Сокровища короля

– У меня это ощущение возникает каждый день, когда колокол призывает к заутрене, – призналась девушка. Улыбка исчезла с ее лица. – Но я не думаю, что я в аду. Я уверена в этом.

Дверь отворилась, предупреждая скрипом петель о появлении старших монахинь. Девушка вздрогнула и, сжимая кулаки, с виноватым видом быстро повернулась к входящим.

– Слух обманул меня или я и впрямь слышала смех? – спросила монахиня с заросшим подбородком. Она еле ковыляла, опираясь на палку. Николас узнал в ней бородатую монахиню, которую он принял за демона. Еще одна монахиня, худая как жердь, озабоченно морща лоб, проскочила вперед, быстро разгладила накидку на кресле с прямой спинкой и замерла рядом, держа наготове скамеечку для ног.

Николас заметил, что молодая монахиня еще крепче стиснула кулаки за спиной.

– Да, сестра Маргарет, ты не ошиблась. – Теперь в ясном низком голосе сквозила неуверенность.

– И что же послужило причиной, позволь спросить? – Каждый шаг старой женщины сопровождался глухим стуком палки. Николас вновь оказался объектом пристального внимания.

– Он думал, что попал в преисподнюю.

– И это, по-твоему, повод для веселья?

– Нет, сестра. Просто я обрадовалась, что ему стало чуть легче. Его имя – Николас. Он был застигнут приливом, когда переходил вброд дельту.

– Хм. – Сестра Маргарет подозрительно поглядывала то на послушницу, то на больного. – До того обрадовалась, что рассмеялась… По-моему, сестра Мириэл, ты озабочена не в меру. Сомневаюсь, что услышала бы твой смех, будь на его месте кто-то из нас.

– Я нашла его. Я спасла его. Только и всего. Старая монахиня выпрямилась.

– Господь привел тебя к нему, и его жизнь в руках Господних. Сказать что-то еще*– значит проявить неуважение.

– Да, сестра. Я никого не хотела оскорбить. Девушка стояла, напружинившись всем телом, и дрожала не меньше Николаса. Ему хотелось крикнуть старой ведьме с волосатым подбородком, чтобы она оставила послушницу в покое, но он был слишком слаб, тяжелые веки закрывались сами собой. Снадобье, которое девушка заставила его выпить, разливалось по телу теплом, сковывая все члены глубокой усталостью.

– Ладно, придержи язык. Ты же знаешь, что я доложу о твоем поведении матери настоятельнице и сестре Юфимии.

Николас услышал, как стукнула об пол палка, когда ее отставили в сторону, затем под тяжестью старой монахини заскрипело кресло.

– И не стой у кровати. Он уже спит и пока в твоей помощи не нуждается. А у меня для тебя много дел, сестра Мириэл.

– Да, сестра Маргарет. – Николас почувствовал, как девушка содрогнулась, сдерживая вздох, потом она отошла. Мириэл. Это имя, словно лента, вплелось в его угасающее сознание, и он цеплялся за него, как утопающий за соломинку, когда волны кошмара вновь захлестнули его.

В лазарете находилась каменная раковина со стоком, и Мириэл, получив от сестры Маргарет строгий нагоняй за разбитый накануне глиняный кувшин, теперь мыла и вытирала дюжину предметов, пригодных для повторного использования. Сама сестра Маргарет, поставив опухшие ноги на скамеечку, похрапывала в кресле, а сестра Годифа отправилась по поручению к келарессе.

Их пациент провел беспокойную ночь. Он метался в постели, что-то бормотал и время от времени громко кричал во сне. В его беглой французской речи слышался нормандский акцент, а проклятия, которыми он осыпал короля Иоанна, свидетельствовали о том, что он виновен в измене. Сестра Маргарет смотрела за ним всю ночь и, когда Мириэл с Годифой были на богослужении, по возможности старалась не подпускать послушницу к больному, словно подозревала обоих в самых нечестивых намерениях.

Мириэл ополоснула последний сосуд и спустила грязную воду в желоб под раковиной. Значит, их подопечного зовут Николас, размышляла она, и он был застигнут приливом. Только это они и знали наверняка об обстоятельствах его жизни, но в ее голове теснилось множество догадок. Манера речи и следы от ношения колец на руках выдавали в нем человека благородного происхождения. Впрочем, как и крепкие выражения в адрес короля Иоанна. У простого люда не было причин бояться своего монарха. От него страдали бароны и магнаты. И мятежники. А их пациент к тому же имеет воинскую выправку: поджарый, мускулистый, закаленный. Николас, подозревала Мириэл, неизвестно как оказавшийся в дельте, наверняка принимал участие в мятеже, прокатившемся недавно по Линкольнширу. За это он должен бы сидеть в тюрьме, и потому ему дважды повезло, что его вынесло прямо к порогу монастыря Святой Екатерины.

Взяв тряпку с горки льняных ветошек на ближайшей полке, она начала вытирать вымытый сосуд и на цыпочках прокралась мимо дремлющей сестры Маргарет к кровати больного.

Сейчас он спал, но она помнила, что у него глаза цвета темной морской волны. Высохшие волосы приобрели оттенок темного дуба с бронзовым блеском и нуждались в услугах цирюльника. Густая золотистая щетина на подбородке за ночь заметно удлинилась. Линии рта мягкие, нос чуть свернут набок, видимо, в результате давнего перелома. Мириэл медленно крутила в руке кувшин и разглядывала лежащего мужчину, чувствуя, как по телу разливается тепло.

– Чем это ты занята?

Вздрогнув, она резко повернулась, едва не разбив еще один сосуд. Сестра Маргарет сидела прямо в кресле, ее прищуренный взгляд был полон подозрительности.

– Просто проверяю, как он себя чувствует, сестра. – Мириэл торопливо отошла от кровати и, поставив на стол сухой кувшин, взяла другой. – Он часто дышит и немного раскраснелся. – То же самое можно сказать и о ней самой, усмехнулась она про себя. Боже, у старухи, будто глаза на затылке.

– Впредь оставь эту обязанность мне или сестре Годифе. – Сестра Маргарет судорожно вздохнула. – Подай-ка мою палку. Сама посмотрю.

Мириэл покорно выполнила приказ. Любое возражение лишь рассердило бы старую монахиню, и потому она поклялась себе держать язык за зубами. Пусть сестра Маргарет сварлива из-за подагры и постоянно не в духе, потому что молодой мужчина нарушил их покой, все же она в тысячу раз лучше злобной Юфимии.

Сестра Маргарет тяжело поднялась с кресла и проковыляла к постели больного.

– Да, – неохотно согласилась она, – его немного лихорадит. Наверно, легкие застудил. – Она провела языком по зубам и качнула головой.

– Что же делать?

Старая монахиня пожала плечами.

– Дай ему отвар пиретрума и поставь на грудь горчичник, чтоб вытянул вредную жидкость. Укутай хорошенько, чтоб согрелся. – Она искоса глянула на послушницу. – И молись.

Мириэл сдавленно сглотнула. Ей не понравилось, каким тоном ответила сестра Маргарет.

– Он поправится?

– Все в руках Божьих.

После разговора минувшим днем Мириэл пришла к заключению, что Господь, дабы охватить все деяния людские, должен иметь огромные руки, а усилия человека так ничтожны, что порой они наверняка просто проскальзывают у него меж пальцев. И теперь, глядя на Николаса, она начинала понимать, почему многие придают большое значение молитвам – напоминаниям Всевышнему.

Сестра Годифа вернулась от келарессы, и вдвоем с Мириэл они почти тотчас же отправились к больному пастуху, про которого из-за вчерашней суматохи чуть не забыли.

Сильный ветер разогнал туман, до самого побережья открыв взору пустошь – картину унылых оттенков зеленого, коричневого и серого. Пробивавшиеся сквозь клочья облаков лучики солнца золотили блеклые краски, веселя сердце Мириэл, хотя она и тревожилась за Николаса. Перед отъездом из монастыря она пошла в часовню, чтобы наскоро помолиться, чем заслужила подозрительный взгляд проходившей мимо сестры Юфимии. Но что такое недоверчивость Юфимии в сравнении с необходимостью привлечь внимание Господа к страданиям молодого мужчины и помолиться за его исцеление? Это испытание веры. Он обязан выжить.

Старого пастуха Уинстэна возле хижины не оказалось. Его жены и собак они тоже не заметили. Мириэл спешилась и толкнула входную дверь. В жилище было тепло, но на очаге лежала металлическая крышка, из чего следовало, что хозяева ушли надолго. С потолочных балок свисали кольца копченой бараньей колбасы и мотки шерсти домашнего прядения сочных оттенков цвета меда и меди. Постель была аккуратно застелена полосатым покрывалом. На полке под единственным окном стояли в строгом порядке горшки, котелки и прочая кухонная утварь. Среди посуды Мириэл увидела, как ни странно, сосуд из прозрачного рифленого стекла, в котором она признала ночную вазу, и невольно задалась вопросом, откуда у простого пастуха такая изысканная вещь. У ее дедушки тоже была ночная ваза, только из более толстого стекла и без узора, но и та стоила недешево.

Мириэл вышла из хижины, затворив за собой дверь.

– Вряд ли они отправились в далекое путешествие, – сказала она.

Годифа нахмурилась и раздраженно цокнула языком.

– На пастбище с овцами я их не видела, да и подпаска что-то не приметила.

Мириэл пожала плечами и, обогнув дом, заглянула на задний двор. На ухоженных темных грядках красовались лук, капуста и брюква. Из-за глиняной стены свинарника на нее завизжали свинья и пять упитанных поросят. На конопляной веревке сушились несколько нарядных льняных рубашек и полотенца с изящной вышивкой. Мириэл заморгала от удивления, начиная переоценивать свои представления об образе жизни скромных пастухов.

У дома стояли на привязи два крепких вьючных пони. Один, бодрый, с живым взглядом, бойко размахивал хвостом; второй, опустив голову, дремал.

Подошедшая следом Годифа тоже в изумлении уставилась на дорогое белье и лошадей.

– У Уинстэна такого не было, я точно знаю, – сказала она.

– Думаешь, эти вещи имеют какое-то отношение к мужчине, которого мы нашли? Может, это его одежда и пони?

– Возможно, – кивнула Годифа. – Но Уинстэн – честный человек. Наверно, он случайно наткнулся на них.

Женщины вновь сели верхом на мулов. Борясь с желанием поскорей вернуться в монастырь к Николасу, чтобы продлить минуты свободы, Мириэл в нерешительности кружила на муле.

– Уинстэн, наверно, на берегу, – предположила она. – Должно быть, там он нашел пони.

– Пожалуй, нам не следует… – начала Годифа, но Мириэл уже погнала мула рысью по узкой тропинке, ведущей к дельте.

– Мы ненадолго, – бросила она через плечо. Предчувствуя недоброе, Годифа затрусила следом. По приближении к берегу им стало ясно, что происходит нечто необычное. Вся береговая полоса была усеяна людьми. Казалось, сюда согнали все население Саттона и Кросс-Киза. Из переносных плетней по коварному дну дельты проложили мостки, и народ, кто длинными шестами, кто перевернутыми метлами, кто копьями, ощупывал глубины зыбкого грунта. Среди местных жителей встречались и солдаты, – тут и там мелькали их яркие накидки, вспыхивали серебристым блеском кольчуги и оружие. На берегу громоздились обломки нескольких извлеченных из-под ила повозок.

Мириэл и Годифа ошеломленно смотрели на столпотворение.

– Наверно, вчера здесь случилось что-то ужасное, – высказала догадку Мириэл, впервые подумав, что Николас, по всей вероятности, путешествовал не один. – Посмотри, сколько обломков. – Не успела она договорить, как раздался чей-то крик, и несколько человек сгрудились вокруг какой-то находки в иле. Принесли веревки, и на глазах у обомлевших женщин из трясины извлекли и положили на один из плетней облепленный грязью труп с вытянутыми руками, скрюченными пальцами и вздувшимися жилами на шее.

– Смилуйся, Господи. – Старшая монахиня перекрестилась, подавив глубокий вздох.

Мириэл, памятуя о Николасе, сглотнула ком в горле.

Кто-то окликнул их. От группы людей отделился мужчина в рубахе из домотканой шерсти и штанах из овчины и захромал к ним, опираясь на пастушью палку с крюком, до половины измазанную в грязи. За ним по пятам трусили, вывалив языки, два лохматых пса серо-белого окраса.

– Здравствуйте, сестры, – поприветствовал он Годифу и Мириэл. От ветра его огрубелые щеки покраснели, он тяжело отдувался, поскольку каждый шаг давался ему с трудом.

Годифа чопорно кивнула в ответ.

– Мы приехали обработать твою ногу, – сказала она, хмурясь. – Ты не должен так много ходить.

– Сегодня не до ноги. – Пастух обратил взгляд на береговую полосу, где толклись люди. – Конечно, много они не выловят. У меня иногда овцы тонут в этой трясине, их туши редко удается вытащить. Пусть радуются тому, что нашли.

– А что они ищут? – полюбопытствовала Мириэл. Пастух пристально посмотрел на нее.

– Значит, вы ничего не слышали? Мириэл мотнула головой. Пытливо глядя на женщин, он помолчал, готовясь сообщить им ошеломляющую новость, потом сказал:

– Вчера здесь в тумане увяз обоз короля Иоанна, направлявшийся в Суайнсхедское аббатство. Трясина и прилив поглотили его меньше чем за час. Говорят, все пропало, в том числе его корона. – Пастух подмигнул монахиням. – Тому, кто отыщет ее, обещано огромное вознаграждение.

– Обоз короля Иоанна, – повторила Мириэл, устремив взор на копошащихся в дельте людей. – Кому-нибудь удалось спастись?

Пастух развел руками.

– Несколько человек добрались до Саттона и подняли тревогу – так нам сказал один из солдат, – остальные погребены вместе с королевским золотом. Нам удалось вытащить из трясины только два трупа и разбитый подсвечник.

Мириэл поджала губы.

– Мы видели на привязи пони у твоего дома и белье, сохнущее на ветру.

Пастух выдержал ее взгляд.

– Лошади попались мне на пастбище. Я ничего не крал. Если они им нужны, пусть приходят и забирают. И белье тоже, только пусть заплатят жене за стирку.

– Разумеется, – отозвалась Мириэл, едва не прыснув со смеху при виде выражения праведного негодования на лице пастуха. Что бы ни говорила Годифа о честности старика Уинстэна, она сомневалась в том, что король Иоанн когда-нибудь вновь увидит своих коней, рубашки и ночной горшок.

Пастух прокашлялся и обратился к Годифе:

– Вы можете обработать ногу прямо здесь. Я еще побуду тут какое-то время.

– Хотя дальнейшие поиски бесполезны? – невинно поинтересовалась Мириэл.

– Нужно, чтоб видели, как ты стараешься, разве нет? – Он сел и принялся разматывать повязку.

Оставив Годифу с пастухом, Мириэл повернула мула и погнала его к береговой линии. Под порывами дующего с моря ветра, так и норовившего сорвать с нее белый платок послушницы, у девушки слезились глаза; едкий соленый воздух обжигал легкие. На проложенной гати она заметила фигуры знатных особ в ослепительно ярких плащах с меховой опушкой, надзиравших за ходом поисковых работ. Мириэл представила, как они, повторяя судьбу уничтоженного накануне обоза, тонут в водах наступающего моря, и, невольно содрогнувшись, поспешила изгнать ужасную картину из головы, вместо этого задумавшись об утраченных сокровищах.

Если кому-то удастся их найти, этот человек станет владельцем королевского – в самом прямом смысле слова – состояния. В воображении она видела, как сама выкапывает корону из ила и поднимает ее на вытянутых руках и золото мягко переливается на свету. Интересно, сколько бы дали за такую драгоценность? Наверно, очень много. Вполне хватило бы на то, чтобы откупиться от монастыря и начать новую жизнь. У нее появились бы новый дом, сытная пища, красивая одежда. Она стала бы жить так, как считает нужным, Ни в чем не зная отказа. Губы девушки тронула улыбка. Организовала бы свое собственное суконное производство, лучшее во всей Англии. И еще…

– Сестра Мириэл! – ворвался в ее грезы наяву настойчивый голос Годифы. Корона исчезла. Перед ней вновь простирались лишь продуваемый ветром голый берег и дельта, где трудились люди, с переносных плетней методично прощупывавшие шестами каждую пядь обнаженного дна.

– Иду. – Девушка повернула мула.

– Почему ты отъехала?

– Хотела посмотреть, что происходит.

– Да, но…

– Мать-настоятельница пожелает узнать подробности, – быстро перебила монахиню Мириэл, пока та не начала читать ей наставления, – Мы дадим ей более точные сведения, если увидим' все своими глазами.

Годифа сощурилась и хмыкнула, неохотно признавая ее правоту, потом натянула поводья.

– В любом случае пора возвращаться. Скоро колокол начнет звонить девятый час.[2]

Потом к вечерне, потом к ночному богослужению, мрачно думала Мириэл, и ничего, кроме сухаря и маленькой чашки слабого травяного отвара для поддержания сил и духа. Украдкой поморщившись, ока последовала за старшей монахиней.

Пастух, уже с чистой повязкой на больной йоге, почтительно поклонился, когда она проезжала мимо, и захромал к берегу, теша себя мечтами о королевском золоте.

Глава 5

Подавив зевок, Мириэл сменила позу на жесткой деревянной скамье на хорах и стала повторять за священником текст богослужения. Слова она знала наизусть. Как бы ее разум ни противился, память с легкостью впитывала псалмы. С каждой исполненной фразой сокращался период ночного бодрствования в часовне и приближался заветный час первого из двух посещений трапезной. И хотя на завтрак ее ждали лишь ячменная каша, сваренная на воде, и чашка эля, в пустом желудке нещадно урчало. Ей никогда не удавалось поесть досыта.

Она бросила взгляд на восточное окно над алтарем, но жемчужные стекла были темными: еще не рассвело. Ей впервые предстояло провести зиму в монастыре, и эта мысль вселяла в нее ужас. У нее уже сейчас отмерзали ноги, а голос возносился к стропилам в облаках пара от дыхания.

Мириэл увидела, что сидевшая рядом с ней сестра Адела, такая же послушница, как и она, клюет носом, а голова ее безвольно клонится из стороны в сторону. Прежде чем Мириэл успела разбудить ее, спящую девушку заметила сестра Юфимия, и вместо дружеского толчка в бок сестра Адела получила сильный удар по костяшкам пальцев ивовым прутом. Юная послушница резко выпрямилась, прикусив губу, чтобы не закричать от боли. В ее глазах заблестели слезы.

В Мириэл вспыхнули гнев и жалость. Она сама не раз становилась жертвой этого прута. Сестра Юфимия била ее за малейшую провинность. Теперь, лишившись возможности срывать зло на Мириэл, монахиня искала среди послушниц новую жертву.

Мириэл с омерзением посмотрела на Юфимию. Та отвечала ей вызывающим и угрожающим взглядом. Прут в ее руке дернулся, но она воздержалась от его повторного применения. Благодаря вмешательству матери настоятельницы два дня назад Мириэл на время обрела неприкосновенность.

Утренняя заря неохотно осветила витраж над высоким алтарем, и святая Екатерина, принимающая мученическую смерть на колесе, засияла радужными красками. Не столько от восторга, сколько от жалости к святой, Мириэл повысила голос, подпевая хору. По окончании богослужения священник призвал монахинь помолиться за души путников, погибших в дельте, и за исцеление молодого мужчины, лежавшего в жару в монастырском лазарете.

Мириэл склонила голову, сложила руки и стала молиться. Минувшим днем после вечерни она пыталась поговорить с Николасом, но возможность ей так и не представилась: сестра Маргарет постоянно занимала ее разными поручениями и посылала к другим больным. Когда она, наконец, улучила свободную минутку, он уже спал беспокойным сном, и лоб его был горячим.

– Смилуйся, Господи, прошу Тебя, не дай ему умереть, – молилась Мириэл, но ответом ей было только глухой голос священника, эхом отражавшийся от крашеных каменных колонн.

Служба окончилась, и монахини, покинув хоры, строем прошествовали в уборную мыть руки перед завтраком.

– Я принесу тебе из лазарета мазь для пальцев, – шепнула Аделе Мириэл, когда они встали бок о бок у длинного каменного корыта.