Помоги проекту - поделись книгой:
Но и сестренка моя успела дух перевести. Хоть кляп ей в рот вставляй!
– А Ната Пак тебе нравится? – поинтересовалась невинно, будто никаких взрывов только что не было.
Но тут уж Славка не подвел, выдал настоящего умного мужика.
– Ты про путешествия Одиссея читала? – спросил он, превратившись в памятник хладнокровию.
– А что? – опешила Санька.
– А как он друзей попросил, чтобы они его к мачте привязали, когда остров сирен они проплывали, помнишь? – И не дожидаясь ненужного ответа, продолжил: – Чтобы слышать их сладкие песни, но в их опасные объятия не кинуться. Чтобы их гипноз на нем не сработал. Ну? Усекла?
– Ой! – колыхнулась Санька. – И что?
– А то, что вы не можете меня к мачте привязать! Мачты нет! – сделал страшные глаза Славка, а руками изобразил то ли когтистые лапы, то ли крылья сирен, готовых обхватить мою сестренку.
– Капе-е-ец! – вздохнула, именно вздохнула потрясенным возгласом моя сестренка и еще сильнее вжалась в меня спиной.
– Цепляет она! Цепляет… – Славка поколебался, потом потыкал пальцем себя в грудь напротив практически самого важного органа… и признался: – Короче, за сердце. Даже если не нравится…
Вздохнул глубоко и сказал:
– Молитесь за меня, если хотите, чтобы я не пропал. Или просто отпустите… Только больше этих кислотных… дурацких вопросов не задавайте, ладно? Будь что будет!
И отвернулся…
Ну просто эпическим героем предстал перед нами наш друг Славка Чернов!
И тут он стал пучить глаза на что-то. Но мы это не сразу заметили.
Я почувствовал, что Санька как-то сдувается, мягчеет вся так, что даже острые лопатки ее становятся как резиновые.
– Мы не будем… – прошептала она.
Но Славка никак не среагировал. Он так и стоял, заворотив голову от нас в сторону.
И мы невольно тоже повернули головы туда, куда смотрел Черный. А смотрел он по направлению вдоль моста, на наш загривский берег.
А по мосту к нам со стороны Загривок приближалась… Лиля Гарина! В черном офисном брючном костюме. И что-то было в ее походке для меня неуловимо знакомое. Вот эта чуть приметно извивающаяся по вертикали пластика, напоминающая движение… ну, скажем, очень изящной ящерки или змейки…
Казалось, она не обращала никакого внимания на то, что мы на нее таращимся. Шла себе легким прогулочным шагом, а мы были не значительнее стайки воробьев на ее пути. Но, поравнявшись с нами, она остановилась и стала смотреть. Сначала – на мою сестренку. Потом – на Славку. Потом – снова на мою сестренку. С расстояния в пару метров. Потом уже я осознал, что на меня она совсем не смотрела, будто и не видела вовсе.
Ни улыбки не появилось на ее лице, ни любопытства.
И она вдруг произнесла просто и даже как бы без особого значения:
– Девочка. Постарайся сделать побыстрее то, что ты собираешься сделать.
Сестренка моя тихо ахнула и ткнула меня локтем. А что я мог сказать?
– Не поняла… Чего?.. Чего я должна сделать побыстрее? – растерянно пролепетала Санька.
И только сейчас Лилиана Гарина улыбнулась. Но как-то странно. Так улыбаются, когда на вопрос типа: «Сильно болит?» – отвечают словами: «Ничего. Поболит и пройдет».
И сказала:
– Скоро поймешь. Когда начнешь делать, то поймешь.
И пошла себе дальше. Вот так и пошла – ни здрасьте, ни до свидания!
Как мы ее встречали, так и провожали – с разинутыми ртами и выпученными глазами.
Только вот у меня еще и в голове нехорошо зазвенело, прямо оглушительно.
– Что это было? – наконец прошептала Санька, когда Гарина уже покинула мост и двинулась как ни в чем не бывало дальше.
А что мы со Славкой могли ей ответить? Что предположить?
Тут появилась полицейская «Нива», проехала себе мимо Гариной, въехала на мост… И тормознула около нас.
Внутри к открытому правому окошку потянулся не кто иной, как наш участковый Василий Палыч Бокоплавченко!
– О чем она вас спрашивала? – нахмурив брови, твердым голосом вопросил он нас.
Мы чуток похлопали глазами. Как ему ответить, чтобы не зависнуть в опасно-непонятной ситуации?
– Ну? – надавил, но мягко Василий Палыч.
И тут Санька удивила… Вернее удивились мы, когда участковый уже отстал от нас и отъехал.
– Она про кота Валтасара спрашивала, – звонко соврала моя сестренка. – Хочет про него передачу делать.
– А-а… – даже разочарованно протянул Василий Палыч. – Все-таки Кутузов ей нужен… Так и знал.
Он отвернулся к лобовому стеклу, немного подумал и… ошарашил нас просьбой:
– Если еще пристанет и что-то странное начнет спрашивать, вы это… мне сообщите. Пожалуйста!
– Обязательно! – выпалила Санька.
На наших глазах участковый рванул на берег Загривок, там метров через пятьдесят развернулся и снова поехал через мост. Мы думали, что он еще что-то хочет спросить, и напряглись, но он промчался мимо.
Мы еще немного постояли и помолчали.
– Что-то мне страшненько делается, парни, – прошептала Санька.
– Странно все это, да, – согласился Славка, но никаких версий происшедшего предлагать явно не собирался. – А ты круто Плавунцу ответила. А то бы он от нас не отвязался. А что ты собираешься делать?
Плавунец – вот какое прозвище дали уже давно все загривские Василию Палычу Бокоплавченко! Жук такой озерный есть – наверное, знаете. Шустрый, округлый, плотненький и хищный. Укусить может больно, если захочет. Но все равно забавный такой, интересный. Такой и есть наш Василий Палыч, чья фамилия на этого жука так ясно намекает.
– Вообще полная непонятка, – встрял я тут срочно, почувствовав, что надо встрять срочно. – Почему это ему так интересно, что нам Гарина говорила? И что ему от нее самой нужно?
Из глубины мыслительной вулканической магмы в моем мозгу стала всплывать какая-то жутковатая фантастическая гипотеза, но развить ее не удалось – ни мысленно, про себя, ни вслух.
Потому что Санька вдруг как кинется на Славку! Вдруг как повиснет у него на шее!
И – ЧМОК-ЧМОК-ЧМОК! Вот прямо как дятел такой с мягким клювиком – чмок-чмок-чмок в щеку!
И отскочила!
Славка отшатнулся, и лицо у него разом испариной покрылось и сделалось как железо, раскаленное докрасна.
– Ты чего?! – просипел он. – Веником, что ли…
А Санька снова качнулась к нему и вцепилась в его пиджачок.
– Славочка! Прости меня! – вся звенела моя сестренка. – Я – дура! Я все не так понимала! Прости, пожалуйста!
Все-таки как обещала сестренка убить Славку, так и сделала!
– Да завсегда пожалуйста… – с трудом обрел дар речи наш друг. – Только за что?
– Я плохо о тебе подумала! – призналась Санька и даже всхлипнула от всей души. – Я – дура!
Славка опустил глаза, так что лбом коснулся головы моей сестренки, что-то подумал про себя для нас неизвестно-секретное, а потом поднял взгляд, посмотрел на меня через мою сестренку и… ну, точь-в-точь, как делаю я, ее брат, в таких случаях, тихо погладил Саньку по голове:
– Проехали, Сань…
И тут мне пришла в голову мысль, что под своими словами «делай скорее», Лилиана Гарина имела в виду что-то совсем иное, чем то, что сестренка сделала прямо сейчас… но, если именно это, тогда… тогда очень скоро должно произойти что-то ужасное, ужасно-необыкновенное в духе того, что с нами уже случалось.
Неужели опять началось?!
У писателя Германа Мелвилла в его знаменитой книге про грандиозную и трагическую охоту на огромного и зловещего белого кашалота по прозвищу Моби Дик есть удивительное прозрение. Он писал, что всякие знаки, предостережения, предчувствия не столько предсказывают будущее, сколько подтверждают нечто уже происшедшее в наших душах. Те решения и выборы, которые уже неизбежно приняты как руководство к действию.
Да и нашего участкового Василия Палыча тот день к своему окончанию тоже озадачил еще сильнее. Ему на личный номер позвонила продавщица зоомагазина и сообщила, что необыкновенная жаба бесследно пропала…
Суета вокруг Наты Пак
Порой говорит человек, с которым случилось нечто сокрушительно-грандиозное, такие слова: «Моя жизнь разделилась на «до» и «после». По чести говоря, с прошлого лета до прихода настоящего наша с моей сестренкой жизнь разделялась так дважды. Первый раз – после встречи с нашими метагалактическими двойниками. Второй раз – на другой день после той нашей общей встречи с Лилей Гариной на мосту… вернее после того, как моя сестренка контузила-убила нашего друга Славку своим признанием и своими чмоками.
И у Артурчика жизнь тоже разделилась.
Он вообще на другой день с самого утра вел себя очень странно.
На первой перемене куда-то сразу пропал, едва урок кончился. Мы поискали его в коридоре – нет нашего Тури!
Вернулся в класс последним после звонка на второй урок. Весь какой-то шарахнутый. Мы с сестренкой в четыре глаза на него уставились. А он как будто не чувствовал это и взгляд от нас воротил. К слову сказать, они с моей сестренкой давно договорились за одной партой вместе не сидеть. Ну, вот такие причуды у них были. Чтоб одноклассники лишний раз не пялились на сладкую парочку.
Только второй звонок на перемену прозвенел – и снова Туря, как летчик из неисправного или подбитого истребителя, из класса катапультировался. Сестренка моя от недовольства даже замедлилась – мол, ей до фонаря эти Турины загадочные катапультирования. Мы переглянулись с ней, она изобразила кислое недоумение, и я невольно ускорился.
Вышел из класса и даже остолбенел: Туря в дальнем конце коридора о чем-то живо толковал со жлобами! Чудные дела были! Бросив в мою сторону короткий, опасливый взгляд, он мне махнул рукой так: мол, не заморачивайся, у меня тут свои дела… И снова в класс вернулся так, чтобы у нас не было времени насесть на него с вопросами.
После третьего урока я не поленился тотчас припустить за ним и в дверях прихватить за плечо. А Санька нарочно задержалась в классе.
Туря был какой-то бледноватый.
– Что за дела? – строго вопросил я.
Туря шмыгнул носом, будто подражая моей сестре, когда она над важным выбором или решением задумывается.
И покраснел.
– Аль, прости. Не могу сказать. – И так искренне-преискренне посмотрел мне в глаза. – Потом все расскажу… После того, как все образуется как надо.
Он судорожно глянул через плечо в конец коридора. Чувствовалось, что ему не терпится дернуть.
– Опять к жлобам на терку? – спросил я.
– Не, – закусил Туря губу.
У меня в голове полыхнула страшная догадка:
– К Нате Пак?
Туря кивнул и снова побледнел.
Я отпустил его плечо – и он сначала рванул, но осознал что-то важное, что так уж явно не надо себя ронять, и перешел на быстрый деловой шаг. Наты Пак не было видно. Ее вообще не было видно на тех трех переменах.
Санька подошла ко мне:
– Ну, чего он? Выяснил?
И я все же решил проявить мужскую солидарность, ответить без щекотливых подробностей, чтобы не поднимать цунами раньше времени:
– Сказал, потом все расскажет.
– Может, он все-таки Натку решил предупредить, только дёргается, что мы на него, как на мумрика, смотреть будем, – вполне проницательно предположила моя сестренка.
В общем, да – все тайное было несомненно очевидным.
Я вгляделся в Саньку – и с подспудным радостным удивлением отметил, что ревности в ней не было заметно. И потому позволил себе выразиться красиво… даже рискнул добавить в голос немного армянского акцента:
– Да, дорогая моя сестренка. Это не только возможно, но даже наверно. Он ведь у нас благородный друг. Сама знаешь.
– Пиши поэму, Аль! – хмыкнула Санька. – Ладно. Я сама еще ничего не решила. Будь что будет!
Ох, знали бы мы, что будет!
Нату Пак мы увидели на следующей перемене. Вернее, заметили издали. Независимую. Спокойную. Собранную. Без девчачьих компаний. Она стояла у окна и смотрела в свой смартфон. И кажется, строчила эсэмэски… Но жлобы стояли поодаль, как будто изображая замаскированную под «нам по барабану» охрану. Еще интересного было вот что: к Нате Пак, пока мы за ней наблюдали, никто из девчонок не подходил. Ни из ее класса, ни из нашего. Как будто все о чем-то договорились, а мы с Санькой чего-то важного не знаем. Да, и Туря опять пропал. Вот пропал – и всё! Ну, не пошел я в туалет проверять, там ли он.
Поделиться книгой: