Дневник восьмиклассника

Последним уроком стоит литература, что было очень удобно. Не мне, а кое-кому сильно постарше. Как оказалось. Галинишна меня переиграла и уничтожила! А начался второй раунд угнетения идейного противника Добролюбова за три минуты до конца урока. По кивку классной встала со своего места наша комсорг класса Тихонова и порадовала, что после урока расходиться никуда не нужно. Вернее, нельзя.

— У нас будет классное собрание. Ой! У комсомольской организации нашего класса состоится внеочередное комсомольское собрание.

Пока одноклассники шумели и требовали подробностей, прозвенел звонок с урока и все они как по мановению волшебной палочки превратились в комсомольцев. Так быстро, что Светка даже на своё место не успела сесть. Ну и затараторила дальше.

— Товарищи! На повестку собрания выносится…

— Стоять! — Я тоже в эту игру играть умею. И в «Крокодила», и в «Сломанный телефон» — Пока собрание не началось, предлагаю не ломать существующую процедуру! Давайте обсудим регламент собрания!

Народ подобрался, ощутил, что сейчас что-то будет и дружно закричал:

— Регламент! Обсудим! Даёшь!

— Предлагаю провести собрание в закрытом формате. Вернее закрытое комсомольское собрание!

— Что, уже закрыли тему? По домам? Ребзя, по домам!

— Корчагин, сядь на место! — Начала раздавать указания классная. — Мы, вообще-то тебя сейчас будем обсуждать! — Ну-ну, держи гранату, Шна.

— Галинишна, вы же у нас не комсомолка? А значит у вас нет права голоса. Вы пока посидите в сторонке, пока мы обсуждаем регламент собрания.

— Я против! Я против закрытого собрания! — Встрепенулась Светка.

— И правильно, у каждого комсомольца есть право на своё мнение. Сейчас мы проголосуем и всё решим. Народ! Я как секретарь собрания буду подсчитывать голоса! Кто за проведение закрытого комсомольского собрания, прошу поднять руки! Кто против? Воздержавшиеся есть?

Воздержавшихся не было. Двадцатью шестью голосами против пяти комсомольская ячейка приняла моё предложение. Учительница тоже голосовала против, но я её руку демонстративно проигнорировал.

— Товарищи, как секретарь собрания объявляю его открытым!

— А чего ты секретарь? Ты тоже что ли хочешь, Афонина? Пусть секретует, весело же!

Голоса ребят были «полны юношеского задора и энтузиазма». Любая непонятная движуха, особенно наперекор официальщине принималась на «ура». Тем более, когда заранее ясно, что никому ничего не будет. Разве что Корчагину, но ему положено, пусть оправдывает фамилию.

— Галинишна, вынужден вам сообщить, что раз вы не член (оживление в зале), то ваше присутствие на собрании невозможно. Прошу освободить помещение на время.

— Это ты сейчас что, меня же из моего класса выгоняешь?

— Как вариант, уйдём мы. Будем искать другое место, по дороге потеряем как минимум половину комсомольцев.

— Точно! Потеряем! — Вторил класс, равно готовый и потеряться, и посмотреть, как сопля Корчагин выгоняет из класса училку. Такого они еще не наблюдали.

— Хорошо. Проводите собрание. Тихонова, после собрания закроешь класс и принесёшь мне ключ. Я буду в учительской.

Когда Галинишна вышла, я прошёл её к столу и демонстративно взял ключ и закрыл дверь на замок. Отошёл от двери, взмахнул несколько раз руками как дирижёр, а потом превратился в нападающего нашей сборной по футболу. Мяча не было, поэтому бить с разбега пришлось в дверь. За закрытой дверью кто-то вскрикнул, а потом все явственно услышали звук удаляющихся каблуков.

— Теперь мы можем начинать собрание? — Спросила меня Светка, уже не так уверенно. Без классухи за спиной, один-на-один с классом ей было не очень уютно.

— Да. Давайте примем и утвердим повестку собрания. — Я вернулся к своему месту, вырвал из тетради листок, а потом сел за учительский стол. — Как секретарь собрания буду вести его протокол.

— Алё, секретарь! А ты писать умеешь?

— Если описаюсь, ты подменишь, Чуга!

— Замётано!

— Вот! Первым вопросом собрания я предлагаю… предлагаю обсудить использование кличек в классе. Мы уже взрослые люди, комсомольцы, а обзываемся как детсадовцы.

— Верно, Тихоня! Голосую за! Единогласно!

— Вторым пунктом предлагаю — голос Светки дрогнул — обсудить безобразное поведение комсомольца (еще тише) Корчагина вчера на уроке литературы. Если других предложений по повестке нет, предлагаю проголосовать сразу за всю повестку! — Дотарабанила она уже громче, как в воду прыгнула.

4 сентября 1981 года

Вчерашний день запомнился не только комсомольским собранием, сыгранным по новым правилам. Вернее, без нарушения старых правил. Можно сказать, собрание прошло по понятиям. Кончилось оно резолюцией о «необходимости всемерной борьбы за повышение дисциплины в классе». Именно так я записал в протоколе собрания, который наша комсорг отнесла в школьный комитет комсомола.

А потом как-то стихийно собрание превратилось в гулянку. То есть в прогулку, какая может быть гулянка в таком юном возрасте? Собрались в скверике около дома одного из отпетых битлов. И потому, что он на первом этаже живёт, а окна прямо в сквер выходят, и потому что у него своя гитара есть. Бывшая батина семиструнка стала шестиструнной, но лучше звучать не стала. Во всяком случае в руках Антошки. Ему в отличие от многих ребят «повезло» — вместо классического погоняла, производного от фамилии за парнем закрепилось его же имя. Антон Курко мог бы быть Курком, но общественное бессознательное определило, что он скорее Антошка нежели Курок. Ну и на его лице это было написано крупными буквами — лопоухий и с рыжинкой. Такому только картошку копать под музыку.

Слово за слово, кепкой по столу… на какой-то песне до меня домотались. Мол, какого хрена я ходил в музыкалку, если не умею играть на самой обычной гитаре? Я? А ведь точно, учился в этой жизни. А в той просто поигрывал.

— Пацаны, я не смогу не потому, что не умею, пальцы не привычные к струнам, сто лет гитару в руках не держал!

— Изолентой обмотай! Не ссы! Вот, у меня трубка есть. Надень на палец и играй! — Куча полезных и искренних советов посыпалась на голову бедного ботана, недоучившегося в музыкалке по классу аккордеон. Трубка? На палец?

— Ну-ка, давай свою трубку, я попробую.

Никогда не пробовал конкретно эту мелодию играть со слайдером, я вообще не сильно умею, тем более на акустике. Электрогитара производства моего хорошего товарища Зонтика и скромный комбик стояли в квартире без дела большую часть времени. Но порой по велению души или коньячка они запитывались правильным электричеством и рождался звук. А пару раз даже музыка получалась. Или я сильно поддатый был и размяк душой тогда? Так или иначе, но вчера в моём исполнении могли звучать только эти строки:

Всё не то, всё не так, ты мой друг, я твой враг.

Как же так всё у нас с тобой?

Был апрель, и в любви мы клялись, но увы,

Пролетел жёлтый лист по бульварам Москвы…

Третье сентября — день прощанья, день, когда горят костры рябин.

Как костры, горят обещанья в день, когда я совсем один!

Некоторый гитаристы надевают слайдер на безымянный палец, я пошёл по пути наименьшего сопротивления и вешаю его на мизинец, самый бесполезный палец по жизни. От него польза только когда вот так на гитаре исполняешь и когда в носу нужно поковыряться. Мы же не негры, указательный в нос совать. Хотя… встречал я тонких музыкальных натур, которые вполне могли и указательным.

Я не умею как Шуфутинский, голос не тот, отжигать как «Линкин Парк» тоже. Но что-то среднее между двумя вариантами тащу. Проигрыши между куплетами благодаря стальной трубке звучали более-менее жёстко. По нынешним временам. Последний куплет, вернее припев доигрывал на морально-волевых качествах. Гитара буквально выпала из рук с последним аккордом. И это я на самом деле довольно часто пользовался слайдером, так неожиданно попавшим в мои руки.

— Сукаааа!!! Как же больно! — Я тряс руками над головой, а народ снова молчал в просрации. Штирлиц в очередной раз был как никогда близок к провалу. Это его обычное состояние.

— Это чего такое щаз было? Кто исполняет?

— Третье сентября. Тёзка мой Шуфутинский написал. Когда, как не сейчас было играть?

— Точяк, сегодня третье как раз!

— А чего тогда мы нигде не слышали?

— Не наезжай на Миху, Шуфутинский того.

— Чего того? Помер? А как он тогда песню написал?

— Не помер, хуже. В Америку свалил. Продался за миллион долларов.

— И почему свалил хуже, чем умер?

— Темнота! Вот скажем, Дунаевского возьми. — Ленка Игошева взялась разъяснять нюансы.

— Зачем?

— Да просто! Не перебивай. Он умер, а мы такие поём «А ну-ка песню нам пропой веселый ветер!»

— Тогда уж не пропой, а пропей. Пропить веселее звучит.

— Отстань! Я о чем? А, да! Мы спели и нам ничего не будет. А если автор уехал в Штаты, то всё. Петь нельзя.

— Почему нельзя?

— Потому что это теперь политическая провокация. Мне так папа объяснял. Раньше даже из фильмов вырезали актеров, которые уехали.

— Да ладно! Гонишь! Вот Буратино возьми, если пацан свалит, то как будет фильм без Буратины? Кто его смотреть будет?

— Не. Тогда самого его не вырежут. В титрах поменяют. Был Пупкин, а стал Залу… Иванов.

— А хорошо исполнил. — Ребята вернулись к обсуждению предмета спора.

— В деревне летом научили. Не местные, из Москвы тип приезжал, он лабает где-то, всякого много знает.

Как говорят в журналистской среде: «Хороший интервьюируемый — мёртвый интервьюируемый». В идеале твой клиент должен умереть сразу после интервью. Или чуть раньше. Главное, чтоб алиби было на момент его смерти. И тогда… тогда уже никто не докажет, говорил что-то твой собеседник, или ты сам выдумал какую-то каверзную фразу. И еще момент — последнее интервью становится «Последним интервью», эксклюзивом, невозобновляемым ресурсом. Это я к чему веду? К тому, что меня никто теперь за руку не поймает, моё тело в действительности провело лето в деревне у бабушки. Ушлые американцы в таких случаях говорят про Лас-Вегас в том смысле, что происходит в деревне, то остаётся в деревне.

У наших пацанов, если им верить, что только в этой самой деревне не происходило. Там и клады, сданные в милицию, и жаркие ночи с селянками, раскованными до полного принятия всех нюансов половых связей, и вот-такенные рыбины, пойманные на червя. Причём, что про рыб, что про селянок рассказывают, широко разведя руки. Но в последнем случае еще и пальцы растопыривают. Во-о-от такая щука! Во-о-от с такими Олька! Пожалуй, если я кому дам в нос в особо жёсткой манере, то это меня в деревне летом научили.

— Чёт только не очень похоже на этого, как его… на Шуфутинского. Тот вроде как блатняк поёт, а тут бодренько, да еще с этой железкой.

— Да плевать, что непохоже. Звучало здорово! Я нигде не видел такую игру.

— И я не видела! У нас во Дворце пионеров гитарный кружок есть, там ребята по-всякому извращаются с гитарами, но так вот — точно нет. Миш, ты где так научился играть?

— Сказал же, всё лето в деревне дрочился. Чувак тот сказал, что эта штука называется слайдер.

Домой мы расходились неохотно, но деваться было некуда. Не смотря на первую неделю учебного года задавали классу домашку в полный рост. Кто как, а я для себя решил, что дешевле будет не выделываться в этом вопросе. Да и вообще, скучновато после школы дома. Заняться толком нечем, так хоть в учебниках покопаюсь. Ну и физкультура помогает время скрасить. Отца семейства дома не бывает практически всё время, впрочем, как в любой нормальной семье, где самец отвечает за наличие добычи в пещере. С биологической матерью оболочки контакт так и не наладился. Хотя надо быть честным — никто к этому не стремится. Единственный плюс в том, что отец проникся моими усилиями по восстановлению физических кондиций. Вернее, по наработке с нуля. И попросил свою жену не загружать меня домашней работой. Мол, сейчас важнее, чтоб я смог почувствовать себя не отщепенцем, а частью коллектива. Ну да, подслушивал, что тут такого? Всё-таки на войне как на войне. Как сказал папа Дима: «Наш мальчик проснулся от спячки, пусть попробует расправить крылья». Хоть кто-то вспомнил, что я «наш».

Мать в качестве компенсации попыталась навесить на меня помощь с уроками мелкому. Попытки отбояриться были пресечены:

— Мам, он что, тупой? Школьная программа рассчитана на среднего ребенка, вполне может сам справляться. Если не дебил.

— Тогда и ты дебил, раз я тебе в начальных классах помогала. Забыл, как сидела с тобой? — Уела, что-то такое всплывает в не моей памяти.

Ладушки, сегодня вспоминаем методы обучения, используем семейные наработки. Пока мать на работе. Пятница, завтра у родителей выходной, значит… А ничего не значит. Тут и рабочий день не укорочен, и пятничные московские посиделки с коллегами в барах и кафе не практикуются. Удивляться нечему — ни Москвы в обозримом пространстве, ни кафешек. А то убожество, мимо которого мне довелось пройти, более подходит для поминок, чем для проводов очередной рабочей недели. Естественно, на мой взыскательный вкус. А как это всё воспринимается взрослыми — не знаю.

Уроки на субботу мы с Павликом почти успели сделать к приходу родителей. Сопли и слёзы, размазанные по школьной форме (он не захотел переодеваться в домашнее, а мне по барабану), красная рожа, красные глаза, красные уши… Павликовая мама как концентрированная кислота того же состава способна разъесть не только стекло, но и мозг всем домашним. Она как её чадо бросилась в бой, не переодеваясь. Оказывается, применение методов карательной педагогики недопустимо. Кто ж знал?

— Мам, погоди. Как это нельзя подзатыльники отвешивать? А если он не понимает условие задачи?

— Нельзя! Или ты что, думаешь, что от этого в голове проясняется, и сразу всплывает решение задачи?

— А зачем тогда ты меня била? Ровно также, ровно в той же ситуации я делаю всё, как ты меня учила.

— Я тебя?

— Да. Как ты меня учила, так и я его. Что-то изменилось в подходе к обучению с тех пор?

— Он твой младший брат! Ты не имеешь никакого права применять силу к заведомо более слабому ребенку! Что тут непонятного?

— Вот это момент как раз и неясен. Почему тебе можно применять силу к заведомо слабому мне, а в отношении него этот метод запрещен? Двойные стандарты, мамаша.

— Это ты кого назвал мамашей?

— А что такое, у меня и документ есть, что ты моя мама. Или я приёмный? — Мать как мокрой тряпкой по лицу ударили.

— Нет конечно, ты мой сын.

— А почему это незаметно?

— Как это?

— А так. Выглядит, словно я пасынок, а ты вторая жена Лесника из сказки про Золушку.

Кажись, перебор. Женщина застыла почти на минуту, а потом молча вышла из комнаты. Послышался характерный хруст закрываемой защелки санузла. А потом звук льющейся из крана воды. Ну да, счетчиков тут нет, воду можно лить без ограничений, хоть полчаса будет литься, пока… пока что? Я очень надеюсь, что не переборщил. С другой стороны, ведь всё правильно сказал. С самого моего вселения было обидно за бедного мальчика. Жил при собственных родителях как усыновленный, а потом еще и того. Кстати, где он, этот Миша Корчагин? Растворился во мне, банально умер, отлетел в лучший мир? Воспоминания о его сильнейших головных болях, когда он по полночи лежал в своей кровати на втором ярусе и тихо поскуливал не добавляют мне счастья. Мать не знала или абстрагировалась от этого? Типа, таблетки зло, а больше помочь нечем, врач сказал подождать, вот они и ждали. Ага, и дождались. Получили меня на свою голову как инструмент прижизненного искупления своих грехов. Аз есьм суд и воздаяние! Или есмь?

Ни разу за свою литературную карьеру не использовал это слово, так что не уверен в его правильном написании. Там мне Яндекс помогал вкупе со встроенным редактором, а тут Яндекса нет. А редактор встроен в меня самого, и веры ему немного. Хотя есть же вариант, я вспомнил! Тут словари на бумаге печатают, в столе валяется орфографический словарь школьника. А вот это смешной момент: у школьников орфография так сильно отличается от взрослых? Зачем им отдельный словарь? Или из него вымараны все взрослые слова формата «16+»? Видимо, у взрослых есть свой «Словарь расширенный и дополненный терминами из справочника строителя», который содержит местоимения на букву «Х» и междометия на «Б».

Вечер пятницы закончился спокойно, мать не взывала к отцовскому чувству ремня, не пыталась меня стыдить и даже покормила. В смысле, всех покормила, не одного меня. Так что насчет Золушки я чуток сгустил, просо с ячменём перебирать не заставляют как ту несчастную. Вот кому тяжело пришлось — после смерти матери девочка сменила статус с наследницы придворного егеря на ранг прислуги.

— Павлуха, а ты в курсе, что в «Золушке» на самом деле всё не так было, как в кино показывают? — кидаю я в темноту. На самом деле пацан не виноват, что из него принца начали стругать. То есть виноват, но не так сильно.

— А как? — Раздаётся снизу.

— Мачеха надавала заданий перед балом, смешала просо с ячменём и укатила на бал. А Золушка навязала силков из своих чудных волос, насыпала сверху перемешанные крупы и уселась ждать голубей. Когда голуби слетелись на бесплатное угощение, они все попали в силки к хитрой девушке. Тогда Золушка велела слугам сделать из птиц жаркое и устроить скромный пир на господской кухне.