Последняя секунда Вселенной

– Что за книга? – не удержалась Аннабель.

– Он не говорит. Секретный проект. Он даже мне ничего не рассказал. Пфф.

– Так почему это не лучшая идея? – поинтересовалась Аннабель.

– Он для тебя староват. Я серьезно. Ему уже тысяча лет, если не больше. А еще он не человек.

Аннабель допила шампанское и поставила бокал на стол.

– Думаю, я сама разберусь.

– Конечно, – проворчал Эйрик. – В этом я не сомневаюсь.

Улыбнувшись, она вышла на балкон и села в кресло. Через пару минут в соседнее плюхнулась Саншель.

И без того смуглая, она загорела еще сильнее, а темные волосы слегка выгорели. Неплохая командировка, видимо, вышла.

– Как все прошло? – спросила Аннабель.

– Отвратительно, – Саншель сползла в кресле. – Нет, я привыкла, ко всему привыкла, но в Кер-Исе[2] было просто ужасно. Ни одной женщины в основном штате, только секретари и уборщицы. И ко мне они относились так…

– Снисходительно? – подсказала Аннабель.

– Именно. Будто я пустое место.

Ничего удивительного. Во-первых, та была молода. Во-вторых, как и многие полукровки, бессовестно красива. Себя Аннабель относила к умеренно красивым полукровкам. Ну и, в-третьих, Саншель работала и не собиралась выходить замуж. В мире было слишком много интересного, чтобы себя ограничивать.

– Да и коллайдер у них так себе. На восемнадцать километров короче, чем у нас, – продолжила она, придвинувшись ближе. – Кстати, не хочешь после банкета пойти ко мне? Я привезла отличную текилу и… А куда это ты смотришь?

– Никуда, – невинно ответила Аннабель.

Но Саншель уже проследила за ее взглядом и криво ухмыльнулась.

Айвин Рён стоял в окружении заинтересованных поклонников и поклонниц и периодически бросал короткие взгляды на Аннабель.

– Что ты знаешь про Айвина Рёна? – спросила она у Саншель.

– Ты читала мою статью про него?

Аннабель кивнула. Читала несколько месяцев назад, но не заинтересовалась и потому ничего не запомнила.

– Так что ты думаешь о нем?

– Ну… – Саншель задумчиво нахмурила брови. – Он писатель. Довольно интересный. И остановился здесь, потому что заинтересовался нашим Аньесхеде. Говорит, что никогда не видел движущихся городов. Хочет посмотреть, как он поползет к горам. А еще говорит, что люди ему интересны.

Интересны. Это слово можно трактовать по-разному. Он мог интересоваться как этнограф, психолог или антрополог. А мог интересоваться ими, как энтомолог новым видом муравьев.

Айвин Рён снова посмотрел на Аннабель и, поймав ее взгляд, с улыбкой опустил свои зеленоватые глаза.

– Ты хочешь с ним познакомиться? – спросила Саншель.

– Пока не знаю. Возможно.

Саншель криво улыбнулась, проследив глазами за взглядом Аннабель.

– Решайся, в общем, а я пойду с кем-нибудь потанцую. Может, даже с Эйриком. Если ему повезет.

Она похлопала Аннабель по колену и упорхнула в зал.

И тут Айвин двинулся к ней сквозь толпу.

Аннабель встала с кресла и подошла к белым каменным перилам, мысленно пожелав при этом, чтобы редкие гости направились с балкона вглубь дома. И они ушли, оставив их вдвоем под звездным куполом.

Айвин Рён не был похож ни на кого другого. Ни на кого в этом городе. Ни на кого в этом мире. И чем ближе он подходил, тем больше это было заметно. Издали он казался просто обычным – хоть и весьма привлекательным – человеком.

Но вблизи это было нечто иное. Двигался он грациозно, слишком грациозно для человека. Скорее так двигаются большие хищные кошки. Она не поняла, какого цвета у него волосы – русые, рыжеватые, белокурые? Освещение не давало разглядеть точнее.

Когда Айвин остановился рядом, Аннабель с удивлением обнаружила, что вместо бабочки-галстука на вороте его льняной рубашки сидела живая бабочка, белая с черными полосами и красными пятнами на нижних крыльях[3].

– Заклинатель бабочек, – прошептала она.

Айвин поднес руку к вороту, и Аннабель заметила на его шее татуировку, скрытую рубашкой. Почему-то ей показалось, что татуировки покрывают весь его торс. Спрашивать об этом она, конечно, не стала. Время еще не пришло.

Бабочка перелетела с воротника на его ладонь. Аннабель с интересом разглядывала длинные трепетавшие крылышки, считала пятна на крыльях. На верхних по четыре, а на нижних по пять.

От Айвина пахло вереском, горьким медом, костром и солнцем. Запах, рождающий воспоминания о лете, беззаботной юности, ночах под звездами, когда казалось, что утро никогда не наступит. Щемящий запах. Горький.

Айвин отпустил бабочку на волю, и она затерялась в темноте. Аннабель видела таких в саду Эйрика. Наверное. Она найдет семью. Если у бабочек вообще есть семьи.

Они еще долго молчали, прежде чем заговорить. Было слишком хорошо, чтобы разрушать волшебство разговорами.

Жизнь делится на множество моментов «до» и «после». До они не понимали, что все сводилось именно к этому мигу. После началась новая точка отсчета.

ПРОРОЧЕСТВО

Айвин не любил жару. Ему казалось, он плавится, как какой-нибудь злой волшебник. Но в тот день жара ему не мешала. В тот день ему было все равно.

Где-то за холмами, за вершинами деревьев, за десятками квадратных километров травы и лесов жили люди. Но здесь были только они вдвоем.

Зачарованные развалины Кавалона могли найти только те, кто обладал магией.

Например, Айвин и Аннабель.

Стоячие полуразрушенные камни образовали круг. В центре лежала черная плита – монолит, уходящий вглубь, вгрызающийся в само основание этого мира. Один из древних механизмов неизвестного назначения. Если приложить ухо и прислушаться, то до сих слышался стук колесиков и шестеренок. Никто не знал, когда механизм был построен. Возраст машины не поддавался ни научному, ни магическому анализу. Айвин в своей книге описал этот механизм, его работу и предназначение, но на самом деле он ничего не знал. Только придумывал, как все могло быть когда-то.

Несмотря на жару, плита была холодной, и Айвин с удовольствием сел на нее.

– Рядом есть озеро. Если хочешь искупаться, – сказала Аннабель.

– Чуть позже. Я здесь никогда не был. Только читал про это место. Ну, и писал немного. Такие штуки есть во многих мирах. Ты чувствуешь?

Она кивнула.

– Мои способности лучше работают, когда тепло. Хотя я не слишком хорошо умею ими пользоваться.

– Почему? – заинтересованно спросил Айвин. Он не знал, как это работает у людей.

– Критический возраст прошел. После можно научиться, но будет уже не так.

– Почему ты не училась магии раньше? – спросил он и тут же спохватился. – Если, конечно, это уместный вопрос.

– В моей семье это считалось… унизительным.

Айвин с любопытством склонил голову, глядя на Аннабель.

Она села рядом с ним, почти касаясь открытым плечом его плеча. Ему всегда был интересен этот ярко выраженный людской половой диморфизм. Интересен и немного противен. В его мире все было не так.

В этом мире даром чаще всего обладали женщины. Мужчины, конечно, этому завидовали, и постепенно женщин перестали учить использовать свою магию. То, что раньше считали даром, постепенно в умах большинства превратилось в форму увечности. Лишь в некоторых малых народах люди все еще учили своих детей магии. Но кем они были для цивилизованного общества?

Аннабель вздохнула и заправила растрепавшиеся темные волосы за уши.

Айвин сам хотел сделать это, дотронуться до ее щеки, до ее волос, но… нет, пока еще нет. Его охватило странное волнение – приятное, очень приятное. Он чувствовал нечто подобное множество раз с другими, но сейчас… Сейчас было по-другому.

– В квантовой механике есть эксперимент с двумя щелями[4]. Ты о таком слышал? – спросила вдруг Аннабель.

Айвин пожал плечами. Он много читал, даже когда-то наблюдал и удивлялся интерференции, но не углублялся в тему.

– Предположим, у нас есть поверхность с одной щелью, а за ней экран. Если мы пустим фотон через щель, то увидим на экране точку света. Если на поверхности будет две щели, то мы увидим не две точки света, а интерференцию. Фотоны будут взаимодействовать друг с другом.

– Да-да, частицы ведут себя как волны, – осторожно сказал Айвин, не понимая, куда именно она ведет.

Аннабель закрыла глаза. Некоторое время она молчала, а затем снова заговорила.

– Чтобы исключить возможность интерференции, можно выпускать по одной частице. Казалось бы, теперь все в порядке, но через некоторое время частицы все равно начинают интерферировать. Как? Сами с собой? Видимо, частица проходит сразу сквозь две щели.

Айвин нахмурился. Он понимал все меньше и меньше.

– Но если мы попытаемся понять, пронаблюдать и измерить, сквозь какую щель прошел фотон, он начнет вести себя как частица. Интерференции не будет.

– Я не совсем понимаю, куда ты клонишь.

– Измерение влияет на фотон или электрон, и они теряют квантовые свойства, – она вздохнула. – Недавно я читала про параллели между физикой и психологией и задумалась о том, что, когда мы смотрим на что-то, мы выхватываем лишь определенные детали, создаем в собственном мозгу модель, упрощаем. Человеческое восприятие превращает нечто сложное во что-то простое. Мои далекие предки, от которых я унаследовала этот разрез глаз, когда-то воевали с коренными обитателями этого континента. Но я тут ни при чем. И все же некоторые люди считают виноватой именно меня. На самом деле картина гораздо шире и сложнее, но эта попытка пронаблюдать, измерить делает все простым. Бинарным. Вне чужого взгляда все совсем по-другому.

Айвин знал эту историю. В этом мире всего два века назад все четыре континента были обитаемы. Заселены людьми и местной флорой и фауной. Затем было изобретено и использовано биологическое оружие. В итоге три континента превратились в пустыни, и с тех пор там никто не жил.

Он так до конца и понял сути конфликта. И хорошо, что не понял, наверное.

– А еще я думала о других мирах. Есть теория, что во время двухщелевого опыта электроны взаимодействуют одновременно с разными параллельными вселенными[5], но если их начать измерять, начать наблюдать за ними, то сам наблюдатель расщепляется на несколько версий, и каждый из них видит разный результат. В одном мире электрон прошел через правую щель, а в другом – через левую. Это удивительно, – Аннабель рассмеялась.

Он завороженно смотрел на нее, на бледное лицо, не знающее загара, на почти острые скулы, на обветренные губы, на подрагивающие ресницы и вдруг отчетливо понял, что средоточие науки и магии – это не древние механизмы, не теории, не кипы научных работ, а человек. Человек, который сейчас перед ним.

Аннабель открыла глаза и тут же прищурилась от яркого света. Айвин сел так, чтобы солнце не светило ей в лицо.

– Я хотел сказать… – начал он громко, но закончил почему-то шепотом.

– Да?

Это был тот самый момент. Тот самый.

– Я не человек.

– Я знаю. И я вижу, как ты пытаешься не улыбаться, чтобы я не увидела твои зубы. Мне все равно. Правда.

– Так почему частица взаимодействует сама с собой? – спросил он, чтобы скрыть неловкость.

– Неизвестно. Но однажды мы лучше изучим свойства света.

Свойства света.

Аннабель притянула Айвина к себе и прошептала ему на ухо:

– Я хочу увидеть твои татуировки.

– Так смотри…

Они целовались. И снова, и снова, и снова.

Он понимал и не понимал. Люди отличались. Но сейчас не время для того, чтобы искать различия. Это время для того, чтобы искать общее.

В машине под ними что-то щелкнуло. Внутри проснулось нечто древнее. Древнее, как наскальные рисунки и первые погребальные украшения, древнее, как выдолбленные из дерева лодки, на которых предки его и ее народов пересекали широкие проливы, древнее, как первые иглы из обточенных бивней мамонтов. Древне́е самой цивилизации.

Глава 1,5

Когда Рия подошла к обрыву, отец подобрал с земли камушек и бросил в звездную бездну. Река-между-мирами тут же подхватила его и понесла куда-то в другие миры.

Интересно, куда упадет этот камень? И упадет ли или вечность будет кружиться с артефактами древних космических столкновений?

На этот вопрос у Рии не было ответа. Зато у отца был. Она много о чем хотела узнать, но не хотела спрашивать его. Она хотела узнать сама.

– Отец, Кавалонский механизм запустился, – сказала она.

– Уже? Что ж, прекрасно. Значит, скоро твой брат будет здесь.

Твой брат. Эван. Эви, как называл его отец. Сам он давно называл себя Айвином. Как будто была большая разница.