Год Черной Обезьяны

— Наверняка — мент. — Валет вытащил из кармана плаща пистолет и положил его на колени.

Алексей Михайлович занервничал.

— Езжай быстрее. — Он с тревогой посмотрел на оружие. — Незачем тут торчать.

— Какие новости? — Спросил Валет, когда их машина вывернула уже на другую улицу.

Березовский смотрел в окно.

— Ахмет говорил вчера с Султаном. Тот — ни в какую. Илюшенко тоже против. Оба боятся, что если мы начнем поставлять оружие сербам, то этим наверняка заинтересуются Интерпол и разведки; словом, не хотят осложнений.

— Илюшенко-то чего боится? — Валет повертел в руке пистолет и спрятал его снова в карман. — Он и с Ельциным и с Егоровым на — «ты».

— Дьяконов тоже с Ельциным на «ты» был. И потом, как раз Илюшенко-то и есть чего боятся. Он — не Султан, он на виду. Ему потом, в случае чего, труднее будет исчезнуть.

— Ахмет, он — что, настолько с ними завязан?

— Завязан. У них общие каналы с Султаном. Но у того больше реальной власти и, стало быть, силы. Ахмету здесь остается только подчинится.

— Я бы на его месте разобрался и с Султаном и с Илюшенко.

Березовский молчал, и Валет понял, что Алексею Михайловичу этот разговор не нравится.

— Боишься, что к тому и идет? — Спросил Валет.

Березовский ответил не сразу. Он нервно потискал ручку двери и, не отрываясь, смотрел в окно.

— Я — старый человек, — сказал он наконец. — Я хочу спокойно дожить, что мне отмеренно и умереть тихо в своей постели, а не от автоматной очереди где-нибудь в подъезде. Но я, все-таки думаю, что мы должны помочь нашим братьям по вере.

Валет сморщился.

— Бодягу будешь читателям своим разводить…

Березовский недовольно на него покосился. Валет понял, что перебрал.

— Алексей Михайлович, — он изобразил сейчас подчеркнутое дружелюбие. — У нас с вами общие интересы, но ваши взгляды меня не касаются. То, что мы с вами делаем — бизнес. А что до веры, то это уже — личное дело каждого. Идет?

Березовский не ответил.

— Еще — неприятности. — Сказал он, помолчав. — Летом Ахмет посылал своего человека в Югославию. Уже несколько месяцев от того никаких известий. Березовский глядел, как за окном проплывают засыпанные снегом улицы декабрьского Краснодара. — Ты лучше скажи, что сам думаешь делать. Угрозыск тебя ищет везде, а ты по Красной разгуливаешь. Честно скажу — Ахмет предлагал разобраться с тобой: подкинуть Красикову — с дыркой в башке.

Валет нахмурился. Потом, поглядев в окно, кивнул.

— Я от него другого не ждал.

— Хоть бы сказал мне «спасибо».

— Пожалуйста.

Березовский помолчал.

— Ясно. Но чтобы ты знал, что я — не Ахмет и ценю людей, которые на меня работают, предлагаю тебе — исчезни завтра же месяца на два. Билет в Стамбул, паспорт и деньги я устрою. Если останешься здесь — либо Красиков до тебя доберется, либо Ахмет решит, что ты все-таки мешаешь ему, и я уже ничем не смогу тебе помочь. Думай.

Валет кивнул.

— Думать не над чем. Я согласен. Но только одно — в Стамбул поеду не завтра, а через три дня.

— Почему? — Березовский устало посмотрел на него.

— Я должен здесь кое-что уладить.

— Что? — Алексей Михайлович глядел на молодого человека с жалостью.

— Мне нужно вытащить одного человека.

— Кого ты хочешь вытащить? Говори.

— Вы ее не знаете.

— И всё-таки.

— Артёмина. Лена. Говорит о чём-нибудь?

Березовский покачал головой.

— Ни о чём.

— Это не та, которая двух ментов положила сегодня? — Подал голос шофер Юра.

— Она самая, — кивнул Валет.

— Не хотел бы я быть на её месте. — Юра покачал головой. — Менты её теперь не оставят — будь уверен. А тебе она зачем? Трахаться хочешь?

— Заткнись и следи за дорогой, — Валет оборвал его.

— Ты, хоть, знаком с ней? — Продолжал Юра. — Знает она, что ты есть вообще?

— Догадывается.

— Ты сможешь трахать стамбульских шлюх, пока деньги не кончатся. Березовский смотрел на него с неодобрением. — Ведешь себя, как пацан. Если тебя так девчонки интересуют, зря ты вообще в эти дела полез.

Машина остановилась у подъезда элитно-начальственной девятиэтажки, где проживал Березовский.

— Мне нужно два дня. — Валет упрямо смотрел в окно. В глазах у него ясно было написано: он от своего не отступит.

Березовский поразмышлял.

— Хорошо. Завтра и ещё день — твои. Послезавтра вечером, в полшестого, идёшь в турагенство «Глобус». Здесь адрес. — Он достал из кармана визитную карточку. — Спросишь директора. Скажешь, что от меня. Получишь билет, деньги и паспорт.

Валет взял протянутую визитку.

— Ну, счастливо увидеться. — Березовский вышел из машины и нагнулся к окошку водителя. — Забрось его куда-нибудь. Но только не катайся с ним долго, чтоб потом и у меня не было неприятностей.

Он повернулся и пошел к подъезду.

— До свиданья, — негромко проговорил ему в спину Валет.

Глава 10

С Владимиром Александровичем Илюшенко Лена познакомилась в августе 91-го. В том самом августе, когда мир три дня, не отрываясь, следил за смертельной агонией безжалостного, кровожадного и вчера еще могучего монстра, теперь издыхающего в мучительных судорогах. Бронетранспортёры и танки вдоль улиц Москвы, лужи пузырящейся крови на Садовом Кольце — ничто уже не могло спасти Зверя. День 22-го, когда наручники щёлкнули на запястьях бывших членов низвергнутого ГКЧП (кроме Бориса Пуго, выстрелившего себе в рот), стал последним днём коммунистической России, последним днём красной империи, десятилетиями внушавшей ужас миру.

В тот же день Указом Президента со своим постом простился председатель краснодарского крайисполкома Николай Кондратенко. Над зданием краевой администрации, как и над Кремлем в Москве, поднялось трёхцветное знамя. Сюда теперь пришли новые люди — скромные, незаметные. Они избегали громких слов, они молча взялись за дело. В их числе был и Илюшенко.

Лена сделала интервью с ним в один из послеавгустовских дней, когда трёхцветные флаги над административными зданиями воспринимались ещё достаточно непривычно. Илюшенко был немногословен, коротко рассказал о себе, посмущался, что никогда раньше, до этого, интервью не давал и потому чувствует себя скованно. Сказал, что не относится к тем, кто призывает крушить всё до основания, что главное сейчас — возводить, и что только потомки смогут оценить по достоинству то, что ещё будет сделано новой властью.

На Лену он смотрел с видом состарившегося ловеласа, у которого очаровательная девочка уже не может вызывать ничего другого, кроме чисто отцовских чувств. Илюшенко поил ее кофе и пригласил зайти как-нибудь еще, что Лена вскоре и сделала. Потом они стали друзьями — настолько, насколько позволяла разница в возрасте. Лена знала, что кабинет Владимира Александровича открыт для неё практически всегда и этим охотно пользовалась.

Разговоры о том, что Илюшенко напрямую связан с местной мафией, до Лены доходили не раз. Она затронула эту тему в одном из своих интервью с ним. Седеющий представитель демократической власти улыбнулся скромно и сказал, что клеветники были всегда и скорее всего уже не переведуться. Лена молча проглотила этот ответ.

На днях в администрации края случилась еще одна замена: под давлением местных нардепов Президент сместил кубанского губернатора Василия Дьяконова. Илюшенко от этого не проиграл. Новый глава края Николай Егоров ввёл его в число своих замов.

Лена первой из журналистов узнала об этом и первой взяла интервью у нового заместителя нового главы кубанской администрации. Статья легла на стол редактора «Демократической Кубани» утром следующего же дня, но в номере так и не появилась: еще через день газета перестала существовать.

Серело. Лена направлялась к большому жёлтому зданию на Красной, где размещалась краевая администрация. Она избегала больших улиц, предпочитая проходные дворы. Вокруг было пусто. Только изредка Лене встречались заспанные прохожие.

Она не обратила внимания на красный «Москвич», у входа в серо-каменное строение — здесь когда-то в советские годы располагался местный КГБ, а сейчас оно по наследству перешло контрразведчикам. За рулем «Москвича» сидел усатый кавказец в джинсовке. Он внимательным взглядом проводил Лену, потом посмотрел снимки, разложенные на соседнем сиденьи, и достал трубку сотового телефона.

— Я засек её, — сказал он негромко. — Она идёт к Мира по Красноармейской.

Лена шла быстро. Она чувствовала, что силы ее на исходе, и хотела побыстрее добраться. Сквозь молочную слякоть утреннего тумана прорисовывались голые силуэты деревьев. Это — сквер. Здесь, на углу Ленина и Красноармейской когда-то стоял храм святого Александра Невского, взорванный в тридцатые годы. Напротив — здание крайисполкома.

Лена огляделась вокруг. Рассвело. Красная в это время еще пуста. Здесь не видно праздных гуляк, и вообще никого не видно.

Когда Лена уже поднималась по крайисполкомовским ступенькам, её не отпускала тревожная мысль: а что, если Илюшенко не будет на месте? Должен быть — говорила она себе. Лена хорошо знала, что Владимир Алексанрович приходит на работу очень рано, задолго до секретарши.

Гардеробщиц внизу видно не было. Почти никого не встретив, она добралась до самого кабинета. Только какой-то мужчина в деловом костюме и с кейсом проследовал мимо неё по коридору. Он строго поглядел на Лену, но ничего не сказал.

Как и ожидалось, секретарша ещё не пришла. Владимир Александрович один сидел у себя в кабинете, наморщив лоб и разбирая какие-то бумаги. Увидев Лену, он посмотрел на неё как на привидение. Потом показал на соседний стул. Илюшенко молча глядел на неё, ожидая, видимо, что Лена сама начнет говорить. И та поняла, вдруг, что он знает если и не всё, то по крайней мере многое.

Усевшись напротив, Лена начала выкладывать историю своих приключений — что с ней произошло за эти полтора дня. Она говорила сбивчиво, спотыкаясь, забегая вперед и снова возращаясь к началу. Илюшенко слушал её, не перебивая и не задавая никаких вопросов.

Когда Лена закончила, он ещё помочал, потом спросил:

— Как можешь ты доказать, что всё это — правда?

Лена откинулась назад.

— А как я могу доказать?

— Мне рассказывали другое…

— Что?

Илюшенко поднялся с места. — Сиди тут, — сказал он, — и жди, пока не вернусь. Я должен вызвать своих людей. Тебя спрячут, ты побудешь в безопасном месте, пока я не разберусь с этой историей. — Он посмотрел на часы. — У нас мало времени. Тебя не должны здесь видеть.

Илюшенко вышел, и Лена осталась в кабинете одна. Она сидела на стуле, прислушиваясь к шуму редких машин за окном. Беззвучно передвигались стрелки больших часов. Прошло минут двадцать. Дверь отворилась.

— Быстро пошли. — Илюшенко взял её за руку. — Вот-вот прийдет секретарша. Нельзя, чтобы она тебя здесь застала. Посидишь в пустом кабинете, пока за тобой не приедут мои люди.

Не выпуская её руки, Илюшенко тащил Лену по длинному узкому коридору. Мимо проследовал бородатый мужчина с большим портфелем. Он очень вежливо поздоровался, но Владимир Александрович ему не ответил.

Они прошли мимо усатого кавказца в джинсовой куртке. Тот, не отрываясь, смотрел в окно.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Илюшенко втолкнул туда Лену и вошел сам. Лена увидела Красикова. Старший инспектор держал пистолет в руке. Рядом стояли ещё четверо в штатском. Илюшенко захлопнул дверь.

Один из оперативников, шагнув к Лене, быстро её ощупал. Найдя «Макаров», заглянул в обойму.

От ужаса у Лены перехватило дыхание. Мозг не хотел думать. Оперативник, повертев в пальцах её пистолет, вдруг развернулся и сильно ударил Лену по голове. Та бы упала на пол, но Красиков её удержал.

— Сделайте это быстро, — сказал Илюшенко. — У вас на все — минуты три.

Он открыл дверь, и Лену выволокли наружу. Та была в глубокой отключке. Ноги её безчувственно волочились по полу.

— Жди тут, — бросил Красиков одному из оперативников.

В коридоре никого не было. Ёе быстро потащили к женскому туалету.

Красиков ногой распахнул дверь и Лену заволокли внутрь. Один оперативник остался ждать в коридоре. Двое и старший инспектор закрылись в уборной. Лену посадили в угол. Красиков достал из кармана верёвку и быстро ее размотал. Смастерив петлю, он смазал верёвку куском мыла, который ему швырнул стоящий в дверях оперативник. Затем он схватил девушку в охапку.

В этот момент дверь распахнулась. Красиков вздрогнул. Два дула смотрели в лицо инспектору. Валет сделал вперед шаг, и пистолет его уткнулся Красикову в глаз. За спиной у него стоял кавказец в джинсовой куртке.

— Пусти её, — сказал Валет спокойно, — и может быть — я тебя не убью.

Палец его плавно лег на курок. Красиков побелел.

— Можешь забирать, — бросил он резко.

Кавказец шагнул вперед и, подхватив девушку на руки, вынес её в коридор. На полу, у входа, лежал оперативник. Горло его было залито кровью. Глаза неподвижно таращились под потолок. Рядом, в кровавой луже, валялся пистолет.

Валет усмехнулся.

— Ну вот и всё, — он кивнул и погладил пальцем курок. — Осталось сказать самое последнее слово.

Выстрел громыхнул откуда-то снаружи. Валет вздрогнул от неожиданности, и в этот момент на него бросился оперативник, что стоял слева. Пуля, предназначенная инспектору, ударила в оконное стекло. Выстрелить второй раз Валет не успел: у него вырвали пистолет. Он отшвырнул оперативника и выскочил в коридор, хлопнув за собой дверь, которую в тот же момент продырявили четыре пули…