Что-то подобное происходило со Степаном. Все чувства его были обострены до предела. Обычный дворик квартирного комплекса на самом деле являлся полем изнурительной битвы. Под цементными плитами прорыты были тайные ходы, сквозь которые просачивались на соседский участок жуки с блестящим хитиновым панцирем. На жуков нападали муравьи, а несущие балки здания вот уже тридцать лет методично поедали термиты.
В кустах шуршали ящерицы, на которых охотились птицы. Казалось, Шишкин может в любую секунду взглянуть на вселенную глазами ночных хищников, потом он стал колибри, вылетевшей на ночную кормежку, и совершавшей безумные витки под сенью платана.
Соседский кот вышел на прогулку, луна отражалась от листьев, ветки хлестали по лицу, но превыше всего был дикий азарт, предвкушение мягкой плоти, перьев и хрустящих в зубах косточек.
За упоение это можно было запросто расстаться с жизнью.
А самое ужасное заключалось в том, что Степан одновременно чувствовал сигналы всех живых существ на планете.
Миллиарды насекомых. Птиц. Котов. Людей. Енотов.
Сотни тысяч в эту секунду умирали. В своей постели, от голода, под колесами автомобилей, на войне, от воткнутого в грудь ножа.
Примерно двадцать миллионов испытывали оргазм. На супружеском ложе, в поле, на пляже, в родительской квартире, в гостинице, на квартире у приятеля.
Пятьдесят миллионов были пьяны в стельку.
Соседи слева по квартирному комплексу занимались йогой, те, которые снизу, подготавливали налоговую декларацию.
Земная кора вибрировала, готовая разразиться катаклизмами. На побережье Австралии акула только что проглотила очередного серфиста.
Степан начал задыхаться. Его не в меру чувствительная антенна переполнилась впечатлениями. Хуже того, он мог одновременно существовать в нескольких временных пластах. Один Степан шагал в будущем, другой – в прошлом, третий – в настоящем.
– Ну что ты сидишь, убожество. – Ксения схватила Степана за руку и попыталась приподнять его телесную оболочку. – Тебя уже к наркологу везти, или сам проспишься?
– Ксения! – Укоризненно покачал головой Степан. – Как ты можешь.
– Ну-ка быстро спать!
– Как ты могла, Ксения Владимировна, изменить мне с Василием?
– Степан, ты с ума сошел! – Ксения изобразила возмущение, но, увидев глаза Шишкина, поняла, что ему все известно. – Нажрался, сволочь, и все тебе рассказал, мразь? Трепло пьяное.
12.
Провидческий дар Степана распространялся на незначительные временные отрезки, примерно в несколько миллионов лет. Будущие годы были страшны, в них Шишкин не заглядывал, только прищуривался, наивно полагая, что на наш век хватит.
К тому же, будущее почему-то было слегка размытым, будто окутанным дымкой. Прошлое, напротив представлялось устойчивым и четким. Отвлекшись от динозавра, жующего своего собрата по эволюции, Степан наблюдал Французскую революцию, и вслед за ней застывший в совсем недалеком прошлом греховный акт близости Ксении с соседом Василием.
Произошло все чрезвычайно пошло. Василий был в похмельном состоянии и на работе сказался больным. Выпив пару рюмок, он начал варить бульон из замороженной курицы, бросив в кастрюлю все, что нашлось в холодильнике, но вскоре обнаружил, что дома нет соли. Тогда Вася кое-как позвонил Ксении в дверь. Затем уставился на нее, невыспавшуюся, в домашнем халатике, из под которого торчала ночная рубашка с глубоким вырезом.
– Привет, соседушка, – зевнула Ксения. – Не спится?
– Соли бы мне... – Василий уставился на декольте, раскрыв рот, а Ксения вдруг ощутила легкое, но приятное возбуждение.
– И не стыдно зенки пялить? – игриво спросила Ксения.
– Не-а, – признался Василий, распустив руки.
– Бесстыжий, – отталкивала его Ксения. – Ты чего, Вася, ты это брось. Отстань, тебе говорят!
Последующее было неловким, скучным, и отнюдь не оправдавшим ожиданий.
– Иди, Вася, домой. Проспись. И запомни, ничего не было! – строго сказала Ксения спустя час с небольшим. – От тебя до сих пор перегаром несет.
– Значит так, Ксения, – Степан успел мысленно заглянуть в мысли своего начальника, и торопился. – Я уезжаю.
– Степан, прости меня. Я не смогла от него отбиться, он же когда выпьет, такой шебутной.
– Не ври Ксения, мне все известно. Дочку береги.
– Степушка, – взмолилась супруга. – Господи, да что же это такое. Куда же ты в таком состоянии. Вернись, прошу тебя!
– Поздно, Ксения, поздно!
Шишкин гнал машину по ночной автостраде. Он ехал к Анатолию Ивановичу. Светофор. Горная дорога, одинокий дом на холме.
– Толя, в дверь стучат, – проснулась Галя, их сокурсница.
– А?
– Проснись, к нам в дверь кто-то ломится. Где у тебя пистолет?
– Галя!
– Кто это?
– Это я, Степан. Галя, не бойся, мне с Толей надо срочно поговорить.
– Господи, Шишкин, как ты нас напугал! Нельзя же так. Почему ночью?
– Позови Толю.
– Степан? – Анатолий Иванович испуганно моргал. – Я тебя слушаю, Степа. Что стряслось?
– А ничего, – лениво протянул Шишкин. – Я тут в космосе побывал, посмотрел сверху на нашу жизнь.
– Шишкин, если окажется, что ты пьян, или накурился чего-нибудь... Я не посмотрю, что мы вместе учились и работали.
– Ну, конечно, Анатолий Иванович. Куда уж там. Первым делом – дела фирмы. Я, собственно, по этому поводу и приехал. И скажу тебе, Толя, что никаких программ больше чинить не буду. Потому что ты всех нас предал, как последняя тварь.
– Степан, Вы ценный работник, но помните – незаменимых людей нет. – Анатолий Иванович перешел на официальный тон.
– Да брось ты ваньку валять, Толя. Будто я не знаю, что ты уже месяц, как с адвокатами переговоры ведешь. Как бы повыгодней объявить банкротство, а самому сорвать солидный куш, налогов не платить, а нас всех пустить по миру. У тебя все схвачено, продумано, предусмотрено. И куда деньги переведешь, и как отмываться будешь. Капиталист хренов, а еще секретарем комитета комсомола был.
– Степан... – «Откуда, откуда он знает? – Крутилось в голове у Толи. – Кто меня продал? Или он блефует?»
– Да никто тебя не бросил, Толик. Это просто у меня экстрасенсорика прорезалась. И скажу я тебе – мерзавец ты. Хотя, я тебя понимаю, останется несколько миллионов, на скромный домик хватит. И номер счета твой шестнадцатизначный, оффшорный знаю. Ишь, чего надумал, налогов не платить. А если я в налоговое управление настучу? Заломают твои белые ручки, посадят в зиндан, и прощай-прости вольная жизнь.
– Чертовщина какая-то. – Мелькнуло в голове у Анатолия Ивановича, и вслед за тем совсем уже криминальная мысль об убийстве, которую он, впрочем, тут же отверг, как несоответствующую ситуации и моральному кодексу.
– Ага! – Торжествовал Шишкин. – Убивать-то меня боишься, засудят, да и совесть загрызет.
– Толь, а может полицию вызвать? Он, кажется, пьяный, или рехнулся, – взмолилась Галя.
– Нет, мы с ним разберемся. Откуда ты все это знаешь? Хорошо, давай поговорим, – зашипел Анатолий Иванович, схватил Шишкина за рубашку и втащил в комнату. – Ты, Степан, войди в мое положение. Бизнес усыхает на корню, я не то, что прибыль, зарплату вам и страховку платить не могу. Нашелся покупатель, два месяца с ним договаривались – все напрасно. Еще недели две, и я потеряю все, если не объявлю банкротство. А чего ты волнуешься, получишь пособие по безработице.
– Ну, уж не лукавь, заработаешь ты двенадцать миллионов, налогов с них платить не будешь. Номер счета твой – двести тринадцать шестьсот пятьдесят семь...
– Замолчи, черт бы тебя побрал. Сколько ты хочешь, Степан? – обреченно вздохнул шеф.
– Половину. Я ее заслужил, мы ведь с тобой вместе все это начинали.
– Ты меня без ножа режешь, Степан, – простонал Анатолий Иванович.
Но Степан уже знал, что шеф согласен.
13.
Неожиданно Шишкин онемел, будто заморозился в пространстве. Анатолий Иванович тоже застыл, не закончив фразу. Светящееся серебристое облачко окутало Степана и взорвалось звездочками. К счастью, Шишкин не был знаком с механизмами локального изменения действительности, поэтому проснувшись в дворике со частично стертыми фрагментами памяти и модифицированным будущим, он совершенно не удивился.
– Черт, приснится же такое! – Степан потряс головой, попытался встать и с грохотом уронил стул.
– Чего гремишь? – Высунулась из окна Ксения. – Спать пора.
– Да и сам не знаю, заснул, видимо. Почему так головка болит?
– Я этого Василия на порог больше не пущу. – Распалялась Ксения. – Ты на себя посмотри. Каждый раз одно и то же.
– Ксюша, да не ругайся ты, – зевал Степан.
– Быстро иди спать.
– Иду, иду. Водички бы мне, Ксюш.
– Держи, и таблетку Алька-Зельцер выпей. У тебя же совещание завтра утром, забыл?
– Люблю я тебя, Ксения, душевная ты. Ты уж прости меня.
– Ах, Степан-Степан. Только обещай мне, что это в последний раз.
– Ей-Богу, – Степан в этот момент и сам был уверен в собственной искренности. Ну его, этого Васю. И с Толей на днях поговорю, чтобы он акций подбросил. И заживем мы спокойно, хорошо – бормотал Шишкин. – Правда все будет хорошо? – почему-то разволновался он. – Тьфу ты, такое дерьмо приснилось, облака какие-то.
– Спи, Степа, Спи. Все будет хорошо.
14.
В тот далекий, весенний день о ежике все забыли. Он недоверчиво плюхнулся на землю, попытался встать на свои лапы. В голове у него шумело, он лениво подошел к дереву, и окончательно потеряв чувство ориентации, полез по стволу вверх. Оказалось, что маленькие его лапки замечательно чувствовали шероховатости ствола, коготки цеплялись за кору.
– Ой, мамочка, – вздрогнула Вика. – А я и не знала, что ежи по деревьям лазать умеют. Испугали они тебя, эти придурки, да? – Вика взяла ежа на руки. – Дурачок, чего свернулся. Не бойся меня. Хочешь печенье? Земляничное, вкусное. Ну как хочешь. Ты где живешь, здесь, в норке? Иди, иди.
Ежик затуманенным взглядом обвел родные корни и вход в нору. Лапки не слушались его, но в конце концов он фыркнул, кое-как протиснулся под корни, и зашуршал где-то под землей.
А Вика отряхнула руки, взяла портфель и пошла к видневшимся за деревьями домам, навстречу своему будущему.
15.
Спустя некоторое время, произошли два события, внешне никак друг с другом не связанные, тем более, что разнесены они были отрезком в четверть века.
В связи с профилактическими работами в котельной ЖЭК 18, прорвало трубу ТЭЦ (Тепло Электро Централи). Пока разбирались, искали ответственных товарищей, и дозванивались до районной подстанции, значительный участок лесопарка оказался под водой.
Дошла вода и до норы, в которой жил ежик. Отфыркиваясь, он выбрался наружу и в отчаянии забился в теплой луже. Тонул наш ежик, а где-то там, наверху, в недосягаемом прозрачном эфире воздуха, подсвеченного рассветным солнцем, шумели кроны деревьев. Неожиданно для самого себя, ежик вцепился лапками в кору и полез вверх по стволу, Вскоре он уютно устроился на сосновой ветке, с неодобрением глядя на мутную жижу, в которой плавали старые газеты, припасенные на зиму сухие грибы и пустые винные бутылки. Через пару дней воду перекрыли, и ежик сполз с дерева, обнаружив залежи вареных червей и старых кореньев.
Копания Степана разорилась. Сам Шишкин, как и множество его друзей оказались на улице. Василий, к которому Степан почему-то начал ревновать Ксению, уехал в Россию. Работу Шишкину найти не удалось – времена были тяжелыми. Степан решил вернуться на родину. Стыдно сказать, за всю свою жизнь Шишкин ничего не смог отложить на черный день, долги его едва покрывались суммой, оставшейся от продажи машины. Пришлось ехать к Анатолию Ивановичу, просить денег в долг – билеты на семью, оплата багажа...
Какой-то подспудный груз лежал на душе у Шишкина. Тяжело было и Анатолию Ивановичу, пробивалось что-то сквозь подсознание, просилось наружу.
– Проходи, Степан, – со скорбным выражением лица произнес Толя. – Присаживайся. Да, видишь, как оно все получилось. Кризис капитализма, понимаешь.
Шишкин сел на диван в кабинете шефа. Дежавю спустилось мягким, окутывающим облаком – бредовый сон, ночь, перепуганный Толик, сам Степан, похищенный летающей тарелкой.
– Я за деньгами, Толя. – вырвалось из Шишкина. – Ты мне должен шесть миллионов, не забыл еще?
16.
На излучине Оки, там, где в фарватере намыло течением песчаный островок, на крутом берегу выросла дача очередного нового русского, ни дать, ни взять – теремок, обнесенный забором. Местные жители, впрочем, на хозяина не жалуются – ведет он себя скромно, из автомата по ночам не палит, дебоши не устраивает, конкурентов в Оке не топит. Есть у него только одна страсть – по всей округе понавешал заморских уличных колокольчиков, поэтому звон от дачи этой идет на всю округу, пугая окрестных коров и доярок.
Сам Степан любит сидеть ночами на веранде, смотреть в телескоп на звезды (целую обсерваторию на участке выстроил), пить чай из самовара и прислушиваться к мелодичному позвякиванию.
– Опять, опять сыграли, – изредка возбужденно вскрикивает он и бежит в сад.
– Что на этот раз? – лениво спрашивает Ксения, оторвавшись от глянцевого журнала мод.
– «Там, вдали за рекой», – сконфуженно признается Степа. – Кажется. Или «Орленок, Орленок, взлети выше солнца».
– Выпил бы ты рюмочку коньячку, расслабился. А то всех уже своими колокольчиками замучил.
– Ээх, Ксюша, – отмахивается от нее Степан. – Понимала бы чего. Тайна сия великая есть, – грозит он пальцем небесам, и наливает в стакан еще чаю.