Сезам, закройся!

Богдан рассмеялся.

– Тогда приезжай ко мне. Будем дружить, – сказал он.

Мужчина подвинул к себе бумагу и авторучку и принялся рисовать план НИИ.

Рязанцев ходил туда-сюда по своему кабинету и курил. Его широкое обветренное лицо было мрачным, между бровей залегла глубокая складка.

– Итак, что мы имеем, – сказал полковник вслух. – Два самоубийства подряд, пугающие слухи и достоверные сведения об астрономических счетах трех сотрудников НИИ в Швейцарии. Туда время от времени поступают деньги. От кого? Непонятно. Вероятнее всего, от фармацевтических или косметических компаний. Кому именно принадлежат счета, мы не знаем. Вопрос о том, как передается информация, которая впоследствии оплачивается, на повестке дня не стоит – институт подключен к Интернету, по которому можно отправить все, что угодно, куда и кому угодно.

Настольная лампа бросала теплый свет на бумаги, в беспорядке разбросанные на столе Владимира Евгеньевича. Рядом, возле стакана с карандашами и авторучками, стояла фотография девушки в простой деревянной рамке. Полковник протянул руку и провел ладонью по изображению. Он очень хотел бы оказаться сейчас рядом с невестой, но это было невозможно.

«Она уже два месяца там, – подумал Владимир Евгеньевич, – я видел ее в последний раз восемь недель назад. После этого она переселилась в общежитие при НИИ. Она находится в самой гуще событий, и при этом от нее не поступает ровным счетом никакой конкретной информации».

Интуиция подсказывала полковнику, что у его невесты возникли проблемы, но он совершенно не представлял, какого они рода. Вот если бы он мог поговорить с ней лично, обнять, расспросить, посмотреть любимой девушке в глаза…

Владимир Евгеньевич решительно прервал свои пустые мечтания и закурил очередную сигарету.

– Надо выяснить, кому принадлежат эти счета. Кто эти люди, которые продают российские биологические секреты на Запад? – зло спросил Рязанцев вслух. – Директор, главный бухгалтер и заместитель главы НИИ по административно-хозяйственной деятельности? Почему-то очень сомневаюсь, что все так просто. Кто-то, кто хорошо знает иностранный язык, может иметь доступ к научным материалам учреждения, сканировать формулы и пересылать их заказчикам. Руководство института, может быть, об этом ни сном ни духом не знает!

Полковник закашлялся, потушил сигарету в пепельнице с царевной-лягушкой, открутил крышку на бутылке «Святого источника», стоявшей на подоконнике, и отхлебнул глоток воды. В груди на мгновение стало холодно. Свело зубы.

– Будь осторожна, девочка моя, – прошептал он, глядя на фотографию. – Будь осторожна! Там замешаны очень большие деньги. Те, кто сидит на такой финансовой трубе, ни за что не отдадут ее добровольно.

Полковник опустился в свое кресло и вытянул ноги. Беспокойство о Еве грызло его все сильнее.

Лиза вышла на улицу и села в старенький красный «Сеат Марбелья». Как успешный наемный убийца с солидным стажем, она могла позволить себе купить «Феррари», но не хотела привлекать к себе повышенного внимания. А та машина, на которой она ездила – скромная, маленькая, пыльная, устаревшего дизайна, но при этом очень женственная, как нельзя лучше отвечала запросам девушки. Накрапывал дождик, и Лиза натянула на голову капюшон куртки. Несмотря на зеленые листья деревьев, в воздухе пахло осенью. Несколько раз глубоко вздохнув и насладившись свежими дуновениями ветерка, девушка села в машину и развернула план здания, нарисованный Богданом.

– Ну там и осиное гнездо, – пробормотала девушка, разглядывая набросок.

На схеме был почти идеально изображен квадратный куб, верхняя половина которого находилась над землей, а нижняя – углублена под ее поверхность. Прямо в передней части здания была изображена проходная, за которой начинался большой холл. На верхние этажи вела лестница, рядом с которой рукой Богдана было размашисто написано: «Витражи». Направо от входа в холле был отмечен выход на площадку лифта, а чуть дальше был изображен небольшой коридор, ведущий в гараж. По углам четырехугольного здания располагались четыре лестницы, соединяющие этажи.

«Ага, – подумала Лиза, – значит, в здании есть одна парадная лестница с витражами в центре, четыре обычных по углам и лифт справа от холла. Ясно. Мне только непонятно, почему в подземные этажи, судя по схеме, невозможно попасть по лестницам. Их просто нет! Только лифт. А если пожар? А вдруг отключится электричество? И все? Люди заблокированы?»

Она откинулась на сиденье машины и задумалась. Ответ был только один, и он был очевиден.

– Там лаборатории, – хмыкнула Лиза. – Темно, тихо, страшно и много высокоинтеллектуальных червей-мутантов. Отключение лифта автоматически приводит к блокировке подземелья. Ни одно чудовище не вырвется.

Девушка засмеялась. Ей было совсем не страшно. Напротив, предстоящее приключение будоражило. Она никогда не терялась в трудных ситуациях. Наоборот, ей постоянно нужен был адреналин. Только тогда, когда на кону стояли жизнь и свобода, Лиза чувствовала себя хорошо.

– У меня, наверное, адреналиновая наркомания, – сказала она, складывая лист бумаги пополам и укладывая на фальшивый диплом о высшем биологическом образовании на имя Лизы Мининой, купленный для нее Богданом. – Я постоянно хочу экстрима. Можно сказать, что я занимаюсь любимым делом – выслеживаю злодеев различных мастей, за смерть которых готовы заплатить кругленькую сумму, и отправляю их к праотцам. А теперь вот мне предстоит экскурсия в увлекательнейшее место и встреча с умными, одаренными и блестяще образованными людьми, одного из которых я, увы, должна буду препроводить на тот свет.

Она завела машину. Лиза еще не подозревала, что дело, за которое ей заплатил Богдан, будет последним в ее карьере профессионального убийцы.

Ева Ершова, лейтенант ФСБ и невеста полковника Рязанцева, смешивала в пробирке жидкости двух разных цветов, задумчиво глядя прямо перед собой. За большим стеклянным окном института виднелись лес и темные тучи над ним, похожие на летящие по небу мягкие игрушки. Девушка была рада, что сегодня ей поручена работа на этажах и не надо спускаться в подвал – подземные лаборатории, в которых поддерживаются постоянная температура, влажность и световой режим и где она начинала тут же испытывать приступы клаустрофобии. На улицу Ева не выходила уже давно – при НИИ было общежитие, а ходить в лес было не принято. Особенно ночью.

– Ну что, готово? – спросила ее Лариса Ильина, очень высокая и сутулая блондинка с тонкой шеей и длинным носом. У нее была светлая кожа, светлые ресницы, светлые брови и множество веснушек.

– Еще минут пять, не больше, – ответила Ева, продолжая перемешивать ингредиенты.

В лаборатории было сумрачно. На столах лежали небольшие квадратные стеклышки с препаратами лепестков тюльпана. Лариса положила на стол рядом с Евой микропипетку, созданную в Институте биологического приборостроения РАН и позволяющую дозировать ввод препаратов в клетки с большой точностью, и потянулась.

– Когда будет готово, капай раствор рестриктазу в каждый препарат, – сказала она Еве, задумчиво мешавшей жидкость, которая постепенно становилась ярко-желтой.

– Скажи, Лариса, – сказала Ева подруге, – а почему я всегда думала, что генетику взрослого, уже сформировавшегося организма невозможно изменить? В клонировании, например, работают с эмбрионами. То есть меняют наследственную информацию. Изменение же ДНК взрослых организмов представлялось мне невозможным!

– Я тоже так думала, – сказала Лариса, – пока не пришла работать сюда. Вообще-то, перенос генов из клетки в клетку – довольно простое дело. Правда, для этого ранее требовалось специальное оборудование, так называемые «генные пушки». Резать, склеивать и создавать искусственные гены тоже научились давно, тут мы не первопроходцы, хотя и владеем этими методами досконально. На самом деле одно из открытий нашего института – это создание специальных веществ-переносчиков, которые, попадая в кровь живого организма, разносятся по всему телу и работают как маленькие локальные «генные пушки», изменяя цитоплазму близлежащих клеток. В результате работа с генами в нашем НИИ из сложного и дорого процесса превратилась в игру, в которой одни выступают хищниками, а другие – жертвами.

Раздался писк, и Ева отвлеклась от объяснений коллеги. Прямо перед ней на столе стояла клетка, в которой сидели белые лабораторные крысы. Они были сильными, мускулистыми, острозубыми и косили на девушек красными глазами. Одна из крыс пищала. Видимо, была голодна.

– Есть хотят, – сказала Ильина, – это суперкрысы. Валентин Эмильевич кормит их допингом, от которого они очень быстро набирают мышечную массу и становятся злобными и свирепыми.

– Я в общих чертах знаю, – кивнула Ева. – Мне просто интересно, что профессор собирается делать с этими грызунами дальше? Ну ладно, тюльпаны. Тут все понятно – коммерческий заказ. Но крысы ему зачем?

Лариса подошла к клетке и посмотрела на грызунов.

– Не знаю, – ответила девушка после паузы. – Я в стратегические вопросы руководства не вмешиваюсь.

Ильина еще помолчала. Ершова видела, что Лариса хочет о чем-то спросить, но не решается.

– Кстати, – как бы между прочим сказала Ильина, стараясь, чтобы ее голос звучал натурально, и наклоняясь над невысокой Евой, как журавль над лягушкой, – ты тут уже два месяца, а никаких изменений незаметно. Ну, ты понимаешь меня… Утюгов поит каждого нового сотрудника раствором, замаскированным под обычный напиток, и у того происходят какие-нибудь изменения. А у тебя никаких не видно что-то. Извини, что я спрашиваю.

Ева аккуратно поставила пробирку в держатель и расстегнула халат. Все ее тело было покрыто жесткими курчавыми волосами. Ильина взвизгнула и прикрыла рот рукой.

– Я каждое утро удаляю волосы на видимых участках депиляторным кремом, – сказала Ершова. – Но там, где тело прикрывает одежда, я ничего поделать не могу – никакого крема не хватит. К тому же волосы быстро вырастают снова.

– Бедная девочка, – пробормотала Ильина, шмыгая длинным, как у Буратино, носом. – Все мы тут, впрочем, бедные. Крупные научные открытия не всегда приводят к счастью. Очень часто от них бывают только неприятности.

– Это зависит только от порядочности людей, в руках которых находятся новые технологии, – пожала плечами Ева, застегивая халат, – открытие само по себе не бывает ни хорошим, ни плохим. Полезным или вредным его делают люди. Вот у меня должна была быть свадьба в декабре, – добавила Ершова после паузы, – но теперь, очевидно, не будет.

– Ты рассказала ему, что с тобой случилось? – спросила Лариса, потирая лоб длинным, как макаронина, пальцем.

– Нет, – покачала головой Ева, – не могу же я сказать ему, что стала чудовищем Франкенштейна.

– У меня вот был молодой человек, он здесь работал, – сказала Лариса, – уволился раньше, чем у меня начались проблемы, и я тоже так и не решилась ему показаться в новом обличье. Просто написала СМС, что нам лучше расстаться.

Ильина всхлипнула. Чтобы успокоиться, она достала из лабораторного холодильника бутылочку пепси, отпила половину, а потом сунула бутылку с остатками сладкого напитка в карман своего белого халата.

«Ничего, – подумала Ева, – пусть они поломали мне жизнь, но я выведу их, гадов, на чистую воду! Я уже знаю кое-что важное».

По коридору медленно прошел Алексей Гришин. Его огромные ноги, похожие на лыжи, вяло волочились по полу. Проводив Алексея глазами, Ева снова взяла пробирку и принялась перемешивать желтое содержимое. Крысы смотрели на нее блестящими красными глазами.

Лиза отправилась в НИИ в конце рабочего дня. Дорога, которая вела к институту через лес, была в запущенном состоянии – ямы, трещины, колдобины и рытвины встречались на каждом шагу. Высокие и мощные деревья росли вплотную к проезжей части, закрывая дорогу от света, и так не слишком яркого в этот пасмурный день.

«Я не удивлюсь, узнав, что профессор Утюгов поливает растения специальным препаратом, чтобы они росли выше и гуще», – подумала Лиза.

Приключение продолжало ее будоражить. Страха не было. Машину бросало из стороны в сторону по неровной дороге, иногда девушка с трудом удерживала руль. Где-то в глубине леса послышался вой. Звук был одновременно тоскливым и грозным.

– Днем не страшно, – сказала вслух Минина, придавливая посильнее педаль газа, – а вот ночью, думаю, такое слышать неприятно.

Внезапно дорогу перед машиной Лизы пересекла быстрая тень.

«Он, наверно, не только страшный, но и голодный – тот, что так громко воет», – подумала Лиза, притормаживая.

Девушка остановила машину прямо посредине дороги и вышла. Минина чувствовала, что из темных кустов за ней наблюдают чьи-то глаза. Спокойно, не делая резких движений, Лиза открыла багажник и вытащила оттуда связку сосисок.

– Хорошая собачка! На! – сказала девушка, очищая сосиски от шкурки и выкладывая их на дорогу поближе к кустам.

Несколько минут вокруг было тихо. Потом темная зелень бесшумно раздвинулась, и на дорогу вышел огромный пес. Минина ойкнула. Волосы на ее голове зашевелились. В какой-то момент девушка почувствовала, что выдержка готова ей изменить и она вот-вот опрометью бросится назад в машину. Только предельным напряжением воли она сдержала панику. Пес был невероятной величины – в холке он доставал Лизе до плеча. В огромной пасти тускло блестели острые белые клыки, с подбородка капала слюна. В густой шерсти были видны глаза – умные, человеческие, как будто когда-то принадлежавшие существу с ученой степенью.

«Сохранил ли он разум или стал безжалостным каннибалом?» – подумала про себя Минина, неподвижно стоя у своего «Сеата». Вздумай пес атаковать ее, спрятаться в машину девушка бы в любом случае не успела. К тому же ее старенький автомобиль не продержался бы против такого чудовища и минуты.

Пес опустил голову, не выпуская Лизу из поля зрения, и понюхал еду. Его челюсти раздвинулись в гримасе, напоминающей улыбку.

– Ешь, – сказала Минина, – если понравится, завтра я еще привезу. Съезжу в магазин и куплю.

Ей показалось, что взгляд зверя стал насмешливым.

«Не будет у тебя никакого магазина завтра», – сказали его темные глаза. В больших круглых зрачках пса отражались и Лиза, и ее красная машина.

Чудовище склонилось над сосисками. Через мгновение они исчезли в страшной зубастой пасти. Лиза вытащила из кармана бумажный платочек, подошла и аккуратно вытерла с подбородка пса слюну. То, что произошло потом, испугало Лизу до смерти. Зверь сделал стремительное движение и сомкнул острые, как бритва, зубы у девушки на запястье. Минина вскрикнула и отдернула руку. На белой коже остался четкий след зубов – зверь не прокусил кожу, а только слегка придавил, оставив на запястье браслет из бордовых, как бусины, отметин. Через секунду пес исчез в густых зарослях.

– Интуиция подсказывает мне, – медленно сказала Лиза, с трудом переводя дух, – что эти следы никому в институте показывать нельзя. И менее всего – злобному профессору Утюгову.

Она опустила рукав пониже, села в машину и поехала дальше.

Устав впустую метаться по кабинету, Рязанцев набрал номер Алевтины Вениаминовны Чабрецовой – биофизика, доктора наук, недавно вышедшей замуж за милиционера Дениса Чабрецова.

– Владимир, здравствуйте, – сказала дама, услышав его голос. – Если вам нужен мой муж, то он уехал в командировку в Екатеринбург, будет только в пятницу. Там молодая певица упала с крыши. То ли сама, то ли ее подтолкнул кто… В общем, мой супруг проверяет московские связи погибшей.

Рязанцев объяснил, что на этот раз ему нужна именно Алевтина.

– Утюгов? Да, знаю, – сказала женщина, ее голос сразу стал сухим. – Очень неоднозначная личность.

– О нем ходят разные и очень странные слухи, – сказал Владимир Евгеньевич, изо всех сил стремясь растопить внезапно возникший лед.

– Да, – подтвердила Алевтина, – слухи ходят разные, некоторые – вообще на грани бульварных россказней о визитах зеленых человечков. Особенно меня позабавил последний слух о том, что директор НИИ Новых биотехнологий изобрел средство для неограниченного продления жизни и таким образом будет руководить институтом вечно. Кроме того, говорят, что в НИИ изобрели вещество, которое служит аналогом «генной пушки»: при попадании в кровь оно разносится по всему организму и меняет цитоплазму клеток. Последний слух похож на правду, но сотрудники института, очевидно, изобретением делиться не намерены и напускают туману вокруг этого вопроса. Этот факт меня и моих коллег очень настораживает. Впрочем, может быть, что никаких пушек они там не изобрели и это такая же ерунда, как зеленые человечки.

Она засмеялась, но ее смех особым весельем не отличался.

– А когда вы видели Утюгова в последний раз? – спросил полковник.

– Около полугода назад, на научном симпозиуме. Он был в добром здравии и, к слову, громче всех потешался над разными пугающими слухами о своем НИИ.

Рязанцев сделал небольшую паузу.

– Алевтина, дорогая, – сказал он, – я не сомневаюсь, что в вашей научной среде больше знают об Утюгове и его институте, чем у нас, в коллективе скромных работников правоохранительных органов.

Супруга Чабрецова молчала. Было очевидно, что тема ей неприятна.

– Вы понимаете, – медленно сказала она наконец, – я не уверена, что распространение глупых слухов, порочащих честь и достоинство моих коллег, является хорошим и приличным поступком.

– Является и хорошим, и приличным, – тут же горячо подтвердил Владимир Евгеньевич. – Давайте я через полчаса приеду, и мы поговорим. Помогите мне, Алевтина. Дело в том, что в этом институте находится моя невеста.

Алевтина положила трубку и задумалась. Из мелких фактов, неизбежно просачивающихся за стены НИИ, руководимого Утюговым, собиралась, как из мозаики, совершенно неприглядная картина, вызывающая у Чабрецовой все более нездоровые ассоциации с научными изысканиями, проводимыми в свое время фашистами.

Богдан смотрел на экран компьютера, но ничего не видел. Мысли его бродили далеко.

– Наверное, я зря это сделал, – пробормотал он, – зачем я отправил юную девушку в эту биологическую мясорубку! Да, она убийца, я заплатил ей, но мне все равно не по себе. Утюгов – тертый калач и опытный боец. Появление Лизы может вызвать вопросы, кто-нибудь выяснит, что у нее фальшивый диплом – и пиши пропало. Превратят ее в страшилище, вырастут у нее третья нога, пятая рука и глаза на затылке… Жуть! Я знаю, каково это – быть уродом.

Совесть мучила Богдана все сильнее. Он выпил чаю, съел горсть печенья, прошелся по кабинету, размахивая руками вверх и вниз, а потом сел за рабочий стол и попытался сосредоточиться на договоре. Работая, Овчинников как настоящий трудоголик обычно отключался от всех проблем и окружающей реальности. Но сегодня все шло нештатно. Через несколько минут бесплодных попыток вникнуть в суть договора Богдан снова встал. Его грызло беспокойство.

«Позвонить ей, что ли, попросить вернуться? – подумал он. – Или не надо? Может, все не так страшно и я зря нагнетаю ситуацию? Ну не убьют же ее там в конце концов».

«Вполне могут», – тут же подсказал ему внутренний голос.

Овчинников принялся ходить из угла в угол. Член при этом ему активно мешал.

«Монетку, что ли, бросить? – думал молодой человек. – И если выпадет решка, позвонить Лизе и сказать, что я отменяю свой заказ?»

Он снова сел в кресло и почесал затылок. В мыслях у Богдана царили разброд и шатание.

В коридоре прошаркали шаги. Гришин, с трудом волочивший ноги в огромных ботинках, прошел в другом направлении. Лариса и Ева оглянулись и проводили Алексея взглядом.

– Не нравится он мне, – сказала Ильина, нахмурившись, – не сегодня завтра повесится.

– Ты что?! – испугалась Ершова, чуть не уронив пробирку с раствором рестриктазы.

Через большие окна лаборатории были видны кроны деревьев и проплывающие над ними рыхлые облака. Садившееся солнце иногда бросало на края облаков косой золотой луч, и тогда на несколько мгновений унылая картина преображалась, как по волшебству.

– У него апатия, он не хочет жить и, судя по всему, потерял надежду, – вздохнула Ильина, почесав длинным, как макаронина, пальцем кончик своего носа.

– Может, поговорить с ним? – спросила подругу Ева, внутренне содрогаясь. – Ноги, ставшие лыжами, – это еще не повод умирать! Мы-то с тобой не сдаемся.

– Да тебе-то что! – рассмеялась Ильина. – Ты, Ершова, просто пойдешь в салон и сделаешь себе фотоэпиляцию. И не будет у тебя лишних волос. Снова станешь человеком.