Кровь за кровь

И этот сукин сын ехидно осклабился.

Я сделал вид, что не понял весьма прозрачного намека и спросил:

– Так кто наш идейный вождь и вдохновитель? Только не говори, что это… – От внезапно осенившей меня мысли я судорожно проглотил конец фразы и заглох как испорченный движок.

– Ты угадал. – Улыбка на лице Сергея стала еще шире. – Между прочим, он еще и наш главный финансист.

– Маркузик!? – Наверное, я не спросил, а заорал, потому что Серега поморщился и потер правое ухо.

– Оказывается, у тебя великолепные дедуктивные способности, – с деланным восхищением сказал Сергей.

– Плат, скажи, что ты пошутил.

– В чем дело, Сильвер? Он наш друг. А котелок у него варит дай Бог каждому.

Я промолчал. Маркузик – это школьная кличка Марка Кузьмина, так же, как Плат – прозвище Сереги. Маркузик появился в нашей школе, когда мы учились уже в седьмом классе. Он был низкоросл, кривоног и лопоух, но зато знал три или четыре иностранных языка и разбирался в компьютерах и вообще в электронике как профессор. Его отец работал торгпредом в добром десятке стран, потому Марк учился бессистемно /в основном экстерном/ и знал много такого, о чем мы не имели ни малейшего понятия.

Маркузик был вундеркиндом, и, едва появившись в нашей школе, сразу почувствовал на своей шкуре отношение "серой" массы, составляющей большинство, к природным феноменам. Его не пинал только ленивый. Марка не любили даже учителя. К каждому уроку в нашем классе им приходилось готовиться словно к университетскому госэкзамену, потому что коварные вопросы Маркузика могли поставить в тупик даже академика. И просто отмахнуться от них было нельзя, так как Марк с уничижающей снисходительностью тут же давал обстоятельные пояснения, доводя бедную училку своим менторским тоном до белого каления.

Возможно, Маркузик и ушел бы из школы, не выдержав издевок и пинков, но тут волею судьбы он снискал расположение сначала Сереги, а потом и мое. Ни я, ни Сергей по части учебы звезд с неба не хватали /хотя художественную литературу читали запоем и все подряд/, но наших кулаков боялись даже старшеклассники: мы занимались боксом и к тому времени уже имели первый юношеский разряд. После того, как Марк стал полноправным членом нашей компаний, все нападки на него прекратились – желающих связаться с Сильвером и Платом было немного.

По окончании школы медалист Маркузик наотрез отказался поступать в институт, чем сразил наповал не только своих стариков, но и почти всех одноклассников. Наверное, только я и Серега не удивились столь необычному поступку Марка – он терпеть не мог /хотя и знал/ любые предметы, кроме тех, что прямо или косвенно связаны с электроникой. Его взяли на работу в совместное предприятие, где он создал несколько оригинальных компьютерных программ, за которые его работодатели получили кучу зелени и мировую известность. Через несколько лет учредители этой шарашкиной конторы, основательно набив карманы, смайнали за бугор, благородно оставив Маркузику в наследство небольшое приватизированное помещение и первоклассную по тем временам технику. Чем он там занимался и как зарабатывал на жизнь мы могли только догадываться, но деньги у Марка водились всегда. Когда мне становилось совсем невмоготу сражаться с хроническим безденежьем, я шел к нему и стоически терпел двухчасовую лекцию о вреде нездорового образа жизни, грустно кивая и поддакивая. По окончании весьма поучительного монолога Маркузик горестно вздыхал – мол, горбатого только могила исправит – и указывал на ящик письменного стола, где у него хранились деньги. Я был должен ему такую сумму, что в Древнем Рим на меня бы уже надели ошейник раба. Слава Богу, что мы живем в просвещенные времена…

– Так ты согласен или нет? – напористо спросил Серега.

– Ну, ладно, давай поразмыслим. В сыскном деле ты дока, спору нет. Марк спец по компьютерам, что в принципе может пригодится… уж не знаю для чего. Тем более, что он, как я догадываюсь, предоставляет для будущего агентства свою конторку. Верно? Значит, я угадал. У вас обоих авантюрные наклонности, что тоже немаловажное обстоятельство для осуществления этой бредовой идейки. Но я вам зачем нужен? В качестве ночного сторожа фирмы "Рога и копыта"?

– Мы берем тебя из сострадания, – окрысился Сергей.

– А! – воскликнул я. – Это меняет дело. Тогда я присоединяюсь. – Свежий алкоголь, излившись на старые дрожжи, наконец свершил свое черное дело и мне вдруг стало весело, приятно и на все наплевать; жизнь показалась розовой, когда море по колено и все сомнения растворяются в хмельной эйфории. – Плат, можешь на меня положиться. Ты мой друг… но истина в вине. Слушай, может продолжим наши посиделки? Давно не виделись… поговорим о жизни… Бабки есть?

Умные люди говорят, что спиртное до добра не доводит. В чем я вскоре и убедился, дав по пьянке согласие на участие в безумном эксперименте с охранно-сыскным агентством.

Глава 2. БАР "ШАЛОВЛИВЫЕ РУЧКИ"

Не люблю стриптиз. Терпеть не могу. Не перевариваю. Ну что хорошего в розовых телесах обнаженных дурочек, усиленно изображающих страсть к полированному столбу, вокруг которого они выписывают кренделя? Однажды я специально сел возле подиума и таращился на это сексуальное действо весь вечер и полночи. И все для того, чтобы наконец ощутить хоть какой-то кайф. А иначе на кой хрен я палю бабки, оплачивая входной билет в это гнездо разврата?

Эксперимент закончился полным фиаско. Все было глухо, как в танке. Мои инстинкты самца не то что молчали, они просто напрочь испарились, будто я на вечер превратился в бесполое существо. Единственным результатом стриптизных страданий был кошмарный сон, в котором мне виделись одни обнаженный женские задницы, роящиеся вокруг головы как навозные мухи. Я проснулся в диком ужасе и сломя голову помчался к знакомой девице, безотказной словно автомат Калашникова. Она работала продавщицей в киоске напротив моего дома. Не говоря ни слова, я закрыл жалюзи и завалил ее прямо на какие-то ящики. Привыкший к таким набегам, мой сексуальный ангел-хранитель покорно сложил крылышки, и мы почти час наносили урон ее хозяину, владельцу киоска, отваживая покупателей своей утренней "физзарядкой". Домой я возвратился счастливым и умиротворенным: есть еще порох в пороховницах и пока никакие стриптиз-бары не в состоянии вытравить из моих чресл добротное мужское начало.

Нет, я не прекратил посещать этот бар. Даже наоборот – едва у меня появлялись деньги, я сразу же направлял свои стопы в его сторону. Причина такой приверженности была достаточно тривиальной – низкие цены на спиртное. Здесь брали клиента другим – количеством. Чтобы поглазеть на обнаженных див некоторые придурки приезжали в бар с другого конца города и тусовались в нем до самого утра, поглощая коктейли литрами.

Кроме того, для тех, кто был в отрубе, придумали действительно нужный и важный сервис – доставку на дом специально нанятыми частными такси, дежурившими возле сексзаведения с вечера и до закрытия. В отличие от многих других, я этими услугами не пользовался даже если был в полном ауте – от бара до моего дома было ровно четыреста двадцать трезвых шагов. Конечно, по пьяни расстояние почему-то значительно удлинялось и я всегда удивлялся такому феномену, но мне вполне хватало сил, чтобы вырваться из тисков этой аномалии и благополучно добраться до своего двора. Дальше я обычно передвигался на автопилоте, доставлявшем меня прямо к кровати.

Бар назывался "Рука удачи", но местные острословы переименовали его в "Шаловливые ручки". Дело в том, что часть просторного полуподвального помещения питейносексуального заведения была разбита на крохотные кабинки, в которых чаще всего обретались одинокие мужички с несколько нестандартной сексуальной ориентацией. Они потихоньку наливались спиртным и удовлетворяли свои фантазии и потребности рукоблудием, подсматривая за обнаженными по самое некуда стриптизершами из-за ширмочек. Так как в кабинках обычно собирался народ тихий и воспитанный, завсегдатаи не обращали на них никакого внимания, что привлекало в бар и любителей посекретничать, благо в помещении всегда царил полумрак и ярко освещался лишь подиум.

Вечер был из разряда проходных. Это когда в холодильнике пусто, в квартире бардак и нет ни сил, ни желания навести порядок, на улице дождь, а в кармане чаще всего фиг с маслом.

Как я и предполагал, охранно-сыскное агентство, едва родившись, тут же начало медленно, но верно, умирать. Правда, не в конвульсиях, но от этого легче не становилось; по крайней мере, Сереге и Маркузику, соответственно боссу и главному идеологу нашего предприятия. Только я, шнурок, как Фома Неверующий, которому все по барабану, ходил с независимым видом, поплевывая через губу. А поскольку надежды на зарплату в агентстве были весьма призрачными /если не сказать – нереальными/, то я по-прежнему разгружал вагоны, копал траншеи и спускал заработанное в "Шаловливых ручках".

Единственным неудобством во всей этой истории с агентством оказались каждодневные оперативки, проводимые Платом с девяти до половины десятого утра. На этих посиделках я большей частью дремал, а Серега и Марк спорили до хрипоты, разрабатывая стратегию и тактику работы частных детективов в условиях недоразвитой демократии.

В баре, как всегда, было людно. Я протолкался к стойке и облегченно вздохнул. Сегодня работал бармен Жорж, предоставлявший мне "кредит" на спиртное; правда, под совершенно грабительские проценты, но в наше время подобный вотум доверия и впрямь стоит дорогого. Его сменщик, Васька Абрикосов, был жлобом, жмотом и вообще рафинированным сукиным сыном, к которому не подъедешь и на хромой козе; меня так и подмывало поймать его в темном углу и размазать по стенке.

– Сэр, мне как обычно, – выспренно сказал я Жоржу, в миру Григорию Волобуеву.

– Между прочим, ты мне должен… – он заглянул в свой "кондуит", где среди других страдальцев я значился под восемнадцатым номером. – Ну очень много… – Жорж начал подсчитывать.

– Скажи проще – до хрена. И побыстрее налей – душа горит. Ты ведь знаешь, я всегда плачу по счетам.

– Опять на карандаш? – с тяжким вздохом спросил Жорж, работая шейкером.

– Не у всех же такая лафа в жизни, как у тебя. Сам знаешь, кризис… мать его… не прекращающийся с начала перестройки. Когда "мерс" купишь?

– Я что, больной на голову? Мне хватает подержанной "девятки". Налоговая полиция совсем озверела, шеф подумывает о закрытии бара. Так что моя лафа как воздушный шарик – вот-вот лопнет.

– Не мандражируй, я тебя в напарники возьму. Копать можешь?

– Спасибо на добром слове. Я лучше на пенсию пойду. Мне одного твоего долга достаточно, чтобы безбедно прожить год. Не считая остальных… – Он потряс блокнотом с перечнем должников.

– Интересно, где ты свои накопления хранишь? – поинтересовался я с простодушным видом.

– Хочешь взять на гоп-стоп?

– Ого, какие мы слова знаем.

– С кем поведешься… – буркнул Жорж, подвигая ко мне вместительный стакан с коктейлем и орешки. – А все накопления я пустит в оборот. И их вовсе не так много, как тебе кажется. В нашей стране хорошо имеет только тот, кто всех имеет. То есть, власть.

Или тот, кто сидит на нефтяной или газовой трубе. Остальным достаются лишь крохи с барского стола.

– Птичка по зернышку клюет, а сыта бывает, – с видом пророка выдал я библейское изречение, и удалился в свой любимый угол, где стоял почти всегда пустующий стол.

С этого места подиум практически не просматривался, поэтому любителей созерцать чужие затылки находилось очень мало. Зато отсюда хорошо был виден вход в бар. Мои военные приключения научили меня не доверять никому и ничему, а в особенности оставлять свою спину незащищенной. Сколько салаг на этом погорело во время так называемой "чеченской" войны – не счесть. Уютная атмосфера какой-нибудь забегаловки в вечерний час и полная расслабуха в парной теплыни после многочасового поиска на морозе могла в мгновение ока взорваться автоматными очередями, которыми щедро сыпал любезный и услужливый чайханщик, совсем недавно угощавший нас люля-кебабом с мяса дохлой овцы и дрянной самопальной водкой. На войне выживает в основном зверь – осторожный, жестокий, коварный и хитрый; особенно эта аксиома касается человека моей воинской специальности. Эту истину мне не раз пришлось окропить собственным потом и кровью, потому она, словно колючий червь вгрызшись в мозги еще в армии, отравляла жизнь и на гражданке.

Увы, на сей раз мое уединение не состоялось. За столом сидел похожий на бомжа мужик и наливался джином под завязку. На мое приветствие он лишь хмуро кивнул, не поднимая головы. И медленно, врастяжку, выпил очередную порцию джина, даже не потрудившись разбавить весьма крепкий можжевеловый напиток баночным тоником, лежавшим в ведерке со льдом. Я пожал плечами – мне и самому нужен был в этот момент собеседник как зайцу стоп-сигнал – и с удовольствием присосался к хорошо охлажденному коктейлю.

Так мы и сидели в полном молчании битый час, размышляя каждый о своем. Я настолько увлекся своими фантазиями, что когда мой сосед по столу заговорил, то мне показалось будто его голос доносится откуда-то издалека, может, из заоблачных высей. Несмотря на прагматичный склад ума, я так и остался неисправимым мечтателем. В этот миг мне представлялся богатый американский дядюшка /которого у меня нет/, оставивший на смертном одре бедному племяннику Стасу двадцать миллионов долларов. Именно двадцать – не больше и не меньше. И я с увлечением подсчитывал во сколько мне обойдется вилла в Монако, яхта и престижная тачка; я остановил свой выбор на "феррари". На дорогих заморских путан я решил не тратиться; в крайнем случае выпишу из России двух-трех провинциальных телок и посажу их на оклад… скажем, две штуки в месяц плюс бесплатное питание и проживание. Кто от такого предложения откажется?

– Сильвер, ты меня слышишь?

Я вытаращился на мужика, сидевшего напротив, как на привидение. Совершенно незнакомая рожа!

– Стас, это я, Лопухов. Не узнаешь?

– Лопухов… – неуверенно сказал я, силясь вспомнить, откуда мне известна эта фамилия. – Да, да, конечно…

– Все-таки не узнал… – Мужик покрутил головой, будто разгоняя хмельной туман. – Мы учились в параллельных классах. И занимались у сэнсэя Ли тэквондо.

– Каррамба!? – я просто обалдел от изумления.

Валера Лопухов, пижон и дамский угодник в школьные годы, а после, как я слышал, кандидат наук и обладатель черного пояса мастера тэквондо – и этот испитый, грязный тип со слезящимися глазами, глотающий джин словно воду… нет, не может быть!

Прозвище Каррамба к нему прилепилось в шестом классе, когда он, начитавшись вестернов /в те времена еще полуподпольной и дефицитной литературы/, по поводу и без употреблял это достаточно невинное испанское ругательство. Последний раз я виделся с ним на выпускном вечере, когда Валерка притащил на бал совершенно офигенную телку, на которую пялились все половозрелые особи мужского пола, включая и нашего директора Николая Емельяновича, убежденного семьянина и пуританина, и которую наши уязвленные и поддатые девчонки едва не спустили со второго этажа по лестнице вверх тормашками.

– Неужто я так изменился? – с горечью в голосе спросил Лопухов.

– В общем… не очень… – осторожно ответил я – и покривил душой: вместо элегантно одетого молодца с румянцем на всю щеку и ростом под два метра, каким мне запомнился Каррамба по выпускному вечеру, передо мною сидел настоящий дистрофик, не брившийся по меньшей мере неделю.

Правда, одежда на нем была достаточно чистая, но казалось, что она с чужого плеча.

– А врать ты так и не научился… – криво ухмыльнулся Лопухов и допил свой стакан.

– Наверное, – пожал я плечами. – Артист из меня действительно хреновый.

Мы замолчали. Не знаю, что ощущал Каррамба, но мне было неловко, будто я в чем-то перед ним провинился. И я, и он сосредоточенно глядели на свои стаканы, время от времени отхлебывая по глоточку.

– Где работаешь? – наконец спросил Каррамба – только для поддержки разговора.

– На шабашках. Копай поглубже, бросай подальше, пока летит – отдыхай. Академий, в отличие от некоторых, мы не заканчивали, так что сам понимаешь…

– Понимаю, – хмуро кивнул Лопухов. – Но в наше время все эти академии до лампочки. Я уже полгода не получаю зарплату. И тоже перебиваюсь случайными заработками.

– Линяй за бугор. На умных и образованных там всегда повышенный спрос. Будешь черную икру есть ложками и кататься на "мерседесе".

– Таких, как я, пруд пруди. Легче пролезть в игольное ушко, чем получить вид на жительство, скажем, в Англии, а тем более – гражданство. Но мне туда и не хочется. Нет, я не квасной патриот, однако мне больше импонирует наш бардак, нежели их "цивилизованный" порядок, от которого за версту несет плесенью. Бывал, знаю…

– Возможно. Я об этом никогда не задумывался. Как однажды выразился мой приятель, наше поколение – это гумус, на котором лет эдак через тридцать пышным цветом расцветет подлинная демократия. Поэтому я терпеливо тяну свою лямку, чтобы мои потомки имели молочные реки и кисельные берега. Хотя, если честно, мне на эту весьма отдаленную перспективу наплевать.

– Ты стал циником.

– Скорее, отморозком. Там, где мне пришлось побывать, элементарные человеческие чувства сводятся к одному – желанию выжить. А для этого все средства хороши.

– Похоже, тебе пришлось воевать…

– Совсем чуть-чуть… – Я криво осклабился. – Но и этого хватит на всю оставшуюся жизнь.

– М-да… – Каррамба задумался.

Я заказал себе еще один коктейль, чем вызвал у бармена Жоржа очередной пароксизм патологической жадности. Он с таким мученическим видом записывал мой долг в свой кондуит, что мне захотелось достать из кармана последние монеты и швырнуть прямо в его постную физиономию. Но я благоразумно сдержался: очередная шабашка светила только через два дня, и чтобы продержаться на плаву до этой знаменательной даты, мне необходимо было иметь хоть какой-нибудь стратегический резерв.

Когда я возвратился, Лопухов, склонившись к столу и обхватив голову руками, глухо стонал.

– Валерка, что с тобой!? – Я схватил его за плечи и прислонил к спинке стула. – Ты болен?

Несмотря на крайнюю степень истощения, под пиджаком Каррамбы я ощутил железные мышцы, свивающиеся словно канаты.

– Я мертв… – Его голос звучал как с могилы – глухо и издалека. – Я давно мертв. С той поры… С того самого дня… – По впалым щекам Лопухова вдруг побежали крупные слезы.

Уж не знаю почему, но я был твердо убежден, что он не пьян. Алкоголь всего лишь попустил гайки, державшие крышку его души, и теперь глубоко упрятанное горе выплеснулось наружу так не вовремя и не по-мужски.

– Выпей… – Я налил холодного тоника в стакан и насильно всучил Каррамбе. – Ну! – прикрикнул я властно и с яростью посмотрел на компанию неподалеку, которая начала обращать на нас внимание.

Наверное, в моем взгляде они прочли что-то очень нехорошее, потому что тут же показали мне спины. Лопухов жадно выцедил стакан, а затем допил и то, что оставалось в банке.

– Беда, Стас… У меня такая беда… – Он смотрел на меня жалобно, как побитый пес.

Я мысленно возопил: Господи, еще один страдалец! Мне хватало и безутешного Плата, при каждом удобном случае нудившего про свою неверную Машку. Но он был мой друг и я мог послать его подальше без особых последствий – все семейные коллизии Сереги мы обсуждали сотни раз и мне от них уже тошнило, о чем я ему говорил неоднократно. А вот откровения Лопухова я просто обязан выслушать. Что поделаешь – мужская солидарность… и прочее… твою мать! Какого черта я сегодня сел за этот стол!? И вообще – что я забыл в этом баре? Лежал бы сейчас на диване, смотрел телевизор…

– У меня пропала дочь… Вышла во двор – и исчезла… Моя Дашенька… – Его глубоко впалые глаза снова наполнились слезами.

– Не понял… Как это – пропала? Ее украли?

– Не знаю. Я… ничего не знаю. Вышла – и нету…

– Сколько ей лет?

– Восемь с половиной.

– И такую малышку ты отпустил гулять одну?! В наше смутное время, когда маньяки бегают толпами, это более чем неосторожно. – Я одновременно удивился и возмутился.

– Что ты, конечно, нет! Она пошла со мной.

– Извини, но я не врубаюсь. А где же тогда был ты?

– Меня отвлекли буквально на пару минут.

– Кто?

– Ремонтники. У нас как раз лифт сломался, прислали бригаду… Они попросили помочь поднять на второй этаж баллон с кислородом. Когда я вышел на улицу, Даши и след простыл… У-у! – застонал он и с силой ударил себя кулаком по голове. – Зачем я согласился!?

– Это случилось днем или вечером?

– После обеда.

– И что, во дворе никого не было?

– Почему? – тупо удивился Лопухов. – Соседки с детьми… дворник…

– И никто ничего не видел?

– Нет.

– Мистика… – пробормотал я, чувствуя как меня прошибла жалость. – Не верю. Что-то здесь не так. В милицию заявил?

– Конечно.

– Ну и?..

– Глухо. Написали кучу бумажек, расклеили по городу плакаты с фотографией Даши – и на этом все закончилось. Мне сказали, что не она первая и не она последняя. За прошлый год в городе бесследно исчезли двенадцать детей и около двух десятков взрослых. Понимаешь – бесследно. Как это может быть, я не представляю. Ведь человек не иголка. И тем не менее…