Каменный Кулак и мешок смерти

– Спасибо тебе, суженый мой, спасибо, Господин моего сердца, спасибо, Властитель моей души! Каждое утро и каждый вечер я благодарю Ондинга[62] и всех сущих в мире богов за то, что они привели тебя в треклятый Хохендорф. Я благодарна им даже за два года унижений и позора в этом городе, ибо, не окажись я там, мы ведь могли и не встретиться, – шептала Эрна, уткнувшись головой мужу в грудь.

– Ну что ты, не надо об этом, – приговаривал Волкан, чувствуя отнюдь не мужественную слезливость в глазах. Ни шмыганье носом, ни запрокидывание головы не помогли, и две огромные соленые росинки скатились-таки по его щекам на рыжую макушку женщины, которую он столько раз мысленно и на словах клялся любить и защищать до последнего удара своего сердца…

Накрывая завтрак, который по землепашеским меркам иначе как поздним назвать было нельзя, Эрна вдруг помрачнела лицом. Она подняла на Годиновича виноватые глаза, точно собираясь сознаться в чем-то ужасном:

– Прости меня, Варглоб, я запамятовала тебе сказать, что вчера несколько раз приходили люди от Хрольфа и передавали, чтобы ты пришел к нему в дом сразу, как появишься на Бирке. Извини мою память…

– Эрна, – перебил ее Волькша, – разве моя жена не заметила, что я только-только вернулся на Бирку?

Глаза ругийки округлились от удивления.

– А до этого я пребывал в блаженном Ирии,[63] – многозначительно пояснил он. – И ни Хрольф, ни уппландский ярл, ни сам конунг Сигтуны[64] не смог бы меня оттуда выкликать.

Волькша бодрился и зубоскалил, чтобы унять чувство вины своей жены, но новость сама по себе его обеспокоила. С тех пор, как Волкан обзавелся собственным домом, Хрольф тревожил его лишь однажды, когда собирался к Ларсу на Адельсён. Размолвка с переворачиванием стола благополучно разрешилась на следующий же день после первого плавания Кнутнева на Екерё к златокузнецу. Так что же могло понадобиться племяннику Неистового Эрланда?

В доме Хрольфа все шло обычным порядком, разве что сумьские старухи-фольки больше обычного суетились возле котлов. Гребцы либо слонялись без дела, либо, подобно Олькше, дрыхли на своих лежанках. Многих и вовсе не было. Выходило, что шеппарь не скликал манскап для похода.

– Варглоб! – позвал его Хрольф из хозяйской половины. – Это ты?

– Он самый, – ответил Волькша, отодвигая полог, закрывавший проход в перегородке между клетями.

– Проходи, – поманил шеппарь. – Садись.

Вид у него был затрапезный, но на хозяйской полати лежали самые дорогие и нарядные его одежи.

– Я посылал за тобой вчера, – не без упрека, но полушепотом заговорил Хрольф.

– Я пришел, как только узнал об этом, – не без вызова ответил Волкан, также понижая голос.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Годинович прочитал во взгляде свея пару язвительных вопросов, которых тому не следовало бы произносить, дабы не получить резких и не особенно приятных ответов. Сжатые губы и беспокойные желваки на челюсти венедского парнишки подействовали на Хрольфа вразумляюще. Он сдержался и без лишних слов перешел к делу:

– Я пригласил сегодня к себе тех шеппарей, что желали пойти со мной в набег… Хотел, чтобы и ты был. Язык у тебя ворочается почище кормового весла на порогах… Может, поможешь мне их… уговорить…

И все-таки сын Снорри не до конца верил в дивную сказку, что поведал ему Кнутнев на снейкшипе уппландского ярла. Слишком долго он был Потрошителем сумьских засек, чтобы в одночасье превратиться в Хрольфа-морехода и вожака строптивых шёрёвернов. Если племянник Неистового Эрланда оплошает и не сумеет зазвать варягов в Овсяный залив, если Харек Ленивый не получит своей мзды, то рано или поздно ватаги викингов обрушатся на земли ильменьских словен. Получалось, что у Волькши просто не было выбора: он должен был во что бы то ни стало сделать за шеппаря его работу, да еще так, чтобы никто этого не заметил.

– Что ты молчишь? – спросил Волькшу Хрольф. – Хочешь, я сделаю тебя шеппарем одного из своих драккаров?..

Свей сам не верил в то, что говорил: не мог венедский парнишка стать шеппарем вот так запросто; Хрольф и сам осваивал эту науку не один год, да еще при вспоможении Торвальда, бывшего помощника своего дяди, светлая ему память. Но сыну Снорри было так важно, чтобы Каменный Кулак согласился, что он был готов на любые посулы.

– Когда они придут? – спросил Волькша.

– Я сказал им, чтоб приходили, когда тень от мачты станет равной ей по длине, – ответил Хрольф. – Ты придешь?

– Я твоя русь, – напомнил ему Годинович. – Ты приказываешь, я гребу.

Шеппарь чуть не выругался. С тех пор, как целая толпа любопытствующих викингов видела, как истекающий кровью Варг голыми руками убил насмерть двух ругиев, ему и в голову не приходило считать Каменного Кулака человеком своего манскапа, разве что хольдом[65] из хольдов, но никак не гребцом. Щуплый венедский парнишка занял в головах шёрёвернов то место, что прежде принадлежало Большому Руну. Не так безоговорочно, конечно, но при упоминании Кнутнева они благоговейно закатывали глаза.

И тем не менее, когда Ярило уже начал спускаться вниз по склону небесной горы, Волькша вновь явился в дом Хрольфа. Приглашенные шеппари только-только собрались.

– Да проживешь ты сто лет, Каменный Кулак, – приветствовали его мореходы. Они сидели за пустым столом, хотя под крышей и витал запах обильной еды. Шеппарь Грома[66] сидел во главе стола нарядный, как жених, и суровый, как Один.

Разговор не ладился. Хрольф вещал о богатых землях франков, о сладком виноградном вине в огромных бочках, что ждет там непобедимых викингов, о крепости свеонского железа, о стремительности драккаров, о Дрергезкапуре.[67] Гости нарочито зевали и ковыряли пальцами в зубах.

– Эти земли платят дань конунгу Хареку, – молвил один из них, и остальные согласно закивали. Дескать, что будет, если викинги начнут отбивать друг у друга подданные города и сбрасывать чужие щиты с ворот?

Решимость племянника Неистового Эрланда умирала, как огненный мотылек на догорающей лучине. Он то и дело смотрел на Волькшу в надежде на то, что тот вступит в разговор. Похоже, только Варглоб мог убедить шёрёвернов в том, что на берегах Овсяного залива их ждет небывалая добыча, которую можно прийти и взять без всякого стеснения. Хрольф надеялся, что Каменному Кулаку удастся скрыть от шеппарей правду о том, что идти в далекий и опасный поход они должны еще и потому, что иначе Харек устроит охоту за мореходами Бирки. Про это и про двадцать тысяч крон, что запросил с Хрольфа даннский конунг, сын Снорри даже не знал как гостям и сказать-то.

Однако Варглоб хранил почтительное молчание, как и подобает руси в присутствии своего шеппаря. Он ждал хотя бы малюсенькой щелки в блеянье Хрольфа или недобром мычании его гостей, чтобы вступить в разговор. Но круглые и пустые, как бездонная бочка, слова, что цедил Хрольф, не оставляли Годиновичу и крошечного сучка.

Шеппари уже завозились на лавках, намереваясь покинуть кров хозяина Грома, но тут на хозяйскую половину вбежал взъерошенный Улле.

– Как ты посмел! – гаркнул на него племянник Неистового Эрланда.

– Хрольф! Там данны! Спрашивают тебя! – затараторил гребец. – Я, как положено, говорю: «Кто спрашивает?»…

– Говори быстро, кто там и что ему надо, или проваливай, – прорычал Хрольф, давая понять, кто хозяин в доме и на корабле. Но голос его выдал неподдельный страх. Неужто даннский посланник передумал и решил взять провинившегося шёрёверна в плен, покончив дело нежданным наскоком? Судя по перекошенной физиономии Ульриха, данны пришли в боевом железе и с недобрыми лицами. Ежели они ворвутся в дом, Хрольфова русь даже не успеет взяться за мечи.

– Там… такой толстый данн, – сбивчиво докладывал гёт. – Он сказал, что его имя не мое собачье дело, и назвался ярлом Хебедю.

– Чего ему надо? – спросил шеппарь Грома, оглядываясь вокруг в поисках путей к отступлению.

– Он сказал, что хочет кое о чем поговорить с разорителем Хохендорфа, – выпалил Улле.

– Скажи ему, что я жду его, – повелел Хрольф. – Да и по пути растолкай манскап. Понял?

Загребной кивнул и скрылся за занавесом.

Вскоре в доме послышалось бряцание оружия. Шеппарь нащупал рукоять своей билы. Другого пути к бегству, кроме как с боевым топором наперевес, у него не было.

Полог снова распахнулся, но перед собранием шеппарей предстала не стена даннских клинков, а лишь толстопузый посланник Харека Черепахи.

– Послушай, Хрольф… – вполголоса начал он, задергивая занавес. Молниеносно оглядев собравшихся за столом, он с ходу уразумел, что пред ним не манскап, а шеппари лихого разбора.

– Я смотрю, ты принял правильное решение, – пряча улыбку в усы, сказал данн.

Хозяин дома молчал. Он не знал, что происходит на половине манскапа, но, судя по стоявшей тишине, потасовки там не было.

– Я тут подумал… – начал толстяк. Суровые лица шеппарей явно спутали ход его мыслей. – Словом… когда пойдешь на Овсяный залив… загляни ко мне в Хедебю. Я в твоей ватаге пойду… Только вот что…

Данн почесал затылок.

– Мои корабли с торжища на полдня позже твоих выйдут. Ну, понимаешь… точно я за тобой погнался… Харек, Гарм его подери, хоть и черепаха, а пока еще конунг… Уразумел?

– В моей ватаге пойдешь? – переспросил Хрольф.

На лицах шёрёвернов отразилась куча-мала нежданных мыслей, что ворвались в их нечесаные головы. Глаза викингов запрыгали, как домовитая мысь[68] по осени, с Хрольфа на ярла Хедебю и обратно.

– Только глупец откажется от такой добычи, – ухмыльнулся толстяк.

– Нам и самим мало будет, – нахмурился шеппарь Грома.

– Так если что на Овсяном торжище не доберем, то можно по реке Сиене[69] подняться до Роуена,[70] – предложил данн. – Харек до него не дошел. Там-то уж точно можно столько золота взять, что по пять сотен на гребца выйдет.

– Пять сотен на гребца, говоришь? – скривился Хрольф.

– Да раздери меня Гарм, если я вру, – напирал толстяк.

– А сколько у тебя драккаров? – для порядка спросил племянник Неистового Эрланда. – И надо еще посмотреть, какие у них имена.

– Среди тех четырех кораблей, за манскапы которых я могу ручаться, Трюморков[71] нет, Хрольф, – сказал ярл Хедебю, с тревогой поглядывая на занавес. Не иначе как среди тех людей, с которыми он приехал на Бирку, соглядатаев Харека было больше, чем блох на подзаборной собаке.

– Так что? Возьмешь меня в свою ватагу? – спросил он, скребя шею под бородой.

– Когда буду на Хедебю, пошлю к тебе человека, – пообещал племянник Неистового Эрланда.

Данн кивнул и отдернул полог.

– Я, Кнуб, ярл Хедебю, предупредил тебя, Хрольф! – громко и властно сказал он. – Либо ты отплатишь моему господину полной мерой, или за твой проступок тебя и всех шёрёвернов Бирки ждет суровая кара!

Едва заметно подмигнув шеппарям, ярл Хедебю шагнул за занавес.

Вновь послышалось бряцание оружия. Это уходили из дома Хрольфа хольды даннского конунга.

Полог опять зашевелился.

– Не мешайте нам разговаривать! – рявкнул шеппарь. И рожи гребцов так и не появились в проеме перегородки, отделявшей хозяйскую половину от клетей манскапа.

– Пять сотен на гребца?! – выдохнули разом все Хрольфовы гости. Никто из них и не помыслил заподозрить Кнуба в том, что тот сказанул это ради красного словца. Такими посулами не раскидываются даже ветреные данны. За подлог викинги могли наказать, пожалуй, и построже, чем за воровство у сотоварища по манскапу. Даже Волькша в своей сладкой сказке, которую он скормил Хрольфу после первого разговора с управителем Хедебю, не смог заронить в душу свея более всхожие зерна корысти. Слова же, брошенные данном, мгновенно пустили корни и тут же расцвели пышным цветом.

Пять сотен крон на гребца!

И уже было не важно, что Харек Черепаха требует отдать ему двадцать тысяч серебром. Он, конечно, обнаглел в своей лени, но раз уж это надо, дабы без препон плавать мимо его владений, то он их получит. Гавр – все же его вотчина. Почему бы не помочь ленивцу собрать урожай с полей? За пять-то сотен на гребца!

Теперь настало время подавать обильную трапезу, которая даже не успела толком остыть, пока шеппари приходили к согласию о том, когда и как они двинутся на Овсяную заводь. К великому удивлению Волькши, никто и не думал оспаривать верховодство Хрольфа. Единственное, на чем настаивали шеппари, – это не брать в поход никого, кроме тех, кто был достаточно дальновиден, чтобы в тот день откликнуться на зов Хрольфа-морехода. Лишний щит при разделе добычи – в тягость. И так сотрапезники насчитали, что в набег двинется более четырех сотен руси, включая две дюжины берсерков.

Стоило вожакам шёрёвернов сговориться, как полог между половинами дома раздвинули, и Хрольф кликнул к обильному столу свой манскап.

– Что тут за вече было? – спросил Волькшу Рыжий Лют, немало оскорбленный тем, что его щуплый приятель присутствовал при сговоре, а он, человек, который принес ровно половину победы при Хохендорфе, прохлаждался не у дел.

– Договаривались на четырнадцати драккарах идти в Овсяную заводь, – безучастно ответил Волкан.

– На четырнадцати? – удивился Олькша. С числами и у него были нелады, но со счетом на пальцах он справлялся.

– Три корабля Хрольфа. К нему в ватагу еще семь. А в даннских землях, на Хедебю, к ним добавится еще четыре, что под своей рукой поведет тамошний ярл.

– Ух ты! – позабыл все обиды Ольгерд. – А когда?

– Как только новые драккары Хрольфа буду снаряжены.

Рыжий Лют недовольно крякнул. Он-то был готов идти в поход хоть на следующий день, а тут надо было ждать еще неизвестно сколько. Однако добрый кусок жареной свинины и неподъемная чаша пива быстро примирили его с неизбежностью ожидания.

Новые ладьи

Как ни старался Хрольф хранить серьезное лицо и вести себя, как подобает шеппарю суровых шёрёвернов, но, когда с корабельного двора Екебю приехал посыльный и сказал, что на новом драккаре Гастинга осталось только водрузить на форштевень[72] драконью голову и тот будет окончательно готов вгрызаться в морские дали, шеппарь смеялся, гомонил и выделывал коленца почище своего сына Ронгвальда, когда тому доставались подарки. Племянник Неистового Эрланда то и дело пускался в какой-то диковатый пляс, поил всех встречных лучшим пивом и даже пожаловал отроку, привезшему такую добрую весть, восьмушку кроны.

Но к вечеру его радость сменилась глубоким унынием. Малец-посыльный прятался от него по углам и тихо хныкал: отец приказал ему узнать у херра[73] Хрольфа, какое драконье имя тот даст своему новому судну, а шеппарь никак не мог принять столь судьбоносное решение. Впервые в своей жизни он жалел, что не был близок со своим покойным дядюшкой. Возможно, тот преподал бы ему науку мореходства более полно, чем Торвальд. А так старик, что пестовал его в первые годы шеппарьства, упустил многое из того, что викингу следовало знать назубок. Среди тех премудростей, что остались смутными для Хрольфа, были те самые восемнадцать драконьих имен, коими морские скитальцы называли корабли для ушей Одина. Из них он знал лишь пять, и те по случаю. Но не бегать же теперь по соседям с вопросом, какое бы имечко дать новому драккару.

Целый день племянник Неистового Эрланда рыскал в закоулках памяти, но не нашел там ничего подходящего.

– Ну, херр Хрольф, – невзирая на устрашающий вид шеппаря, осмелился проскулить отрок, – ну я прошу вас. Отец сказал, чтобы я не возвращался без драконьего имени. Дескать, резчику потом еще два дня работать, потом в масле томить, потом красить, потом навощать.[74] Как есть седмица пройдет. Едва к сроку успеем. Херр Хрольф, пожалуйста…

– Как еще седмица! – поразился мореход. – А почему твой отец, Гарм его подери, раньше мне про это не сказал?

– Так ведь прежде надо на ладью посмотреть, – мямлил парнишка. – Как она глянется, какой в ней дух причудится, таким именем и нарекают.

Хрольф прикусил губу. Даже мальчишка знал больше про обряды создания корабельного имени, чем он. Но признаться в своем невежестве сын Снорри не мог.

– Так что же ты, поганец, меня терзаешь? – насел он на отрока. – Так бы и сказал, что надо на Екерё плыть, вашу работу смотреть.

– Не гневайтесь, херр Хрольф, – чуть не плакал малец: – Так отец приказал. Он рассудил, что теперь на Мэларене драккаров больше, чем у вас, только у конунга да уппландского ярла. А те на ладьи смотреть не ездят. Имена так дают. Из того разумения называют, чтобы строй в походе складнее выходил.

Получалось, что даже людского почтения может оказаться с избытком.

– А нет ли у вас на корабельном дворе уже готовых голов? – ухватился Хрольф за спасительную мысль. – А то мне не впрок ждать еще седмицу.

– Есть, – пролепетал сын корабела.

– А какие? Назови.

– Есть голова Дёдскло,[75] есть Сватблуд,[76] есть еще Ослагбарсвэрд, но у него один зуб обломился.

Хрольф первый раз слышал эти драконьи имена, и их несусветное звучание холодило кровь в жилах.

– А что не так с головой Дёдскло? – спросил шеппарь.

– Херр, который его заказывал, сказал, что она слишком страшна для его ладьи, а больше Коготь Смерти никто не строил.

– А что так? – как бы невзначай продолжил Хрольф свои расспросы. Только бы мальчишка не догадался, что своими плаксивыми рассказами восполняет постыдные дыры в познаниях шеппаря о драконах и драккарах.

– Так ведь больно строптив, горд и удачлив, что твой Трюморк, только еще злее. В ватаге он может только первым идти, а буде их в походе несколько, так они должны один за другим, точно нос у нарвала, перед всеми прочими ладьями море вспарывать. А нынче шеппари все больше сами по себе плавать норовят. А для одинокого морехода Дёдскло как норовистый конь: может быстрее ветра домчать, а может и сбросить нерадивого да глупого. Потому ныне спрос все больше на Варсоберды плоскорылые.

Ну, про Варсоберды Хрольф и сам знал достаточно.

– Передай отцу, – не без гордости сказал шеппарь, – что я завтра приеду, посмотрю на готовую голову Дёдскло, а буде не понравится та, что есть, будет он спешно резать новую. Да пострашнее! Понял?

Мальчонка радостно кивнул и стремглав бросился к своей лодке, которую оставил на восточном берегу Бирки.

Лик Дёдскло не обманул ожидания Хрольфа. Драконья морда оказалась страшна, как Хель.[77] Шеппарь сам водрузил ее на форштевень и вбил крепежный клин.