требований и основных критериев этих требований. Это дана парамита, парамита великодушия, что значит умение полагаться на тот факт, что вам нет нужды создавать для себя безопасную почву, умение доверять своему фундаментальному богатству: вы можете позволить себе состояние открытости. Таков открытый путь. Если вы оставите психологические отношения «требовательности», тогда начнет проявляться глубинное здоровье, которое ведет к следующему акту бодхисатвы – шила парамита, парамита морали, дисциплина.

Когда достигнуто раскрытие, когда оставлено все, связанное с основным критерием «я делаю это, я делаю то», тогда нет обращенности на себя, тогда становится несущественной всякая ситуация, которая поддерживает это или ведет к накоплениям. Это и есть наивысшая мораль: она усиливает ситуацию открытости и смелости; вы не боитесь повредить себе или другому, потому что вы полностью раскрыты. Вы не чувствуете, что ситуации, где требуется терпение, кшанши парамита, лишают вас вдохновения; ибо терпение ведет к энергии, вирья, к качеству радости. Существует огромная радость поглощенности, которая есть энергия; и она приносит также всеохватывающее видение открытой медитации, переживание дхьяны, состояния открытости. Вы не считаете внешнюю ситуацию отдельной от себя, потому что вы глубоко вовлечены в пляску и игру жизни.

Затем вы становитесь даже еще более открытыми; вы просто идете вместе с каждой ситуацией. Вы не ведете никакой войны, не стараетесь победить врага, не стремитесь достичь какой-то цели; вы не поглощены накоплением или отдачей. Внутри вас нет ни страха, ни надежды. Это – развитие праджня, трансцендентного знания, способности видеть ситуации такими, каковы они есть.

Итак, главная тема открытого пути состоит в том, что мы должны начать отказ от глубинной борьбы эго. Быть полностью открытыми, обладать таким видом абсолютного доверия к себе – вот подлинное значения сострадания и любви. Произнесено множество речей о любви, о мире и спокойствии во всем мире. Но как же мы в действительности проявляем любовь? Христос сказал: «Люби ближнего своего». Но как мы любим? Как делаем это, как будем излучать свою любовь на все человечество, на весь мир? «… Ибо мы должны любить, такова истина … Если вы не любите, вы прокляты, вы погрязли во зле, вы ухудшаете состояние человечества … Если же любите,– вы на правильном пути». Но как любить? Многие люди относятся к любви весьма романтично и фактически приходят в восторженное состояние от одного этого слова. Затем наступает разрыв, приходит период, когда мы уже не испытываем возвышенных порывов любви. Приходит что-то другое – нечто стеснительное, некоторое тайное дело; мы склонны скрывать эту сторону любви; здесь же – половая жизнь, что-то постыдное, не являющееся частью нашей Божественной природы, что-то такое, о чем не следует и думать. Остается только разжечь другой огонь любви. Итак мы движемся дальше и дальше, стараясь не обращать внимания на отвергнутые нами части нашего существа, стараясь быть добродетельными, любящими, добрыми.

Возможно, мои слова оттолкнут многих, но, боюсь, что любовь – это в действительности не одно лишь переживание красоты и романтической радости. Любовь связана с безобразием, болью и агрессивностью, как и с красотой мира; любовь – это не небесный покой! Любовь, сострадание, открытый путь – все это связано с «тем, что есть». Для того, чтобы развить любовь, вселенскую, космическую любовь,– как бы вы ее не называли,– мы должны принять всю ситуацию жизни как она есть, ее светлые и темные стороны, хорошее и плохое. Мы должны открыть себя для жизни, вступить в общение с нею. Возможно, вы боретесь, чтобы развить в себе любовь и мир, совершаете усилие ради их достижения. «… Мы скоро добьемся этого, мы истратим тысячи долларов на радиопередачи, посвященные доктрине любви, и они будут слышны повсюду; мы провозгласим любовь ко всему свету!» Прекрасно, провозглашайте, осуществляйте, тратьте деньги; но откуда же эта скорость и агрессивность, которые скрываются за тем, что вы делаете? Почему вам приходится толкать нас к приятию вашей любви? Почему в этом деле заключены такое давление и сила? Если ваша любовь движется с такой же скоростью и силой, с какой движется у прочих людей ненависть, тогда здесь имеет место что-то другое; это то же самое, что называть тьму светом – в подобную любовь включено столько честолюбия, что все дело принимает форму прозелитизма. Это совсем не открытая ситуация общения с вещами как они есть. Конечный смысл понятия «мир на земле» состоит в том, чтобы полностью устранить идеи мира и войны, открыть себя целиком и в равной степени и для положительных, и для отрицательных аспектов мира – как если бы мы видели землю с высоты птичьего полета, откуда видны свет и тьма, откуда принимаются и то и другое. Вы не стремитесь защищать свет против тьмы.

Действие бодхисатвы похоже на сияние луны, отраженной в сотне чаш с водой; у нас получается целая сотня лун, по одной в каждой чаше. Открытость подразумевает именно такой вид абсолютного доверия и уверенности в себе. Открытая ситуация сострадания действует как раз таким образом, а не при помощи преднамеренных попыток создать сто лун – по одной в каждой чаше.

Кажется, основная проблема, с которой мы встречаемся, заключается в том, что мы чересчур заняты стараниями что-то доказать; эти старания вызваны безумием и ощущением нищеты. Когда вы стараетесь что-то доказать или что-то получить, вы более не остаетесь открытыми, вы должны подвергать все проверке, «все устраивать правильно». Это безумный образ жизни, и в действительности он ничего не доказывает. Можно было бы прямо ставить рекорды, выраженные в цифрах и количествах: мы построили что-то огромное, самое большое, собрали наибольшее количество чего-то, создали нечто самое длинное, нечто сверхгигантское. Но кто вспомнит этот рекорд, когда вы умрете? Или сто лет спустя? Или через десять лет? Или через десять минут? Рекорды, заслуживающие внимания,– это рекорды данного момента, которые установлены сейчас; и они выражаются в том, действительно ли сейчас имеет место открытость и общение.

Таков открытый путь, путь бодхисатвы. Бодхисаттве все равно, даже если он получил медаль от всех будд за то, что оказался самым храбрым бодхисатвой во всей вселенной; это его совсем не заботит. В священных писаниях вы никогда не прочтете историй о бодхисатвах, получивших медали. И это вполне справедливо, так как для них не существует необходимости что-то доказывать. Действие бодхисатвы спонтанно; это – открытая жизнь, открытое общение, в нем совсем нет борьбы, нет скорости.

Вопрос:Я считаю, что быть бодхисатвой – это значит помогать людям, а у людей особые требования. Поэтому бодхисатва должен совершать особые действия. Но как согласовать эту идею тотальной открытости с необходимостью совершать какие-то особые действия?

Ответ:Быть открытым – не значит быть безответным новобранцем. Это значит обладать свободой делать то, что требуется в данной ситуации. Поскольку вы не хотите ничего от нее получить, вы свободны действовать таким образом, который по-настоящему ей соответствует. И точно так же, если другие люди чего-то хотят от вас, это может оставаться их личной проблемой. Вам нет необходимости угождать каждому. Быть открытым – значит быть «тем, что вы есть». Если вы не испытываете неудобства быть самим собой, автоматически и естественно возникают условия открытости и общения. Это подобно идее луны и чаш с водой, о которой мы только что говорили; если здесь есть чаши, они будут отражать вашу «природу луны». Если их нет, отражения не будет. Или если они находятся здесь лишь наполовину, он отразят лишь половину луны. Все зависит от них. Вы как луна просто находитесь здесь, вы открыты; а чаши могут отразить вас, но могут и не отразить. Вы не проявляете ни озабоченности, ни беззаботности. Вы просто присутствуете.

Ситуация развивается автоматически. Мы нуждаемся в том, чтобы приспосабливаться к каким-то особым ролям и окружению. Я думаю, многие из вас пробовали делать это в течение долгого времени, ограничивая себя, прилаживаясь к узко ограниченному набору обстоятельств. Мы тратим так много энергии, сосредоточивая внимание на одном лишь месте, а потом, к своему удивлению, обнаруживаем, что существуют целые обширные области, которые мы пропустили.