Оплакивание

Тревор Уильям

Оплакивание

Они жили на улице Данмэнуэй в угловом доме, что стоял среди таких же серых домов. Обитали они там невесть с каких пор. Миссис Броган успела родить и вырастить шестерых ребятишек. Сам Броган, рабочий при муниципалитете, по–прежнему копался в огородике позади дома, выращивая овощи и два–три кустика ноготков. С родителями теперь жил только Лиам–Пат, который и в двадцать три года все был самым «младшеньким»; он работал в строительной бригаде мистера О’Дуайера. Когда Лиам–Пат заявил, что подумывает уехать из родного дома, мать огорчилась; отец тоже огорчился, но по–своему.

— В Корк поедешь, что ли? — спросила мать.

Но Лиам–Пат замыслил двинуться в Лондон.

Его вовсе не обуревали честолюбивые мечты, просто хотелось по мере сил чего то в жизни добиться. Когда Лиам учился в приходской школе, он был самым большим чистюлей в классе. И слушал очень внимательно, хотя не всегда понимал, о чем речь.

— Ясное дело, одолеешь, — сказал О’Дуайер, когда Лиам–Пат спросил, сумеет ли он овладеть ремеслом.

Всему он научится, заверил О’Дуайер: и сантехнику устанавливать, и кирпич класть, и плотничать, и малярить. Будет все знать как свои пять пальцев. На самом деле О’Дуайер считал, что у Лиама–Пата на ремесло шариков не хватает, и если уж на то пошло, чем плохо управлять бетономешалкой?

— Главное, чтобы крутилась большая мешалка, а при ней стоял Лиам–Пат Броган, — время от времени шутливо возглашал О’Дуайер на стройплощадках, где его рабочие возводили дома.

Десси Коглан — вот кто сказал, что может пристроить Лиама–Пата в Англии. Он и сам уехал бы, говорил Десси Коглан, если б не жена, которая вдобавок на сносях. Роситу с места никакою силой не сдвинуть, она на пять ярдов не отъедет от их квартала: еще бы, в двух шагах живет ее мамаша.

— Ты там обоснуешься в лучшем виде, — уверенно предрекал Десси Коглан. — Это уж как пить дать. А вот если останешься вкалывать на О’Дуайера, то до самой смерти будешь мокрый бетон лопатить.

Десси жил в том же квартале. Он женился на местной девчонке, и когда у них родился второй ребенок, им выделили дом. Десси еще в приходской школе отличался завиральными идеями. Они и сейчас из него перли, стоило ему выпить стаканчик–другой. Он заводил треп про «корешей», про «контакты» с радикальным республиканским движением, хвастал, что он у них связной. По профессии то он был штукатуром.

— Как приедешь, звякни вот этому человеку, — наставлял он Лиама–Пата, и тот послушно записывал номер телефона.

Лиам–Пат всегда восхищался Десси, тем, как легко он до женитьбы охмурил Роситу Друди; тем, что он словно бы заранее знает, как пройдет матч по хоккею на траве, хотя сроду не держал в руках клюшки; тем, как он разговаривает, не вынимая изо рта горящей сигареты и понижая голос так, что и не разберешь, о чем он толкует, а Десси значительно щурится, подчеркивая секретность своих сведений. Некоторые утверждали, что Десси Коглан только трепаться мастак, но Лиам–Пат придерживался иного мнения.

«Здесь вполне сносно», — писал Лиам–Пат в открытке родителям, прожив в Лондоне неделю. Приятель Десси Коглана устроил его на работу.

— Есть тут один, мистер Хакстер его зовут, так он как раз подыскивает молодых ребят, — сообщил человек по имени Фини, когда Лиам–Пат ему позвонил.

«Зарплата в два раза больше того, что платил О’Дуайер», — приписал Лиам–Пат в самом низу открытки, на которой был изображен гвардеец в караульной будке.

А потом примерно раз в месяц, обычно в субботу вечером, Лиам–Пат стал звонить домой. Он рассказывал либо о законченной работе, либо о новой, только начатой стройке, да еще о том, что каждое утро к дому, где он снимает комнату, подъезжает белый фургончик «ниссан» и Лиам–Пат едет на нем через пол–Лондона на работу. Он не говорил им о своем одиночестве, о том, как бригадир Хакстер, услышав, что Лиам–Пат хочет овладеть ремеслом, отрезал: бери, что дают, или катись на все четыре стороны — ему де нужен только разнорабочий, чтобы заливать фундаменты. Раздевшись до майки и брюк с медной бляхой на ремне, могучий черноусый Хакстер вкалывал наравне с подчиненными. Не рассказывал Лиам–Пат и о том, что с самого первого дня, как он появился в бригаде Хакстера, тот его невзлюбил и смотрел на него так, словно веснушчатая физиономия разнорабочего вызывает у него отвращение.

— Это еще что за имечко?! — воскликнул Хакстер, когда Лиам–Пат сказал, как его зовут, и окрестил его Миком.

— А, ирландские штучки, — приговаривал он, даже если Лиам–Пат действовал вполне разумно, например, укладывал в грязь доски, чтобы катить по ним тачку.

Как то в воскресенье, когда Лиам–Пат проработал у Хакстера месяца полтора, ему позвонил тот самый Фини .

— Как дела? — спросил Фини. — Обжился тут?

— Обжился, — ответил Лиам–Пат.

А спустя несколько дней, когда он с двумя приятелями–ирландцами болтал у стойки в пивной «Шпоры и лошадь», Фини пришел туда самолично.

— Как дела? — представившись, спросил Фини.

Это был черноволосый человек с морщинистым лицом и большими залысинами на лбу. Чем то он походил на священника, но, как вскоре стало ясно, к духовному званию отношения не имел: по его собственным словам, он работал на стекольном заводе.

Фини поздоровался за руку со всей троицей, причем с Рафферти и Нунаном так же сердечно, как с Лиамом–Патом. Поставив им по стаканчику, он отмел их попытки заплатить за его выпивку — не может он де позволить молодежи так тратиться. Ему просто охота пообщаться со своими ребятами.

— На чем же еще держится несчастный эмигрант? — сказал он, и все с ним согласились. — Бывают ведь и такие, — добавил Фини, — которые приехать приедут, а живут здесь считанные дни, не больше. По мамочке скучают, — хохотнул он, и его тонкие губы на мгновение раздвинулись; позже Рафферти обронил, что смех Фини очень напоминает ему собачий лай. — А один парень так из вагона и не вышел.

После того вечера Фини стал частенько наведываться в «Шпоры и лошадь». Он расспрашивал парней, с интересом слушал их и вскоре узнал, что Хакстер цепляется к Лиаму–Пату. Фини на это сказал, что он с Хакстером лично незнаком; Рафферти и Нунан дружно заверили его, что Лиам–Пат просто не все рассказывает, но причин жаловаться у него хватает, ведь когда Хакстер распояшется, тут уж какие к черту шутки. Фини сочувственно поджимал губы, возмущенно качал головой. Тогда то он и начал особо привечать Лиама–Пата.

Он брал его с собой на собачьи бега; подыскал ему комнату получше; как то, когда Лиам–Пат поиздержался, Фини одолжил ему денег и не настаивал на возврате долга. Неделя шла за неделей, и, если б не Хакстер, все было бы у Лиама–Пата хорошо.

— Да нет, дела у меня идут отлично! — по–прежнему уверял он по субботам родителей, ни словом не обмолвясь о своих неладах с бригадиром. А ему уже не раз приходило на ум, что не стоит в очередной понедельник утром поджидать фургончик, который возит его на работу, — мочи больше нет.

— И что же ты станешь делать, Лиам–Пат? — спросил Фини, когда они сидели в столовой «У Боба», в конце рабочей недели они частенько заходили туда поесть.

— Уеду домой.

Фини кивнул, потом вздохнул и, помолчав, промолвил, что, может, тем все и кончится. Такое уже и раньше случалось: прицепится придира мастер к парню и житья ему не дает.

— До того дошло, что я его прямо таки возненавидел.

Снова выдержав длинную паузу, Фини обронил:

— Они на нас смотрят свысока.

— На кого «на нас»?

— На любого, кто говорит с ирландским акцентом. При нынешней то обстановке.

— Это ты про бомбы и все прочее?

— Это я про то, что ты дышишь их воздухом, стало быть, по их мнению, с тебя причитается. — Фини подался вперед и, понизив голос, зашептал над тарелкой с печенкой и картошкой: — После нас они аж дважды моют посуду. Тарелки, чашки, стакан, из которого ты пил. В прачечной самообслуживания я как то постирал бельишко и попытался предложить одной женщине воспользоваться тем же автоматом. Так не успел я рот открыть, а она уже: «Нет, спасибо».

Такого с Лиамом–Патом не случалось ни разу, хотя люди и впрямь держатся неприветливо. В бригаде то все нормально, или когда он ходит куда нибудь вместе с Рафферти и Нунаном либо с Фини. Но никто здесь ему не улыбается, никто никогда не кивнет приветливо, словечка доброго не скажет. В доме, где Фини подыскал ему комнату, каждое воскресенье утром появляется человек, который там не живет и имени которого Лиам–Пат не знает; ему платишь, а он выписывает квитанцию. Этот человек ни разу не проронил ни звука; может, ему почему либо трудно разговаривать, частенько думал Лиам–Пат.

Хотя в кухне порою стояли тарелки с чьей то едой, а с лестницы и верхнего этажа доносились шаги, за те недели, которые Лиам–Пат прожил в доме, он ни разу не видал никого из соседей и не слышал их голосов. В одной из комнат на первом этаже окна были всегда зашторены, поэтому дом казался совсем нежилым .

— И так все время, — продолжал Фини. — «Тупые, как свиньи. Имени своего путем написать не умеют». Слепому видно, что они про нас думают.

Зато Хакстер выкладывал все без обиняков.

— Живей, пошевеливайся! — орал он на Лиама–Пата; а однажды, когда что то было сделано не так, как хотелось бригадиру, он буркнул, что в ирландской репе и то больше ума.

— Оттащили бы вы свой проклятый остров подальше в море, — однажды заявил он. И добавил: — За что боролись, на то сами и напоролись.

— Не могу я перевести тебя на другую работу, — говорил Фини. — Если б мог, обязательно перевел бы.

— Вот бы в другую бригаду, а?

— Может, недельки через две что нибудь и подвернется.

— Здорово было бы в другую бригаду.

— Тебе человек по имени Мактай не знаком?

Лиам–Пат отрицательно покачал головой. Фини его об этом уже спрашивал.

— А что, Мактай тоже бригадир? — поинтересовался он.

— Он в доле у букмекера. Познакомиться с Мактаем тебе было бы полезно. Во всех отношениях.

Десять дней спустя, когда Лиам–Пат вместе с Рафферти и Нунаном заглянули в «Шпоры и лошадь» выпить пивка, к ним подсел Фини; из пивной он пошел вместе с Лиамом–Патом.

— Пропустим на ночь еще стаканчик? — предложил он. Лиам–Пат удивился, ведь они ушли, когда пивная закрывалась; стало быть, и в других питейных заведениях спиртного не купишь.

— Ерунда, — бросил Фини, отметая его возражения.

— Но мне надо поспеть на последний автобус из центра. Он придет через десять минут.

— Подумаешь, дело. Переночуешь там, куда мы идем.

Уж не напился ли Фини, подумал Лиам–Пат. В своей то постели ночевать куда лучше, пытался настаивать он, но Фини его будто и не слышал. Они свернули в переулок. Подошли к черному ходу одного из домов. Фини легонько стукнул в оконное стекло, и телевизионная трескотня в доме почти сразу смолкла. Дверь распахнулась.

— Это Лиам–Пат Броган, — сказал Фини.

В прямоугольнике света стоял массивный пожилой человек с ежиком жестких светлых волос над красноватой бесстрастной физиономией. Одет он был в черный свитер и брюки.

— А–а, крепкий мужик, — приветствовал он Лиама–Пата, протягивая ему руку; на большом пальце подживал рубец.

— Это мистер Мактай, — представил его Фини, завершая процедуру знакомства. — Мы тут шли мимо и решили зайти.

Мистер Мактай повел их на кухню. Он ловко открыл две банки пива и протянул гостям. Затем снял с холодильника третью. Пиво было «Карлинг, Блэк лейбл».

— Как жизнь, Лиам–Пат? — спросил мистер Мактай.

Нормально, ответил Лиам–Пат, но Фини мягко опроверг это утверждение.

Опять та же история, пояснил он: бригадир не дает ирландцу житья. Мистер Мактай сочувственно мотнул большой квадратной головой. Голос у него был хриплый, исходивший, казалось, из самой глубины его могучей груди. Городской, из Белфаста, заключил про себя Лиам–Пат, попривыкнув к акценту хозяина дома.

— Как комната, ничего? — задал мистер Мактай неожиданный вопрос. — Жить можно?

— Хорошая комната, — ответил Лиам–Пат.

— Это мистер Мактай тебе ее раздобыл, — вставил Фини.

— Кого, комнату?

— Ну да.

— Я этот дом хорошо знаю, — заметил мистер Мактай, но больше ничего пояснять не стал. А еще он назвал лошадь, на которую стоило поставить — Друг Кассандры, ипподром в Ньютон–Абботе, первый забег.

— Ставь все до последнего гроша, Лиам–Пат, — посоветовал Фини и засмеялся.

Они посидели на кухне с полчаса, не больше, и ушли, как и пришли, через заднюю дверь. Уже на улице Фини сказал:

— С мистером Мактаем не пропадешь.

Про что он говорит, Лиам–Пат не понял, но не признался. Наверное, про совет насчет бегов, подумал он, а вслух спросил, что за человек приходит утром в воскресенье за квартплатой.

— Понятия не имею.

— Сдается мне, я там сейчас единственный жилец. Остальные, похоже, съехали.

— Зато тихо, тебе же лучше.

— Да уж, что тихо, то тихо.

В ту ночь Лиаму–Пату пришлось добираться до дому пешком; о том, чтобы ночевать у мистера Мактая, речь даже не заходила. На дорогу ушло часа два; правда, погода стояла прекрасная, и Лиам–Пат прошагал свой путь не без удовольствия. Мысленно перебирая недавний разговор, он снова с недоумением вспомнил заботу мистера Мактая о его благополучии. Дома он лег не раздеваясь — слишком уж было поздно — и крепко уснул.

Потом Лиам–Пат несколько недель подряд не виделся с Фини. Одну из комнат в доме, где он обитал, сняли опять, но только на выходные, а затем он вроде бы вновь остался один. Как то в пятницу, обозвав Рафферти и Нунана сачками, Хакстер отдал им их документы.

— А ты, если хочешь, оставайся, — бросил он Лиаму–Пату, и Лиам–Пат понял, что бригадир не хочет, чтобы он ушел — ему нужен козел отпущения. Но без друзей ему стало одиноко, его снедала горькая обида, нараставшая из за вечных попреков.

— Пожалуй, я все же вернусь, — сказал он Фини, столкнувшись с ним как то вечером у пивной.

Раньше, когда Фини рассказывал о том случае в прачечной самообслуживания или о тарелках, которые моют дважды, Лиам–Пат думал, что Фини чересчур обидчив; теперь же не исключал, что все именно так и обстоит. Скажем, регулярно покупаешь пачку сигарет у одной и той же продавщицы, а она с тобой минуты лишней не задержится, хотя ты и вчера в ту лавчонку заходил. В этом городе если и есть что хорошее, так только пивные; там можно встретиться с земляками, обменяться шутками, позубоскалить немного, а если не возбраняется, то и песню хором спеть. Но вечер проходит, и ты снова остаешься один–одинешенек.

— Почему же ты хочешь вернуться?

— Здешнее житье не по мне.

— Я тебя понимаю. Я и сам частенько об этом подумывал.

— Разве это жизнь для парня?

— Выкурили они тебя все таки. Восемь веков изводили нас и опять взялись за свое.

— Он обозвал мою маму шлюхой.

Да Хакстер в подметки не годится миссис Броган, заявил Фини. Он уже такого здесь нагляделся.

— Все они одинаковы, — подытожил он.

— Я только доработаю несколько недель, пока мы не закончим объект.

— И к Рождеству будешь дома.

— Ага, обязательно.

Они медленно побрели по улице; из пивных выходили последние посетители, ночь была сырая и холодная. Под перегоревшим фонарем, где сгустилась тьма, Фини приостановился.