Темное прошлое прекрасного принца

– Это лучше, – просиял Олег. – Отлично! И благородно как! Не желудочные проблемы отвлекли его от решения матримониальных проблем, а дело, полезное для общества.

– Звони, – сказала Ватрушкина и сунула в руки Пуканцеву телефон, который тот уже успел закинуть под кровать, – позвони и скажи, что услышал крик о помощи, побежал, переплыл речку, в лесу увидел медведя, который душил пионера, отбившегося от отряда скаутов. Конечно, ты его спас, медведя удавил собственными руками, но был во время этого геройского поступка ранен и потом некоторое время лежал в лазарете без сознания.

Несколько томительных минут форвард колебался.

– Ладно. Позвоню. Только оставьте меня, пожалуйста, одного, – наконец сказал он. От волнения футболиста била крупная дрожь.

– Вперед! Не дрейфь, – кивнул Олег, пожал Пуканцеву руку, и они с Аленой торопливо покинули палату.

Василиса чувствовала себя ужасно: прохладные шелковые простыни буквально обжигали ее тело. Подумать только, она изменила мужу! Нет, с одной стороны, все было замечательно, восхитительно, волшебно и незабываемо, но гаденькая мысль о храпящем супруге, которому она была верна все предыдущие годы их брака, портила кайф. Вася напряглась и стала думать о Лизе Гондураскиной, которая, как оказалось, много лет назад соблазнила ее благоверного, но на душе легче не становилось, наоборот, стало еще хуже.

– Думаешь о муже? – спросил Сусанину Рем, лежащий рядом на спине.

Она кивнула.

– Расскажи мне о нем, – попросил Фильчиков. – Он же вроде потерял работу? Его уволили по статье? Злоупотребление служебным положением?

– Угу.

– Избил кого-то?

– Подозреваемого.

– Ах, как нехорошо. И, небось, не в первый раз.

– Не в первый, – вздохнула Вася и перевернулась на живот, – но раньше ему сходило все с рук. В этот же раз парень оказался племянником друга детства прокурора.

Василиса вздохнула еще раз и поерзала на кровати, укладываясь поудобнее.

– И теперь твой супруг, бывший капитан милиции, сидит дома без работы, – подытожил Рем.

– К сожалению.

– Назад в милицию его не возьмут.

– Факт.

– А в охранное агентство какое-нибудь он устроиться не пытался?

– Не хочет.

– Я его понимаю… Ну ладно, – сказал Рем, встал и накинул свой халат, – пойдем, обсудим Ксению Дюк и финансовые вопросы. До десяти утра осталось всего ничего, а нам срочно нужно что-то решать. Сколько, говоришь, составят наши убытки?

– Один миллион четыреста семнадцать тысяч сто одиннадцать долларов, если она сорвет запись альбома. Плюс пятьдесят две тысячи, в которые уже обошлись отмененные концерты.

– Ладно, – сказал Фильчиков, скрипнув зубами, – пойдем и посмотрим калькуляцию. Может, еще что-то можно сделать. А потом нам придется ехать к Ксении домой и вправлять ей мозги. Убытки на полтора миллиона долларов – это, как ты правильно сказала, банкротство нашего центра. Мы не можем этого допустить, Василиса. Никак не можем!

– Рома, я ужасная трусиха, – сказала Майя, разглядывая луну, которая в эту ночь была особенно яркой. – На прошлой неделе я смотрела фильм ужасов про птицефабрику – и чуть не умерла.

– Фильмы ужасов созданы для того, чтобы зритель рыдал от страха, – изрек Роман, – главное, чтобы ты не страдала от необоснованных страхов в реальной жизни. Потому что страх мешает человеку действовать эффективно и приводит ко лжи.

Роман закурил. Красный огонек сигареты отразился в его глазах.

– То есть человек врет, потому что боится, – перефразировала Майя его мысль.

Они пересекли двор и пошли к проспекту, пустынному в такое позднее время.

– Да, – кивнул Роман.

Он остановился, глубоко затянулся, а потом выпустил в черное небо струю дыма. Недавно прошел дождь, и на улице было прохладно и влажно.

– Когда человек напуган, он врет, потому что соврать легко. Но в долгосрочной перспективе это никогда не оправдывается, – добавил Тряпкин, выдвинув нижнюю челюсть вперед. Он был убежден, что этот нехитрый трюк делает его лицо более мужественным.

– Странно, – пожала плечами Майя, – чтобы соврать, надо ведь дополнительно напрячься. А в ситуации стресса логично было бы идти по пути наименьшего сопротивления и говорить правду.

– В теории – да, но на практике обычно бывает наоборот.

– То есть врать – легче.

– Похоже на то, хотя мысль и выглядит на первый взгляд странной.

– Но! – глубокомысленно заметила Майя, поднимая брови вверх. Она была убеждена, что этот прием позволит ей оттянуть появление морщин вокруг глаз. – Нельзя всех стричь под одну гребенку. Я думаю, что есть люди, которые от природы более честны, чем другие.

– Несомненно.

Роман выбросил окурок. Тот прочертил в воздухе большую красную дугу и зашипел, упав в лужу. Стало темно, и, пользуясь тем, что его никто не видит, Роман тут же вдвинул торчащую челюсть назад.

– А ты? Честен? – спросила Майя, незаметно почесавшись в темноте под мышкой.

– Пару раз я был весьма откровенным, – сказал Рома, и в его голосе зазвенела поэтическая грусть, – но этого никто не оценил.

– Всего пару раз? Что-то мало, – засомневалась Майя, переставая чесаться.

– Да? – засмеялся Роман. – А я думаю, что второй раз был абсолютно лишним. Шучу, – добавил он, закурил еще одну сигарету и снова выдвинул челюсть.

Решив уехать домой в Выборг, Ксения почти успокоилась. Она умылась, смыв с лица слезы, сделала себе чай и достала из буфета пряники, здраво рассудив, что стройная фигура в Выборге ей ни к чему. Телевизор продолжал работать. На этот раз показывали сериал – то ли бразильский, то ли мексиканский. Основная интрига заключалась в том, что красивый, представительный и богатый Педро никак не может выбрать из двух женщин одну и страшно из-за этого мучается и, что самое печальное, мучает и женщин, и окружающих родственников, и знакомых, и даже съемочную группу с режиссером во главе. По мнению Ксении, первая из женщин Педро была намного красивее второй, но не объяснишь же это через экран!

– К тому же красота – не главное, – сказала Дюк сама себе. – Вот у нас был случай: от одной певицы ушел муж. Она, певица, была девушкой красоты поистине неземной, и ножки длинные, и грудь высокая, и живот плоский, и кожа гладкая, а глаза… О, какие у нее глаза!

И Ксения стала с удовольствием вспоминать, как потрясен был артистический цех, впервые увидев новую подругу вышеупомянутого мужчины. Короткие и кривые ножки мелко семенили. Очки со стеклами трехсантиметровой толщины еле держались на кончике носа. Прыщи, плотно покрывавшие физиономию, не давали разглядеть черты лица. А одежда! Вместо того чтобы хоть чуть-чуть скрывать недостатки, она изо всех сил их подчеркивала. А мужчина – ничего. Любовался!

– Мужская натура сложна и непонятна, – резюмировала Дюк, снова вспомнила про Пуканцева, и слезы заструились по ее свежевымытому лицу.

Ксения встала, выключила телевизор и начала собирать вещи в большой дорожный чемодан. Она складывала одежду и думала о том, что надо будет позвонить хозяйке квартиры и предупредить, что жиличка съезжает, а потом позвонить Рему Яковлевичу Фильчикову и сообщить, что она завершила карьеру и едет домой. Какой-то там контракт? Ерунда! Пусть попытаются ее остановить… Она уезжает – и точка! Ее сердце разбито. Выжжено напалмом. Там, где еще недавно цвели сады, теперь сплошная пустыня Гоби.

Зазвонил телефон. Секунд двадцать Ксения искала аппарат, который завалился за диван, схватила его в руки, посмотрела на номер звонящего и, буквально теряя сознание, нажала на «yes».

Это был Игорь.

Петр Петрович проснулся пару часов спустя оттого, что в желудке настойчиво урчало.

«Объелся-таки колбасой», – грустно подумал Сусанин.

Под одеялом было тепло и уютно, но без жены несколько одиноко. Вспомнив о супруге, Петр нахмурился. Он встал, потянулся и на всякий случай обошел квартиру. Василисы все еще не было, и ему это очень не понравилось. У Сусанина было исключительное чутье на сомнительные ситуации, и теперь шестое чувство совершенно однозначно говорило ему: что-то здесь не так. Все это было очень неправильным – и отъезд Василисы ночью, и ее долгое отсутствие, и то, что она уехала молча, ничего ему не сказав. Да, он спал. Но она должна была его разбудить, потому что Васька никогда не останавливалась перед тем, чтобы растолкать его, даже если ей просто надо было рассказать интересный сон.

Он заглянул в комнату. Дочь, так удачно отвлекавшая его разговорами о Ксении Дюк, спала. Петр Петрович вернулся на кухню, встал перед холодильником и понял, что с каждой секундой дышит все тяжелее и тяжелее, как будто он готовился к бою. В квартире пахло изменой, Сусанин был в этом уверен. Вася уехала ночью к Фильчикову не только из-за взбалмошной певицы. Была еще причина! Петр стоял босиком на кафельном полу и, как оборотень, становился другим человеком. Сейчас его уже не интересовала колбаса. Его не волновала Лиза Гондураскина и обстоятельства его позорного увольнения из органов внутренних дел. Его не будоражила мысль о предстоящем убийстве Майи. Он был как гончая, которая взяла след. Честно говоря, Сусанин не раз ощущал в себе странное родство с собаками, которых встречал на улице, да и нездоровая страсть к колбасе наводила его на мысли, что не все люди произошли от обезьян, некоторые являлись прямыми потомками волков. Ну, или волкодавов. В этом вопросе Петр Петрович еще не определился. Впрочем, он точно знал, что его начальство недалеко ушло от макак.

«Особенно похож на гамадрила майор Чабрецов», – мстительно и не к месту подумал Сусанин, усилием воли отогнал жгучее воспоминание о своем профессиональном провале, окинул кухню нехорошим взглядом покрасневших глаз и принялся обыскивать квартиру в поисках улик.

– Але, – недовольно сказал в трубку Фильчиков, повернувшись к Василисе спиной. – Ксения, это ты?

В трубке что-то неразборчиво пропищало. Василиса прислушалась, но так ничего и не разобрала.

– Да что ты говоришь? – пробормотал Рем и встал. Голый и со спины, он выглядел огромным и волосатым.

Пищание стало более отчетливым, но все равно смысла Сусаниной уловить не удавалось. Голос у Рема был растерянным, как будто ему сообщили нечто из ряда вон выходящее, ни в какие рамки не вписывающееся, и он не знает, что теперь делать.

– Завтра? – переспросил Рем. – А что, послезавтра это сделать нельзя? Или в выходные? Что, загс принимает заявления только один день – завтра… то есть сегодня… с десяти до трех? Что за чушь?

Шеф, в голосе которого начали отчетливо сквозить некрофильские нотки, закатил глаза и прижал руку к сердцу жестом американца, который со счастливым отупением уставился на звездно-полосатый флаг. Впрочем, когда Рем повернулся, никаких следов счастливого отупения в его глазах не наблюдалось, наоборот, сквозила ярость.

– Хочешь четверых детей? Быть домохозяйкой? – переспросил Фильчиков.

Василиса в ужасе закрыла глаза. Она уже поняла, что Ксения Дюк помирилась со своим футболистом, но это ни на йоту не решило проблем продюсерского центра Рема. Более того, это их даже усугубило: юное дарование, в которое было вложено столько денег, решило выйти замуж, родить четверых детей и стать домохозяйкой. Петь она больше не желает. Хватит с нее. Отпелась!

Рем тем временем подошел к стене и шарахнул в нее кулаком. Полетела штукатурка. Вася мысленно добавила еще пятьдесят баксов на ремонт к сумме убытков. Фильчиков посмотрел на руку, понял, что содрал кожу, и зашипел. Сусанина прибавила еще три зеленых американских «рубля» на йод и пластырь. Один миллион четыреста семнадцать тысяч сто пятьдесят четыре доллара из-за бывшей швеи, чудом попавшейся на глаза Рему в тот момент, когда она изображала в караоке группу «Перцы» в полном составе? Немыслимо!

«Плюс пятьдесят две тысячи убытков, в которые уже обошлись сорванные ею концерты», – напомнила себе Василиса Николаевна, и ей стало совсем худо.

Фильчиков отключил телефон, швырнул его о стену, одним махом увеличив сумму убытков еще на двести долларов, и рухнул на кровать лицом вниз. В наступившей тишине отчетливо раздалось скрежетание зубов, слегка заглушаемое подушкой.

– Рем Яковлевич, – тихонько позвала Вася, – может, вам валерьяночки налить? Или пустырника? Очень, знаете ли, нервы успокаивает.

Фильчиков заскрежетал сильнее.

– Может, вам конфетку шоколадную? – не унималась Василиса. – Там содержится гормон радости серотонин. Если съесть целую коробку, то полегчает.

– Не полегчает, – наконец сказал Рем, поднимая голову от подушки. – Василиса, у нас есть только один выход.

– Какой? – осторожно спросила Сусанина.

– Взять Пуканцева в заложники! И не выпускать, пока Дюк не запишет альбом! – заорал Фильчиков.

– Это было бы возможно, – напомнила Василиса, – если бы он был никому не известным студентом тракторостроительного факультета Тмутараканского сельскохозяйственного училища имени Конька-Горбунка. Но он знаменитый на всю страну футболист. Ты хочешь иметь дело с толпой футбольных фанатов тысяч эдак в сто человек? Не считая президента клуба «Шпалоукладчик», вооруженного базукой, гранатометом, метательными подшипниками черепашек-ниндзя, а также парой рельс и шпал, особо опасных в ближнем бою.

Фильчиков снова упал лицом в подушку.

– И что ты предлагаешь? – наконец спросил он. – Нанять опытного психолога, чтобы он провел сеанс зомбирования Дюк, а также отряд бабок, владеющих искусством любовного отворота?

– Это вариант. Во всяком случае, за бабок нас не посадят. А за шантаж Пуканцева – вполне могут.

– Может, его просто убить? – безнадежно предложил Рем.

– Дюк погрузится в многолетний траур, и ты все равно ничего не добьешься. К тому же я против того, чтобы кого-нибудь убивать, против! Мне уже второй раз за сегодня предлагают кого-нибудь убить! А я не хочу! Не буду я никого убивать! Не буду! – закричала Сусанина.

– Не нервничай, Василиса, – испуганно сказал присмиревший Рем, – а то я еще и бухгалтера лишусь. Может, тебе валерьяночки налить? Или пустырника? Могу еще таблетку успокаивающую дать – выпил, и целый день как в тумане.

– Не надо, – отрезала Вася, – мне никаких таблеточек. Просто скажи, что мы не будем никого убивать, и я успокоюсь.

– А можно было бы убить саму Дюк и найти двойника, – продолжал фантазировать Фильчиков. – Никто и не заметит. Правда, придется повозиться…

– А-а-а-а!!! – закричала Сусанина. – Опять ты про убийство! Это не метод!

– Почему? – с искренним интересом спросил ее Фильчиков. – Объясни мне, почему это не метод. Я же так классно все придумал. Найти двойника, а Ксению закопать в укромном месте. Она из Выборга, здесь в Москве у нее родственников нет…

– Нет, значит? А Игорь Пуканцев? А? Он жених, почти родственник! Или его мы тоже убьем, а потом найдем двойника футболиста, чтобы он никому не рассказал об исчезновении настоящей Ксении?

Фильчиков горестно всхлипнул.

– Ну что нам делать, Василиса? – спросил он. – Мы же разоримся! Нам надо как-то заманить ее в студию к десяти часам и уговорить петь. Должен же быть какой-то выход!

– Очень просто, – ответила Вася, подумав. – Надо поговорить с Игорем и убедить его повлиять на Дюк. Он единственный человек, которого Ксения послушает. Это наш шанс.

– Он сейчас дома у Дюк, я слышал его голос, когда Ксения разговаривала со мной по телефону, – сказал Фильчиков, натягивая трусы. – Поехали! А если не получится убедить ее через Игоря, пойдем на крайние меры.

И, только сев в машину вместе с Ремом, который находился в слишком глубоком стрессе для того, чтобы вести автомобиль, Василиса обнаружила отсутствие портмоне, в котором она хранила все свои документы, и вспомнила, что, скорее всего, оставила его дома, когда успокаивала плачущую Полину.

– Ну вот видишь, все отлично закончилось, – сказала Алена, глядя на горящие окна в квартире Ксении Дюк. Только что они с Олегом втолкнули туда совершенно ошалевшего от счастья Пуканцева, на всякий случай предварительно напоив его «Имодиумом».

– Я за них очень, очень рад, – искренне сказал врач «Шпалоукладчика», открывая дверцу машины – той самой, на которую Алена столько лет смотрела утром и вечером, вечером и утром, а по выходным – и в дневное время. – Я так же рад за нашу команду и болельщиков, а еще очень не завидую словакам.

– Надеюсь, желудок Игоря выдержит столько счастья, – сказала Алена и посмотрела вверх. Ночь была восхитительной – теплой, мягкой, с легким ветерком и глубоким черным бархатным небом. Настоящая сладкая сентябрьская ночь, мечта романтически настроенной молодежи, одна на тысячу. Недавно прошедший дождь давал восхитительное чувство свежести.

– До утра продержится на «Имодиуме», – сказал Олег, – а к утру, глядишь, все пройдет без следа. У него же понос на нервной почве.

Окно Дюк внезапно погасло.