Убить зверя

Список впечатлял. Фамилии, которые там значились, вызвали у Клевахина даже не нервный озноб, а настоящий зубодробительный мандраж:

Кирюхин В.А., директор фирмы "Абрис". Сукин сын, каких поискать. Один из самых состоятельных людей города, друг мэра. Псих и извращенец.

Опришко С.К., бывший комсомольский секретарь, неизвестно чем занимавшийся, юрист по образованию.

По слухам, гомосексуалист. Родственник вице-премьера.

Сенчук Г.Л., мастер спорта по боксу, один из бригадиров местного "пахана", вора в законе Базуля. Кличка Череп.

Эти уже в морге. В реанимации лежали Ватагин и Солодовник, известные в определенных кругах как Вата и Калган. В обоих было по две ходки в места не столь отдаленные. Короче говоря, компашка собралась еще та…

– А кто остался за кадром? – спросил сквозь зубы Клевахин.

– Какая-то девица. Ее нашли в кустах в полуобморочном состоянии и в чем мать родила.

– Где она?

Тюлькин замялся.

– Ну! – поторопил его майор.

– Кгм! – старлей смущенно прокашлялся. – В общем, она сбежала…

– Твою мать!.. – неожиданно даже для себя взорвался Клевахин. – Упустить такого важного свидетеля – это нужно уметь. Что там случилось?

– У нее был порез на груди. Приехала "Скорая", ей сделали перевязку… Никто даже не мог предположить, что она окажется настолько прыткой. Пока врачи занимались остальными, девица позаимствовала медицинский халат и смылась. Там такая была запарка…

– Хреновому танцору вечно что-то мешает – то калоши, то собственные… Ладно, что теперь поделаешь.

Сфотографировать ее догадались?

Тюлькин сокрушенно покачал головой.

– Ясно, – тяжело вздохнул майор. – Все как всегда. Бардак. Чему вас только учили в школе милиции? А, о чем я говорю!

– Можно сделать фоторобот…

– И на нем она будет похожа на добрую половину городских девушек.

– Тогда как…

– Молча! – отрезал Клевахин. – Займись фотороботом. Теперь ты мой напарник. Кому из следователей поручили это дело?

– Атарбекову.

– Да-а… Дела наши скорбные… – Клевахин поморщился, словно от зубной боли.

По идее, он должен был радоваться, что "кладбищенское" дело ведет Атарбеков – чего-чего, а высокого профессионализма Темирхану Даудовичу не занимать. Но с другой стороны майор знал, что Атарбеков построил себе двухэтажную виллу в престижном районе, куда воткнуться было труднее, нежели стать народным депутатом. Там жили только "новые" русские и "отцы" города. Под громадные особняки они оттяпали добрый кусок центрального парка вместе с прудом, и теперь покой "сироток" – так прозвали новоявленных нуворишей городские острословы – охранял взвод милицейского спецназа. Интересно, за какие такие заслуги обычный следователь попал в круг избранных?

– Поеду на Чулимиху, – решил Клевахин. – Надеюсь, охранение вокруг кладбища догадались выставить?

– Обижаете, товарищ майор… – На лунообразной физиономии Тюлькина появилось смешанное выражение досады и торжества. – Я настоял.

Понятно. Значит опергруппой, выехавшей на место ЧП, командовал лично Бузыкин. Так что винить Тюлькина в раздолбайстве Клевахин был не вправе – сыщицкий "почерк" своего бывшего стажора он знал не понаслышке.

– Извини, – буркнул Клевахин, одеваясь.

"А на кладбище все спокойненько, ни друзей ни врагов не видать…" – вспомнил майор слова когда-то очень известной песни, когда вышел из милицейского "жигуля" у ворот погоста. Вокруг царила настолько пронзительная тишина, что кровавые ночные события казались чьей-то гнусной выдумкой. У входа неприкаянно топтался дюжий омоновенц, потихоньку матерясь и время от времени потирая озябшие руки.

Дождь, зарядивший с утра, закончился и прояснившееся небо дохнуло даже не осенней, а зимней морозной прохладой. Клевахин сумрачно взглянул на кладбищенскую церквушку, и, заметив через открытую дверь черную фигуру священника, невольно кивнул головой – поприветствовал его. Он не был верующим, но к религиозным убеждениям относился с пониманием.

Дорожки между могил оказались ухоженными и посыпанными крупнозернистым речным песком. Только крохотная площадь перед церковью и центральная аллея были заасфальтированы.

Клевахин шел почти наобум, практически не руководствуясь бестолковыми объяснениями Тюлькина.

Старинное кладбище впечатляло размерами и какой-то удивительной святостью, тронувшей даже зачерствевшую душу майора. Обычно крикливое воронье, сбитое в стаи, пролетало над головой бесплотными и беззвучными тенями. Но возможно Клевахин ошибался и дело было вовсе не в святости погоста, а в той трагедии, что разыгралась здесь ночью.

Первым, кого встретил майор в этом тихом и скорбном месте, был Атарбеков. Он бродил между могил, как призрак отца Гамлета, что-то бормоча себе под нос, и по своему обычаю часто-часто кивая головой, будто одобряя собственные мысли. Завидев Клевахина, он поторопился к нему навстречу.

– Рад возможности снова работать с вами, – сердечно сказал Атарбеков, пожимая руку майора.

– Взаимно, – широко улыбнулся Клевахин.

Следователь был невысокого роста, худощав, жилист и говорил с легким акцентом. Его живые черные глаза не знали ни секунды покоя, катаясь внутри глазниц ртутными шариками. -… Осмотр места происшествия произвели из рук вон плохо, – с досадой рассказывал Атарбеков. – Затоптали все, что только могли. Можно, конечно, пенять на ночное время, но какой осел додумался вызвать роту внутренних войск!? Чтобы хоть с какой-то пользой прочесать все эти кладбищенские заросли, нужно было "подвесить" вертолет с сильным прожектором, но на это ума не хватило.

Похоже, Атарбеков еще не знал, кто возглавлял выездную опергруппу, а потому возмущался горячо и вполне искренне, не боясь уязвить самолюбие не участвовавшего в осмотре кладбища Клевахина, а в перспективе и того самого "осла" – майор в интриганах не числился и держал язык на привязи.

Следователь привел майора к камню, где происходили основные события. Вытоптанная трава, какие-то ящики, темные пятна засохшей крови…

– Что они здесь среди ночи делали? – осторожно поинтересовался Клевахин.

У него уже была своя версия, но он хотел знать, что думает Атарбеков. Вернее, не что думает, а как относится к ночным событиям на кладбище городской официоз. Майор был уверен на все сто процентов, что Атарбекова назначили вести это дело вовсе не случайно.

– Не знаю, – так же осторожно ответил и следователь.

– А предположения? – не отставал майор.

– Сколько угодно, – нахмурился Атарбеков. – Например, справляли поминки по усопшему…

Понятно. Официальная версия вытанцовывается. Интересно, она будет в ходу только для прессы, или придется "лепить горбатого" и в расследовании?

– Но мы должны – обязаны! – раскрыть это преступление, – спохватился Атарбеков: он знал, что Штымпа на мякине не проведешь, а потому играть с ним в закулисные игры – себе дороже.

– Я так понимаю, нужно сосредоточиться на неизвестном снайпере… – глядя прямо в глаза следователю, сказал Клевахин.

– Именно, – взгляд Атарбекова потускнел, будто черный жар в глазах присыпали пеплом.

– Будем работать… – индифферентно промолвил майор, который только теперь до конца осознал во что он по милости Бузыкина вляпался.

Клевахин понял, что ему придется ходить буквально по лезвию ножа. Ни о каком "висяке" речи просто не должно быть. Местный бомонд – наверное, и не только – с него кожу сдерет, пока не получит ответ на вопрос, кто осмелился поднять руку на таких "уважаемых" членов общества. Но любая медаль имеет и оборотную сторону – Клевахин не сомневался, что ему будет предоставлено все необходимое для работы. И даже больше чем все.

– Темирхан Даудович, у меня просьба… – майор со вздохом окинул взглядом территорию кладбища.

– Слушаю, Николай Иванович, – остро прищурился Атарбеков – Нужно произвести более тщательный осмотр местности. Один или вдвоем с вами мы будем пахать здесь до новых веников. Поэтому предлагаю пригласить старшекурсников школы милиции. Для них полевая практика, а нам существенная профессиональная помощь.

– Вы считаете, можно еще что-то найти… кроме того, что удалось отыскать опергруппе? – Атарбеков смотрел хищно, словно готовый к охоте ястреб.

– Надеюсь, – сделал простодушную мину майор. – Кстати, у вас уже есть заключение экспертов по гильзам от оружия снайпера?

– Да. Они предполагают, что это СКС.

– Серьезная штука. И скорее всего оснащена прибором ночного видения.

– Похоже… – Атарбеков хотел сказать еще что-то, но тут подал голос его сотовый телефон.

"Круто…" – позавидовал Клевахин, глядя на изящную пластмассовую вещицу в руках следователя. Из вежливости он отошел на несколько шагов в сторону, и старательно делал вид, что не интересуется о чем идет разговор. Впрочем, Атарбеков говорил тихо и до майора долетали лишь отдельные слова. По тому как лицо следователя приобрело почтительное выражение, он понял, что Атарбеков беседует с какой-то важной шишкой.

– Извините, Николай Иванович, меня срочно вызывают… – Атарбеков был взволнован. – Так что вы тут без меня…

– Никаких проблем, – радуясь в душе, бодро ответил Клевахин – он очень не любил, когда во время работы ему дышали в затылок.

– А насчет курсантов считайте, что вопрос решен. Я договорюсь. Думаю, через час они будут здесь.

– Спасибо…

Атарбеков уехал. И конечно же не на раздолбанном милицейском "жигуленке" – новенький БМВ следователя был припаркован возле церкви.

"Живут же люди…" – невесело ухмыльнувшись, мельком подумал Клевахин. И тут же выбросил Атарбекова из головы – его ждала работа, которую он любил, хотя в этом даже сам себе не признавался.

Глава 2. Старик

День начался с неприятностей – в туалете сгорела лампочка и в кране не оказалось горячей воды. Конечно, все это не было трагедией, так как по утрам он обычно принимал холодный душ, а справлять нужду можно и с фонариком, но в груди вдруг появилась неприятная заноза – как старик уже знал, предвестник каких-то перемен, и скорее всего, не в лучшую сторону. Беззлобно ругнувшись, он включил электросамовар и, сняв пижаму, стал заниматься гимнастикой.

Трудно было даже предположить, глядя на его тело, что старику уже далеко за шестьдесят. Крепкий, рельефный от все еще хорошо растянутых мышц, торс, плоский живот без единой старческой складки, сильные худые ноги как у стайера и шершавая, но отнюдь не дряблая кожа, покрытая равномерным загаром.

Только лицо, изборожденное морщинами, и седой бобрик редеющих волос могли подсказать искушенному наблюдателю, что перед ним не зрелый, хорошо тренированный мужчина, а человек, активные годы жизни которого уже давно пошли под уклон.

Он начал заниматься силовыми упражнениями три года назад, когда переехал в город. До этого искусственно поддерживать свое физическое состояние в надлежащей форме необходимости не было: нелегкая жизнь егеря и таежного охотника расслабляться и сибаритствовать не позволяла.

Подтянувшись на перекладине двадцать раз, старик закончил зарядку и направился под душ. Однако пробыл там недолго – сегодня его не бодрила даже холодная вода. В сердцах швырнув на пол пустой тюбик из-под зубной пасты, он прошел на кухню, где его уже ждал огромный черный пес, помесь кавказской овчарки, волка и еще какой-то породы, возможно даже боевых псов древности, сохранившихся в какомнибудь захолустье.

– Знаю, Грей, знаю, что пора на прогулку, – невольно смягчившись, потрепал старик пса за загривок. – Потерпи чуток. Выпью чаю – и пойдем…

Утро выдалось прохладным и росным. Весна пришла рано, уже в марте солнце грело почти как летом, но в начале апреля неожиданно возвратилась зима и высыпала на город столько снега, сколько не было даже в декабре. И теперь, несмотря на то, что второй весенний месяц был на исходе, ночью температура опускалась до нуля, а днем дули ветры, иногда за светлое время суток по два-три раза меняя направление.

Небольшой парк вблизи городской окраины, где старик выгуливал Грея, ухоженностью не отличался. Никто его не чистил, никто не убирал листья осенью, ни одному из бывших и нынешних городских начальников не пришла в голову мысль хотя бы засыпать выбоины на невесть когда заасфальтированных дорожках. Здесь редко можно было увидеть любителей отдыха на природе, потому что парк пользовался дурной славой. Его облюбовала городская шантрапа, своими дикими выходками наводившая страх на жителей близлежащих домов. Наведывались сюда и наркоманы. Но старику парк нравился. Он напоминал ему тайгу, в которой он прожил большую часть жизни (конечно, весьма отдаленно – если только хорошо напрячь воображение).

Тишина… Как он по ней соскучился! Старик обычно избегал тропинок и аллей. Сегодня он тоже шел по зарослям, не выбирая дороги. Грей резвился, словно щенок, нарезая круги по парку. Наверное, тоже вспоминал свое таежное прошлое. Пес скользил между деревьев как призрак, производя шума не больше, чем легкий низовой ветерок. Время от времени Грей скалил внушительные клыки – будто улыбался.

Неожиданно чьи-то громкие голоса нарушили благостную тишину, вернув старика с заоблачных мечтаний на жесткую городскую землю с ее заботами, постоянным шумом и вонью от свалок, моторов машин и заводских труб. Говорили где-то поблизости, и он, чтобы избежать нежелательной встречи, свернул в сторону.

Однако, похоже, судьба еще с вечера бросила камешек в его огород, и что-либо изменить старик был не в силах…

Он наткнулся на них, когда пересекал небольшую круглую поляну. В свое время здесь была клумба, посреди которой стояла неизменная для всех советских парков гипсовая девушка с веслом. Ныне от статуи осталось лишь основание и две протезные ноги с покрученными ржавыми прутьями. Клумба давно поросла чертополохом и служила пристанищем семейства ежей, обосновавшихся в глубокой норе под пьедесталом.

Любой уважающий себя пес считал своим долгом во время прогулки облаять колючую семейку, но сунуть нос в репейники даже не пытался.

Двое парней лет шестнадцати-восемнадцати забавлялись тем, что бросали финский нож, стараясь попасть в кружок, нарисованный мелом на толстом древесном стволе. Они были коротко стрижены по новой "рэкетирской" моде, безвкусно одеты в какие-то нелепые куртки и спортивные шаровары и, как показалось старику, немного на взводе – то ли пропустили с утра пораньше по рюмке, то ли накурились "травки".

Старик резко остановился, будто перед ним выросла незримая стена, а затем круто повернул обратно.

Но они все равно его заметили.

– Эй, мужик! Погоди!

Старик хотел было сделать вид, что не слышит их и прибавить шагу, но неожиданно проснувшееся мужское достоинство, все еще тлеющее под пеплом прожитых лет, заставило его застыть на месте и с вызовом посмотреть прямо в наглые зенки молокососов.

– Ну? – сказал он спокойно.

– Курнуть есть?

– Не балуюсь, – коротко ответил он.

– Слышь, Серый, этот старый козел не курит… гы-гы… – глупо осклабился чернявый.

– Тогда какого хрена он здесь ошивается? Дай ему, Кирюха, по сопатке и пусть дальше пылит, – лениво посоветовал второй, светловолосый, небрежно поигрывая финкой. – Ходят тут всякие…

Старик не стал дожидаться дальнейшего развития событий и тихо свистнул.

Пес вырос у ног старика будто из-под земли. Грей был так же спокоен, как и его хозяин. Но в глазах пса начал постепенно разгораться огонек звериной свирепости. Он так сжился с хозяином, что казалось понимал не только слова, но и мысли.

– Гля, Серый, дедуля-то с песиком. Завалим бобика?

– Завалим, – равнодушно подтвердил Серый. – Зови…

– Чатбара, Чанг! Ко мне! – крикнул Кирюха, и спустя несколько секунд на поляну выскочили два боксера, сука и кобель – с великолепной мускулатурой и в широких, окованных металлическими шипами ошейниках.

– Фас!

– Может, не стоит этого делать? – старик попытался было урезонить самонадеянных парней, но они даже ухом не повели.

Ему уже приходилось слышать от собаководов о таких, с позволения сказать, "забавах" городских придурков, стравливающих на прогулках псов. Кровавые бои обычно заканчивались гибелью изнеженных теплыми квартирами и сытной едой животных, так как на них спускали собак, специально натасканных для боев на ринге.

Старик сокрушенно вздохнул и посмотрел на Грея. Пес тоже поднял глаза на хозяина и, наморщив верхнюю губу, ощерил клыки. Он был храбр, но мудр, и ему вовсе не хотелось без нужды связываться с боксерами, тем более – с самкой. В тайге Грей без колебаний шел на медведя, рвал сохатого, но это была охота, смысл его существования. Другие псы, которых он встречал в своих таежных скитаниях, всегда безропотно уступали ему дорогу, потому что инстинктивно чувствовали насколько он свиреп и беспощаден – закон природы о праве сильного был заложен в собачьих генах испокон веков. Но все это осталось в той, прежней, жизни среди дикой природы, где вода в реках чиста и прозрачна, как первосортный хрусталь, а волнующий запах дичи не растворяется в городском смраде, шибающем в нос почище мускусной струи зловонного хорька. А здесь, среди грохочущих железных чудищ и каменных громад, он чувствовал себя потерянным.

Грей не имел права не то что охотиться, но даже отстаивать свою честь в схватках с сородичами, имеющими наглость облаивать его во время прогулок и ставить свои пахучие метки поверх тех, что оставлял он. Не будь пес так предан хозяину, он давно сбежал бы в леса, окружавшие город. Грей никогда там не был, но длинными тоскливыми ночами, когда полная луна занимала полнеба, он слышал их зов.

Откуда-то изнутри начинала подниматься горячая волна, горло схватывал спазм, и тихий рык начинал рваться наружу. Ему хотелось дать волю своим чувствам и завыть по-волчьи, как не очень далекие его предки, но он знал, что хозяин этого не любит…