Суперинтендант и его заботы

Найдя, наконец, то, что искала – бледный голубоватый камень в оправе из трёх металлов разного цвета – она сунула его в карман куртки и убрала шкатулку.

– Значит, так, – повернулась госпожа Редфилд к секретарше. – Покупки меня не интересуют. Если ботинки, шляпки или ещё какие-то предметы тебе нравятся, ты можешь их купить, для себя или для меня, мои размеры ты знаешь. Я не буду тратить на это время и место в мозгах. Это понятно? – Марджори молча кивнула. – Далее: найди мне в Лютеции какую-нибудь вышедшую в тираж оперную певицу, готовую поговорить и посплетничать. Важно, чтобы она выступала когда-то здесь, в «Ла Фениче». Если найдёшь не одну, получишь премию.

– Только в Лютеции?

– Где угодно, но в радиусе одного, максимум двух портальных переходов.

– Понятно, – Марджори сделала пометку в невесть откуда появившемся блокноте. – Ещё что-то?

– Меня интересует казнённый дож Марино Фальер.

– Ага! – перебила секретарша. – Не зря я всера о нём вспомнила, был такой!

– Не зря, как видишь, ты права. Я продолжаю: меня интересуют его биография, семья, сведения о принадлежавшей ему собственности, причём желательно знать по отдельности, что было конфисковано после казни и что осталось у родственников. Потомки, кто из них чем занимается сейчас, и кто где находится.

– Понятно, – повторила Марджори и сделала ещё несколько пометок. – Срочность?

Лавиния мрачно ухмыльнулась.

– До сегодняшнего вечера. Но впереди у меня две встречи, и по из результатам срок может превратиться во «вчера». Кстати, мы с тобой сегодня вечером идём в оперу. Начало в половине девятого, если я не ошибаюсь. Или в восемь?

Марджори взглянула на часы и перевела на госпожу Редфилд взгляд, полный горечи и страдания:

– То есть, ты хочешь, чтобы за оставшиеся четыре часа я выполнила два достаточно сложных поручения, привела в порядок себя и тебя, и была готова вовремя?

– Именно так. Я в тебя верю.

Прекращая спор, Лавиния вытащила из кармана коммуникатор и нажала кнопку.

Джан-Марко откликнулся почти мгновенно.

– Есть новости. Перейдёшь сюда?

– Давай, – согласилась она, покосившись на свою секретаршу. – Открывай портал.

От предложенного кофе госпожа Редфилд отказалась.

– А вот если найдётся глоточек граппы, с удовольствием выпью, – добавила, вспомнив полдник с прелатом. – У меня появились некоторые сведения по «Ла Фениче», меняю на информацию.

– Какую именно информацию? – осторожно поинтересовался глава венецианской Службы магбезопасности.

Ему хорошо было известно, что прежде, чем договориться о чём-то с этой дамой, надо хорошенько подумать и внимательно прочитать все примечания мелким шрифтом.

– Историческую.

– Это не ко мне. Мне бы актуальные дела разгрести.

– Неужели я в своё время не научила тебя, что исторические факты в любой, особенно в неподходящий момент могут обрушиться на тебя самым актуальным делом?

– И что, твои сведения об оперном театре именно такого характера?

– Возможно.

В нескольких фразах Лавиния рассказала своему бывшему ученику о встрече с Карлом Оттоленги, и о появившемся у того даре вестника смерти. Джан-Марко насторожился:

– И последний, у кого он разглядел эту метку, был суперинтендант Кавальери?

– Да.

– Надо как-то обезопасить его!

– Как? Мы не знаем ни сроков, ни что именно случится. Бедняга может свалиться в канал или поперхнуться куском хлеба… Я дам ему амулет Лабрюйера, но даже это не ото всего защитит.

Торнабуони уважительно присвистнул: амулет Лабрюйера определял яды, закрывал обладателя щитом от механического и от магического нападения, позволял дышать под водой и в огне, а по стоимости равнялся примерно бюджету небольшого княжества.

– Так что бы ты хотела знать?

– Смотри: дож Марино Фальер был отстранён от должности в семьсот шестьдесят третьем, и в том же году случился первый пожар на месте театра. Однофамилец или потомок дожа был отстранён от выступлений, и в театре поселилось проклятие.

– Однофамилец или потомок? Ну да, всякое может быть. Это не самая частая фамилия, но и не такая уж редкая. Ты хочешь знать, что было между этими событиями?

– Да. В театре было ещё два пожара, и их даты нам известны. Наверняка происходило и ещё что-то, о чём просто не сочли нужным упомянуть в хрониках…

– Или мы с тобой не запомнили, – самокритично дополнил Джан-Марко.

– Или так, – согласилась госпожа Редфилд. – Посади кого-нибудь покопать в архивах, а я попытаю суперинтенданта. Можно, конечно, поискать и в дневниках…

Они переглянулись, вспомнили длинные и подробные записи, и вздохнули.

– Отложим это на крайний случай, – решил Торнабуони. – А пока давай, я открою тебе портал к «Ла Фениче».

Площадь перед театром насквозь продувалась ледяным влажным ветром.

Нищий в лохмотьях, издававших удивительное зловоние, сжимался в комок, пытаясь укрыться от пронизывающих порывов в пустующей нише.

– Эй, приятель, – окликнула его Лавиния. – Тебя тут сдует!

– Тебе-то что? – буркнул тот себе под нос.

– Держи, этого должно хватить на пару стаканов грога и ночлег, – она вложила ему в ладонь несколько монет.

Легко взбежав по ступеням, женщина скрылась за высокой входной дверью и не увидела, что нищий вскочил и недобро посмотрел ей вслед.

– А вам, синьора, что здесь понадобилось? – пробормотал он, свернул за угол здания театра и скрылся в тёмном проулке.

Синьор Кавальери нашёлся не сразу. Его только что, всего двадцать минут тому, видели с цветами в гримёрке премьерши, которая сегодня будет петь Золушку. Ах, нет, пятнадцать минут назад синьор суперинтендант проверял работу декораторов! И снова нет – вот сей момент он был в костюмерном цехе…

Наконец Лавинии это надоело, она поймала за рукав одного из капельдинеров и спросила:

– Что случилось? Что вы все носитесь, словно вас барабао[8] покусал?

– А? – седой мужчина в бордовой куртке с позументами поднял на неё замученный взгляд. – Простите, синьора, сегодня такой день! Сама синьора Ригетти будет петь!

– Это хорошо или плохо?

– Ну-у… Я слушал её в «Лючии ди Ламермур», когда только поступил сюда на службу, тогда она пела божественно!

– И это было лет сто назад, – вздохнула Лавиния. – Понятно. Послушайте, синьор…

– Каррани, Джузеппе Каррани.

– Синьор Каррани. Мне нужно поговорить с суперинтендантом. Я понимаю, что он очень занят, но это необходимо. По делам Службы магической безопасности, – и она предъявила светящийся символ на своём запястье. – Я буду ждать в его кабинете.

– Понял, – кивнул капельдинер и испарился.

Кабинет суперинтенданта за прошедшие сутки стал ещё более захламлённым, хотя в прошлый раз госпоже Редфилд показалось, что предел достигнут. Она нацелилась было на один из стульев, на котором лежала самая маленькая стопка бумаги, потом махнула рукой и создала себе воздушное кресло. Села в него, вытащила из пространственного кармана кристалл с записью разговора с Оттоленги и сжала его грани, чтобы прослушать ещё раз.

Кавальери появился довольно быстро, минут через десять, вид имел бодрый и деятельный.

– Синьора коммандер! – вскричал он. – Рад вас видеть, душевно рад!

Синьора коммандер только брови вздёрнула, удивляясь такому восторгу. А суперинтендант не унимался:

– Я как раз собирался с вами связаться!

– А что такое?

– Ну как же, на сегодняшний спектакль я оставил вам места в ложе правителя! Но, синьора коммандер… – тут Кавальери замялся. – Может быть, вы согласитесь перенести просмотр на завтра? Завтра мы даём «Волшебную флейту», дивная, дивная музыка!

– Хм… А может быть, я захочу придти и сегодня, и завтра? – забавляясь, поинтересовалась Лавиния.

Оперу она не слишком любила, да и посещала в последний раз давным-давно, лет восемьдесят назад.

– Да-да, разумеется, конечно… но вот сегодня…

– Так в чём дело, синьор? – спросила она строго.

Суперинтендант горестно махнул рукой.

– Сегодня Золушку будет петь Джельтруда Ригетти.

– И что?

– Понимаете, у неё было восхитительное, волшебное меццо-сопрано! Но с тех пор прошло уже много лет, и сейчас это звучит… плохо. Очень плохо. Как шёпотом сказал один из клакёров[9], «так поёт кошка, когда ей больно».

– Так зачем же вы её приглашаете выступать?

– Ах, синьора коммандер, у меня нет возможности ей отказать! Джельтруда – совладелица «Ла Фениче», понимаете?

– Понимаю… А кто второй владелец?

Кавальери пожал плечами.

– Этого никто, кроме синьоры Ригетти, не знает. Нет, Джельтруда не злоупотребляет своей властью, обычно она выступает раз в году, в свой день рождения, восемнадцатого мая. И я всегда на этот день ставлю «Золушку», её любимую партию, с которой она дебютировала когда-то. Зал заполняют её друзья и знакомые, ну, или я нанимаю клакёров на пустые места. Всё проходит чинно и по правилам. А тут… Вдруг сегодня утром в окно влетает магвестник… – и он вздохнул так горестно, словно вместе с требованием престарелой певицы получил уведомление об увольнении.

– Ну что же, спасибо за предупреждение, синьор суперинтендант. Значит, завтра вы оставляете мне два места на «Волшебную флейту», а сегодня сажаете в ложу… как вы сказали, клакёров? Отлично. И попрошу вас предупредить синьору Ригетти, что завтра-послезавтра я, возможно, хотела бы с ней поговорить.

– Да, госпожа коммандер.

– Теперь о том, зачем я вас искала. Вот, возьмите, – на протянутой суперинтенданту ладони лежал амулет, большой, чуть голубоватый прозрачный камень в оправе из прихотливо сплетённых золота, серебра и меди.

– Зачем?

– Для защиты. Если вам подсыплют яд в кофе, он начнёт пульсировать. Если в вас выстрелят – создаст щит. Если поскользнётесь и упадёте в канал – будет держать на поверхности, пока кто-нибудь не вытащит. Понятно? Повредить амулет невозможно, вернёте его мне, когда скажу. А пока я бы хотела ещё поработать с дневниками ваших предшественников, с самыми ранними.

Получив от суперинтенданта тетрадь, она раскрыла её посередине и с трудом удержалась от ругательства: записи были сделаны прекрасным, легко читающимся почерком, но на малопонятном языке…

– Извините, – развёл руками Кавальери. – Мои предшественники до конца двадцатого века писали на венетском, такая традиция. Её поломал синьор Олафсен, который, по понятным причинам, венетского не знал.

– И что, писал на норвейском? – с любопытством спросила Лавиния.

– Нет, перешёл на всеобщий, но зато наложил заклинание, запрещающее копирование.

– Ладно, что поделать. Буду переводить по ходу дела…

– Вы знаете наш язык?

– Нет, – буркнула она. – Зато знаю заклинание, после которого будет болеть голова…

– Понятно. Ну, если это вас порадует, то всё, с момента основания театра и вплоть до тысяча девятьсот девяносто шестого года вы можете взять с собой. И скопировать, если пожелаете.

– Ха! Это меняет дело! – госпожа Редфилд сложила шесть толстых тетрадей в стопку и поморщилась: много. Даже для её пространственного кармана. – А вот кстати, скажите мне – каким образом происходит смена суперинтенданта? Вот, предположим, вы решили уйти на покой, купить домик на берегу моря и выращивать кабачки… Как найдут вам замену?

Синьор Кавальери грустно улыбнулся:

– Не поверите, за почти четыреста лет истории «Ла Фениче» ни один из суперинтендантов этого не сделал.

– Как так?

– Не получалось. Боттакья, которого я сменил на этом посту, умер в своём кабинете от инфаркта, когда узнал, что один из теноров поставил условием своего выступления расторжение контракта с другим певцом.

– И что? Неужели без этого певца спектакль бы не состоялся?

– Да в том-то и беда, что состоялся бы, никому он особо не был нужен. Но вот его жена… В тот момент она была одной из самых востребованных и знаменитых сопрано, и без неё, без её Джильды исполнять «Риголетто» казалось немыслимым. А она ставила одним из обязательных условий контракт с мужем.

Заметив, что суперинтендант тщательно избегает называть чьи бы то ни было имена, Лавиния мысленно фыркнула и оставила скользкую тему.

– Ну, Тёмный с ними, с капризными дивами! Ну, а вот этот норсхольмец, Олафсен, как очутился на таком посту? Что, его предшественник тоже не сумел пережить требования какой-то из звезд?