Александр Торин
Жизнь и удивительные похождения Степы Шишкина
1.
Жизнь Степана Шишкина можно было считать удавшейся до того самого момента, когда его похитила летающая тарелка.
Степан с утра до позднего вечера работал: сидел на совещаниях, отвечал на телефонные звонки и нажимал на клавиши компьютера. За это Шишкин получал зарплату, которая позволяла оплачивать квартиру, бензин, детский сад, продукты и одежду. А также тренажерный зал для супруги Ксении и занятия фортепиано для дочки Наденьки.
Иногда Степан сожалел о том, что не стал крутым бизнесменом, или хотя бы представителем теневых экономических структур. Обычный рабочий муравей с высшим техническим образованием, покорно тянущий свою лямку. А виной всему была его мама, Евдокия Клавдиевна, работавшая вахтершей в почтовом ящике.
– Пойдешь на инженера учиться, – вздыхала мама вечерами, накладывая в тарелку макароны с жареной любительской колбасой. – Смотри, жизнь у них какая. На автобусах привозят, работа чистенькая – бумажки там, карандашики. Иной вообще непонятно чем занимается, сидит – книжки читает. Столовка за государственный счет. Покурят на лестнице, книжки обсудят, и домой. Давай, оболтус, физику с математикой зубри, а не то грузчиком станешь.
Так оно и вышло. Закончил Степан обычный технический ВУЗ, каких в старые времена в столице можно было несколько десятков насчитать. Начал работать в конструкторском бюро, да сломалась вдруг жизнь. Налетевшая пурга подхватила его, закрутила страну вихрем, и приземлился Степа рядом со своим сокурсником, талантом, отличником, к тому же человеком хватким и целеустремленным.
– Ты, Степан, мне пригодишься, – бывший ленинский стипендиат Толик, теперь Анатолий Иванович, выглядел солидно. – Работы много, легкой жизни не обещаю. Но если выгорит, жить будем хорошо. Рисковать готов?
– Угу, – подтвердил Степан, и пошло-поехало. Сначала занимались одним, потом другим, под конец третьим, а когда земля начала расползаться под ногами, нашлись вдруг крайне заинтересованные этим третьим капиталисты. Так и вышло, бывшие сокурскники оттолкнулись от земли и в свободном полете перебрались через океан. Приземлились они в двухэтажном здании с тонированным стеклом, каких в тех краях было не счесть.
Жизнь на новом месте вначале удивляла, потом нравилась, позже раздражала, но через несколько лет стала привычной. Работа, дом, вылазки на природу, на Новый Год и летом поездки в Москву. Словом, ничто не предвещало скорых перемен...
Но человек предполагает, а Вселенная располагает.
2.
Вечер, предшествовавший поворотному моменту судьбы, ничем особенным не запомнился. Телефон на столе Шишкина не умолкал, а сам Степа невразумительно бурчал что-то в телефонную трубку, надеясь, что клиенты оставят его в покое хотя бы на денек-другой. Одновременно он пытался найти ошибку в программе, написанной несколько лет назад неизвестным шабашником. Программу эту с тех пор не проверяли, но недели две назад она вдруг начала выдавать ошибки, да такие, что единственным спасением от них была перегрузка компьютера.
В половине седьмого позвонила законная Степанова половина Ксения, и поинтересовалась, когда Шишкина ждать домой.
– Уже иду, Ксюшенька, еще полчасика.
– Ох, надоели мне твои авралы. Не забудь, кстати, что завтра Наденьку пригласили на день рождения к подружке. За подарком заедешь?
– Черт, совсем забыл, – Степан в отчаянии поглядел на экран, затем на часы, и понял, что если он не уйдет с работы в течение получаса, в магазин ему уже не попасть.
– Работаешь, Степа, – в его кубик заглянул Анатолий Иванович.
– Работаю, – чертыхнулся про себя Шишкин. В последнее время разговоры с начальством ничего хорошего не предвещали.
– Я вот о чем подумал, – начал издалека бывший институтский товарищ. – Надо нам как-то менять стиль работы.
– Надо, Толя.
– Мы ведь с тобой, Степа, все это начинали. Вот я и пришел посоветоваться.
– Пришел он, – подумалось Степану. – Сам акций нахапал, а с другими поделиться – шиш!
Взаимоотношения Шишкина с президентом компании были предметом постоянных семейных пререканий. «А ты пойди к нему и скажи, – возмущалась Ксения, – так мол, и так, Толя, не по-товарищески это»
– Да не могу я, – упрямился Степан.
– Ну и рохля же ты, вкалываешь с утра до ночи. Другие позже пришли, и какие премии отхватили, а ты сидишь на окладе, да помалкиваешь. Вот тебя и не продвигают. И до самой пенсии не продвинут, если она здесь бывает.
– Знаешь, Ксения, в нынешние времена выбирать не приходится. Мишку вот уволили полгода назад – до сих пор работу найти не может, дом продал, собирается в Россию возвращаться.
– Сравнил себя с Мишкой, тоже мне. Обычный инженеришка, таких вокруг пруд пруди. Да ты, можно сказать, у истоков стоял...
– У истоков, у истоков, – крутилось в голове у Шишкина. Что-то говорил бывший Ленинский стипендиат Толя, и тут произошло странное, вернее, секундное умопомрачение. В ушах возник свист и бурчание, как будто настраивают радиоприемник. «Исток. Течь. Течет река Волга. Родник. Источник. Ключ. Бить ключом по голове» – протрубил с неестественными интонациями чей-то гнусавый голос, раздалось явственное бульканье спускаемого бачка в туалете, и помехи исчезли.
– Вот ты, Степа, скажи, работой своей доволен?
– Ну, ты спросил, Анатолий Иванович.
– А ты прямо скажи, не стесняйся.
– Дай подумать. Ну, конечно, нагрузка большая. Рутины много, не успеть всего. Тут залатаешь – там порвется. Знаешь ведь, как это бывает.
– А я тут подумал, Степан, и пришел к выводу, что ты работу организовывать не умеешь.
– То есть? – Степану стало обидно, одновременно он почувствовал, как по спине его распространяется холодок.
– Да что тут демагогией заниматься, Степа. Все сам стараешься сделать, нет, это похвально, но с определенного момента начинает мешать. Вот взял бы, распределил проекты. К примеру, молоденький мальчик, рядом с тобой сидит. Поручи ему ошибки в программах искать. Девчушку эту, симпатичную, посади на телефонные звонки отвечать. А сам – руководи.
– Так ведь не справятся они, Анатолий Иванович. Таких дров наломают, полгода расхлебывать придется.
– А где не справятся, там ты подстрахуешь. Расти надо, Степан, расти.
– Надо, Анатолий Иванович.
– Ну, ты подумай еще об этом.
– Обязательно.
– Да, Степан, ты уж не забудь, через два дня систему сдаем заказчикам. Проверь там все основательно, ты же знаешь, как у нас все делается. Никому доверять нельзя.
– Знаю, Толя, знаю.
*
– И о чем это он? Может быть, повышение хочет дать, а может и совсем наоборот, – мелькнуло в голове у Шишкина, но, взглянув на часы, он тихо чертыхнулся и побежал к выходу из здания.
3.
В магазин игрушек попал он за десять минут до закрытия, схватил коробку с куклой «Барби», и в начале десятого был дома.
– Это папа пришел? Папа? – звонким голоском закричала дочка. Степан поцеловал ее в головку, пожелал спокойной ночи и прикрыл дверь в спальню. Ксения разговаривала с подругой, состроив мужу выразительную гримаску, из тех, какие делают женщины, ни за что не желающие прервать разговор, но делающие вид, что женский треп этот им в тягость. Не оставляя трубку, Ксения достала из холодильника тарелку с зелеными листиками и пластиковую бутылку с белым диетическим йогуртом.
– Опять салат, – с отвращением посмотрел Степа на зеленую массу.
– Погоди секунду, Ирочка. – Ксения оторвалась от телефона. – Степушка, ты верно забыл, что два дня в неделю у нас здоровое питание?
Из пластиковой бутылки на салат плюхнулась обезжиренная кислятина белого цвета.
– Забыл, Ксюш. Да разве все упомнишь.
– Да, Ирочка, извини. И что она тебе сказала? Ну и дура, – Ксения демонстративно развела руками, мол, ничего не поделаешь, и ушла в комнату.
Шишкин задумчиво поковырял вилкой листики шпината. Ему хотелось борща, наваристого, с мясной косточкой, такого, как готовила Евдокия Клавдиевна. С черным хлебом, чесночком. – Хоть колбаски взять, – Степан с надеждой направился к холодильнику, но тут в дверь позвонили.
На пороге стоял Василий, сосед по квартирному комплексу и сослуживец Степана. Василий приехал в компанию несколько месяцев назад, и пока суть, да дело, жил один. Семья его в количестве четырех детей и обширной деревенской жены, должна была приехать через пару месяцев.
Временное холостяцкое существование усугубило в Васе пагубные наклонности. Вася отрывался, в основном предаваясь страстному алкоголизму. Все в компании слышали о том, как он с похмелья заплатил за квартиру чеком с собственной зарплатой. К тому же, Василий частенько наведывался к соседям с невинным предложением послушать музыку и закусить.
– А что, Степа, холодный сегодня вечер, – заморгал Василий, показывая глазами на квадратную бутылку, торчащую из пластикового пакета. – Привет, Ксения. – Я говорю, рано у вас здесь холодает.
– Здравствуй, Вася, – холодно кивнула ему Ксения. – Опять не спится?
– Да время еще детское, – кашлянул Василий. – Не в духе сегодня? – понимающе подмигнул он Степану. – Бывает. Может, я в другой раз? Ты не стесняйся, скажи.
– Да нет, нет, заходи, – Степан заметил, что рядом с бутылкой свернулась в бумажном пакете кольцом колбаса, судя по аппетитному виду, из русского магазина.
– Я, Степа, ненадолго. Рылся сегодня в магазине, такой диск откопал. Это же молодость, помнишь, в общаге пленки друг у друга переписывали?
Дальше пошло как по писаному. Вася быстро опьянел, включил музыку на полную громкость и начал танцевать. В результате он разбудил дочку и соседей снизу, которые пообещали нажаловаться менеджеру.
Разгневанная Ксения демонстративно хлопнула дверью и ушла спать, после чего Степан с Васей еще около часа разговаривали шепотом на рабочие темы. Степан жаловался на институтского приятеля Толю, а Вася тосковал по аспирантуре, которую он бросил, получив работу на другом континенте.
Около полуночи произошло единение душ: коллеги сошлись на том, что всюду плохо, и Вася, наконец, отправился спать.
4.
Шишкин вышел в дворик покурить. Он особенно ценил эти редкие минуты уединения. Вечер выдался теплым, в южном ночном небе мерцали звезды. В кустах шуршал какой-то зверь: то ли соседская кошка забрела, то ли опоссум, который время от времени совершал инспекцию жилых двориков. Легкий ветерок время от времени покачивал полые трубочки, висевшие около забора, уличный колокольчик мелодично позвякивал.
Степан жадно затянулся, выдохнул дым и попытался охватить мыслью бесконечность вселенной. Вид ночного неба наводил его на философские обобщения. Там, в черной бездне, пульсировали огромные звезды, мутная белесая россыпь млечного пути состояла из миллионов светил. Жизнь Степана, его физическая оболочка, и даже сознание казались ничтожными по сравнению с космосом.
Налетевший из-за угла теплый ветерок игриво шлепнул Шишкина по щеке, и колокольчики неожиданно чисто сыграли марш авиаторов.
– «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» – отчеканили они, после чего наступил полный штиль.
Степан подскочил, как ужаленный, он даже выронил изо рта сигарету. Будучи человеком технического склада ума, он понимал, что вероятность только что происшедшего ничтожна. «Выпил, расслабился, заснул», – успокоил он себя. – Однако, пора спать...
Снова налетел ветерок. «Нам разум дал стальные руки крылья « – пропели полые трубочки, слегка сфальшивив на последней ноте.
Степан ущипнул себя за руку. Пришло ему в голову, что вероятности перемножаются, и еще почему-то, что если явление повторяется хотя бы два раза, то это закон. Он бросился в дальний угол сада, поближе к висячему колокольчику. Трубочки тихонько раскачивались.
– Твою мать! Неужели я сошел с ума? – Степан почувствовал, что ноги его немеют.
– Твою мать! – повторил гнусавый голос. – Его мать. Их мать. Ее мать. Наша мать. Родина. Еду я на родину.
Странный, светящийся шар висел справа от дерева. Внутри шара переливались разноцветные молнии фрактальной структуры. Из шара вытянулся протуберанец бледно-зеленого цвета, окутал Степана призрачным сиянием, и каким-то дьявольским образом всосал Шишкина внутрь. Последнее, что услышал Степан – торжествующее бульканье, как будто в туалете спустили бачок.
5.
Когда Степан очнулся, ощущения его были более чем странными. Казалось, каждую клеточку Шишкина нанизали на звезду, или галактику. Миллиарды Степановых составляющих были разнесены в межгалактическом пространстве, и, что самое обидное, смотрели при этом маленькими глазками в разные стороны.
А сам Степа находился в мире теней. Тени, вернее, призрачные облачка, внутри у которых что-то мерцало, переливались в кромешной тьме, уходящей в вечность. В ушах у Шишкина что-то едва слышно побулькивало, как ненавидимый им унитаз в комнате, которую он снимал в студенческие годы.
Степа попытался пошевелить пальцами, и не смог этого сделать. Хуже того, нигде он не чувствовал прочной опоры, казалось, что он висит в невесомости, скованный невидимыми ниточками.
– Мама, – прошептал Шишкин. Он вспомнил, как Евдокия Клавдиевна приходила с работы в своем стареньком драповом пальтишке и беретике, и варила ему, неразумному, картошку на газовой плите. – Мамочка, – Степе стало жаль маму, да и себя самого. Разве могла она знать, что случится с ее сыном. Вдруг, ни за что, ни про что.
– Мама, – повторили облачка и радостно забулькали. После чего началась совсем уже бесовская вакханалия. – «Не жди ты старушка, любимого сына» – громыхало, как в железной бочке. – «Меня засосала опасная трясина».
– Изверги проклятущие! – Слезы выступили у Шишкина из глаз, в носу стало влажно, и он чихнул.
От чихания его облачка явным образом возбудились, и начали ритмически пульсировать. Они то сливались вместе, то распадались на маленькие светящиеся тороиды. Степану стало жутко.
– Неужели резать будут? Кровушка моя, печенка, железы родимые. Не дамся!
– Режьте, режьте вы билеты, режьте осторожно, – громыхнул оркестр. – Режьте, режьте, перед вами пассажир дорожный.