Пророчество льда

На следующей странице была красиво нарисована первая буква. Под ней шло длинное описание всех ее значений и форм, которые она могла приобрести из-за смешения с другими буквами. Тоже просто и ничего особенно нового. Мне попадались подобные толкования в более красочном и дорогом исполнении. Двадцать четыре страницы, и на каждой по одной букве и описание. Известны были люди, которые применяли эти буквы для гадания и магических ритуалов, но истинные знания были утеряны. И успехи этих людей были мало заметны. Возможно, даже балаганный фокусник удивлял невежд больше, чем то, что могли представить в виде доказательства эти маги и гадатели. Я только слышал о подобных методах, но практического применения не находил.

Далее в книге имелась вставка. Словно страницу большего размера аккуратно подшили под обложку и подвернули так, чтобы рисунок на ней не сильно пострадал.

Сам рисунок был выполнен красным и черным цветом, которые символизировали стихии – соответственно, землю и огонь. Синим цветом был вычерчен по краю листа четкий квадрат, словно обрамление. Это символизировало воду. Желтый круг, занимавший всю страницу и включавший в себя рисунок, обозначал воздух. Пятой стихии доставался белый цвет, на который могла претендовать только бумага, хоть и далекая от этого понятия, но все же я попытался представить, что она белая. И тут моему взору предстал чудесный храм. Мои глаза смотрели словно сквозь книгу. Храм появился сам собой. Возник ниоткуда и стоял прямо поверх страницы как детская игрушка. Не веря своим глазам, я попробовал прикоснуться к нему рукой, но видение тут же исчезло. Передо мной снова были лишь красные и черные полосы, разбросанные по рисунку в непонятной последовательности. Заложив эту страницу пером, теперь уже белым, я захлопнул рукопись и встал, чтобы подбросить в очаг еще дров.

С магией, заключенной в самой книге, мне раньше сталкиваться не приходилось. Я видел магов, которые заклинали огонь и воду, землю и железо, человеческие толпы и животных, но ни один из них не мог произвести ничего подобного.

Я положил в очаг большие поленья, такие, которые будут гореть до самого утра. Здесь, высоко в горах, огонь горит долго, и немного дров хватает на большее время, чем в долине. Говорят, что горы охраняются духами, которые не любят огонь, и потому он ведет себя здесь так непредсказуемо. В кувшине подогрелось немного вина. Я наполнил свой кубок и снова сел в кресло, чтобы продолжить изучение книги.

Я, Синасир-Дидар, прошел путь, указанный мне самим духом Ситах-Уром. Мне пришлось преодолеть пустыню Зназ и выйти к горному кряжу Тан-Таш. Где, по пророчеству духа, находится его храм, скрытый в скале. Все, кто приходит туда, подвергаются жестокому испытанию.

Дорога лежит через древний лабиринт, который охраняют множество призраков. Но дошедший до врат не сможет открыть их, не будь у него ключа. В самом храме хранится буква, имя которой не произносится, имя которой есть сам Создатель, и хранитель ее, Ситах-Ур, восседает на железном троне. Бойся, смертный, приблизиться к указанному месту незваным. Ибо встретишь ты там смерть свою или вовсе лишишься смерти. И имя ее будет моим именем.

Далее, на следующей странице, была карта. Очень подробная и выполненная с большой точностью. Главными на карте обозначались три вершины – хранители. Те места, куда ходить запрещалось всем, независимо от рода и положения. Древний запрет не нарушали, а если и осмеливался кто, то мы о таких ничего не знаем. Место это было в десяти днях пути отсюда, если ехать верхом. Пеший путь займет не меньше месяца. В любое время, а особенно в начале осени, дорога средь горных ущелий особенно трудная.

Книгу заполняли рукописные цитаты из других, более древних текстов. Некоторые были мне знакомы, некоторые нет, но все они так или иначе относились к древнему алфавиту, буквы которого были розданы когда-то духам.

Приводились примеры того, как использовались буквы в том или ином случае, в гаданиях и в магии, но во все это верилось с трудом. Только в древних легендах сохранились рассказы о магах, способных так управлять силами стихии, чтобы это стало заметно. Я знал все это и прежде, только вот не мог вспомнить откуда. Наверное, вычитал в библиотеке отца, а тогда не придал значения. А сейчас знания всплывают вроде бы и ниоткуда сами собой. Такое со мной случалось. Не очень часто, но я всегда считал это некоторой особенностью памяти. Забавная и в то же время пугающая.

Описание храма никак не хотело покидать мою голову. Ведь место, которое там упоминалось, находится так близко, и добраться туда мне бы было совсем просто. Я могу взять с собой небольшой отряд, снарядить целый караван, если понадобится. Но что-то не давало покоя. Что-то тревожило. Страх перед запретом? Нет. Мне неведом подобный страх. Это моя земля, и я сам вправе накладывать подобные запреты. Никто из живущих на этой земле не посмеет встать на моем пути. Будет множество недоброжелателей, но до прямой угрозы для моей жизни дело не дойдет. Их остановит страх перед появлением нового наместника. Хотя, отпуская меня, они могут опасаться того же самого. Просто не следует говорить об этом никому из тех, кто сможет хоть как-то повлиять на исход путешествия. Предупреждение о том, что без приглашения дорога туда заказана, не смущало. Сам автор, назвавший себя Синасир-Дидаром, утверждал, что был приглашен, но кем и когда, нигде в книге не описывалось и более не упоминалось. Если само это место и духи, там обитающие, проявят негостеприимность и предупредят меня, то, возможно, я поверну, отступлюсь. Хотя сворачивать с дороги – не мой принцип.

Утро пахло медом и луговыми цветами. Душистыми травами и ягодами, заваренными в кувшине. Наверное, когда я уснул, в дом приходила вдова и присмотрела за моим огнем. Завтрак был на столе.

Влажные буковые бревна стен, прогретые восходящим солнцем, потрескивали и заметно парили. Тоненькие струйки тянулись вверх, к отверстию в крыше. Вязали причудливые кружева, смешиваясь с сизым дымом, уносились в бирюзовое небо. Вставать не хотелось. Мне было уютно и тепло, а завтрак успел безнадежно остыть и не стоил того, чтобы к нему торопиться. Хотелось немного побыть в таком хорошем расположении духа. Еда и вино настроения не испортят, но изменят.

Протянув руку, я взял книгу, которую не успел прочесть вчера до конца. Утомленный долгой дорогой и просидевший допоздна, я так и не смог изучить ее как следует.

Первая страница книги была пуста. На желтом листе не было даже намека на какой-нибудь рисунок или текст. Мне показалось это странным. Возможно, что вчера я пропустил эту страницу, хотя точно помнил, что начинал изучение манускрипта довольно тщательно. Все остальные листы сияли девственной чистотой. Какая нелепость. Неужели вчера я был настолько пьян?! Невозможно. Я совершенно четко запомнил некоторые мелкие детали рукописи. Так, что могу их описать с большой точностью…

Я даже не заметил, как оказался возле открытого окна перелистывающим пустые страницы. Настроение резко переменилось. Стало как-то обидно и даже грустно. Я пожалел, что просмотрел книгу бегло и не удостоил вниманием детали, показавшиеся мне вчера не очень важными. А самое обидное было то, что я ничего не мог понять. Произошло это с помощью магических сил самой книги, или сама она была всего лишь сном?!

Я знал о себе, что иногда не могу отличить сон и явь. Даже пробуждение не давало полной уверенности, сплю я или уже проснулся. Чувства мои были настолько четкими и ясными, что я подолгу присматривался к окружающим меня вещам, стараясь определить их реальность.

Теплое вино на столе, приправленное душистыми травами, это реальность или сон? Быть может, пустая книга – это сон. А на самом деле она лежит возле меня все с теми же рисунками и буквами. А я мирно сплю.

Как терпко пахнет вино. Неужели оно мне снится? Возможно, за гранью сна оно действительно стоит на столе, а здесь лишь его отражение. Почему я не могу различить? Найти определение мира реального и сна. Почему все так смешивается в моей голове?

Взрослые мне, маленькому, всегда говорили, что я помечен духами. Что я словно бы окружен их невидимой, но в то же время очень сильной защитой. Что они истинные мои воспитатели. Так же говорил и мой учитель фехтования:

– Хаттар. Я учу тебя приемам борьбы, добросовестно передавая тебе свой немалый боевой опыт, но каждый день я вижу, что сам готов поучиться у тебя.

– Вы же сами настаиваете, что я должен быть более внимателен к точности и скорости движений.

– Порой мне трудно определить насколько точно ты выполнил прием, потому что я не могу взглядом угнаться за твоими действиями. Любой прием рассчитан на определенную скорость движения. Он так устроен, чтобы сохранять баланс между эффективностью, безопасностью и равновесием. Но ты опережаешь все, тем самым делая весь прием бесполезным. Ты все равно действуешь по-своему. Но, вынужден признать, гораздо лучше, чем я, и уж, без сомнений, намного безопасней. Словно духи снисходят и отдают тебе свои крылья, забирают в свой мир, где нет ни времени, ни опоры, ни солнца, ни тьмы. Ты сам словно живое воплощение духов.

Тогда я только смеялся, не воспринимая все сказанное всерьез. И все больше хотел быть похожим на взрослого человека, способного делать то, что делают взрослые. Ходить как они, говорить так же легко и уверенно. Держаться в седле. Много позже стал понимать, что это временно. И желания эти не больше чем возрастной излом.

Уже живя в этом доме, у вершины горы, много лет спустя, я стал задумываться над теми своими желаниями и понял, что слишком долго был слеп. Мне было шестнадцать, и стоило только выхватить из ножен кортик, как тут же опытные воины бросали свои мечи. Многие даже не вступали в драку. А те, кто отваживался, становились посмешищем. Я не калечил тело, не убивал, но ломал дух. В драке один на один против меня не мог устоять никто из сверстников, и даже офицеры княжеской армии вели себя со мной почтительней, чем с остальными принцами.

Я стоял, упершись плечом в пряные бревна, и не мог понять, что происходило со мной. Если раньше все мои сомнения разрешались как-то естественно, то сейчас я явно заблудился между мирами. Между сном и реальностью.

Книга в моих руках была все той же. Деревянная обложка, обтянутая толстой потертой кожей. Серебряный замок, два пера, заложенных мной вчера между страницами, но это был совсем другой предмет. Не принадлежащий миру людей, чужой. И то, что он похож на простую книгу, не изменяло его сути.

Я Ситах-Ур, знающий имя Создателя, спящий на ветрах времени, пьющий солнечный свет, говорю тем, кто хочет слышать меня, ибо слово мое – это журчание реки. Слово мое – растущая трава. Раскаленный камень и пламя костра.

Я смотрел на первую страницу, которая еще мгновение назад была абсолютно пуста. Я смотрел на буквы, которые невозможно было прочесть и которые были ясны так, словно я сам написал их. Я держал книгу горячей рукой, а мир, меня окружающий, погрузился в сон. Мир замер, как рыба в промерзшей горной реке. Он был подвижен настолько, насколько ему позволяло сдвинуться с места мое сознание, моя воля, мое желание.

Идешь ли ты дорогой, летишь ли по небу, стоишь под парусом в море – Я вижу тебя. Нет места в создании, где нет взора моего. Нет места в создании, где нет меня. Но дорога ко мне длинней, чем все дороги земли, чем небо от горизонта до горизонта, которое есть тоже Я. И если ты в пути, Я вижу.

Проходят столетия. Стираются камни, много привалов и остановок. И труден путь. Я вижу.

Вода источает горы, крадет их соль и бежит в океан. Я вижу. Ты встал и снова в пути. Я вижу.

Буквы плясали, словно тени в тумане. Будто языки костра, отраженные в острых скалах у подножия горы. Буквы менялись и плыли. Таяли, как воск свечей, и становились тверже металла. Приобретая грани алмаза, были нежней, чем касание пера.

В моей голове сорвалась лавина. Камнепад. Где каждый камень – образ, воспоминание, впечатление. Смех грусти, обида радости, гнев веселья. Такой поток, что меня самого словно и не стало. Были только эти рваные клочья, как снежинки, кружащие в потоке ветра, больно колющие тяжелый вздох. Бьющие в глаза, уносящие вдаль. В неизвестность, о которой я знаю все. Я кричал, но мой голос звучал словно ветер. Движения мои сотрясали горы. Океан бился сердцем, оскаленной пастью колючих волн.

Капля дождя падала в лужу, разводя кругами чье-то отражение. Снова взмах крыльев за спиной. Размытый лик того, кто знаком мне. Но вторая капля падает, замерзает, снежинкой, ложится на изысканный мрамор льда. И вот я могу посмотреть в глаза. Я их знаю. Мне знакома эта сдержанная улыбка! Но снег все идет и идет, прячет от взора отражение знакомого, но далекого мира.

И голос, словно бы издалека. Резкий, одергивающий. Краткий и сжатый, еще не крик, но уже не приказ. Оклик!

– Хаттар!

– …Нужно позвать лекаря.

– Поможет ли лекарь нашему господину?

– Что ты такое несешь, старый дурак! Гнусный твой язык на корм собакам! У него просто жар. Мне не следовало отпускать его в город одного…

За стенами выла метель. Пахло дымом и какими-то травами. Душный воздух щипал горло, был кисло-горький, тягучий. Ахтарина сидела напротив, позади нее стоял Сах, староста деревни.

– Вы, живы мой господин. Как я переживала! Я так боялась, что духи метели заберут вас с собой, увлекут в свой дикий пляс! Никогда бы себе этого не простила.

– Я сам словно метель. Тебе не о чем было беспокоиться.

Старики нервно переглянулись, но не стали заострять внимание на моей реплике.

Сон поглотил меня вновь. Но прежние видения ко мне не вернулись. Утро я встретил здоровым, словно и не было тяжелой болезни. Безудержно хотелось пить. Ахтарина дремала возле очага в кресле, принесенном из своего дома. Сах сидел напротив прямо на медвежьей шкуре, уложенной вдоль стены. К утру дом заметно выстыл, хотя дрова в очаге горели ярко. Я укутался в белоснежную шубу – так понравившийся мне подарок. Пододвинул к себе глиняную кружку с травяным отваром. Зелье в кружке накрыла тонкая корочка льда. Но стоило мне потревожить жидкость, как лед тут же растворился в ней, охотно уступив место ароматному напитку. Книга лежала рядом, там же, где и мой пояс с ножнами. Открыть ее сейчас я не рискну. Не потому, что чего-то испугался, а просто решил подождать. Проверить, насколько прочна эта реальность, не ждет ли ее участь прежних, сквозь которые я шел через сон к этому пробуждению. Мой настил скрипнул, и оба старика подскочили как укушенные.

– Простите нас, господин, мы задремали, ночь выдалась тяжелая. Как вы себя чувствуете?

Сах чуть пригнулся, обозначая поклон, но в нем чувствовалась и какая-то несгибаемость. Гордость и нежелание быть слугой. Хотя никто и не требовал от него почтения. Человеку пожилому и мудрому я готов был простить что угодно, и сам бы поклонился. Кроме прямого оскорбления, если считал, что не заслужил его.

Сейчас я понимал, что все, что мне довелось пережить за эту ночь, является сновидением, в большей части, но не был уверен наверняка и поэтому решил все выяснить у стариков:

– Что случилось вчера?

Рассказывать стала Ахтарина. Сах попытался было прокашляться, чтобы описать события во всех подробностях, но вдова взглядом остановила его красноречие. Беря тем самым на себя мое возможное недовольство.

– Как только вы отъехали, спустились густые тучи. Стало холодно, и повалил снег. Ветер поднялся такой, что соседнего дома не было видно, не говоря уже о дороге. Я сразу же подумала, что вы можете заблудиться в такую непогоду, и пока вы не достигли ущелья, отправила за вами Танаша верхом на коне. Его тоже не было слишком долго, и тогда вслед за ним поехал Сах, на муле. Он нашел Танаша, несущего вас вдоль дороги против ветра. Вы были без сознания и горели, словно раскаленный камень. На вас была эта шуба и книга в руках. Вашего коня нам не удалось найти. Конь Танаша ускакал, но вскоре сам вернулся в деревню. Всю ночь вас терзала лихорадка, и мы испугались, вдруг бы вы не пережили эту ночь.

– Танаш нашел меня без сознания?

– Он говорит, что вы стояли возле дороги, словно бы раненый, но ран на теле не было. И с кем-то разговаривали. И как ему только могло в голову прийти такое!

– Значит ли это, что до города я так и не добрался?

– Были бы вы ближе к городу, Танаш понес бы вас туда. А так вы и до ущелья добраться не успели.

Морщинистое лицо Ахтарины дернулось и напряглось. Сдерживая слезы, она сказала:

– Я так переволновалась. Сах поначалу вас не признал. Спросил Танаша, кого тот несет, но…

– Позволь мне самому рассказать, – вмешался Сах. – А то как ляпнешь глупость, господин и поймет неверно. А я, господин, действительно вас и не признал сразу. Шуба на вас была мне незнакома. Точно помню, что вы без нее уезжали, в одном плаще. Не видел я ее прежде. И бледный вы были пуще обычного, словно утопленник. Видать, здорово перемерзли. Я тогда и спросил пастушонка, кого это он несет. А тот и отвечает, мол, это же наш господин, давайте повезем его на вашем муле, а то моих сил нет больше нести его по дороге, ветер с ног валит. Мы и повезли вас верхом на муле.

Дальше я уже и слышать не хотел. Словно невидимая стена разделяла меня и стариков. Я просто сидел и смотрел на тлеющие угли очага, а сам пытался вместить в этот рассказ старосты те два дня, которые я провел в городе вместе с Саматом. Куда они пропали? Если их не было вовсе, то откуда взялись шуба и книга? Значит, эти дни были, но не верить старосте и Ахтарине мне не приходило в голову. Судя по всему, это видения, которые захлестнули меня, когда я попал в метель. Что происходило со мной, неизвестно. Мне самому неведомо. Что послужило причиной? И кто сейчас в безумии? Я или они? Два взбалмошных старика, которым могло померещиться что угодно. Есть еще пастух Танаш, можно спросить его. Но что-то подсказывает мне, что он расскажет ту же самую историю. Значит, последний человек, кто может решить все мои сомнения, – это Самат.

– Оставьте меня, – попросил я стариков, снова укладываясь на настиле.

Я долго бродил по комнате, ощупывая стены, перебирая какие-то вещи на столе. Яркий солнечный луч скользил по полу, путаясь в разбросанных шкурах.

Воспоминания обо всем, что со мной происходило, были ясными. Я помнил шумный вечер в доме Самата. Старика из бродячего цирка, который умер в дороге на перевале. Мародера, беззубого проныру, который пытался всучить книгу оружейнику. Я помнил, как устроил ревизию в доме городского старосты. Требовал бумаги и векселя торговцев. Запретил прикармливать вербовщиков моего брата. Это не было сном. Это было чем угодно, но только не сном. И книга! У меня достаточно хорошая память, чтобы вспомнить все, что успел прочесть, тем более что текста там было не так уж и много.

Взглянув еще раз на пухлый томик, лежащий поверх моего плаща, я взял лист бумаги и чернила.

Часть легенды, которая была вначале, я пропустил. Сразу начал записывать буквы и расшифровку к каждой из них. Зарисовал карту, которую постарался вспомнить как можно подробней. Магический рисунок с храмом только описал. Повторить узор было выше моих сил. Я помнил только отдельные части, но всю сложность переплетения линий так и не смог определить. Закончил только поздней ночью. Глаза слипались, а усталость накатывала как духота. Я вышел из дома.

Небо, мохнатое от миллионов пушистых звезд, раскинулось надо мной бескрайним куполом. Морозный воздух щекотал ноздри, пощипывал влажные пальцы. Внизу, под уступом, в домах деревенских жителей уже не горели огни. Тишину нарушал только куст шиповника, раскачивающийся на ветру, царапающий колючками камень.

Кто наслал на меня видения? Кто манипулировал моим сознанием так, словно я кукла в чьих-то руках? Кто может сделать это? Духи?! Ответ в книге. Без сомнений. Не знаю, как она это делает, но книга была тем самым ключом, который открыл потайную дверцу в моем сознании. Значит, и ответы на все вопросы тоже в ней.

Не спеша, как и прежде, я подбросил дров в огонь. Отломил кусок хлеба и наполнил кубок вином. Поставил перед собой на столе. Книга ждала. Матовый блеск серебра, застежек, почерневших в некоторых местах от времени. Скрипучий переплет, упругие страницы. Я долго размышлял, прежде чем открыть обложку. Какой сюрприз ждал меня на этот раз?

Мой сон как соль.И сталь как нежный шелк.Изрек, и тон не думал поменять.И что теперь?Когда ты невесом,Когда ты тень, тогда тебеИ нечего терять.И незачем писать, когда ты звук.Когда стук сердца – не твоя печаль.Как жаль, что не имею рук,И не могу раздвинуть круг,И встать.

Так сходят с ума. Готов поклясться, что ничего подобного в ней не было написано еще вчера. Хотя есть ли уверенность в том, что я вообще открывал эту книгу? Если все, что рассказали мне старики – правда, то у меня просто не было возможности сделать это.

Это сборник стихов. Ни автор ни источник, не указаны. Просто сборник стихов или гимнов, кем-то любовно записанных в толстый томик. Неясным остается только то, как же все-таки попала ко мне эта рукопись.

Мне удалось уловить какой-то особый запах, какую-то тонкую ноту, звучащую в этом мире. Реальную. Не сотканную из сновидений и фантазий. Гармоничную и завершенную. Я еще раз прочувствовал на языке терпкий вкус вина. Как может быть это сном?

Быть может, кто-то пытается меня убить и подмешивает яд в мое вино. Медленный яд. Проявляющий себя не сразу. Может даже, и не убивающий, а доводящий до безумия.

Безумен ли я сейчас? Как оценить? Немного не в себе, так это от болезни, которая не спешила отступать. Тем более был такой чудесный случай избавиться от меня, даже не пытаясь отыскать в снежную бурю. Или тот, кто хочет моей смерти, далеко отсюда?

Что на следующей странице?

Мир непонятен нам, когда мы спим.И думаем, что видим сны о том – великом,Порой, бывает, яростном и диком.О том, что часто, не задумываясь, злим.Не будь я злым, если отвечу – нет.Мои раздумья о забвении строги.Не стоит мир и тысячи монет,Когда, во сне взлетая, ты ломаешь ноги.

Этот человек был похож на бродягу. Нет, не на то грязное, облаченное в лохмотья существо, встречающееся нам у храмов и в трущобах, а на настоящего бродягу, жизнь и дорога для которого понятия неразделимые. Он сидел у костра. Сидел и не обращал на него внимания. Костер в его жизни был так же привычен, как открытое небо или хлесткий ветер. Как дождь, падающий на сухую землю, как колючий снег под ногами. Вся его одежда служила одной-единственной цели – помогать в трудном пути. Укрывать от холода, прятать от палящего солнца. Он не был похож на атлета, скорее наоборот, чрезмерно худой, изможденный. Одежда из грубой кожи висела на нем бесформенными лоскутами. Куда он шел и откуда, нельзя было сказать. Словно он родился уже взрослым и сразу отправился в путь к одной, известной только ему одному цели. Слегка прищуренный взгляд не выражал никаких эмоций. Был спокойным и неторопливым, даже вялым. Движения не суетливые, плавные. Отработанные до автоматизма и потому легкие и непринужденные. Сухие тонкие губы еле заметно шевелились, словно он шептал что-то незримому собеседнику или самому себе, но всякий раз, когда он умолкал, ветер начинал мотать из стороны в сторону его длинные волосы, выгоревшие и потерявшие цвет. Ветер словно говорил с ним. О чем? Этого не знает никто. Но сам этот бродяга был так спокоен и уверен в себе, будто ему известны все тайны этого мира. Все скрытые от глаз пути и дороги, которыми он бродит, проходя тысячелетия насквозь. Он знает ответы на все вопросы, и это единственный груз, который он несет с собой.

Костер перед ним то затухал, то разгорался с новой силой. Алые языки пламени выхватывали из темноты угловатые очертания напряженной фигуры, раскачивая их из стороны в сторону. Окружающее его пространство, антрацитовая, непроглядная ночь с небом, где рассыпали миллионы бриллиантов, жадно глотала оранжево-красные всполохи пламени, впитывала. Как холодный камень пьет тепло восходящего солнца, так и эта ночь поглощала маленькую искорку жизни в этой бескрайней степи.

– Хаттар!

Во мне словно лопнула туго натянутая струна. Я проснулся как от удара палкой. Все мышцы на мгновение напряглись и свернули мое тело так, что ударил по носу своими собственными коленями. Дыхание сбилось, кровь гулко ударила в виски. Тошнота подкатила к горлу. Секундное напряжение – и провал. Я словно осыпался, расплылся. Глубокий вдох вернул контроль над телом. Запах крови, смешанный с морозным воздухом, заставил встать с постели не раздумывая. Перед глазами еще плясали языки пламени. Все тело трясло мелкой дрожью. Движения были вялыми и неточными. Я умылся водой из кувшина, распахнул окно, щурясь от яркого солнечного света.

Бродяга из сна застыл в моей памяти неподвижным силуэтом, ярким пятном. Очередная загадка, тайна. Откуда эти сны? Откуда этот умопомрачительный хоровод реальности и сна, где стерты границы и ощущения? Где все смешано до неузнаваемости, пребывающее в хаотичном движении.

Кто этот незнакомец? Почему он возник таким ярким образом во сне? Или он был в реальности, а сейчас я уснул и вижу сон?

Вопросы. Вопросы. Вопросы! Когда же будут ответы? Когда все встанет на свои места?

Холодная вода быстро остановила кровотечение. Несколько капель попали на рубашку, и, пытаясь их смыть, я здорово ее намочил. Сквозь влажную ткань мороз чувствовался особенно четко.

Почему этот незнакомец так похож на меня? Что должно значить его появление? И как это связано с книгой?

Меня не покидала тревога, близость опасности. Я не мог найти причины своего беспокойства. Какое-то напряжение царило вокруг, неуловимо, ненароком задевающее потаенные чувства. В задумчивости я вдруг вспомнил птицу, которая парила высоко в небе над городом, где меня, оказывается, и не было в этот раз. Боевой ястреб – Кацаари. Я вдруг увидел мир подо мной глазами этой птицы. Широкую долину и холодные, далекие вершины гор. Руки-крылья оттолкнулись от морозного воздуха, ветер ударил в ноздри, посвистывая, скользя сквозь тонкие перья. Еще один сильный взмах крыльев…

В дверь постучали. От неожиданности все мое тело невольно содрогнулось. Кто мог явиться ко мне в такой ранний час? Если Ахтарина, которая принесла завтрак, то я быстро отправлю ее к себе. Я не был голоден и сейчас хотел побыть один. Да и с какой стати ей надо было стучать. Уже подойдя к двери, я запоздало понял, что только что смотрел на стол, заставленный всевозможной снедью, прикрытой чистым полотенцем. Кто еще, кроме нее, мог это сделать?

На пороге стоял странник. Весь сгорбленный, в грязных оборванных одеждах. Я аж отпрянул от двери, стараясь держаться от него подальше. Странник смотрел себе под ноги и не поднимал взгляда из-под тряпья, навернутого у него вокруг головы. Его изможденное тело тряслось от холода, а худые руки опиралось на кривую жердь, как на посох. Костлявые и узловатые пальцы теребили сухую древесину.