Рассказы

- У меня сегодня день рождения... - она посмотрела на часы и в первый раз за весь вечер улыбнулась. - Я только что родилась...

- И ты молчала! - он укоризненно качнул головой и разлил по бокалам вино. - За самую красивую женщину на земле!

- Но это не так, - запротестовала она, чувствуя, как краска заливает ее лицо и шею.

- Это именно так. И ты всегда должна это помнить, - он поднес свой бокал к ее бокалу. - С днем рождения, самая красивая женщина!

Она выпила вино, поставила бокал и подняла на него сияющие глаза, в каждом из которых зажегся маленький фонарик.

- Кто ты?

- Я - фонарщик, который зажигает фонари. Подожди минутку, ладно? - он поднялся и пошел в сторону барной стойки.

"Фонарщик, который зажигает фонари... - подумала она, улыбаясь. - Мой фонарщик..."

Он вернулся через несколько минут, держа в руках красный китайский фонарик.

- Это тебе. С днем рождения.

- Спасибо, - сказала она, и в сияющих глазах ее блеснули слезы.

Красный фонарик согревал ее руки теплым матовым светом.

- Мне пора на работу, - сказал фонарщик. - Пойдем, я тебя провожу.

- Пойдем, - она поднялась из-за стола, надела предупредительно поданный плащ и прижала к груди красный фонарик. - Пойдем.

Улица была пустынной, редкие прохожие уже давно попрятались по домам, водители машин тоже спали мирным сном, и только фонари, как горящие стражи, освещали их путь. Стоило им приблизиться к очередному фонарю, как он начинал приветливо мигать, и поэтому вся дорога до ее дома показалась ей огромной, великолепной иллюминацией. Когда они подошли к ее подъезду, небо стало светлеть.

- Ночь кончается... - сказала она.

- Да, - кивнул фонарщик. - Мне пора выключать фонари.

- Я понимаю, - сказала она и еще сильнее прижала к себе красный фонарик.

- Он никогда не погаснет, - успокоил ее фонарщик. - Поверь мне.

- Я тебе верю, - она подняла на него сияющие глаза. - Спасибо.

- Сейчас фонари будут гаснуть в честь самой красивой женщины на земле.

- Пусть они лучше в честь нее зажигаются, - возразила она.

- Сегодня вечером, - успокоил ее он. - И всегда.

- Всегда?

- Всегда. Кстати, фонарь за твоим окном давно рассказывал мне, какая у него чудесная соседка. По-моему, он в тебя тайно влюблен... Но это секрет... Мне пора, - фонарщик чуть коснулся рукой ее волос. - До свидания.

- Можно... я тебя поцелую?.. - спросила она, понимая, что никакого свидания не будет, и, не дожидаясь ответа, коснулась его щеки холодными губами.

- Пока, - махнула она рукой и скрылась в подъезде, все еще прижимая к груди красный китайский фонарик.

Она стояла на балконе и смотрела, как отступает ночь, и вокруг медленно, один за другим гаснут фонари. Внутри нее все пело и светилось. Она стояла на балконе и курила. Раздался звук чьих-то шагов, она посмотрела вниз и увидела бегущего человека в спортивном костюме. Свет переполнял ее через край, ей так хотелось с кем-нибудь им поделиться, чтобы хоть кому-то стало так же хорошо.

- С добрым утром! - сказала она, сама себе удивляясь.

Человек неожиданно остановился.

- С добрым утром. Так рано, почему вы не спите?

- У меня сегодня день рождения, - сказал она. - Еще осталось вино. Заходите в гости.

- Вы серьезно? - удивился он. - Вы что же, совсем одна?

- С фонариком, - улыбнулась она.

- Действительно можно зайти?

- Конечно, - снова улыбнулась она, увидела, как гаснет последний фонарь и пошла открывать дверь.

Он сказал ей через полгода, что в тот день, когда она окликнула его с балкона, ему показалось, что в ее глазах сияют ночные фонари.

- Они каждый вечер зажигаются для меня, - сказала она.

- Я знаю, - он притянул ее к себе. - Потому что ты - самая красивая женщина на земле. Я люблю тебя.

На стене ровным матовым светом светился красный китайский фонарик.

ЛАБИРИНТ

Выход из тупика - в движении обратно? Если нет ни верха, ни низа, обратно до конца?

Или в первый же попавшийся ответвляющийся коридор? А там? А если сквозь стену - выход из лабиринта? Насовсем? А потом?..

Количество вопросов без ответов бесконечно. От них надувается голова, распухает, как воздушный шарик, и, видимо, скоро вот-вот лопнет совсем с громким оглушающим звуком. Кому-то от этого станет лучше? Думаешь, хоть кто-то услышит вообще хоть что-нибудь?..

Всем отражениям одинаково плохо. Так бывает крайне редко.... Это - первый раз.... И на всех отражениях - тупики... Пустота заполняет все клеточки тела, подкатывает к горлу, заливает уши, остались только глаза, еще остались глаза, и они кричат, кричат, кричат...

Сделайте хотя бы вид, что слышите!!! Так будет легче умирать. Хотя бы вид...

Если долго стоять на месте - замерзнешь. Сказку! Старую добрую сказку, ну!!! А там, вместо красивого принца --зеленая трехглавая тварь... Бедная принцесса! Но ведь никто не виноват, кроме тебя! Ты не умеешь придумывать сказки! А тогда, когда-то давно, помнишь?.. Не знаю... не помню...

Что это было? Цепь случайностей или вереница подтасованных событий? А, вобщем, без разницы - конец-то один. Или не конец? А просто временное замыкание. Короткая вспышка, и все превращается в бег по кругу, сначала резво и вдохновенно, потом медленно и обречено...

А может, все-таки в ответвление лабиринта? Это - худо-бедно, но выход.... Только куда?

Ну, помогите, хоть кто-нибудь! Единственный, услышь, услышь, я так долго тебя об этом прошу! Пойми меня, пожалей.... Не царское это дело - давать милостыню.... Но ведь тогда обречено все, без конца по кругу, по кругу, и на всех отражениях - тупики...

И все-таки точка или многоточие? Кризис... Кризис чего? Себя? В ожидании лета...

На стареньком рояле вянут цветы. Слишком давно никто не касался клавиш.... А он молчит и ждет, всем своим видом взывая, умоляя...

Так все дело в ожидании? Не уметь ждать - это одно из наказаний? Или иллюзия? Вообще все - иллюзия, а то, что теперь - реальность?

Ну, тогда это называется - мордой о стол. Расплата за полет. А если не полет, а лишь иллюзия полета, тогда за что? Поделом, не рожай иллюзий, от них - один вред.

А летать-то как хочется!!!

Ну, мало ли чего хочется - сидишь вот в тупике, и сиди. Вой себе потихоньку. Но есть же все-таки Годо. Это ведь не иллюзия! Кому как, кому как.... И кто, вообще, сказал, что есть? И что это такое, Годо? С чем его едят?

Голова совсем отказывается работать. Чего тебе надо-то? Чего? А, черт его знает, чего-то надо...

А если вернуться назад? К старому замку? Повторение пройденного? Это для дураков и нищих.... Знаешь ведь, там уже ничего, кроме развалин. Интересно, можно их развалить еще раз? Наверно. Все зависит от степени разрушения, но это просто скучно...

Так что там, все-таки, насчет сказок?

Галиматья какая-то.... Снова принцесса и зеленая трехглавая тварь.... Да, грустно...

А может, просто весна? И смена старой кожи на новую? Болезненно, просто больно, и плохо, плохо. Потому и тупики на всех отражениях.... Ну вот, все встает на свои места.... И все не так страшно. Главное - просто понять, и не наделать глупостей. Не разрушаться.... А то так совсем ничего не останется. Все же зависит только от тебя.

Итак, попытка номер...

Поехали!

В тридевятом царстве, тридесятом государстве жили - были...

НАБЛЮДАТЕЛЬ

Дом имел странную форму. Еще издалека поражая количеством углов и почти отсутствием окон. Странные прорези шириной в двадцать сантиметров в каменных серых стенах напоминали скорее смотровые щели бойниц. Наблюдатель хорошенько рассмотрел всю эту серую громаду с вершины небольшого холма, отстранено заметил все архитектурные нелепости и, проверив боевую готовность автомата, висящего через плечо, медленно пошел по тропинке вниз. Вокруг было очень тихо, словно вымерла вся живность, и только странное ярко-красное солнце недвижимо висело на фиолетовом небе, словно прибитая гвоздем тарелка.

Наблюдатель подошел к дому вплотную и еще раз осмотрелся. Сквозь камни стен кое-где пробивалась неизвестная рыжая поросль, гораздо больше похожая на тяжелые густые волосы, нежели на растение. Он снова поразился абсолютной тишине, потом, стараясь ступать как можно тише, хотя его шаги, как ему казалось, просто гремели, пошел в обход дома, вдоль стен, ища хоть какое-то подобие входа.

Дверь, забитая полусгнившими досками, не открывалась, видимо, уже давно. Порог ее зарос мхом и тем же рыжим растением, спутавшимся и скатавшимся. Наблюдатель осторожно достал из сумки, висящей на поясе, плоскогубцы и ржавые гвозди один за одним упали к его ногам. Отставив к стене доски, он нажал на дверь. Дверь поддалась как-то неожиданно сразу, и, вскинув автомат, он нырнул в образовавшуюся щель, пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкую притолоку.

Внутри царил полумрак, и затхлый вонючий воздух мгновенно проник в легкие, заставив человека судорожно сглотнуть, сдерживая кашель. По темной полуразрушенной лестнице он поднялся на второй этаж, бесшумно ступая, и очутился в длинном, причудливо изогнутом коридоре. Наблюдатель, настороженно оглядываясь по сторонам, шагнул вправо и через несколько поворотов, стараясь не задевать закрытые двери, идущие с двух сторон, уткнулся в тяжелую кованую дверь, завершающую это крыло коридора. Он застыл перед ней, пытаясь определить в какую сторону она открывается. Неожиданно сзади кто-то тронул его за рукав легко и осторожно. Наблюдатель резко крутанулся, вздернув автомат. Перед ним стояла девочка лет десяти, в сером бесцветном платьице, сшитом из мешковины, со странным взглядом огромных во весь глаз черных зрачков. Наблюдатель передернул затвор автомата и замер.

- Ты - сказочник?- спросила девочка с уверенной надеждой в голосе и, не обращая внимания на напряженную позу незнакомца с автоматом в руках, потянула его за куртку.- Пойдем. Тебя ждут.

И, повернувшись, пошла по коридору обратно, не оглядываясь. Наблюдатель, по-прежнему сжимая в руках автомат, пошел следом. Когда они поравнялись с первой дверью, та медленно открылась, человек напряженно дернулся, среагировав, но из-за двери показалась грязно-серая детская головка с изможденным старческим лицом, и одноглазый мальчик, поддерживая тонкой рукой подобие штанов, присоединился к идущим. Из следующей двери вышла девчушка лет семи с седой прядью в черных спутанных волосах и культями вместо рук. Странная процессия в молчании двигалась по коридору. Двери, мимо которых они проходили, все так же бесшумно открывались, и все новые дети присоединялись к идущим: дети с горбами, без ног и ушей, с раздробленными кистями и искривленными телами, с двумя головами, со странным, одинаковым взглядом огромных во весь глаз зрачков. И казалось, не будет этому конца. Коридор все не кончался, Наблюдатель повесил автомат на грудь, а девочка впереди шла все так же, не оглядываясь, дальше и дальше. Слышалось лишь тихое шлепанье босых ног по каменному полу, и зловеще стучали кованые ботинки Наблюдателя.

Девочка, наконец, остановилась перед странной, напоминающей по форме ключ, дверью. Наблюдатель застыл у порога, а дети, мерно обтекая его с двух сторон, просачивались внутрь этой огромной замочной скважины.

- Ну что же ты?- спросила девочка.- Иди.

Наблюдатель сделал шаг внутрь.

Большая комната с парой окон-щелей очень напоминала каменный мешок. Дети сидели на полу, кто как мог, и взгляды всех были прикованы к человеку, стоящему на пороге.

- Нам обещали. Тогда. Давно. Очень давно,- сказала девочка.- Что когда-нибудь придет сказочник. Придет и будет рассказывать сказки. Много-много сказок...

Наблюдатель еще раз обвел взглядом всех сидящих в этом каменном мешке и нажал на спусковой крючок автомата.

С ТОЙ СТОРОНЫ

На улице плакал тоскливый дождь. Истошно орала весна ободранной мокрой кошкой. Холодная весна, и, как дождь. Тоскливая. И кто-то маялся с той стороны, расплывчатый и неопределенный. А день только начинался. Холодный и совсем не весенний. Черт его знает, какой по счету. Она слезла с подоконника и обвела взглядом комнату:

- Кто-нибудь идет со мной?

Кто-то не услышал, кто-то просто сделал вид, а кто-то не хотел, и ответом ей было молчание. Тоскливое, как дождь.

Она вышла на улицу, и вместо холодных капель ощутила на своем лице обжигающе-колючие плети. Вобрала голову в плечи и, подняв воротник, пошла по грязи, слякоти и весне, больше похожей на осень.

В грязном троллейбусе запотели стекла, покрытые снаружи разводами дождевых плетей, и кто-то маялся с той стороны окна, расплывчатый и неопределенный. Она потерла стекло, но подтеки дождя и грязи снаружи превращали мир в безрадостно-серую картину без четких линий и границ, словно кто-то специально не навел резкость.

- Троллейбус идет в парк, - прошипел трескучий динамик, чихнул и сдох.

- Почему в парк? - удивилась она. - В какой?

И устроилась поудобнее на жестком сиденье.

В голых ветвях деревьев запутался ветер, дрожали капли то ли дождя, то ли тающего снега, мокрые елки походили на жалких животных с обвисшей шерстью. Она коснулась ладонью мокрого ствола и пошла по аллее, уже совсем промокшая и похожая на одно из этих деревьев.

В маленьком озерце барахтался дождь, шумел камыш под ударами колючих плетей, она встала на самом краю и заглянула куда-то туда, в темную глубину, которую не потревожил дождь, кто-то смотрел на нее из глубины, расплывчатый и неопределенный...

- Кто ты? - спросила она одними губами. - Кто ты?

Неудержимо потянуло туда, в самую глубину, захотелось увидеть лицо этой расплывчатой фигуры, собрать ее, вернуть размытую резкость...

Она огляделась по сторонам и поняла, что ничего ее здесь не держит, в этом холодном тоскливом дожде, в этой весне, больше похожей на осень...

- Я иду, - сказала она. - Я иду.

Когда ее лицо коснулось ледяной воды, ее ослепил яркий, брызнувший в глаза свет, и она зажмурилась...

Над ровной зеркальной гладью озерца ярко светило солнце, прыгая зайчиками по воде. Шумела листва радостных деревьев, и иголки елок весело торчали во все стороны. Она влилась в лето легко и радостно, ежась от тепла высыхающих волос и быстрого ветерка, прыгающего на плечи. Насквозь промокшая куртка исчезла, на ней было что-то белое, красивое и очень легкое. Она улыбнулась и пошла по аллее, трогая ладонью сухие стволы, живые и свежие. В глубине парка раскачивались качели. Бесшумно и весело скользя. Она почти взлетела на дощечку, и небо опрокинулось на землю. И где-то там, в его бездонной выси, то дальше, то ближе, кто-то улыбался ей, все еще расплывчатый и неопределенный, но с каждым взлетом качели изображение становилось яснее и яснее, она уже почти видела, ликуя от счастья, но сильнее уже было нельзя, и эта неопределенность дразнила ее, дразнила и звала...

Качели двигались все медленней, она перевела дух и легко спрыгнула на землю. Сделала пару шагов и упала лицом в траву, вдыхая мягкий дурманящий запах лета. Бесшумно, сами по себе, раскачивались качели...

У троллейбуса было живое лицо, он улыбался и приветливо помахивал рогами. Она устроилась на переднем сиденье, блаженно отдыхая и щурясь на солнце. За окном чередовались зеленые картинки лета, она заворожено следила за сменой живых кадров и так увлеклась, что не заметила своей остановки. Но троллейбус терпеливо ждал, и она скользнула по ступенькам, помахав ему на прощанье.

Он открыл ей дверь, и она сразу узнала того расплывчатого и неопределенного кого-то, узнала его морщинку у губ, разлет бровей, и ни с чем не сравнимый взгляд торжествующего лета. Он протянул ей букет полевых цветов, и она утонула в синеве васильков, белизне ромашек и звоне колокольчиков, блаженно улыбаясь и до конца не веря... Все, что было потом, походило на самый фантастический сон, сон, что снится только раз, один раз за всю жизнь...