Проводник. Часть 1. Долг

Зорислав Ярцев

Проводник. Часть 1. Долг

Глава 1

20 марта 2022 г, РФ, Крым, Ялта

Утреннее солнце светило в оба окна, заливая ярким светом опрятную комнату. В квартире она была единственным помещением, если не считать отгороженного санузла. Студия тем и нравилась Борису, что квартирка, вроде бы, и маленькая, чуть больше тридцати квадратов, но общее пространство без перегородок получается просторным. Да, семейному такая планировка не очень. Но Борис жил один, и пока что менять своего социального статуса не собирался. Слишком сильна была ещё память о первом браке, продлившемся чуть больше полугода. Эту мрачную страницу он всё ещё никак не мог до конца закрыть в своей голове. Так что уже не раз вежливо, но твёрдо отклонял все поступавшие намёки, а порой и прямые предложения от подруг, предпочитая вольную жизнь.

В углу тихо бормотал телевизор, вещая о каких-то новостях. Молодой человек не вслушивался в торопливый голос корреспондента. Он даже не мог толком сказать, зачем вообще включил этим утром телевизор. Что-то тревожило его, легонечко царапая меленькими коготками смутного предчувствия.

В такие моменты мощный, почти под метр девяносто, парень принимался двигаться с тягучей грацией кота. Движения становились плавными, неспешными и чёткими. В них проступала даже какая-то подчёркнутая бережность, словно здоровяк опасался что-то нечаянно повредить. Те, кто знал его достаточно хорошо, всегда настораживались, завидев эти признаки.

— О! Шаман почуял духов войны. Цыц всем. Ушки на макушку, — любил говаривать в ответ на это сержант Озеров — командир отделения, в котором Борис служил в Сирии.

Было и такое в богатой биографии Иволгина Бориса Викторовича, сирийский позывной «Шаман». В 2016-ом, вскоре после срочной, на долгие четыре года занесло его в чужие пески, где он и познакомился с Ромкой, который многое сделал для вконец запутавшегося двадцатилетнего пацана.

Но та страница личной истории уже давно закрыта. Военная форма старшины ВДВ висит в шкафу. Навыки снайпера-разведчика задвинуты в дальний угол памяти, к множеству тайн, в которые он невольно вовлёкся на службе. Два последних года посвящены изучению психологии и её новых направлений, чтобы поправить свои выгоревшие от напряжения нервы, найти себя и получить дополнительную подготовку. Благо навоёванного за четыре года капитала хватило не только на вот эту квартирку в родной Ялте и подержанную машину, но и на учёбу. А дистанционно сейчас можно было освоить почти что угодно. Вот он и получил уже несколько сертификатов об окончании курсов, параллельно учась в институте на психолога.

Впрочем, психология оставалась пока что делом чисто для себя. А на хлеб Борис зарабатывал тем, что водил экскурсии по родным крымским горам, о которых знал превеликое множество всякого: от биологии и геологии, до легенд и преданий. Горы он любил, и они отвечали ему взаимностью. Так что Иволгин быстро заработал высокую репутацию среди проводников. Это позволило ему смело повысить ценник на свои услуги.

Борис подошёл к окну и открыл его настежь, впуская в комнату свежий, всё ещё прохладный, но уже по-весеннему вкусный южный воздух. Ворвавшийся ветерок пробежался по коже, попытался растрепать тёмно-русые волосы, но те были плотно собраны в хвост, так что ветер ограничился лишь тем, что сдунул пару выбившихся прядок со лба. С собой он принёс лёгкий запах моря, сырой земли и цветов, обещавших уже со дня на день превратить полуостров в буйный сад. Губы молодого человека тронула лёгкая улыбка. Для себя он увидел в этом весеннем ветерке подвижность, юность и полноту жизни. К этим ощущениям он и потянулся всем сердцем.

Внимание плавно скользнуло в центр груди, туда, где восточные учения помещали сердечную чакру, православные исихасты — место единения ума и чувств и врата в Царство божие, а современные учёные определяли сосредоточение нервных узлов. Парень мысленно отыскал там привлекательную звёздочку внутреннего огня или души, кому как больше нравится, и отдал мысленную команду: «обновить связь с моим самым лучшим расширением». Он позволил собственному свету ярче разлиться по телу, и отпустил его наружу в бесконечность1. Борису это сияние казалось голубоватым, но это было его личным выбором. Каждый видел свой собственный свет таким, как ему больше нравилось. Проделав расширение, которое за последние пару лет стало для Иволгина привычным, он глубоко вдохнул полной грудью. Вместе с воздухом молодой человек вдохнул и весенний ветерок, вбирая в себя понравившиеся ощущения подвижности, юности и наполненности живым теплом, живыми токами. Плавный выдох, и набранные ощущения спокойно разливаются по всему телу, словно Борис силой своего выдоха наполнял собственный организм желаемыми качествами, как шарик воздухом. Мягко, спокойно, с любовью и бережностью к самому себе, без навязчивости и насилия, ровно так, чтобы было комфортно и приятно. Это ощущение удовлетворения от проделанного, парень тоже пустил по всему телу на следующем выдохе. Ему стало легко и радостно. Захотелось двигаться и что-то делать, тревожность ушла на задний план, а мир вокруг заиграл большим числом красок. Борис сосредоточил внимание именно на этих приятных ощущениях, произнося вслух:

— Свидетельствую получения лёгкости, радости, подвижности и притока жизненных сил.

Он почти пропел эти слова своим глубоким и размеренным баритоном. Тело даже словно завибрировало в ответ на мягкий голос и наполнявшие его чувства.

Молодой человек вовсе не просто так произнёс эти слова. Приём так называемого свидетельствования помогал стабилизировать результат, а заодно настроить мозг на то, чтобы лучше видеть положительные и сильные качества и инстинктивно сосредотачиваться именно на них, а не на негативе. Петь их было не обязательно. Можно даже вслух не говорить, ограничившись мысленной командой. Но Иволгину сейчас хотелось сделать именно так, как он сделал.

Очередной порыв ветерка принёс мягкое тепло. Борис подставил лицо под его касания и от души поблагодарил этого природного вестника обновления и жизни2. В ту же минуту солнце проглянуло сквозь плотные облака, вплетая в общую картину жар своих лучей. Небо начало проясняться, и это тоже обрадовало Бориса, что вызвало в нём новый прилив благодарности сразу ко всему окружающему миру. Постояв ещё с минуту возле открытого окна, молодой человек перевёл стеклопакет в форточный режим и отправился заваривать чай по своему любимому утреннему ритуалу.

Нет, китайских церемоний Борис не любил, хоть и знал во всех деталях. Он предпочитал свою собственную, созерцательную церемонию. Она помогала ему выстраивать внутреннее равновесие и задавать настрой на целый день. Его чаи, впрочем, высоко ценили многие. Он с детства умел их заваривать как-то по-особому. А за последние два года молодой человек отточил это искусство до блеска.

— А с чем у вас сегодня чай? С утренней зарёй или лесным духом? — с робким почтением интересовались у вечно невозмутимого проводника постоянные клиенты, не в первый раз ходившие в походы по крымским горам под его руководством.

— С вольным морским ветром и красотой первоцветов, — на полном серьёзе ответил Иволгин последней группе, которую водил на прошлой неделе.

Те почтительно закивали, прихлёбывая чай из походных кружек. Лица овивал тот самый вольный ветер, в котором чувствовался лёгкий солоноватый привкус моря, смешанного с более порывистым горным собратом. Вокруг россыпями расстилались ковры тех самых первоцветов, ради красивого вида которых все они сегодня и отправились на Аюдаг, хотя погода была ещё далеко не ласковой, напоминая о зимних штормах.

Пальцы захватывают щепоть сухой заварки, ровно столько, сколько захотелось. «Да, чай сегодня будет крепким», — отстранённо подумалось Борису. Лёгкий поворот кисти, и солидная горсть оказалась в его широкой ладони. Взгляд скользнул по сухим скрученным листикам, словно читая таинственные письмена. Внимание быстро касается внутренней звёздочки в груди и мягко подталкивает её сияние расшириться ещё дальше. Чаинки на ладони «оживают», обретая какой-то новый объём. От них тянет солнечным теплом, порывами горного ветра, упругими струями дождя, нагретой влажной землёй, запахом сушёного чайного листа, в котором всё ещё угадывается движение соков. Где-то меж всем этим мелькают лёгкие касания насекомых.

Борису нравилось разворачивать в своей голове всю палитру этой завораживающей картины. Нравилось читать и перечитывать историю чая, лежащего на ладони. И лично ему было всё равно, правда это или лишь его воображение. Потому что ощущения, рождавшиеся внутри тела, были самыми что ни на есть настоящими. И, что звучит ещё фантастичнее, этими ощущениями можно управлять, меняя почти что угодно. Даже вкус и свойства чаёв. И вот это уже была объективная реальность, которую подтверждали все, кто их пробовал.

Что интересно, инструменты для управления ощущениями лежали вовсе не только в области эзотерики, но и активно разрабатывались современными психологами. За последние пару лет Иволгин изучил их во множестве. И старые, ещё столетней давности, теории Карла Юнга, и сформировавшиеся за последние полвека направления психологической науки, такие как: трансперсональная психология, трансактный анализ, теория эмоционального интеллекта, нейропсихология и прочее3.

В подростковом возрасте Борис увлекался двумя вещами: самбо, где получил разряд КМС, и шаманизмом. Самбо, как и прочие виды боя, инструктора и фронт отточили ему до смертоносного блеска. А вот увлечение шаманизмом, за которое Борис и получил свой позывной, неожиданно обрело новый смысл и переплавилось в более зрелую, так сказать, научно-обоснованную форму. Замкнутый и угрюмый парень, каким Иволгин вернулся из Сирии домой, принялся искать себя заново. По кирпичикам собрал, как любили посмеиваться приятели, современного шамана. Борис не спорил с этим определением. Ему, в сущности, было всё равно, как, что и кто называет, лишь бы от этого был толк.

Борис на миг задумался, мысленно перебирая ощущения, рождавшиеся в нём от чаинок. Его внимание останавливается на норовистом горном ветре, могучем и переменчивом. Медленный вдох, и этот образ выделяется из прочих. Плавный выдох, и ветер расширяется, наполняя всё тело парня, ярче вспыхивая в чаинках на его ладони, уносясь порывом далеко-далеко. Новый вдох-выдох, и чувство ветра раскрывается отдельными гранями. В сознании парня вихрь то стихает, проявляя более мягкий, ласкающий нрав, то показывает всю мощь шквальной волны, то проносится по листикам лёгким тёплым дыханием.

«Выбор…», — пронеслись в голове у Иволгина слова одного из тренеров. — «Самое грандиозное, что вообще есть в жизни — право и возможность выбирать! Мысленно сделайте шаг в воображаемый круг спокойного и нейтрального ноля. Он поможет отсечь тяжесть и горечь ошибок. А теперь выбирайте! Шагайте туда, куда пожелаете. И дальше двигайтесь с тем чувством, которое вы выбрали для себя».

В этот момент Борис остановил свой выбор на ощущении тепла и лёгкости, мягкого движения, умиротворяющего покоя, наполненного ароматами трав и влажной земли, звуками жужжащих пчёл и редкого стрёкота кузнечиков. Ещё вдох-выдох, и эту картину добавляет ощущение кристально-чистого горного воздуха, ясного неба, тепла утреннего солнца, пробуждающего и заряжающего. Вдох-выдох — чувство земли, из которой по корешкам текут питающие соки, а в обратную сторону уходит тяжесть.

Борис сейчас сам в каком-то смысле был этим чаем. Он вместе с растением выбирал, чем наполниться из окружающей природы. И было уже не так важно, что растение давно выросло, сорвано и высушено. Потому что всё это уже есть в чаинках на его ладони. Молодой человек просто делал сейчас выбор, что конкретно из огромного богатства, накопленного чайными кустами, он хочет получить именно в этот раз, именно в это утро, в этот день.

Завершающим штрихом в картине стало чувство любви и принятия, чего-то, что ассоциировалось у Бориса с материнскими объятиями. Он сделал ещё один размеренный вдох-выдох, а затем высыпал заварку во френч-пресс. Щёлкнул клавишей электрического чайника. Послышался шум закипающей воды. Она уже была горячей, так что потребовалось совсем чуть-чуть, чтобы звук с шума сменился на просыпающееся бурление. Борис снял чайник раньше, чем тот дошёл до полных ста градусов. Медленным движением влил кипяток в стеклянную колбу. Вернул чайник на подставку. Накрыл френч-пресс крышкой и пододвинул его на тот край кухонного стола, что сейчас был залит солнцем. Внимательный взгляд голубых глаз парня принялся наблюдать за танцем чаинок в янтарной жидкости, подсвеченной лучами утреннего светила.

Примерно через минуту молодой человек вышел из своего медитативного состояния. Прежними плавными движениями он наполнил тарелку ещё вчера приготовленным пловом, налил большую кружку чая и устроился за обеденным столом.

***

Тревожное предчувствие, притихшее было после игры с ветерком, вновь вернулось ближе к концу завтрака. Тарелка уже опустела. Но Борис продолжал всматриваться в её поверхность, словно пытаясь прочитать в разводах будущее. За окном проехала машина со спецсигналами. Пронзительный звук сирены выдернул Иволгина из неподвижности. Он заглянул в опустевшую кружку, заново её наполнил чаем и задумался о причинах своей тревожности.

Существовало несколько методов прояснить ситуацию: скан или расширяющий вопрос4. Борис решил попробовать второй вариант. Он отставил кружку, откинулся на спинку стула и вновь обратился к приёму расширения. Парень позволил своему внутреннему сиянию, исходящему из центра груди, ярче разлиться по телу и ещё дальше унестись в бесконечность. Мысленно отметил, что его свет сливается с прочим светом, что в мире для него всегда достаточно места и любых благ, а, значит, соперничать ни с кем ненужно, наоборот, можно расслабиться и довериться. Конечным штрихом молодой человек добавил ощущение выхода за некую условную границу внутри своих представлений, как бы передвинул её ещё насколько-то вперёд. Таким нехитрым, но эффективным трюком он создал в своём сознании свободное пространство, куда может придти ответ. Мозг как бы получил некий план, по которому ему предстоит дальше действовать, ища решение поставленной задачи. Улыбнувшись, Иволгин задал самому себе вопрос, вкладывая в него чувство расширения и интереса:

— Покажи мне причину моей тревожности.

С минуту ничего не происходило. Борис отлично знал, что ответ на расширяющий вопрос может придти сразу, а может лишь через час, день или даже неделю. Впрочем, на вот такие вопросы ответ обычно приходил быстро. Так сложилось и на этот раз.

В голове внезапно всплыл образ светловолосого крепкого улыбчивого парня с синими глазами. Затем мелькнули воспоминания о сирийской службе. Пару раз проскользнули ещё какие-то смутные образы. Борис поморщился от неприятных ощущений, сжал пальцами виски и крепко зажмурился. Окунаться в те события ему совершенно не хотелось. Но, по всей видимости, ответ влёк его именно туда. Глубоко вдохнув и выдохнув, Иволгин налил себе ещё чая, сделал большой глоток и отпустил память на волю. Лента, окрашенная в его сознании в красновато-оранжевые тона, унеслась к событиям шестилетней давности, туда, где он познакомился с Ромкой, о котором уже вспоминал этим утром.

Глава 2

30 августа 2016 г, Сирийская арабская республика, пригород Алеппо

Солнце потихоньку поднималось к зениту. Жара становилась нестерпимой. Близость пустыни и сложный рельеф делали этот район далеко не самым гостеприимным местом на Земле. Хотя и здесь жизнь кипела уже многие тысячелетия. Алеппо — один из крупнейших и старейших городов Ближнего востока, до сих пор остающийся важным центром исламского мира. Некогда через него пролегал Великий шёлковый путь. Здесь сосредотачивались научные, культурные и религиозные центры. А теперь в этом городе хозяйничали шайтаны5 в человеческом обличии.

Борис сморгнул попавший в глаза пот. Его взгляд скользил по окрестностям, но мало что замечал из происходящего. Мыслями он был очень далеко от этих мест. И даже первая заброска в составе отделения разведки ВДВ6, куда его всего неделю назад перевели из общей десантуры, уже совершенно не вдохновляла на подвиги. Умом он понимал, что поступает опрометчиво и даже подло по отношению к боевым товарищам. Но прочтённые буквально час назад строки пронеслись напалмом по его сердцу, вгоняя в полнейшее безразличие. Сейчас он даже пытался честно разозлиться на того придурка, который, в нарушение правил, сунул бойцу письмо в самый последний момент перед выходом на задание. Пытался, но тщетно. Внутри не было сил даже на злость.

Короткая перебежка. Новое залегание. Роман — командир его отделения, чуть приподнялся из-за валуна и прищурился, всматриваясь в суету шайтанов. Их небольшой отряд с увлечением сооружал какой-то агрегат, больше напоминающий помесь треноги, мультиварки и спутниковой тарелки. Тарелка, к слову, казалась единственной новой запчастью. По-крайней мере, блестела она не хуже зеркала, что даже удивляло, ведь на фронте любую блестящую поверхность всегда стремились затемнить или покрыть иным антибликом. Это настораживало. Потому что шайтаны вовсе не были дураками, да и в целом не отличались особой склонностью к самоубийственным действиям. Шахид — это почётно и всё такое. Но многие из них были простыми наёмниками, хоть и с мозгами набекрень. И они справедливо подозревали, что, погибнув, увлекутся и пролетят мимо Джанны, а потому торопиться с этим не стоит.

Борису прилетело по глазам ярким светом, отразившимся от зеркало странной тарелки. Он тихо чертыхнулся и привстал, чтобы отойти в сторону. В следующую секунду мощный толчок бросил его на камни лицом вниз. Почти над самым ухом прозвучал торопливый шёпот сержанта:

— Тебе, Остолопу Тринадцатому, жить, что ли, надоело? Ты куда в полную тушу высунулся из укрытия? Не заметил, что ли, что в нашу сторону два шайтана смотрят? Или тебя за сладкую жопу к нам перевели? Так это зря. У нас тут передовая вольница, а не тёплый штаб.

Иволгин повернул голову и встретился взглядом с Романом. Сержанту взгляд своего нового бойца совершенно не понравился: пустой, словно безразличный ко всему происходящему. И вроде как в начале заброски нормальным был. И последний час тоже позади бодро топал. Хотя, он сильно не всматривался. Может, что и упустил.

— Э-э-э, брат, кажись, нам кое о чём надо поболтать, — задумчиво протянул командир отделения, глядя на Бориса.

Тот безразлично пожал плечами, мол: надо — значит, надо.

Роман отдал жестами несколько команд, разбивая оставшихся бойцов на три части. Две двойки рассыпались в противоположные стороны, обходя стоянку шайтанов с флангов. А пятый остался на прежнем месте, наблюдать и координировать звенья разведывательного отряда. Сам же сержант ухватил Иволгина за шиворот и потащил того за собой в сторонку.

— Ну, давай, колись, с чего такая вселенская скорбь? — прищурившись, спросил Роман, когда они отползли в укромную расщелину.

В высоком и обычно жизнерадостном голосе сержанта сейчас слышалось плохо скрытое раздражение пополам с беспокойством. Тёмно-синие глаза пытливо всматривались в отстранённое лицо Бориса. Пальцы, словно невзначай, поглаживали рукоятку десантного ножа. Так и не дождавшись никакого ответа, Роман ухватил парня за подбородок, повертел голову туда-сюда, следя за шириной зрачков и их реакцией на свет.

— Балды не вижу. Реакции в норме, — задумчиво протянул он, продолжая с прищуром наблюдать за Борисом. — Ладно, товарищ партизан. А если так?

Он отступил на шаг и медленно вытащил нож. На свет явилось хищное воронёное жало «Гюрзы»7. Но Иволгин лишь скользнул по боевому кинжалу равнодушным взглядом.

— Э-э-э, тяжёлый случай, — помотал головой Роман, и вогнал нож обратно в ножны. — Да что ж мне тебя, действительно резать что ли? Я ж могу. Даже не сомневайся. Приходилось делать и такое.

На последних словах голос сержанта понизился и стал похож на угрожающий шелест змеиной чешуи по камням. Жало гюрзы спряталось в ножны, но истинная опасная сила крылась вовсе не в боевом ноже, а в его хозяине. Впрочем, Роман отличался редкостной проницательностью, способностью к сопереживанию и талантом читать чужие души, что делало его командиром, за которым бойцы были готовы идти куда угодно. И ключики к сердцам он умел подбирать не хуже профессионального медвежатника, вскрывающего сейфы, обвешенные сигнализацией и тревожками. Вот и сейчас, он ясно почувствовал, что страх тут бесполезен, и мигом сменил тактику.

— Или, может, изволите развлечься десантными народными танцами?

Сержант раздвинул губы в широченной улыбке весёлого людоеда, присел, растопырил руки и сделал несколько дурашливых движений. По губам Бориса скользнул первый намёк на усмешку. Он тяжко вздохнул, открыл рот и попытался что-то сказать, но голос отказал парню. Тогда Иволгин достал из кармана смятый конверт и протянул его командиру. Тот мигом вернулся к деловому образу, взял конверт, достал письмо и принялся торопливо вчитываться в строки. Губы сержанта шевелились, бормоча отдельные предложения:

— Так-так… И что тут у нас? Ага… «Уважаемый Иволгин Борис Викторович…» Это пропускаем… Ага… «Сообщаем вам, что Иволгина Ирина…» Ага-ага… «…скончалась 22.08.2016…» Ага-ага… «Причиной смерти, по предварительному заключению, стала…» Ага-ага-ага… Куча умных слов диагноза. Ни фига не понял, но звучит стрёмно. Аж жуть! Когда шайтан тебе вышибленными мозгами на морду плеснёт, и то не так мерзко, как от этих буковок.

Роман дочитал письмо до конца, подчёркнуто аккуратно сложил листок, убрал в конверт и протянул его обратно Борису.

— Сочувствую, брат, — искренне произнёс он, глядя на своего бойца. — Перед заброской вручили?

Борис молча кивнул.

— И ты уже в дороге прочитал? — понимающе подытожил сержант.

Парень снова кивнул.

— Ну, с той трихомонадой, что письма так вот тупо вручает, я ещё поболтаю по душам, когда в «Химки»8 вернёмся, — с кривой усмешкой тихо сказал Роман, и тут же сменил тему: — Эта Ирина — жена, сестра?

— Жена, — хрипловато выдавил из себя первое слово Борис, и, подумав, добавил: — Мы только прошлой зимой поженились. Вскоре после того, как я со срочной вернулся. А потом она… Ну, я потому сюда и поехал… Знакомые были. Помогли быстро оформиться на контракт. А других способов быстро заработать не нашёл.

— Понятно, — кивнул Роман. — Здесь порой и такие встречаются, — он вздохнул и добавил: — Да кого тут только не встречается. Даже, не поверишь, бывшего профессора филологии видел. Тоже деньги зарабатывал. Но не знаю, на что. Мельком было.

Иволгин молча кивнул. Говорить парню по-прежнему не хотелось. Свой первый заряд красноречия он уже исчерпал. И теперь снова, стоило только набрать в грудь воздуха и открыть рот, как к горлу подступал тяжёлый ком, а на глаза наворачивались слёзы. Сержант заметил это и участливо сказал:

— Да ты не сдерживайся, брат. Надо пореветь, реви. Это ж всё фигня, что мужик со стальными яйцами обязан быть и в узде чувства держать. Оно ж и кончиться недолго от такого. Я своими глазами столько таких «стальных крепышей» перевидал, ходит себе, бегает, зубы стискивает, а потом — хлоп! — и слёг парниша. И хорошо если в кардиологию. А то и от того, что под пулю сам подставился. Или даже бывает, что просто на камушке растянется. Глядь! А всё уже! Отбегался. «Двухсотый»9 без ран и героизма. Знаешь, как паршиво от такого? Э-э-э… И паршивее всего от осознания, что, дурак тупой, недоглядел. Замечал, что не то что-то с пацаном. Ан поздно уже! Смерть, брат — она ведь недогляду не прощает, второго шанса переиграть не даёт. Ни «двухсотому», ни всем тем, кто вокруг клювом щёлкал, когда кому-то помощь нужна была. Порой и словечка хватило бы. Главное — сказать вовремя это самое словечко-то. Сила наша, брат, не в яйцах и даже не в стволах с вертушками. Она в единстве! — Роман сжал перед собой кулак. — Сила наша всегда в общинности была, есть и будет. Во взаимовыручке и взаимопонимании.

Командир говорил и говорил, отлично зная, что сейчас важнее всего внимание и просто звук живого, участливого голоса, которому не пофиг на тебя, которому есть до тебя дело, тебя вот такого вот, даже со слюнями и соплями. И когда Борис дошёл до крайней точки, Роман по-простому шагнул к нему и крепко обнял. Похлопывая здоровенного, почти на десяток сантиметров выше себя, парня, он тихонько приговаривал:

— Поплачь. Не держи в себе. Я и так знаю, что яйца у тебя титановые. Других у нас не держат. Любил ты девочку свою. Вижу. Но она вряд ли захотела бы, если бы ты тоже за ней ушёл. А родителей на кого оставишь? Ещё кто у них есть?

Беззвучно плачущий Борис отрицательно мотнул головой.

— Ну, вот видишь? — кивнул Роман. — А старикам твоим сейчас тоже каково? Новый человек только-только в семью вошёл. И такое… И ты ещё у них единственный ребёнок. На тебя ж вся надёжа. Тебе жить надо. Цель какую-нибудь найти. За неё ухватиться, и вперёд идти. Понимаешь? Ради других. Ради себя. Ради будущего. Ради того, чтобы жизнь над смертью восторжествовала. Понимаешь?

Иволгин согласно кивнул, чувствуя, как взорвавшийся вязкий ком внутри начинает потихоньку отпускать. Вскоре он даже сумел пробормотать:

— Остальные… Ребятам, может, тоже помощь нужна.

— Об остальных пока не думай, — беспечно отмахнулся сержант. — Все стреляные, опытные. Если что, и сами справятся.

Но не прошло и минуты, как нарочито сбитый камушек скатился в укромную расщелину. Над головой раздалось тихое покашливание. Роман поднял голову и уставился на своего зама. Тот указал взглядом на новенького, молчаливо спрашивая, мол: — «Как он?». На что сержант быстро показал поднятый вверх большой палец.

— Я, конечно, дико извиняюсь, что прерываю ваш интим, — в голосе зама проскользнул намёк на иронию. — Но шайтаны начали проявлять подозрительную активность. Бросили свою хреновину и собираются куда-то в эту сторону.

— А ты, Ворчун мой дорогой, не ревнуй, — кривовато усмехнулся Роман. — Али забыл, как сам мне берцы норовил удобрить после первых упокоенных шайтанов?

— Помню, — чуть смущённо прогудел зам.

Сержант поиграл бровями, вспомнил рассказы Бориса о себе и своих увлечениях, сопоставил два и два, и внезапно обратился к новенькому:

— Глянь-ка, а ты угадал ведь, что парням помощь нужна. Прям Шаман… А? Как тебе позывной?

— Норм, — вымученно улыбнулся Иволгин.

Перехватив чуть потеплевший взгляд парня, Роман добавил:

— Раз чуять и говорить начал, значит, живой. Раз живой, значит, пора продолжать жить. Пойдём-ка глянем, чего там шайтаны удумали.

Борис уже куда охотнее кивнул в знак согласия и готовности действовать. А когда они выбирались из расщелины, он тронул Романа за рукав и сбивчиво сказал:

— Спасибо. Я запомню. Всё. Запомню.

— Помни. И всегда пожалуйста, — серьёзно ответил на это командир отделения.

Глава 3

20 марта 2022 г, РФ, Крым, Ялта

Кружка с чаем давно опустела в руках Бориса. А вот память всё ещё продолжала водить парня по своим закоулкам. И кроме того случая, он вспомнил и то, что произошло буквально на следующий день. То, как матерящийся и натурально плачущий Ромка обезвреживал под ним взведённую противопехотную мину, на которую Борис с дуру наступил. Хорошо ещё вовремя заметил. И хорошо, что всех их сапёрному делу обучали на совесть. В отдельной разведроте у всех по этому предмету были только высшие баллы. Остальные просто отсеивались естественным путём. Их потом домой в мешке возвращали. Ну, то, что смогли найти и отскрести.

На случай таких вот вскрывшихся тайников памяти, в арсенале современных психологов тоже были свои методы. И Борис ими владел вполне уверенно. Вот только сделать он ничего не успел, потому что заиграла приглушённая мелодия мобильника. Иволгин отметил, что ничуть не удивлён этому. С лёгким любопытством посмотрев на экран, парень кивнул своим мыслям, поднёс раскрытую ладонь к лежащему на столе телефону и поводил над ним, словно хотел что-то просканировать неким неведомым прибором10.

«Отвечать или не отвечать? Покажи мне, что будет для меня наилучшим вариантом?» — тихо произнёс он, задавая расширяющий вопрос.

В дополнение к этой команде, молодой человек послал новое ощущение света, устремляющегося куда-то в бесконечность, и, словно рулеткой, отмерил перед собой свободное пространство для получения ответа.

Крупная ладонь плавно нырнула вниз, легко касаясь сенсорного экрана и активируя видеовызов даже чуть раньше, чем Борис осознал, что делает. Вторым движением он прислонил смартфон к подставленной кружке, чтобы его лицо попало в объектив камеры. Через секунду картинка ожила, динамик пошуршал и выдал бодрый голос отца-командира:

— Здорово шаманам всея Руси! Не оброс ещё мухоморами в своей берлоге?

— Не раньше, чем вы осените себя священным полумесяцем, товарищ майор, — отпарировал Борис, не сдержав ответной ехидной колкости.

Прищурившись, парень присмотрелся к погонам и поправился:

— Прошу прощения, Василий Иванович. С новым повышением вас. Когда мы в последний раз виделись, вы были ещё майором, а теперь подполковник.

Собеседник быстро поплевал через плечо и сунул руку за пазуху. Там, как Борис точно знал, тот носил заветный крестик, служивший талисманом ещё его деду, который прошёл с ним всю Великую отечественную. Не то, чтобы бывший комроты был уж таким истовым христианином и противником Ислама, притеснениями на эту тему он никогда не занимался, мусульман в своей роте ничем не принижал, с садыками11 общался с подчёркнутым офицерским достоинством, но у всех есть свои тараканы в голове. Нащупав заветную реликвию, мужчина успокоился и вновь жизнерадостно гаркнул: