Восточная мадонна

– Я хочу знать правду. Вы можете говорить откровенно.

– Он пропал без вести, миссис Уэйн-Тернер.

– Но вы должны знать что-то еще.

– Другой информацией мы не располагаем.

– Вы сказали, что никто не видел, как он прыгал с парашютом, не так ли?

– Так точно.

– Ну так скажите, что же, по-вашему, произошло – это останется между нами. Да не тяните же!

– Трудно вообразить, чтобы после этого он остался в живых.

– Значит, он мертв? Наверняка мертв. А как же иначе?

Мардж не знала, что еще сказать. Короткие вопросы, которыми она забросала полковника, истощили ее силы. Она сама не ожидала такого. Чего угодно, но только не этого.

Сказала ли она, что это ужасно? Может быть, и сказала. Ведь в подобных случаях, кажется, именно так и говорят. Что, пришла телеграмма от президента? Она не ослышалась? Нет. Он не сказал этого, но она поняла его именно так. Этот человек сообщил, что Клэя считают мертвым. Нет, только не Клэй. Ну почему он умер именно сейчас? Она всегда думала о нем так, как будто ему суждено жить вечно, как, например, Луне – и о таком же далеком.

Движение на улице было напряженным, и машина едва двигалась. Стеклоочистители кое-как справлялись с тяжелыми струями дождя. Они доползли до площади Согласия. Полковник рассказывал о том, как, где и когда происходил последний бой Клэя, но Мардж ничего не слышала.

– А он…

Картер выжидающе смотрел на нее. Глаза его словно пытались угадать вторую половину вопроса, но на лице ничего не отражалось. Он решил, что Мардж просто забыла, о чем хотела спросить. Полковнику и раньше приходилось выполнять подобные поручения, и каждый раз люди реагировали по-разному: одни начинали плакать, другие тихо всхлипывали или пытались сохранить присутствие духа. Но так или иначе, какая-то реакция была всегда. А женщина, сидевшая рядом с ним, не реагировала никак. Выражение мадонны на ее открытом привлекательном лице оставалось неизменным. Она смотрела сквозь него, словно его тут не было, и как будто минуту назад он не сообщил ей о смерти мужа.

Какой странный, этот маленький офицер, подумалось ей, на его лице написана тревога, а глаза – равнодушные. И вид у него не очень бравый. Наверное, прошел через все звания, а может, перепрыгнул через несколько, чтобы получить ранг военного атташе. Но явно – не лидер. Этот человек был просто голосом, который сообщил ей о судьбе Клэя.

– Могу ли я что-то сделать для вас? – спросил он.

– Не думаю… – Ей не хотелось обижать его. – Не знаю, полковник Картер…

– Зовите меня Майк, – сказал он и тут же пожалел об этом.

– Спасибо, – ответила она, не задумываясь над своими словами. – А я – Мардж.

Момент для фамильярности был не очень подходящим, подумалось Майку. Нужно было придерживаться официального тона, но она, кажется, ни на что не обращала внимание. В зеленых глаза женщины не было слез, и ее высокие скулы были сухими. С ним творилось что-то странное: он не испытывал к ней никакого сочувствия, только – греховное влечение. Похоже, он сходит с ума. Ее тело, обтянутое элегантным платьем, вытворяло с ним нечто непонятное. Какой-то суеверный страх охватывал полковника по мере того, как он разглядывал ее: длинные ноги Мардж были непринужденно вытянуты, она отнюдь не выглядела одинокой или потерянной, и ему захотелось обнять ее. Нет, он решительно свихнулся! Он был эгоистичным бесчувственным подонком. Как он мог? Но единственное, о чем мог думать Картер, – это как он возьмет эту женщину в охапку и унесет куда-нибудь, словно пещерный человек. С ним творился какой-то кошмар. На лбу выступили капли пота, Майк отвернулся и стал смотреть в окно, но все равно ее запах продолжал возбуждать его. Полковник изо всех сил пытался унять свое неровное дыхание. Снаружи по машине продолжал колотить ливень – глухо и прерывисто.

8

– Почему вы не пьете? – слюняво промычал капитан Нью. – Вы ничего не выпили за ночь, а ведь выпивка потрясающая – никакой подделки. Настоящий бурбон, лучший напиток в мире. После поездки в Америку я люблю бурбон.

– Нет, спасибо, капитан.

– А против того, что я пью, вы не возражаете?

– Валяйте. Вы здесь отлично устроились.

– Еще бы! У нас тут столько виски и сигарет – сколько угодно. Когда приходит вьетконг, деревенские все прячут, прикидываются бедными. Вот, ешьте еще. Хотите фруктов? – Голос капитана дрожал не меньше, чем его руки.

– Спасибо, я уже съел все, что хотел.

– Я лично отвезу вас обратно на базу – послезавтра, а может, перед выходными. К тому времени мне уж точно вернут мой джип. А пока отдохните. Для нас – огромная честь принимать вас. Господи, благослови Америку. Америка спасает нас, и мы ей за это благодарны. Я и подумать не мог, что когда-нибудь в своей деревне смогу спасти большого американского брата. И крестьяне вас запомнят. Еще долго после вашего ухода они будут слагать о вас песни.

– А вы сами здешний?

– Конечно. И родился здесь. Был лучшим парнем в деревне – сами спросите. Я единственный стал офицером. У меня есть все, что нужно здешним крестьянам: кладу в банк бумажные деньги, а потом привожу им солонину и сигареты из военной лавки. Ну и, конечно, беру золотишко у китайских торговцев в Сайгоне.

– Вашим односельчанам повезло с вами.

– Еще бы. И вам – тоже. Если бы вы пришли не в ту деревню, вас бы тут же забили палками. А я вас скоро доставлю на базу, верно?

– Нам следует поспать.

– А как насчет глотка бурбона на сон грядущий?

– Нет, спасибо.

Капитан поднялся и отвел Клэя в ближайшую хижину. Он показал циновку, на которой можно устроиться, и почти сразу ушел. Возле двери стояло ведро с водой, а пол был заставлен грудами консервных банок, коробок и корзин с фруктами. Хижина больше напоминала магазин.

– Вот еда на случай, если проголодаетесь. Спокойной ночи, сэр, – сказал капитан Нью.

Клэй лег на циновку и вытянулся, глядя на звезды. Он устал, как собака, но ему еще предстояло кое-что сделать. Он не мог представить, что сейчас уснет, потом проснется и его отвезут туда, откуда все начиналось. Нет, это невозможно! Нельзя воскреснуть из мертвых. Возможно, в его отсутствие отслужат заупокойную службу – там в часовне под железной крышей на базе ВВС. Сейчас они, наверное, уже поставили в известность Мардж, ведь он разбился три дня назад. Или четыре? В конце концов, это не имеет значения. Он не может вернуться, вот и все.

Образы разных людей и мест сменяли друг друга в его сознании. Все его усилия уничтожить любые данные о полете были лишены смысла: в его комнате они найдут одежду, документы, кредитную карточку и, возможно, что-то еще. Может быть, он и здесь проявил небрежность? Может, из обломков самолета им удалось вытащить атташе-кейс? Ему нужно уходить отсюда этой же ночью. Кейс в самолете здорово пригодится им, он о многом расскажет. О, с каким усердием собирал он эти рубины, сапфиры, бриллианты! Маленькое сокровище, накопленное Клэем, могло стать его билетом из Вьетнама прямо в неизвестность. Он помнил, как покупал каждую вещь, сколько платил, неуклонно приближаясь к заветной цели – к свободе. И теперь все это было похоронено где-то, как свидетельство его вины.

Клэй улыбнулся сам себе. Нужно продолжать действовать по плану. Главное – помнить о цели. Был ли он слишком самонадеян, не подготовив запасной план? На что он собирался жить? У него были деньги – в Швейцарии, в Люцерне. Они лежали в банке на берегу озера, и от мысли о них он даже причмокнул от удовольствия.

Он мог бы добраться до Тонкинского залива, но как? Пешком, вот как. Торопиться все равно некуда. А можно – морем, под другим именем. Купить чужие документы, например, какого-нибудь погибшего офицера. Об этом нужно было позаботиться, когда он был у вьетконговцев – украсть и бежать. Где же он находился? Клэй попытался мысленно представить карту полетов над Вьетнамом. Нужно взять в помощники капитана Нью, наврать ему что-нибудь, и тот сделает все, что нужно. Нью достаточно жаден, хотя и не дурак. Кроме того, он хочет быть героем. Нет, нет и еще раз нет. Капитан Нью свихнулся на мысли доставить его обратно на базу. Он не верит, что американец может быть дезертиром. От этого слова Клэя передернуло. Нет, он не был дезертиром, он был покойником. Нужно еще раз все обдумать. Он только терял время, развалившись здесь как чучело. Женщина! Она должна знать, где они находятся. Бернадетт.

Он поднялся и вышел наружу. Его легкие наполнил холодный, почти сладкий воздух. Луны не было, и вокруг не раздавалось ни звука. Слышался только треск кузнечиков и догоравших углей. Клэй слишком много съел за ужином. Женщина, вот кого он должен отыскать прежде всего. Он еще не знал, что будет делать, когда найдет ее. Она была гуком, но в общем-то не такая уж страшная. Она поделилась с ним едой, когда он был голоден, терпеливо слушала его. Клэю ее не хватало.

Она, должно быть, проголодалась, подумал он, а затем вспомнил о консервах и еде, которую капитан оставил для него в хижине. Он оглядел то, что было разбросано на полу, и обнаружил большую коробку из-под чая. Там были мясные консервы, бисквиты и бутылки. Возле двери стоял здоровенный рюкзак. Клэй побросал туда столько продуктов, сколько мог унести, и закинул его за спину. Рюкзак казался неимоверно тяжелым, но Клэй сделал резкий выдох, чтобы побороть возникший было страх, и нырнул в темноту. Он шел быстро, поскольку знал, куда надо идти – еще раньше капитан показал ему нужную хижину.

У входа спал охранник, прислонив ружье к стене. Когда Клэй открыл массивный деревянный засов, тот даже не пошевелился. Дверь со скрипом отворилась. Внутри хижины было темно и мерзко пахло, но он услышал дыхание женщины. Перешагнув порог, он сбросил тяжелую ношу на пол, не боясь, что кто-то услышит. Клэй почувствовал странное воодушевление: вот сколько он уже сумел сделать, и никто пока не заметил его. Может быть, к нему повернулась удача?

– Бернадетт, – прошептал он. – Бернадетт.

Она не отвечала. Зловоние в хижине становилось невыносимым.

– Бернадетт. – Быть может, он перепутал имя? Глаза стали привыкать к темноте, и вскоре он увидел ее. Сидя в углу и глядя на него оттуда, она была похожа на испуганное привидение. Она не верила своим ушам: американец шептал ее имя. Некоторое время она то ли спала, то ли была без сознания, но голод заставил ее очнуться. Она, разумеется, ожидала, что кто-то придет за ней, но не так – шепча ее имя – и уж, конечно, не он. Она оцепенела. Но не от страха – к страху она уже сумела привыкнуть. Сейчас она была ошеломлена его появлением. Что ему надо от нее? Он победил и теперь был у своих друзей. Может, он хотел изнасиловать ее? Может, он знал о ее прошлом на панели? Наверное, оно было написано на ее лице. Бернадетт передернуло. Серые, холодные, давящие стены вновь возникли в ее памяти. Она снова была в монастыре, и снова – одна.

– Бернадетт, – вновь услышала она его голос, – проснись. – В его голосе звучала тревога. Она кивнула, но американец не заметил. – Бернадетт.

– Я здесь, – спокойно ответила она. – Я не сплю. Чего ты хочешь?

– Я принес тебе поесть.

– Я не могу есть сейчас.

– Но тебе это необходимо.

– Меня стошнит, если я съем хоть что-то. Пожалуйста, не заставляй меня, – теперь ее голос звучал совсем по-другому. В нем исчезло напряжение. Она говорила, как маленькая девочка.

– Что они сделали с тобой? – в его шепоте ей послышалось сочувствие. Быть может, он прикидывался, но она была слишком измучена, чтобы подозревать кого-то. Не в состоянии ничего сказать, она начала всхлипывать.

Он пододвинулся и прикоснулся к ее плечу. Она промолчала.

– Пошли отсюда, Бернадетт, сейчас не время плакать.

Что он сказал? В голове ее все перепуталось, и сила воли была окончательно парализована. Да чего же он хочет?

– Ну, давайте выбираться, леди, – в его голосе прозвучал приказ. Это было неожиданно, но в данный момент – то, что нужно. Клэй сам удивился тому, как ясно он вдруг стал мыслить и видеть происходящее. Да, он возьмет ее с собой. Один он обречен, и поэтому она нужна ему. Она знает местность, умеет добывать пищу, она выведет его к какой-нибудь границе – с Лаосом, Камбоджей или Тайландом. Или – к морю. А потом он отпустит ее. Или убьет, если будет нужно. Да, ее нужно забрать с собой, это поможет ему сэкономить время и выиграть расстояние. А потом пусть возвращается к своим.

И вдруг он понял: она ведь тоже не сможет вернуться. То, что здесь произошло, означало для нее провал. Ни один из них не мог вернуться, они могли полагаться только друг на друга.

На Клэйтона Уэйна-Тернера снизошел мир. Он хлопнул ее по плечу:

– Пошли, Бернадетт. Если мы не уйдем сейчас, мы не уйдем никогда.

Бернадетт была изумлена, но подчинилась и встала на ноги. Клэй тоже поднялся, взвалил на себя тяжелый рюкзак и вывел ее наружу. Задержавшись возле двери, он подобрал винтовку охранника, а заодно прихватил запасной магазин и прикрепил его к поясу. Идти с таким грузом было тяжело, поэтому, повернувшись к Бернадетт, Клэй протянул ей винтовку.

– Зачем это мне? – удивилась Бернадетт.

– Не могу же я тащить все один! Бери, и пойдем отсюда.

– А куда? – спросила она.

– Не знаю, но, по крайней мере, подальше отсюда. Когда опять поднимемся на тот холм, что-нибудь придумаем. – Его светящиеся часы показывали одиннадцать, деревушка, должно быть, еще долго не проснется. Они двинулись в гору.

Вдруг сухая трава позади них зашуршала под чьими-то быстрыми и легкими шагами. Это заставило девушку остановиться, и, обернувшись, она увидела силуэт увязавшейся за ними собаки. Бернадетт снова двинулась и через некоторое время вновь обернулась. Животное выглядело дружелюбно, и каждый раз, когда девушка останавливалась, собака делала попытку приблизиться к ней, но затем, словно передумав, оставалась в отдалении. Частое и спокойное дыхание пса успокаивало девушку: оно говорило о том, что людей поблизости не было.

На вершине холма Клэй остановился и взглянул на звезды.

– Ну и что дальше? – спросила она.

– Дай мне подумать, – улыбнувшись, ответил американец. – Ведь ружье – у тебя, не так ли? Ты можешь остановить меня в любой момент, как только захочешь.

9

Бернадетт устала и была голодна – случившееся сломило ее дух. Все, на что она сейчас была способна, это идти вслед за ним, кое-как удерживая равновесие, и слушать, что он говорит. Ее даже не заботила абсурдность ситуации. Странно, но Бернадетт чувствовала себя в безопасности – замешательство ее прошло, и, возможно, не без оснований: в этот момент ей больше всего было нужно, чтобы за ней присматривали, чтобы было, на кого положиться, чтобы кто-то сказал ей, что делать дальше.

Лицо Клэя было непроницаемым, на нем не осталось ни следа усталости или сомнений. Никогда Клэй не был уверен в себе больше, чем теперь. Он решил, что их путь к побережью должен лежать через юго-восток – там их никто не станет преследовать. Капитан Нью подумает, что, коли девушке удалось освободиться и увести с собой пленника, она отправится на север. Дорога предстояла долгая, но для них побережье таило в себе неограниченные возможности – как он слышал, война почти не затронула маленькие рыбацкие поселки.

Находясь возле океана, Клэй всегда чувствовал себя в своей тарелке. Кроме того, там можно было найти лодку, отправлявшуюся куда-нибудь. А если их засекут, он всегда сможет выдать себя за летчика сбитого бомбардировщика или придумать что-нибудь в этом роде. На побережье им встретятся только гражданские или старики, которые имеют мало общего с войной и ничего не понимают в военных делах. Они поверят чему угодно, потому что думают только о том, как выжить и о «черном рынке». Они никогда не назовут его дезертиром, они даже не знают, что это такое. А если и знают, то для них это слово означает совсем не то. Бежать от войны в этой части света было нормальным во все времена. Здесь это называется выжить, а не дезертировать.

«Дезертир, – проворчал он себе под нос, – дезертир». Это слово вызывало у Клэя ужас, но он никак не мог от него отделаться. Оно словно подтолкнуло его, и он пошел быстрее. Клэй не глядел в сторону Бернадетт, но знал, что она – рядом. Дезертир. Он – дезертир? Конечно же, нет. Он взял увольнительную у прежней жизни, чтобы как следует разобраться в своей душе и навести в ней порядок. Как бы то ни было, в списках Пентагона он значится убитым. Его дело закрыто, а покойники не бывают дезертирами. Обычно они – герои. Он свободен. Он не должен никому ничего доказывать, писать рапорты, ему не нужно даже объяснять, откуда взялась девушка. Когда они доберутся до побережья, он либо отправит ее обратно, либо придумает что-то еще. Они продолжали путь в молчании.

Прошло несколько часов. Ночь на востоке уже отступала. Темнота стала рассеиваться, и над вершинами холмов появилась розовая дымка. Когда взойдет солнце, они сойдут с дороги и найдут укрытие. В небе над ними утренний ветерок гнал остатки облаков к горизонту, день обещал быть ясным и жарким. Скоро Клэю придется поговорить с девушкой и кое-что объяснить ей. Например, почему он себя так повел. Да и от нее нужно получить кое-какую информацию: где они находятся, далеко ли до океана? А ведь он так мало знает о ней, подумалось Клэю.

Холмы медленно расступились, и перед путниками раскинулась долина с рисовыми полями. Впереди виднелись фигурки людей. Бернадетт заговорила первой:

– Нам бы не следовало идти днем.

Заслышав голос девушки, к ним сразу подбежала собака. Это был пес китайской породы, с мордой, похожей на медвежью. Пасть у него была открыта, и поэтому казалось, что животное улыбается. Не удержался от улыбки и Клэй – собака обнюхивала его, словно решая, можно ли ему доверять. Животное было больше размером и более мохнатым, чем показалось поначалу; его хвост, стоящий торчком, нерешительно покачивался. Собака была хорошо откормлена, но, несмотря на это, очень подвижна. Клэй попытался потрепать ее по массивной дружелюбной голове, но каждый раз пес проворно отпрыгивал в сторону.

Бернадетт была удивлена: взрослый мужчина пытается подружиться с животным.

– Ты любишь собак?

– Пошли. Повесь винтовку на плечо и иди возле меня, а не сзади.

– Почему? – спросила она, приблизившись к Клэю. Теперь они смотрели прямо друг на друга. Она довольно высокая для гука, подумал он. И далеко не безобразна. А вслух произнес:

– Было бы не очень умно выглядеть со стороны врагами.

– В деревне люди не ходят рядом, особенно – мужчина и женщина, даже если они женаты. Здесь не принято выставлять напоказ взаимную привязанность.

– Что ты имеешь в виду?

– Тут не существует равенства. Либо ты ведешь, либо ведут тебя. Путешествуя бок о бок, не изменишь здешних устоев.

– Не надо читать мне свои красные проповеди.

– Я просто хотела дать совет. Если мы пойдем рядом, люди поймут, что что-то не так.

– А может, мы – любовники?

– Не хами!

Голос Бернадетт вновь зазвучал твердо, к ней вернулась ее подозрительность. Разговаривая с ним, она просто возвращала долг за то, что он спас ее прошлой ночью. Она была нужна ему только как проводник, он всего лишь использовал ее как трофей. Однако винтовка – у нее, и она легко может убить его. Мир обойдется без такого, как он. Еще недавно, вспомнила девушка, он хотел умереть, а убить человека, который желает смерти, – это не грех. Да, он проявил некоторую человечность по отношению к собаке, зато она сама была в его глазах гораздо хуже этого пса. И все же он спас ей жизнь. Она не должна позволить своему настроению снова испортиться. Нужно взять себя в руки. И слушать.

– Ну ладно, – согласилась наконец Бернадетт, – пойдем как тебе угодно.

Она говорила, как настоящая француженка. Странно, подумал Клэй, такой акцент у такой девушки и – в таком месте! Может, она дурачит его? Ну, ничего, скоро он поставит ее на место, и все же… И все же ее глаза, казалось, заглядывали прямо ему в душу, от чего прежняя злость на нее таяла. Бернадетт откинула волосы, и стали видны ее высокие скулы. Нет, она и в самом деле красотка. Голос у нее был глубоким и мечтательным. Воображение Клэя не на шутку разыгралось. Он должен помнить, кто она такая – гук и комми. Наполовину француженка, а может, вовсе и нет. Она просто шла с ним какое-то время, вот и все.

– Ты, наверное, голодна, – обратился он к Бернадетт. – Но, по-моему, нам не стоит задерживаться, нужно пройти как можно больше.

Девушка кивнула, и беглецы продолжили путь.

Солнце уже встало, и от дневной жары на зелени рисовых побегов стала высыхать роса. Скоро с них потечет пот. Прежде чем останавливаться, они должны выбраться с этой плантации. Они молча шли бок о бок. Клэй хотел было что-нибудь сказать, но глаза девушки смотрели куда-то вдаль. Он вспомнил, о чем говорил ей в тот, первый день, как исповедовался перед ней. Тогда он почувствовал, что вместе со словами из него вышла вся его прошлая жизнь. Клэя больше не ранили воспоминания ни о пьянстве матери, ни о собственной растерянности от того, как отвергала его Мардж. Если бы только он смог поделиться с этой девушкой своими планами, рассказать, куда он собрался! Да хотя бы просто объяснить…

Но Клэй ничего не стал объяснять ей. Ему нужно было просто выслушать самого себя, выговориться, как он сделал это в прошлый раз. Может, он сходил с ума? Если бы люди узнали, что он собирается делать, они бы именно так и решили. Что ж, возможно, так оно и было, но никогда еще Клэй не чувствовал себя лучше. Через некоторое время он непременно расскажет ей обо всем – прежде чем его обнаружат, прежде чем она сама задаст вопрос. Сознание, что он обязан это сделать, крепло в нем по мере того, как они продвигались вперед.

Наконец они добрались до цветущего тамаринда, ветви которого широким навесом раскинулись над травой.

– Давай присядем в тени, – предложил Клэй. – Рисовое поле осталось далеко позади, и здесь никто не должен появиться. Перекусим – у меня в рюкзаке кое-что найдется.