Газета Завтра 802 (66 2009)

Пример западных стран, которые сделали ставку на фермерские хозяйства, сегодня показывает их не эффективность, даже пагубность. Фермеры, ставящие своей целью получение прибыли от выращивания сельхозпродукции, вступают в конкурентную борьбу друг с другом. Чтобы выиграть, им необходимо применять ядохимикаты, гербициды, выращивать вредоносные генно-модифицированные продукты и тем самым ставить под угрозу жизни людей и целых государств. Гибнут насекомые, животные, болеет человек. У семьи, живущей в родовом поместье, принципиально иное отношение к земле, продовольственные излишки, образующиеся в поместьях, будут выгодно отличаться от всей иной продукции.

Вот и выходит, что процветание родовых поместий неизбежно приведёт к процветанию страны. Во всяком случае, мы к этому прилагаем все усилия и приближаем это время. Так что вы там про кризис спрашиваете? Не будет кризисов! У любого из моих соседей спросите.

Владимир Костин ЯЗЫК ЗЕМЛИ

Так уж повелось, что в России под понятием собственность подразумевают присвоение. Акт создания собственности считается второстепенным. Таким образом, открываются двери для присвоения чужого, для воровства. Человек не создавал землю и природные ресурсы и потому они не могут находиться в частной, государственной, муниципальной и иных видах собственности.

Но и не надо думать, что земля, природные ресурсы являются ничейной собственностью. Ничейной собственности как таковой не бывает. У любой собственности есть создатель. Собственником земли-почвы и природных ресурсов является наша планета. Это часть ее физического тела, и она не может быть присвоена кем-то другим без согласия самой планеты. Ибо наша планета является живым мыслящим существом, таким же, как и человек, только ее Разум неизмеримо больше человеческого. Наша планета имеет свою эволюцию и свое жизненное предназначение в Солнечной системе и Галактике. Совокупный Разум планеты и ее физическое тело состоит из следующих сфер: ноосферы — мира людей, биосферы — мира растений, зоосферы — мира животных, геосферы (литосферы) — мира минералов, магмосферы — мира земного ядра. Сюда еще можно добавить Богосферу — Творца нашей планеты и всех ее сфер. Все эти сферы являются неразрывными и взаимосвязанными частями единого живого организма под названием планета Земля. И утверждать, что земля и природные ресурсы могут быть частной собственностью человека, все равно, что утверждать, будто ноги человека могут быть частной собственностью живота. Все сферы Земли находятся в равных друг к другу отношениях, и ни одна сфера не может быть собственностью другой сферы.

Человек не является создателем мира растений, мира животных, минерального царства на нашей планете и поэтому не может быть собственником этих миров. Истинным Творцом всех земных сфер, включая и человеческую, является Богосфера или Бог. Только Бог может считаться собственником всех земных сфер, включая и человека. Земля и вся жизнь на ней — это Его Творение, и потому является Его собственностью. Человек сам себя не создавал, он тоже является продуктом творения Бога, и потому тоже может считаться собственностью Бога. Так что, ничейной собственности на нашей планете нет — все созданное принадлежит Создателю.

Бог, создав человека, предоставил ему в право пользования другие сферы: растительную, животную, минеральную. То есть, создав человека, Он создал для него и среду обитания, чтобы он мог развиваться в ней. И как человек отнесся к подарку Бога? Вода отравлена, земля истощена, воздух загажен, леса вырубаются, многие видов животных уничтожены. Научно-технический прогресс работает на уничтожение среды обитания человека. Ближайшим потомкам от цветущих полей могут достаться только голые пустыни. Совершенно очевидно, что нужно кардинальным образом менять отношение человека к сопредельным сферам: биосфере, зоосфере, геосфере. И менять в сторону сохранения и приумножения энергии жизни на нашей планете. Именно эта идея — идея сохранения и приумножения энергии жизни на нашей планете, должна стать определяющей государственной идеологией.

С точки зрения этой идеологии нужно не передавать в частную и иную собственность землю и природные ресурсы, а напротив, проводить постепенный запрет на добычу нефти, газа, каменного угля, некоторых руд и вести поиск новых энергоносителей, использование которых не наносило бы вреда окружающей среде. И такие энергоносители есть: сама наша планета является гигантской электрической батареей, способной на протяжении многих лет обеспечивать электроэнергией всё человечество планеты. Имеется также много других экологичных способов добычи электроэнергии. Нужно изменение сознания, обращение его в сторону понимания законов природы.

Сейчас наша планета входит в зону высоковибрационных космических излучений. Происходит процесс кармического очищения всех природных сфер. Это проявляется через извержения вулканов, землетрясения, ураганы, цунами. Через эти природные катаклизмы планета отдает человеку все то, что он в нее вложил — войны, карьерные разработки, загрязнение земли и истощение природы. Через эти знаки Разум планеты говорит людям, что нужно менять сознание, терпение Земли не беспредельно, дальше возможна всеобщая экологическая катастрофа.

Богосфера проявляет огромные усилия по изменению сознания ноосферы в сторону соответствия ее с законами космической эволюции. Имеется множество эзотерической литературы, где прямо говорится о надвигающейся экологической катастрофе, и необходимости изменения сознания. В первую очередь, необходимо менять отношение творца к творению. Принцип частной собственности не соответствует законам эволюции Космоса. Богосфера дает другую матрицу, определяющую отношение творца к творению. Эта матрица известна всем, она звучит так: Во имя Отца-Матери, Сына и Святаго Духа. (Не надо путать эту матрицу с искаженной церковной, где отсутствует аспект Матери). Эта матрица говорит об изначальном акте творения через мужское и женское начало. Отец и мать творят сына. Сын является собственностью родителей, ибо сотворен ими. Но каков характер отношений между творцами и творением? Это можно увидеть на примере многих семей, где родители отдают всю свою душу, всю свою лучшую жизненную энергию детям. И делают они это так потому, что понимают, что человеческая эволюция строится на принципе дарения. Если родители не передадут детям самое лучшее, то следующее поколение будет уже более деградированным, и так далее до полного вымирания. Таким образом, принцип дарения или принцип жертвы является одним из основополагающих принципов эволюции человечества, И это касается не только семьи, но и других сфер жизни.

Воронежская область

Александр Лысков УЗЛЫ

В Домодедово остановилось строительство сразу двадцати домов. Это вам не американская ипотека, когда строители работу сделали, но у людей не хватило денег выкупить заказ. В Долгопрудном деньги у людей забрали, а работу не сделали. Пятеро дольщиков, — так называют себя обманутые соинвесторы, забаррикадировались в недостроенных квартирах и объявили голодовку. Требуют от правительства Московской области "прижучить" строителей.

Месяц прошел после описанной в первом "узле" голодовки рабочих во Владимире. К несчастным тогда пожаловал сам губернатор. Выглядел нелепо, но всё же снизошел. За месяц изменились нравы. В Долгопрудный к голодающим не то чтобы губернатор не приехал, но даже самый распоследний чиновник не удостоил их вниманием. Более того, в Государственной думе в голодающих начали метать громы и молнии. Объявляли их "циничными эгоистами" и "врагами курса". Сигнал законодательной власти был услышан. Наутро наряды милиции ворвались в недостроенное здание, ломами и кувалдами пробили брешь в обороне обманутых дольщиков, скрутили голодающих и отвезли в "обезьянник". Прокурор вынес им обвинение в "незаконном проникновении со взломом на чужую территорию и сопротивление милиции". От трех до пяти.

Я понимаю это так, что время закручивания гаек прошло. Началось время задвижки засовов.

Голодовка — самое доступное оружие униженных и оскорбленных. Но кто бы мог подумать, что таковые объявятся и в храме власть предержащих — в телецентре Останкино. Лица у работников телецентра на экране всегда такие здоровые, голоса — бодрые. Многое помнят стены телецентра: расстрел восставшего народа, пожар телебашни, убийство популярного ведущего. Но чтобы здесь объявляли голодовку — это впервые. И опять же — забаррикадировались. Грозили повредить энергоснабжение. Сорвать выход в эфир. А все из-за чего? Уволили их несправедливо. Пинка дали под зад. Больше в ваших услугах не нуждаемся.

Начальники первого канала, к счастью, не стали звать на помощь людей со штурмовыми приспособлениями. С голодающими Пташкиным и Мирзоевым вступили в диалог через забаррикадированную дверь. Интеллигентно предложили написать иск в суд, чтобы разобраться цивилизованно. Повелись на это бунтари. Подсунули заявления под дверь. Бумага пошла по инстанциям. Месяц ей ходить. Потому голодовка продолжилась. Пташкин потерял сознание. Ему пришлось делать операцию. А Мирзоев — уперся и точка. Ничего не ест вот уже несколько дней. И готов упорствовать дальше — тем более, что по другую сторону дверей оказался представитель Федерации профсоюзов и пообещал, что обратится в Генеральную прокуратуру, окажет всяческую поддержку.

Тут, кстати, будет сделать отступление и сказать несколько слов о профсоюзах. Кто, если не профсоюзные лидеры, вот так же, как в случае с телевизионщиками, должны в наши дни стоять плечом к плечу с сирыми и голодными. Где эти люди, которых мы видим на демонстрациях с голубыми знаменами? Не замечается в их рядах активности адекватной ситуации в стране. Действуют только независимые профсоюзы без флагов. Особенно в автомобильной промышленности иностранных брендов российского аналога, таких, как "Форд", "Дженерал моторс", " Рено", " Нокия тайерс". В цехах этих предприятий русские мужики каким-то чудесным образом обретают бойцовский дух. Выделяют из своей среды истинных вожаков, готовых стоять за права товарищей не на жизнь, а на смерть. На Евгения Иванова, профсоюзного лидера "Дженерал моторс", напали в подъезде его дома. Били в интересах администрации, а приговаривали " привет от профсоюза".

Алексея Этманова, независимого профсоюзного вожака из Всеволожска, сначала уговаривали отказаться от руководства забастовкой, а когда он не согласился, тоже избили…

От трагического до смешного один шаг. С благостной улыбкой на лице и как бы в насмешку над ожесточенными соотечественниками голодает совершенно здоровый парень из Самары. Вот уже 50 дней не ест, только воду пьёт, и планирует без пищи прожить еще столько же, чтобы попасть в Книгу рекордов Гиннеса. Ему говорят: это невозможно, это верная смерть. А ему не страшно. Неужели возвращается мода двадцатых годов прошлого века на самоубийство? В романе "Дар" Набоков мило отобразил это поветрие среди русских эмигрантов. Стрелялись чуть не каждый день. Великая депрессия… Кризис. А нынче, что же, в моду входит голодомор?..

По воле случая став хроникером протестных настроений, я из разных источников вылавливаю всяческие события на эту тему за неделю.

Вот и дети протестуют. Десятилетний Данила из станицы в Краснодарском крае послал на… учительницу иностранного языка. Она в обморок упала и неделю отлеживалась в больнице. Какая сила в нашем языке! Осторожно с ним надо. Иначе это всё равно, что десятилетнего Данилу к заряженной пушке допустить.

И учителя протестуют. Девятилетнего Степана Степанова директор школы с внешностью отставного полковника вывел с урока в коридор и дал три раза под дых. За что? А тот мобильником пользовался на уроке… Дед немного салабона и поучил.

Ну, а если серьёзно?

Гарик Осипов ОЗОРНОЙ ГОЛОС ЭПОХИ Памяти Кости Беляева

Если голос артиста волнует чем-то сразу непонятным, если в его певческой манере, в том, как он расправляется с материалом, сокрыт некий прием, на котором зиждется весь магнетизм исполняемых этим человеком песен, всегда возникает желание выяснить первоисточник — у кого данный артист "крадет", или, говоря деликатнее, "заимствует" свои драгоценные фишки. Кто предшественники? Кем изначально выписан точный рецепт его индивидуальности и мастерства? Порою в такой погоне за непостижимым проходит вся жизнь. Безропотно и бескорыстно.

Я могу сколько угодно задавать ему вопросы в пустоту, как делал это задолго до нашего личного знакомства, но мне никто уже не ответит, потому что обладатель одного из самых загадочных (и в то же время знакомых массе людей) голосов Костя Беляев недавно умер. В Москве. На 75-м году жизни. Когда-то он существовал лишь в воображении слушателей "Холеры" и "Гимна алкоголиков" — назойливый иллюзионист, чьей "волшебной палочкой" были тевтонский бой по струнам и въедливый ехидно-сентиментальный голосок. Теперь он надолго поселился в памяти всех, кто испытывает странную благодарность к тому, чем занимался этот представительный и комичный джентльмен, автор "Гимна холостяков", хотя его "авторство" больше напоминает разбойничью удачу Прохора Громова, волшебный горшок с обжигающим златом, пакты с главным покровителем фокусников, на которые смело шли чернокожие блюзмены довоенной поры.

"Шеф нам отдал приказ лететь в Кейптаун…" И мы дружно вылетаем, каждый на своей кочерге, " в одной руке с Тамарою, в другой руке с гитарою". Он осмелился предъявить советскому обществу песни, не влезавшие ни в какие ворота, и они были приняты ("пляшет Лазарь-дурачок"), потому что главное — не куда лететь, а какой "шеф" отдает приказ. И какой у Шефа голос.

Сладость Костиного голоса — театральная, "пошлая", но в то же время обезоруживающе притягательная придавала персонажам его песен босховские черты — вместо человеческих носов у них отрастали птичьи клювы. Вот цыпленок хватает в пьяном кураже петуха буфетчика за "длинный нюх", а тот в ответ почему-то уже клювом пробивает цыпленку глаз, и мы слышим, как хрустят осколки стеклянного шарика.

Ему, как человеку послевоенных лет, импонировали сентиментальные мелодии "Крестного отца" и "Бесаме мучо", как будто для него написанных. Стилистических долгов Трини Лопесу или мещанскому Элвису послеармейского периода упорно не признавал: "Не люблю я твоё кантри!" При этом Валерия Ободзинского и Жана Татляна знал и уважал, но параллелям тоже не радовался. "Осенний свет" в беляевском исполнении высвечивает болезненные силуэты Эдгара По и Федора Сологуба. Они, как и многое другое, возникают у него неожиданно, как бы помимо воли исполнителя, но довольно зримо и осязаемо.

Он матерился больше, чем знаменитый американский хулиган Джи Джи Аллин. Расовых шуточек не гнушался, будучи уверен в обаянии своей неотразимой маски. Своего великого современника Аркадия Северного сторонился, как дурной пример саморазрушения. Сам за здоровьем следил и дурных примеров не подавал. Хотя и морали читать не любил, понимая, что такие песни, как "Москвички" или "Сидю у кукурузi", "на сухую" никак не слушаются.

При именах совсем потусторонних, как Хэнк Вильямс или Джин Винсент, напрягался, чувствовал — от них веет разоблачением эзотерических связей. "Не читал, не слышал, не помню". — Грамотная позиция человека, знакомого с инквизицией. При этом находились у него добрые слова для "Хора Турецкого" и Брайена Зельтцера. И от этих похвал пробегал по коже мороз, ибо сказаны они тем же голосом, что выпевает, барабаня по струнам, смертный приговор извращенцам современной поп-культуры. Именно приговор, а не диагноз. В эти моменты Костя, поблескивая очками, напоминал классического врача-садиста из фильмов на эту тему. Этакий Йозеф Менгеле с гитарой.

Но ведь и все человеческое, слишком человеческое, было ему свойственно в полной мере. Ведь он и вправду пачками очаровывал и подчинял охочую до встряски богему брежневской эпохи. А что же осталось от гомона пляжных компаний и дней рождения? Только зыбкое обаяние истлевающих личин, в веселость которого можно поверить разве что на слово. Осталось только эхо. А в каждом эхе есть нечто от бездны и от камеры пыток: "Поймали птичку голосисту" ну и т.п.

Константин Беляев — целая система загадочных противоречий, в которых окончательно запутался весь шар земной, где его больше знали по голосу, чем по имени и в лицо. А это — слава не купленная и невыдуманная.

Тяжелый человек — легче воздуха. Очаровательный пропагандист мизантропии, и наивный дилетант-романтик. Константин Беляев — прирожденный таинственный незнакомец. И это — когда вокруг нас доживает свой век целая секция бесстыжих "энигм", чье шарлатанство шито белыми нитками.

Да, он потешно путал Ножкина с Лобановским и Бальбера с Беренсоном, а Шеваловского с Коцышевским… Кому сейчас нужны эти имена? И как нам сейчас необходим такой человек! По крайней мере, он не путал, вторгаясь в сакральные сферы, Готфрида Бенна с Беном Бенциановым. Корни этой магической рассеянности уходят в глубину недосягаемых впадин, где еще слышны мученические отголоски первородного хаоса, уходят к сотворению мира.

Не будет ошибкой предположить, что у каждого, кто как-то баловался пением под гитару, возникало желание попробовать перенять, воспроизвести своими средствами пресловутый "беляевский" бой по струнам, в сочетании с его же неподражаемым "скэтом", в основе которого не Луи Армстронг, а "Замечательный сосед" советского композитора Потёмкина. Он и был нашим замечательным соседом — Константин Николаевич. Умеющий хранить тайны, интеллигентного вида старик, сумевший разглядеть в памятнике Богдана Хмельницкого черты Моше Даяна (об этом в известных "куплетах")… Вы брали гитару, раскрывали рот…и у вас, как ни странно, все получалось очень похоже. Подражать Беляеву (за столом или в концерте) было легко, как взять предложенную пожилым господином конфету. Но на его лице неизменно играла снисходительная улыбка знающего свой секрет мастера перевоплощений в персонажи, чья глубинная сущность для нас — детей Беляева, и поныне темный лес. Чудный лес под солнцем зреет… Нам улыбалась искусная маска, вроде той, что надета у родственника, встречающего героя новеллы Лавкрафта "Фестиваль".

Подобно многим одаренным людям, в житейских авантюрах Константин Николаевич нередко бывал наивен и непрактичен, зато при создании песенных образов он трудился с дисциплиной и точностью намерений средневекового художника. Судьба преподнесла ему запоздалое признание и любовь самых разных (что бывает редко в наш кастовый век меньшинств) людей. Его узнавали, его помнили. Но по-настоящему заслуженные почести и благополучие, как сказал поэт, "от знака темного бежали". А он так радовался каждому новому "дисочку", любовно фиксируя на видеокамеру свои достижения позднего периода. Который, осмелюсь предположить, начался с нашего знакомства в мае 1995-го года.

Он умел уводить разговор о творчестве в сторону банальных имен, а может быть, просто не умел говорить "правду", за которой лезут артистам в душу нахалы-культурологи с их бессмысленной тягой к всезнайству. Я не настаивал. Я, как и другие лояльные люди, воспринимал нашего кумира Костю таким, какой он есть. Не подсовывал умных книг, не критиковал новые имена шансона с подозрительно джазовой выучкой и номенклатурным прошлым. Ни один из моих уцелевших друзей не скажет в трубку с беляевской интонацией: "Здорово, друган!" А может быть, так кажется, пока не начинаешь их терять…

Лет девять назад он порадовал меня, вдруг неожиданно обновив глубину нашего взаимопонимания. Был в начале 70-х у певицы Донны Хайтауэр такой шлягер "Тhis World Today is Mess" ("Какой же в теперешнем мире бардак"). Песня, кстати, вполне религиозная, но в абсолютно кабацком стиле. Будучи подростком, я долго фантазировал, как бы хорошо спел ее Беляев, учитывая его специфическое английское произношение. И вот звонит таки Беляев: "Старик, скажи мне, Христа ради, чья это вещь? Когда-то она мне так нравилась…" Затем он в лучших традициях тех же 70-х годов поставил мне по телефону запись, где песня Донны Хайтауэр звучит в его исполнении. Причем ни один нюанс беляевского подхода не упущен. Там были и "бой", и "скэт", и модуляция на полтона. Он не прошел мимо этого шедевра. Он мог и ее назвать своей. Потому что больше никто так не споет.

Это был необычный звонок. Он звонил не из прошлого, а скорее из будущего, где представить себе положение обособленного человека без творчества Константина Беляева практически невозможно. Лучше содрогаться от сардонического юмора вещей неистолкуемых, чем трепетать от смутного страха перед общеизвестным неизвестно чем. "Пустите, Рая", написал когда-то беляевский друг Игорь Иннокентьевич Эренбург. Ныне отпущаеши. В Кейптаун.

Марина Алексинская ДИТЯ ИМПЕРИИ

Премьер Мариинского театра Сергей Вихарев представил на сцене Большого театра "Коппелию" Мариуса Петипа. Постановка оказалась подобна волне, которая хлынула со сцены, едва открылся занавес, и всею силою очарования накрыла несущийся на всех парусах фрегат по имени "балет". Заметим, что "Коппелия" в редакции Андрея Петрова почти лет десять идет в "Кремлевском балете", а премьере "Коппелии" в Большом предшествовала премьера "Коппелии" в редакции Касаткиной и Василева в "Новой опере". С чего вдруг столь нешуточный интерес?

"Коппелия" — это наивная комедия. Либретто написал французский балетмейстер Сен-Леон по мотивам новеллы Гофмана "Песочный человек". В результате получился микс, отмеченный галльским легкомыслием и таинственностью немецкого романтизма. Действие происходит в неком городке Галиции. Юноша по имени Франц увлекся Коппелией, созданием профессора Коппелиуса. Францем увлечена Сванильда, и она ревнует его к Коппелии. Такой любовный треугольник. И если у Гофмана увлечение юноши куклой заканчивается трагически, то в балете — веселой свадьбой. Бесстрашная и энергичная Сванильда сумела таки противостоять коварному Коппелиусу. Она пробралась в его дом, заставленный различными куклами и приборами для алхимических опытов, обнаружила, что Коппелия — всего лишь кукла, посмеялась над Францем и окрасила адюльтер торжеством любви.

Премьера "Коппелии" состоялась в Париже в 1870 году. Петербург увидел "Коппелию" благодаря Мариусу Петипа и Энрико Чекетти в 1894. С тех пор балет входит в число трех самых знаменитых и значительных балетов классического наследия наряду с такими, как "Жизель" и "Тщетная предосторожность". К постановке его обращались и Александр Горский, и Олег Виноградов, и Ролан Пети. В редакции Горского "Коппелия" шла на сцене филиала Большого театра и была любимым спектаклем москвичей до 1959 года. Понятно, что оригинальная версия все глубже уходила в историю, забывалась, балет утрачивал прелесть первоздания. И если Александр Горский пытался вытравить из спектакля дух гофманиады, то в осовремененной версии Андрея Петрова в спектакле зазвучали малоизвестные музыкальные фрагменты Гофмана. Тем не менее, факт обращения балетмейстеров к "Коппелии" свидетельствует о неисчерпаемой потребности человека в "чем-то таком", трудно определимым, что и несет в себе классика.

Парадокс вот еще в чем. "Коппелия" — балет-пантомима, эмблема того балета, которому двадцатый век объявил крестовый поход. Первый реформатор русского балета Михаил Фокин с новым языком пластической живописности и сценографией мирискусников превратил русский балет в легенду. Гений Нижинского дерзнул дальше. Балетами "Послеполуденный отдых Фавна", "Игры" он взорвал старый репертуар и возвестил эру современного балета. В Европе современный балет с его поисками новых средств выразительности совпал сначала с модой на Фрейда, потом на сексуальную революцию 60-х. В Советском Союзе современный балет носил характер андеграунда. Один из его поборников — ныне успешный Борис Эйфман. В середине 90-х в Большом театре он показал, в частности, балет "Чайковский", думы хореографа на тему Петра Ильича. Суть такова: композитора влечет юный мальчик, а фурии Надежда Филаретовна фон Мекк и Антонина Милюкова разрывают композитора на части. Врезался в память и современный балет "Ромео и Джульетта", новое осмысление Шекспира английским режиссером Декланом Доннелланом. Что тут сказать? Думать можно, смотреть нельзя. Большой театр пошел ва-банк, вернул советскую классику — балеты Григоровича. Истеблишмент состроил гримасы. Большой театр вывел на сцену советские драгоценности "Пламя Парижа", "Болт" в постановке Алексея Ратманского. Но сколько ж можно! Не объявлять же себя протоганистом "нафталина"?

Сергей Вихарев объявил. И уехал в ссылку: из Петербурга в Новосибирск. Ход уже настораживающий. Некогда и Юрий Григорович, реформатор советского балета 60-х, прежде чем взойти на кафедру главного балетмейстера Большого театра, проделал путь из Петербурга, Ленинграда тогда, в Новосибирск. Здесь, в центре Сибири, Сергей Вихарев работал над воссозданием "Коппелии" Петипа с осторожностью ученого-археолога, с бережностью антиквара по архивным материалам Николая Сергеева. Режиссер Мариинского театра в начале 20 века зафиксировал, записал хореографию Петипа, материалы хранятся в Гарвардском университете. Премьера "Коппелии" состоялась на сцене Новосибирского театра оперы и балета в 2001 году. К настоящему времени в бэкграунде Вихарева реконструкции балетов "Пробуждение Флоры", "Петрушки", "Баядерки" и "Спящей красавицы". Он редкий по вкусу и чутью хореограф-реставратор. Петербург не сдает свои права на реформаторство. Петербург объявил балетный аутентизм.

И вот аутентичная "Коппелия" в Большом. Музыка Лео Делиба, хореография Мариуса Петипа. В сценографии использованы дореволюционные эскизы Петра Ламбина и Генриха Левота (сценограф Борис Каминский). Солнечность атмосферы первого акта — сквозное действие всего балета. Балет удивительно ясен, изящно прост. В отличие от редакций Петрова или Касаткиной с Василевым, "Коппелия" Петипа не ошеломляет, не поражает, не философствует, не претендует. Он сам по себе, он — самодостаточен. По петербуржски театральный и элегантный, он олицетворяет собой те ценности, которые некогда услаждали вкус аристократии. Но больше века минуло, и аристократия стерта с лица земли! А вот "Коппелия" — остался. Своеобразный деликатес, милый и пикантный, он почти волшебным образом привносит с собой почти утраченное ощущение пра-пра-родины. И ощущение это полнит спектакль летучей прелестью. Не потому ли балет с новой силой приносит наслаждение и публике, и артистам. Артистам нравится играть, нравится мимировать, им очень уютно в балетной сказке про поселян и поселянок. Кокетливое вздергивание подбородком, плаксивое движением плечиком, игривый "щебет" пуантов, фиксированность поз — чего же боле — плетут венок старинной хореографии. Как-то Мариус Иванович сформулировал свое кредо: "Балет — серьезное искусство, в котором должны главенствовать пластика и красота". И выстроил свои балеты, подобно тому, как Растрелли дворцы. Сергею Вихареву оставалось только увидеть сквозь смуту времени красоту эту и повторить. Что он талантливо и сделал.

Тут можно было бы поставить точку, но случилось непредвиденное. Премьерные спектакли "Коппелии" Петипа совпали с первым приездом в первопрестольную Сильви Гиллем. Звезда Парижской оперы, звездный гость Ковент Гардена, балерина с идеальными данными и железным характером, она завоевала право танцевать что хочет и с кем хочет. Гиллем, протеже Нуреева, кстати, взнуздала для Москвы современный балет "Push". И не потому, что классику она танцевать не может (балерине 43 года), просто в классике для нее не осталось ничего интересного. И вот что получилось. С одной стороны — поднятая из забытья "Коппелия", с другой — актуальная Гиллем. Простенькая история про поселян и интеллектуальные размышления на тему противостояния мужчины и женщины. Незатейливая роскошь декораций и фраппирующий световой дизайн вместо декораций. Целомудренность и сексуальность. Дитя империи и завоевание демократии… Когда Нуреев приехал в 1989 году в Петербург, то он, больной, с порванной мышцей ноги, выбрал для выступления технически сложный балет "Сильфида". Что он, засадивший сцены театров Европы, Америки и Австралии балетами Мариуса Петипа (в своей редакции), и вышедший в партии Джеймса, хотел сказать на прощание? Есть мнение, что Вихарев понял.

Ольга Овчаренко ВОТ ОСНОВА ЧЕТВЕРТОГО РИМА! О III Кузнецовских чтениях в ИМЛИ РАН

"Русский гений издавна венчает тех, которые мало живут", — сетовал когда-то Некрасов, предсказав судьбу русского поэта не только в ХIX, но и в ХХ веке. Но в ХIХ столетии хотя бы вся грамотная Россия знала своих поэтов и понимала, кто был солнцем русской поэзии, а от знакомства с творчеством Юрия Кузнецова в душе остается какая-то обида: почему недооценили? Кто замолчал его? Почему лишний раз не пошли на его поэтический вечер, не поговорили? И вообще: "Он между нами жил" — и в это-то как-то не верится. По нынешним временам мы привыкли к совсем другим людям. А с другой стороны, уже третий раз совместными усилиями Института мировой литературы РАН, Союза писателей России, проводятся эти чтения, и каждый раз идешь на них как на праздник, ибо встречаешь там единомышленников. И не только там.

Недавно мне довелось читать лекцию о творчестве Юрия Кузнецова в самом западном православном храме Европы — в приходе Всех Святых в Лиссабоне. Честь и слава его настоятелю иеромонаху отцу Арсению Соколову, знавшему о великом поэте и созвавшему свою паству на мою беседу. Зал не мог вместить всех желающих, и общение мое с прихожанами продолжалось далеко за полночь, а ведь были эти прихожане исключительно трудовые люди, тот самый народ, которого, по выражению незабвенного Юрия Поликарповича, превратили в "партизан", и в словах поэта, разглядевшего истинные причины русской трагедии, православные эмигранты, кстати, по паспорту, в основном украинцы и молдаване, черпали утешение и сочувствие.

Не могу сказать, что мне очень по душе тема конференции "Миф и действительность в творчестве Юрия Кузнецова" — как духовный русский богатырь, он давно уже сам стал мифом и перерос все эти модные мифы, архетипы , имагологию, евразийство и юнгианство. Главной идеей зрелого Юрия Кузнецова стала православная идея о спасении России, а с ней и всего человечества — и слава Богу! Ничего выше этого пока и не придумано.

Очень мне по душе, что на этот раз конференция прошла в моем родном Институте мировой литературы и что одним из ее ведущих был заместитель директора ИМЛИ А.И.Чагин. В.Г. Бондаренко, который также был ведущим, произнес вступительное слово. Я считаю, что мы, академические литературоведы, не "додали" таким поэтам, как Ю.Кузнецов. Н.Рубцов, Н.Тряпкин, А.Передреев. Покойный В.В.Кожинов некоторых из них относил к "тихой лирике", но с высоты нашего времени уже видно, что это была великая русская поэзия, конгениальная деревенской прозе. И отрадно, что все-таки одним из выступающих на конференции был аспирант ИМЛИ Евгений Богачков, посвятивший свою диссертацию поэзии Юрия Кузнецова.

О вкладе Ю.Кузнецова в развитие русского стихосложения интересно говорил доцент Литинститута С.М. Казначеев. Приятно было видеть, что творчество Ю.Кузнецова стало изучаться и за границей, о чем свидетельствовал совместный доклад болгарского ученого Ивайло Петрова и секретаря Союза писателей Москвы Лолы Звонаревой. Как всегда, большой интерес вызвали воспоминания ученицы поэта Марины Гах и тонко прочувствовавшей художественный мир поэта Марии Аввакумовой, блестящие выступления В.А.Редькина из Твери "Каноническое и апокрифическое в поэме Ю.Кузнецова "Путь Христа", культуролога В.Ю.Винникова "Это русская жизнь без ответа…" (Социальная символика в поэзии Ю.Кузнецова), талантливого критика из воронежского журнала "Подъем" В.Д.Лютого, Николаевой С.Ю. из Твери, краснодарской исследовательницы Е.Ю.Третьяковой, В.Н.Шапошникова из МГПУ, А.Ю. Большаковой из ИМЛИ. К сожалению, в этот раз не выступил и не предложил послушать записей своих песен на слова Ю.Кузнецова замечательный композитор Георгий Дмитриев, но важно, что эти песни есть и исполняются.

К кардинальным проблемам нашего прошлого и настоящего вышел, опираясь на творчество Юрия Кузнецова, человек, объединяющий в своей деятельности ИМЛИ и Союз писателей России, — Сергей Небольсин. Заключала конференцию глава Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей России А.В. Панкова. Отдав должное наследию поэта, она с болью задала вопрос: как мог решиться доцент Адыгейского государственного университета К.Н. Анкудинов выступить с сообщением на тему "Иосиф Бродский и Юрий Кузнецов: интертекстуальные связи"? Зачем это было сделано? Чтобы дотянуть Нобелевского лауреата до уровня первого поэта России? Также А.В. Панкова поставила вопрос о том, как сделать творчество Ю.Кузнецова известным нашим школьникам. В результате конференция, учитывая мнение вновь избранного патриарха Кирилла о том, что рекомендованный нашим школам курс "Основы православной культуры" должен носить культурологический характер (я-то лично полагаю, что хотя бы несколько установочных лекций, прочитанных батюшками, не помешали бы ни взрослым, ни детям, тем более, что именно в духовных академиях и семинариях сейчас дается лучшее гуманитарное образование, но священноначалию виднее), то следует предложить Институту мировой литературы совместно с Союзом писателей России разработать список литературы по этому курсу. В этот список, безусловно, должна войти и поэзия Юрия Кузнецова.

Мы еще только начинаем её изучать и с нетерпением ждем следующих Кузнецовских чтений и встреч с коллегами и единомышленниками.

Автор — доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН, член Союза писателей России

Олег Кильдюшов АПОСТРОФ

Виталий Куренной. Философия фильма: упражнения в анализе. — М.: Новое литературное обозрение, 2009. — 232 с.

Сборник статей российского философа о кино воспроизводит вполне устоявшийся на Западе жанр интеллектуальной рефлексии явлений современной культуры. Подобное обсуждение кинофильмов интеллектуалами, а не только "специалистами"-кинокритиками, уже институциализировано в Америке. Широкую известность там получил сборник, посвященный фильму "Матрица". Ну а после подобной институционализации жанра стало возможным обсуждение интеллектуалами чего угодно — вплоть до сериалов, например, таких, как социолого-урбанистический эпос "Секс в большом городе". Некоторые из этих книжек были даже переведены на русский: например, "Обсуждаем "Секс в большом городе", пару лет назад изданный "Ad Marginem". В России выход подобных книг, посвященных наиболее выдающимся кинопроизведениям, также не заставил себя долго ждать: можно вспомнить антологию "Дозор как симптом" с текстами о фильмах, снятых по трилогии С. Лукьяненко. И вот перед нами очередной опыт философских размышлений о таком, казалось бы, интеллектуально невзыскательном предмете как массовое кино. Причем издатели, явно с целью заинтриговать читателя, уже в аннотации озадачивают его вопросами типа "Что общего между Рене Декартом и героем голливудского боевика?", или же "Почему Джон Рембо является респектабельным консерватором?". Именно этой "парадоксальной" маркетинговой стратегии придерживается и Славой Жижек со товарищи…

Однако, несмотря на подтвержденную рынком эффективность подобных интеллектуально-провокационных жестов, здесь автоматически — из самой ситуации обсуждения художественных кинофильмов профессиональным философом — возникает проблема определения статуса или жанра предлагаемых читателю размышлений, а также сразу встает масса обоснованных сомнений и вопросов. Что значит "смотреть кино по-философски"? Какими оптическими привилегиями располагает философ по сравнению с обычным зрителем? Становится он своего рода кинокритиком с дополнительными компетенциями? Что при этом происходит со статусом его речи? Применительно к нашему случаю все эти вопросы могут быть объединены в один "методологический" вопрос: в чём отличие феноменологически ориентированного анализа кинопроизведения от традиционного киноведческого анализа?

Автор не задается напрямую подобными вопросами, но сразу дистанцируется от жанра дисциплины, "специализирующейся на кино" (и тем самым от потенциальных ложных обвинений в попытке проникнуть на чужую территорию). Ведь при киноведческом подходе основные усилия направлены на историзирующее воспроизведение центральных тем, приемов, а также выявление предшественников, последователей, конкурентов того или иного режиссера, актеров и т.д. Для Куренного гораздо важней посмотреть на данный кинопродукт социально-феноменологически, т.е. предложить собственную интерпретацию фильма, не превращаясь при этом в "киноведа" или "кинокритика" в негативном смысле слова. Более того, он выносит своеобразный приговор киноведению в привычном смысле: "Если при просмотре фильма мы обращаем внимание на актеров, а не на героев, ориентируемся на высказывания режиссера о своем творении, а не на то, что происходит в пространстве кинокартины, то фильма мы в собственном смысле не видим". И действительно, в культурологических дисциплинах, например, в том же киноведении — в отличие от представленной в книге дискурсивно-аналитической перспективы — содержащиеся в произведениях (фильмах) смыслы тематизируется в основном эмпатическим образом посредством понятий креативности, индивидуальности и т.п. Иногда даже возникает впечатление, что здесь все еще царит дух старой идеи немецкой романтики о творческом гении. Для подобных подходов по-прежнему гораздо важнее то уникальное, особенное, что выбивается из мейнстрима мысли, письма и кадра определенной эпохи. К сожалению, обратная сторона этого — невнимание к тем социальным "эпистемам" (Мишель Фуко), что вообще делают возможными эти, якобы индивидуальные и спонтанные, достижения творцов. При этом кинокритики делают всё, чтобы продемонстрировать элитарность тех ресурсов, которыми они располагают в качестве утончённых знатоков: "Широкие познания из истории кино, предпочтение редких и немассовых фильмов, владение профессиональным жаргоном, повышенное внимание к создателям фильмов — вот основные инструменты этого процесса производства эксклюзивности". Однако всё это не гарантирует адекватного понимания самого фильма, как убедительно показывает В. Куренной на примере "наивных" реакций на фильмы типа "Груз 200" Алексея Балабанова даже со стороны известных рецензентов (Ю. Гладильщиков).

Итак, согласно автору, массовое кино, являясь продуктом определенной культурной ситуации в эпоху Модерна, представляет значительный интерес для исследования Zeitgeist»а или "духа эпохи", поскольку даёт "уникальную возможность для аналитика зафиксировать эти узловые моменты современной культуры". Более того, ссылаясь на одну из заповедей феноменологической традиции в философии, он формулирует свое кредо: "Массовое кино — сфера тех самых "самоочевидных" вещей, анализ которых и является наиболее сложным делом".

Андрей Фефелов РУСЬ, КУДА НЕСЁШЬСЯ ТЫ?.. К 200-летию со дня рождения Николая Васильевича Гоголя

Сегодня — двести лет Николаю Гоголю! И косая грандиозная тень официальных торжеств синей полосой легла на знакомый портрет, коснулась золотого тиснения; произведя оптические перемены, заставила мерцать и двигаться застывшие буквы, а знакомые глаза — улыбаться. Всё как-то зазеленело вокруг, как бывает только в зеркальных весенних сумерках. И громко со стуком распахнулись двери…

Многие знают и понимают, что, взяв книгу хоть какого русского классика и начав читать его в приемлемой для чтения обстановке, впадаешь в особое состояние, больше всего напоминающее душевный, увлекательный разговор с близким родственником. И какие только не всплывают острова, и какие не журчат имена?! Разговор то льётся веселым ручейком, то расходится широкой волжской волной. Начинаем с ним судить да рядить — так и эдак. Где-то озаримся добрым смехом (А как там поживает Александр Федорович, всё ищет себе невесту в провинции?), а порой помолчим, вздыхая, припомнив дорогое, ушедшее, невозвратное.

Иное дело — юбилейная кутерьма, фанфары и кимвалы, чуть помятые безутешные трубы иерихонские! Здесь не личная встреча с глазу на глаз, а нечто вроде парадного приёма. Когда этот родственник является в сопровождении большого количества публики, причем самой разной, частью незнакомой, а иногда престранного вида и поведения. И ты только ахнешь при виде такой толпы, где почти затерялось родное лицо, и всё бормочешь растерянно: "Милости просим!.." Тут уж не до разговора, хорошо бы хоть успеть обняться, ибо тащит моего кума целый рой, при этом жужжание и галдёж стоят немыслимые. Но всё равно — приятно! Приятно, потому что знаешь: ты — дома. Такие штуки могут случаться только здесь, только на Родине.

Что ж, милости просим, Николай Васильевич! Проходите ж и вы, гости дорогие: критики, литературоведы прошлого и настоящего, комментаторы, ревнивцы-журналисты, кудесники слов и цифр, весёлые злопыхатели… Ну и вы, конечно, Павел Иванович! Ибо в такие дни литературные персонажи безнадёжно смешиваются с живыми и мертвыми — всеми, кто крутится и толчётся вокруг молчаливой и спокойной фигуры.

Вы любы мне все! Ибо вы все — друзья, знакомые, порождения ума драгоценного автора, который хоть немного утомлен вашим поведением, но любит вас всех. И даже любое свиное рыло, мелькнувшее вдруг в экране, в такие дни кажется законным, закономерным и чем-то даже приятным. Как же без них-то? Чай, не Льва Толстого чествуем…

Боже, какая теплота, какой уютный беспорядок! Такое впечатление, что на время закрыли подушками разбитые сквозящие стекла, разбили каблуками головы скользящих по полу гадюк, развели огонь в печах, зажгли старые люстры. И под их сиянием стало всё, как прежде… И не верится, что кончатся славословия, погасят свет и засвистят снова ледяные сквозняки, а в холодные комнаты вновь тихо наползут змеи, не давая ступить сюда одинокому гостю.

Но пока праздник Гоголя, праздник русской культуры в разгаре. И каждый хочет провозгласить тост, сделать особое подношение, засвидетельствовать свое присутствие, приобщившись к этому бессмерному пиру. Кто-то старательным муравьём тащит на спинке отсырелый автограф, найденный в реквизированном архиве, что был в прошлую зиму частично подтоплен из-за прорыва труб. Кто-то дерзким факиром производит представление, изображая гигантский нос, или гоголем прохаживаясь по парижским бульварам. Есть и такие, кто несёт с собой ключ к некоему шифру и, хитро улыбаясь, показывает нам его издалека. Вот, мол, отгадка, но вы её не получите…

И всё это славно! Во всем непосредственное дыхание нашего мира, таинственные знаки так и неразгаданного шифра; этого, так сказать, культурного кода нашего народа. Но речь не о тайнах, которые, может, и не надо пытаться раскрыть. Речь о вещах близких и простых, растворенных в национальной культуре.

Данные публикации — скромный подарок Гоголю от газеты "Завтра", наша маленькая лепта в большой громоздкий юбилей, который по своему пестрому составу во многом напоминает "многоэтажный" экипаж помещицы Коробочки из "Мертвых душ".

Говорят, Гоголь вошёл в народное подсознание, но, быть может, он и не выходил оттуда. Он находится там, за спектральной кромкой мифа, и находился там всегда: писал ли он о ярмарках и цветущих ночах Малороссии, или же погружался в мир каменных, заплесневелых гробов утонувшего Петербурга.

Да, Гоголь имел в своём распоряжении особый оптический прибор, который одновременно мог уменьшать и увеличивать интересовавшие его предметы. Такой гибрид микроскопа с подзорной трубой, обладающий свойством рассматривать глубоко запрятанные явления и способный завернуть взгляд даже за угол. Потому оптическая вселенная Гоголя потрясающе объёмна, а творения его представляют чуть ли не четырёхмерное изображение России. И, поскольку искривленные, но всегда узнаваемые гоголевские персонажи представляют не семь смертных грехов абстрактного человечества, но черты национального характера ("герои мои из души…"), то их неувядаемость в нашей жизни вызывает противоречивые чувства. В свое время, как бы оправдываясь, Гоголь писал: "Герои мои вовсе не злодеи…" Лихо прочерченный Гоголем порочный круг, за который нельзя ступить и по которому приходится вечно ходить, — невидимая тюрьма или магическая защита? Этот вопрос требует специального, вдумчивого разрешения, менее всего увязанного со звоном юбилейных торжеств.

Покуда существует наш мир и громоздится из последних сил российское государство — чичиковы да хлестаковы неизбежны. Они приходят-уходят и всплывают где-то снова.

Горят огнем сочинения и царства, и национальные проекты тоже, кстати, летят в печь. А Русь остаётся! И по ней бричка нашей истории катится невесть откуда и куда! А в бричке он — задумчивый и странный, сияющий своим внимательным взглядом, незабвенный Николай Васильевич Гоголь…

Юрий Нечипоренко КОСМИЧЕСКАЯ ЯРМАРКА

Я написал небольшую книгу о Гоголе, которая вышла на днях в издательстве "Жук". Она для детей и для взрослых, и в ней сквозит, иногда неявно, моя концепция, изложенная в самом её названии: "Ярмарочный мальчик". Ярмарка — это центр гоголевского мироздания. Неслучайно собрание сочинений Николая Васильевича начинается с повести "Сорочинская ярмарка". Гоголь, как известно, родился в ярмарочном селе, при первой же возможности бежал из гимназии на рынок, часами общался с торговцами. Это доподлинно известно из его собственных воспоминаний. Известно также, что он был невероятно изощрен в управлении людьми. Несмотря на то, что он не ставил перед собой узкокорыстных целей, между тем всё, чего он хотел, он через знакомых людей добивался. У него чуть ли не на посылках были Жуковский, Плетнев, и даже Пушкин ходил к министру Уварову, чтобы ему дали профессора. Он заставил всех печься о себе, и это было сделано не без умения ярмарочного торговца управлять ситуацией. "Сорочинская ярмарка" открыла мне некую модель, до которой не докопались даже те исследователи Гоголя, которые шли по канве Бахтина и приравнивали ярмарку к карнавалу. Но мы знаем, что карнавал — это нечто другое, это смена костюмов, масок, положений, социальных ролей, а в ярмарке всегда есть то, что можно купить и что можно продать, в ней есть практический смысл, некая выгода. Всякое разыгрываемое представление имеет цель, результат. В повести Гоголя затруднение преодолевается с помощью легенды о чёрте. Ярмарка — это, с одной стороны, некий центр, где вращается лежащее на земле колесо. И при этом в этот же центр, снизу, по вертикальной оси приходит чёрт и приносит красную свитку, некую таинственную субстанцию, которая не подлежит ни продаже, ни обмену. С одной стороны, она стремится к целостности сама, когда ее рубят, а с другой стороны, она приносит несчастие своему обладателю, тому, кто использует ее не по назначению и пытается на ней нажиться. И эта история позволяет управлять более сложными ситуациями, оперировать тонкими субстанциями — это не пшеница и не волы, это само решение проблем, своеобразное такое менеджерство. И в этом смысле Гоголь был гениальный управляющий своих дел. Он прекрасно знал, к кому он может по тому или иному делу обратиться, на каком языке ему общаться с этим человеком, и где сидит тот чёрт, который притащит ему черевички. Ярмарочной моделью общения Гоголь владел прекрасно. И мне кажется, что эта ярмарочная модель работает и ныне. Хотя я и не мог развить полностью свою концепцию в своей книге, потому что даже в первой версии издатели мне сказали, что в тексте слишком много про шумеров. Поэтому я уменьшил раздел шумерских сказаний, забыл написать, что чёрт — это вывернутая наизнанку богиня любви Инанна. Она идет в царство мертвых шумеров без возврата, а черт подымается вверх. Она теряет украшения своей одежды, а он теряет свою свитку. При том, что она богиня любви и распри, то есть то же, что и сама эта свитка. Свитка сводит парня и девушку, но при этом ее нельзя ни купить, ни продать, как и любовь. У Гоголя тогда, согласно моей концепции, получается несколько вывернутая шумерская история, имеющая архаические, древнеязыческие корни, которые впоследствии претерпевают индоевропейский генезис. Гоголь удивительно чувствовал, прозревал, отображал эту модель мира.

Может быть, если посмотреть внимательно на Гоголя, то можно увидеть, что в лице Чичикова возникает фигура автора. Интересна аналогия фамилий — Го-го и Чи-чи. По страницам прыгает некая птичка, которая кормится между гнилых зубов прожорливого государства. Да и манипулятор Чичиков как-то слишком напоминает мне манипулятора Гоголя. Да и Николай Васильевич сам писал, что все мои герои — это я, в них сильны мои качества, правда, доведенные до карикатуры. "Во мне столько плохих качеств, что их хватает на всех моих героев". Как капля воды отражал в себе весь мир. И благодаря этому сумел создать удивительно правдоподобную матрицу, в котором стал жить и его читатель. Не зря же Набоков сказал, что Гоголь сам создал своего читателя. Ведь если Гоголем зачитывались ещё 170 лет назад, то это значит, что наши прапрапрадеды отчасти были сотворены, слеплены Гоголем.

Эти гоголевские пассы многим его современникам были абсолютно не понятны, но действовали завораживающе. Именно поэтому Пушкин так внимательно на него смотрел. Ведь он все-таки был из аристократической культуры, в которой от этой жреческой архаики ничего не сохранилось. В ней существовали уже другие ритуалы. А жертвоприношения, красные свитки и торговля давно были забыты. А Гоголь всем этим обладал, именно поэтому был столь интересен. С другой же стороны, Гоголю страшно нужен был Пушкин. Он сам-то говорил, что писал для одного человека в России — для Пушкина. И вероятно, замолчал он именно из-за смерти Пушкина. Тогда он потерял единственного своего читателя. Пушкин-то его понимал. Хотя Пушкин Гоголя и побаивался. Как известно, Гоголь легко обкрадывал Пушкина. Между тем Пушкин — это такой литературный бродильный фермент — там, где он появлялся, начиналась литература, и сама жизнь превращалась в литературу. И Гоголь это очень хорошо чувствовал. Поэтому Пушкин был ему необходим как воздух. После 37-го года продуктивность Гоголя резко снизилась, я уж не говорю про новые темы. Это к слову о том, насколько каждому писателю необходим свой читатель. Вот Гоголь в Пушкине видел как раз своего адресата, исключительного читателя.

Надо сказать, что в школьные годы я совершенно не понимал "Сорочинскую ярмарку". И только в 90-е годы ко мне пришло это понимание, что в "Ярмарке" разыгрывается ни что иное, как перфоманс. Тогда все встало на свои места. Я увидел центровую ось, по которой все крутится. Поэтому-то я написал эту книгу, которая, наверное, только введение в тему. Конечно, можно все огрубить, сказать, что Гоголь — это язычник, огнепоклонник. Но так говорить нельзя! Здесь речь идет только о глубинной архаике, которая впаяна в сознание, и он мог ее выражать, он ее очень хорошо чувствовал. Чувствовал и подвергался большой опасности, потому что в этих глубинных пластах культуры находится такая энергия, такие силы, которые, если их разбудить, то они уже тебе покоя не дадут. Именно поэтому Гоголь пережил несколько страшных кризисов, ведь он взаимодействовал с тем миром. Более того, он предавал тому миру образ, давал ему выход. Да он и сам говорил, что бес ходит по земле и ждет, когда какой-нибудь художник даст ему образ, воплотит его в реальную жизнь. А ведь этого делать нельзя! В этом состоит ответственность художника перед миром. В наше время художники пошли по противоположному пути, они пускают в мир как можно больше соблазнов, и таким образом покупают себе имя, славу, и так дальше. Сегодня эпоха другой литературы. Но лично я думаю, что это все временно. Должна придти в культуру гоголевская ответственность, иначе все погибнет. Сегодня я хочу скромно сказать, что пытаюсь начать пересмотр позиций с этой своей взросло-детской книги, чтобы почитали и ребенок, и папа, и мама, и бабушка, и дедушка, и начали Гоголя всей семьей снова читать и перечитывать и как-то может быть шире понимать. Сейчас люди по отношению к Гоголю очень зашорены. Например, я с уважением отношусь к мнению, что Гоголь был православен. Но тут важно понимать, что православным писателем он стал только к концу жизни, и путь его к Истине был очень трудный и страшный. Язычество и православие были у Гоголя всегда тесно переплетены. Ведь, как мы помним, мать кузнеца Вакулы — Солоха — была ведьмой, самой настоящей. А сам Вакула — самым набожным, православным человеком на селе. Вот она традиция! Религиозность остается, а форма ее меняется. Вообще, путь большого художника ко Христу всегда незакончен, незавершен. И в этом смысле эти тягла искусства очень тяжелы, и чтобы привести искусство в горний мир, нужно иметь неимоверную, колоссальную силу. И Толстой не дошел до Оптиной, и Пушкин не встретился со своим современником преподобным Серафимом Саровским, и Гоголь не подарил все-таки миру свой лучезарный второй том…

Должен был преобразиться Чичиков, но преобразился сам Гоголь. И "Выбранные места из переписки с друзьями" — видимо, и есть настоящий второй "Мертвых душ", при том это совершенно новая литературная форма. Хотя тогда эту книгу никто не понял. Его поддержали только самые близкие друзья. Получился скандал, итогом которого было рассеянье вместо концентрации сил и поддержки. И это до сих пор болевой нерв русской литературы, до сих пор идут баталии между сторонниками Белинского и Гоголя.

Известно, что у Гоголя были в роду священники. Вот что его сформировало: ярмарка, священнические традиции, предания семьи и домашний театр отца.

Однажды случилось так, что искусство, наука и религия разъединились, распались между собой. Люди, которые были привержены только одной из этих трёх ипостасей, оказались лишенными части души. Гоголь это почувствовал, и решил попробовать соединить опять все воедино. И он, конечно, надорвался. А по пути европейской секуляризации — вот вам доступные и упрощенные формы науки, религии и культуры, — русская литература не пошла.

В отношении Гоголя моя позиция такова — Гоголю я верю во всем. И даже тогда, когда мне говорят, что он лгал или ошибался, я предпочитаю воспринимать его слова как некую интерпретацию, которую мне просто не так легко понять. Он настолько гениально владел словом и вымыслом, что сам говорил — да, у меня были гнилые слова. Я же слова его не подразделяю на гнилые, расцветшие и веселые. Все, что он сказал, — правда, всё, что сказано о нем, можно подвергать сомнению, относиться к этому критично.

Книгу Юрия Нечипоренко "Ярмарочный мальчик" можно приобрести в магазине "Фаланстер" (М. Гнездниковский пер., 12/27) и в Лавке при Союзе писателей (Комсомольский проспект, 13), г. Москва, тел. издательства "Жук" [phone].

Владимир Бондаренко ВРЕМЯ ГОГОЛЯ

Думаю, нынче — время Гоголя. Не потому, что страна с грехом пополам справляет 200-летие великого русского писателя. Это в 1937 году отмечали на самом деле народный юбилей со дня трагической гибели Пушкина. По сути, с того года и стал Александр Сергеевич воистину народным поэтом. Впрочем, и в 1952 году столетие со дня гибели Николая Васильевича отмечали куда более торжественно. Держу в руках журнал "Огонек", полностью посвященный памяти Гоголя. Не вижу подобного массового журнала, полностью посвященного юбилею Николая Васильевича сегодня. Несколько передач по телевидению, небольшие статьи в газетах. Никак не всенародный юбилей…

Но все-таки сейчас на дворе — время Гоголя! Потому что все его герои, весь его великий гротескный мир — торжествует свою победу. Празднуют Собакевичи и "кувшинные рыла", празднуют Хлестаковы и Плюшкины, празднуют казнокрады и коррупционеры, Городничие и Держиморды. Их время на дворе.

Время абсурда, время лицемерия, время лжецаревичей и виртуозов. Разве не абсурд, что почти одновременно прошел либеральный "круглый стол", посвященный юбилею Гоголя, который вела Наталья Иванова, где выступали и Андрей Немзер, и Вячеслав Пьецух, и Юрий Манн, но не допускались ни Проханов, ни Мамлеев, ни Бондаренко, ни гоголевед Игорь Виноградов. Другой "круглый стол", посвященный юбилею Гоголя, прошел в Киеве, и там собрались лишь незалэжные хлопцы, якие из Гоголя нынче делают щирого украинского националиста, переписывая даже "Тараса Бульбу". Отдельно свою оборону держат Игорь Золотусский и Савва Ямщиков.

Зашевелились и "гоголееды", превращающие Николая Васильевича в ярого католика. В свою очередь, в крайних русских кругах живо заговорили о нерусскости гоголевского гения. Сколько же Гоголей существует в современном литературном мире? Наталья Бондарчук показывает в своем фильме одного Гоголя, Игорь Золотусский в телепередачах — несколько иного, Юрий Манн рисует облик третьего…

Состоялся и русский православный "круглый стол" в славянском центре, ныне возглавляемом Александром Крутовым. Там собрались Николай Бурляев, Владимир Крупин, Сергей Небольсин, Валерий Ганичев, Виктор Гуминский, крупнейшие наши специалисты по Гоголю Игорь Виноградов, Владимир Воропаев… Дали слово и мне.

Мы не стали отвергать все предыдущие "круглые столы". Кроме клеветы и разных несуразностей, явного опошления и принижения образа Гоголя, все оценки его творчества лишь обогащали гоголевский мир.

Да, можно из Гоголя вывести и Франца Кафку (кстати, выросшего в славянском мире и хорошо знакомого с русской культурой), и обериутов, и раннего Булгакова, и даже Ильфа и Петрова. Можно сосредоточиться на раннем малороссийском фольклоре и романтических повестях, на мистике и даже чертовщине. Но это будут лишь осколки великого Гоголя. Гоголь сегодня осознанно разбивается на осколки. Так же, как разбивается на осколки и ценимая им единая Русская земля.

Всё в осколках: борьба за гоголевский музей, борьба за контроль над его изданиями. В телесериале "Тарас Бульба", о котором когда-то мечтал еще Сергей Бондарчук, и, наконец-то, отснятом нашим ведущим кинорежиссером Владимиром Бортко, играет и популярный московский актер Вдовиченков, знакомый всем по бандитским "Бригаде" и "Бумеру". Он откровенно заявил в интервью, что не понимает ни идеи, за которую гибнет Тарас Бульба, ни необходимости борьбы за родину. Просто вылитый Андрий, променявший родину на польскую красотку. Богдан Ступка, играющий самого Тараса Бульбу, уверяет, что играет украинского национального героя, что в те времена не было еще никакой России, а была некая киевская Руська с мягким знаком посредине…