Красота ведь хороша не только тем, что ею можно обладать – иначе не существовало бы музеев. Рядом с красотой приятно и почетно находиться, смотреть на нее – уже одно это возбуждает, окрыляет.
Один из таких типов, смешной, толстый и пьяный художник Коля, дольше всех отирался возле Насти, пока наконец Марина не оттащила подругу в туалет и не воскликнула:
– Ты видела, какой у него друг?!
Настя, конечно, не видела – она замечала только свое отражение.
А другом был Никита, он сидел за столом с третьим их знакомцем, взрослым мужчиной Артемом, президентом федерации какой-то там борьбы. Если он и был спортсменом, то много лет назад, а федерация, конечно, прикрывала налоговые махинации, хотя Артем выглядел необыкновенно благородно, интересовался искусством, но не столько картинами, книгами или же спектаклями, сколько веселой богемной публикой.
Подталкивая Колю в спину, девицы протолкнулись к столику, там их и нашла Саша, про которую все забыли.
– Ты похожа на Фэй Даноуэй, – говорил Коля Насте.
Настя на всякий случай нахмурилась, она и понятия не имела, о чем это он.
Коля растерялся, но эстафетную палочку принял Артем:
– Скорее на Софи Лорен.
Сравнение с актрисой, от которой в то время осталось только воспоминание, Насте тоже не понравилось.
– Ну, скажите вы уже ей, что она похожа на Керри Отис! – воскликнула едкая Марина.
Тут настала пора удивляться Коле и Артему.
Вспомнили Микки Рурка и «Дикую Орхидею», которую из мужчин видел только Никита.
– У Рурка есть только один нормальный фильм – «Пуля», – заявил он.
– А «Девять с половиной недель»? – расширились глаза у Насти.
– А «Бойцовская рыбка»? – возмутился Коля.
– А «Таксист»? – ляпнула Марина.
– В «Таксисте» снимался Де Ниро, – поправила ее Саша.
– А ты похожа на Джулию Робертс! – Коля неделикатно ткнул в Сашу пальцем.
Все притихли.
– Да ладно! – хмыкнула Настя.
– Ни разу не похожа! – фыркнула Марина.
– Да вы посмотрите! – разгорячился Коля. – Если бы нос был другой – вылитая!
– Ничего общего! – всплеснула руками Настя. – Глаза совсем не те!
– Ребята, я все еще здесь и хорошо слышу, – заметила Саша.
– Саш, почему ты не красишь волосы в рыжий? – спросила Настя. – Тебе пойдет.
– Насть, это Саша у нас модельер, а не ты, так что заткнись! – выступила Марина, вспомнив о том, что у Насти есть все шансы увести у нее Никиту.
– Ты модельер? – охнул Артем и уставился на простой черный свитер Саши.
К сожалению, в его голосе слышалось скорее недоумение, чем уважение – и всем стало неловко.
– Ну, пока еще нет, – пояснила Саша. – Я только учусь.
Она умела прятать свои чувства – может, берегла их, как скряга, для лучшего повода.
– А ты, Коля, похож на Дени де Вито! – расхохоталась Марина, вступившись за своих.
Все засмеялись, потому что и правда похож, только в негативе: де Вито – темный, Коля – светлый.
– Слушай, Саш, тебе, реально, надо покраситься в рыжий! – стояла на своем Настя.
Марина на нее шикнула.
Саша пожала плечами. Она не любила, когда люди ей советуют, если она их о том не просит. Возможно, потому, что ей часто советовали. Всем казалось, что Саша не в состоянии сама распорядиться собственной жизнью.
Всем хотелось, чтобы она была как все мы, а она всегда отличалась.
Но наши бойкие девицы и не помышляли о том, что в этом ее «изюм». Может, ее трудно было сразу заметить – на голове у нее не голосили проблесковые маячки, и, наверное, это был недостаток – но и невидимой она тоже не была.
Ведь нам только кажется, что невидимое – серенькое, неприметное, скромное. Невидимым становится все, от чего хочется отвернуться, но не жуткое, страшное, а, к примеру, толстая женщина, или прыщавый подросток, или пожилая дама, которой не хочется уступать место в трамвае. Отвернулись – и забыли. Увидели снова – не узнали, будто и не было человека.
Сашу замечали, но не принимали всерьез. Ее нельзя было использовать, и она не представляла угрозы для девушек, а молодые люди в этом возрасте жестоки, потому что застенчивы, они не боятся подойти лишь к тем, у кого на лбу все написано.
О том, что случилось нечто выдающееся, я поняла, когда Саша позвонила мне на следующий день и сказала, что ей срочно надо меня увидеть.
Она приехала, достала из баула краску для волос и попросила выкрасить ее в рыжий цвет.
Я ее отговорила, и мы пошли за хной.
Она влюбилась.
Саша и сама это поняла, только не хотела признаваться, потому что тогда бы ей пришлось публично страдать, сомневаться, подсчитывать свои возможности и терпеть неудачу. Она так не умела. У нее не было таланта делиться своими переживаниями.
В отличие от нас, цирка шапито: акробатов, шутов и повелителей иллюзий, мастеров оптического обмана, которые играли с чувствами, как актеры – ух, какие плохие актеры! – Саша хотела, чтобы все было по-настоящему. Она нацелилась на Никиту, взвесила шансы и решила, что его добьется.
Вчера в туалете Настя и Марина делили клад. Они были похожи на незадачливых аферисток из комедий семидесятых – есть только карта с крестиком, а комедианты уже передрались.
– Он мой! – настаивала Настя.
– Почему это?! – подбоченилась Марина. – Это я его нашла!
– Марина, послушай, я тебе его не уступлю! В конце концов, пусть он сам выбирает!
– Ага! Сейчас!
– То есть мы не договоримся?
– С какой стати? Это моя добыча! Ты тут вообще ни при чем!
В тот вечер Никита уехал с Мариной. Красивая капризная Настя его быстро разочаровала – он был одним из тех практичных обывателей, что не ценят красоту саму по себе, ему подавай красоту прикладную, полезную в быту. Красавица проиграла хорошенькой девице с приданым – Марине.
Но тогда мы еще ничего о Никите не знали, и я зубной щеткой накладывала Саше на голову зеленую теплую кашицу, а она говорила о том, что в их академии все рисуют одно и то же, никто не понимает, что такое современный силуэт, будущие дизайнеры сочиняют одежду в лучшем случае для матрешек, а она хочет делать что-то такое, что можно носить на улице, поэтому ее ненавидит преподавательница по композиции костюма – считает, будто у нее нет фантазии.
И ни слова о Никите, которого мне уже безумно хотелось увидеть. Почему-то он меня нервировал, хотя, со слов Марины, я поняла – он очень-очень хорош собой.
– А у тебя, вообще, есть другая одежда? – поинтересовалась я у Саши.
– В смысле? – Саша нахмурилась, но вовремя вспомнила, что только половина головы измазана кашей из листьев лавсонии. И самой ей не справиться.
– Саш, ты будущая звезда модной индустрии, а ходишь в каких-то бомжовских обносках! – воскликнула я, ощутив власть, дарованную мне хной.
– По-моему, этот Никита – дешевка, – мрачно и не в тему сообщила Саша.
– То есть? – удивилась я.
– Сначала он запал на Настю. Потом мы приехали к Марине, он увидел пять комнат, доверху набитых антиквариатом, и немедленно перекинулся на Марину.
– И что? Трахни его, и дело с концом, – посоветовала я.
– А может, мне лучше в блондинку покраситься? Как ранняя Мадонна?
Мы тогда проговорили с Сашей всю ночь, и я начала кое-что о ней понимать.
Во-первых, в ней первый раз вспыхнула страсть.
Серьезная Саша, конечно, влюблялась, но каждая ее влюбленность чем-то напоминала правильную диету – когда ты худеешь по пятьсот граммов в неделю, медленно, но безвредно.
Каждую неделю Саша приобретала по полкило чувств к избраннику, узнавала его, привыкала. Несколько раз она срывалась, но эти случаи не оставили в ее душе ничего, кроме недоумения.
– Послушай меня! – Я взяла ее за руку. – Тебе надо с ним переспать и забыть его. Понятно?
– А Марина?
– Марина уже о нем забыла.
Но Марина не забыла. Она выставляла Никиту как трофей, хвасталась им, знакомила со всеми подряд. Скоро мы уже к нему привыкли.
– Можно, можно я с ним пококетничаю? – ныла еще одна наша подруга Даша.
Марина смеялась, разрешала, Никита смущался, но все же подыгрывал.
Мне он так и не понравился. Казалось, он ни на минуту не расслабляется – в этом у него было что-то общее с Сашей – и всех нас оценивает с точки зрения пригодности на товарно-сырьевой бирже. Вдруг мы ему пригодимся. Может, нас придется обменять на что-то еще.
Мы узнали, что он не москвич, а из Мурманска. В Мурманске его растила бабушка, мать пила. Мы тогда не верили, что бывает такая жизнь – ухмылялись, вспоминая какой-нибудь бездарный сериал или телехронику.
Никита в шестнадцать лет, после школы, приехал в Москву, поступил в Бауманский, но быстро сменил его на Институт связи, где можно было не учиться. Несколько лет он жил с каким-то алкоголиком, который завещал ему квартиру и торговал всем на свете – от лифчиков до автомобилей.
С ним сложно было разговаривать: он не читал книг, редко смотрел кино, не запоминал сюжет, не знал имен актеров, не интересовался модой, искусством – и все это можно было бы оправдать, но не хотелось.
Как ни странно, для большинства из нас Никита скоро стал невидимым – и его это, кажется, порядком утомляло.
Однажды Саша позвонила мне в три часа ночи на грани истерики.
Она вошла в квартиру, бледная, с глазами как у ведьмы и сказала, что переспала с Никитой.
– По-моему, это была ошибка, – произнесла она. – Пить!
У нее началось похмелье.
Они встретились в переходе на Китай-городе. И это определенно была судьба – Никита разругался с Мариной на дне рождения одного нашего приятеля, а Саша шла на ту самую вечеринку.
Никита притащил ее в ближайшее кафе, они выпили, и еще выпили, и Саше почудилось, что никакой Марины и не было, и ничего до этого мгновения не было, и завтра тоже не будет.
Так бывает в детстве, когда ты маникюрными ножницами вырезаешь из штор цветы, или выковыриваешь камни из маминой брошки, или делаешь воротнички из кружевной бабушкиной скатерти. Желание такое сильное, что наказание кажется совершенно невозможным.
Он жил в Бескудникове. Саша даже и не поняла, что это за квартира – у нее сузилось поле зрения, она видела только своего возлюбленного.
А на следующий день мы все пошли в кино, и Никита был с Мариной. Как ни в чем не бывало. Все два часа я держала Сашу за руку.
Марина скоро уехала учиться в Америку. У Никиты появилась блондинка Кристина.
Саша еще раз с ним спала – прямо в его машине, когда он отвозил ее домой.
– Это просто секс или что такое с тобой? – спрашивали ее мы с Настей, которая каким-то образом узнала об этой истории.
Кажется, она была в контрах с Кристиной, и мы посвятили ее в тайну.
Саша пожимала плечами. Она и сама пребывала в растерянности.
– Не знаю, как это случилось, – говорила она.
Я к тому времени отчасти подружилась с Никитой. Побывала в его квартире – в комнату, где раньше жил его сосед-пьяница, Никита не заходил, и страшно было представить, что же там творилось, если оставшаяся часть квартиры пребывала в полной разрухе. Ремонт Никита делать не хотел, так как собирался квартиру менять.
– Ты же здесь живешь! – удивлялась я. – Хоть бы стены покрасил. – Никит, это же мусорная куча, а не жилье.
Но Никита не тратил денег понапрасну.
– Послушай, у тебя же девушки здесь бывают, – говорила я. – Тебе не стыдно?
Однако Никиту трудно было сбить с толку.