Здравствуй, друг!

Полина Люро

Здравствуй, друг!

Третий день я был сам не свой, казалось, что меня преследовал незнакомец. Впрочем, преследовал ― не совсем правильное слово: он не ходил по пятам, но каждый раз, когда его грустное мальчишеское лицо вдруг мелькало перед глазами, а потом также внезапно исчезало, мне становилось не по себе. Это происходило где угодно ― в коридоре нашего офиса, или кафе, куда я частенько заглядывал за чашкой кофе, в супермаркете, просто ― на другой стороне улицы, рядом с домом, где жил с самого рождения…

Что это было за мельтешение ― может, у меня внезапно начались проблемы с глазами? Совсем недавно, подбирая очки, я проверял зрение ― всё было в порядке. Увидеть лицо в толпе ― обычное дело, но на пустынном пляже в холодный ветреный день, то появляющееся, то, стоило лишь моргнуть, растворяющееся в воздухе, это нормально? А возможно, дело было вовсе не в глазах, а голове? Чёрт побери, это пугало…

Главное, я был уверен, что где-то уже видел этого человека, вот только вспомнить где и когда ― не мог. А что, если мой мозг так странно себя вёл, всё время мне его показывая, потому что хотел, чтобы я вспомнил. Пришлось поговорить об этом с Джейн, у нас с ней нет секретов друг от друга. Она успокоила, сказав, что, скорее всего, это переутомление: последнее время я слишком много вкалывал. Что правда, то правда ― свадьба обошлась нам недёшево…

Я почти успокоился и тут увидел его в полный рост. Он уже не мелькал, как привидение, а стоял на автобусной остановке недалеко от моего дома, прислонившись к стволу старого кривого дерева: симпатичный высокий парнишка с коротко постриженными каштановыми волосами, в клетчатой ковбойке и джинсах. На плече висела небольшая потёртая сумка на длинном ремешке.

Меня внезапно прошиб холодный пот, и сердце словно сошло с ума. А задумчивый парнишка, даже не посмотрев в мою сторону, сел в автобус и уехал, оставив в душе тоску и необъяснимое ощущение потери чего-то очень дорогого.

Нет, это не то, о чём вы подумали… Что-то другое заставляло меня беситься и нервничать. Застонав от отчаяния и самому непонятной злости, я как ненормальный бил по клёну, росшему на обочине дороги и опомнился, увидев перепуганные глаза проходившей мимо старушки: руки были в крови. Только чудом не сломал кость, лишь ободрав кожу ― повезло, наверное.

Сидя в кабинете врача, осторожно обрабатывавшего мои руки и посматривавшего с понятным подозрением, я тяжело вздыхал и думал, как буду оправдывать свой идиотский поступок перед женой. Она же разволнуется, а ей нельзя ― мы ждём прибавления. Кто же ты такой, незнакомец ― старый друг или, возможно, враг, которого не могу вспомнить?

А если это кто-то из моего детства? Этот период своей жизни я помнил очень смутно. Парнишка выглядел слишком молодо, но всё же надо было поговорить с отцом, он единственный мог что-то прояснить. Была бы жива мама, я бы многое узнал, а отец… ― ему всегда было по барабану, что со мной происходило. По-моему, он и привязанности-то никакой не испытывал: после смерти мамы перебрался в старый дедушкин дом в пригороде, даже не звонил и не интересовался, как дела.

Но выхода не было, полчаса на автобусе ― вести машину с забинтованными руками было невозможно ― и я на месте. Отец, как всегда, копался в огороде и поначалу даже не узнал сына.

— А это что за бездельник? Подойди поближе, не вижу без очков, ― пробормотал он, а, разглядев, кто перед ним, нахмурился ещё больше:

— Принесла нелёгкая. Чего надо? Если денег ― не дам, сам еле концы с концами свожу.

И никакого тебе:

— Здравствуй, сынок, как дела, как там Джейн? ― но я не обиделся, привык уже.

— Привет, па! Я не за деньгами, зачем обижаешь? Сроду у тебя их не просил… Мне надо кое-что узнать. А, как только руки заживут, обязательно приеду, помогу по хозяйству, обещаю. Ты же знаешь, я всегда держу слово…

Он помолчал, раздумывая, постучал лопатой по земле, а потом кивнул на старую рассохшуюся скамейку, приглашая сесть.

— Ладно уж, говори, что там у тебя, только недолго ― я занят…

— Спасибо, па, понимаю, ― вздохнул, но садиться не стал. ― Ты помнишь, в детстве меня кто-нибудь доставал, или я с кем-то дрался? Ну, может, был враг, или, наоборот, хороший друг? У меня после аварии с памятью не очень.

Он тоже не присел, окинув меня взглядом прищуренных глаз и задержавшись на забинтованных руках, хмыкнул:

— Друг, говоришь? Не помню такого; банда, с которой ты постоянно влипал в неприятности и доводил мать до слёз ― точно была. И дрался чуть не каждый день, вечно ходил с разбитой рожей. Я смотрю, ты старые привычки-то не бросил, ― он кивнул на мои руки, ― зря мать дурака баловала, всё надеялась, что станешь приличным человеком…

Дальше я слушать не стал ― он ещё долго мог говорить на тему «ужасного сына». Хватит с меня ― за последние годы его репертуар ничуть не изменился. Спорить с отцом было бесполезно, а тем более трясти перед его длинным носом так трудно доставшимся мне дипломом инженера. Быстро попрощавшись и еле сдерживая нарастающее раздражение, поспешил к автобусной остановке. И зачем, спрашивается, приезжал? Только время потерял и ещё больше расстроился, слушая доносившееся вслед:

— Я ей всегда говорил, что от тебя проку не будет!

На моё счастье автобус подъехал точно по расписанию, спасая от насмешливых взглядов любопытных соседей, бывших в курсе наших с ним отношений.

Дома для Джейн пришлось сочинить историю о том, как я умудрился пораниться, помогая отцу ремонтировать сарай, и хоть было стыдно врать любимой, но ещё больше не хотелось пугать её своими заскоками. Вечером, накинув на плечи тёплый кардиган и, прихватив пару банок пива, открытых заботливой женой, вышел в наш небольшой сад за домом.

Осень подступила уже совсем близко, и по вечерам было прохладно, но до первых заморозков сад сохранял свою первозданную красоту. Я любил здесь отдыхать или бродить по пустынному в это время берегу озера, не глядя на часы, но сегодня остался в саду. Слова отца о банде и моём хулиганском детстве почему-то никак не укладывались в голове. Я совсем не такой ― спокойный, неконфликтный человек.

Сделав глоток из банки, усмехнулся:

— Спокойный, да неужели? А что тогда у меня с руками, что я сегодня вытворял? Неужели в россказнях отца есть зерно правды, забытой после аварии автобуса много лет назад?

Я был расстроен и поэтому, наверное, вернувшись домой, выпил ещё. Получилось больше, чем обычно себе позволял, зато, несмотря на ноющую боль в руках, быстро уснул.

И вот тут меня накрыло: удивительные события, пережитые этой ночью во сне, были настолько реальны, что заставляли безоговорочно поверить в возвращение утраченных воспоминаний, оказавшихся совершенно не такими, как я ожидал…

Сначала увидел себя стоящим на пепелище того, что раньше было моим настоящим домом. Там, под его обломками навсегда остались родители, сёстры и два старших брата. Я ещё даже не успел осознать и оплакать свою потерю, как деревенский староста, не глядя на юный возраст, втолкнул меня в нестройную колонну новобранцев, собранную из уцелевших ребят для пополнения поредевших рядов нашей армии.

Стояла осень, предзимье, с его всепроникающим холодом и подмерзающей по ночам грязью, вонью солдатских палаток и гниющих кровавых ран, стёртыми до мозолей ногами и бесконечной усталостью от многодневных переходов… На меня снова обрушились злые окрики командиров, удары плетью за любое неповиновение, холодные, надменные взгляды магов, проезжавших мимо на своих ухоженных, как и они сами, лошадях. Моя ненависть к ним и непонимание того ― зачем я здесь?

Эта проклятая война между соседними государствами за пустынные, но такие многообещающие, по словам магов, земли продолжалась десятилетиями. Война богатых за ещё большие богатства, из-за которой у пятнадцатилетнего мальчишки на глазах погибла вся семья.

— Ненавижу их! ― повторял я изо дня в день, и только это отчаянное чувство помогало мне держаться.

В короткие минуты отдыха представлял, как медленно и жестоко убиваю всех, ― командиров, смеющихся над «тупой солдатнёй», их прихлебателей, готовых за любую провинность вздёрнуть на первом попавшемся суку своих же полковых товарищей, а особенно этих страшных и непостижимых для простых смертных, магов. А как могло быть иначе в стране, которой они фактически правили.

Убеждённый, что всё зло исходило от магов, я ненавидел их больше всего. Букашек вроде меня они просто не замечали, легко втаптывая в грязь копытами своих белоснежных коней, укрытых шелковыми попонами с вышитой серебряной вязью ― их отличительным знаком. Эти неприкасаемые с холодными бесчувственными глазами и такими же сердцами в чёрных с серебром одеждах. Их боялись и ненавидели все, а ещё им завидовали; только не я ― мне достаточно было одной лишь ненависти…

Я знал, что никогда не смогу свершить свою месть, но мечтать-то об этом никто не запрещал. А что оставалось ― только думать о ней и скорой, по возможности, быстрой, смерти. Этого я насмотрелся с лихвой: успел привыкнуть к виду и запаху крови, страшных ран, перекошенным от боли лицам знакомых и совершенно чужих людей. День за днём, месяц за месяцем…

А потом это случилось: противник пустил в ход заклинание, после которого земля встала дыбом, размягчившись, как ледяная каша, образовав многочисленные ямы-ловушки. Они проглатывали солдат, утягивая их вниз, и снова закрывались с чавкающими звуками. Где и в какой момент могла открыться такая ловушка ― предугадать было невозможно. Мы все оказались обречены: и командиры, и те маги, что не успели вовремя умчаться на своих рысаках подальше от этой катастрофы.

Наш полк стоял в лесу, когда это началось: вокруг дрожала земля, то и дело падали огромные стволы деревьев, выворачивая к небу свои чудовищные корни. Люди и кони, обезумев, разбегались в разные стороны, наивно надеясь на чудесное спасение. А я из-за шока, напротив, успокоился и принял приближающийся конец как должное:

— Разве плохо, что мои мучения закончатся, и я встречусь со своей семьёй?

Но, когда земля начала осыпаться прямо под ногами, дав почувствовать на собственной шкуре это невероятное и неотвратимое скольжение вниз, во мне проснулся страх перед смертью. А ещё ― желание жить, ведь по сути, я был ещё ребёнком.

Пытаясь ухватиться за вздымающиеся к небесам корни дерева, я закричал так громко, что не сразу услышал идущий откуда-то сверху звонкий и настойчивый голос:

— Перестань орать, придурок, и хватайся за руку!

Оцепенев от ужаса, я не соображал, что мне говорят: задрав голову на звук, старался хоть что-то рассмотреть, и в этот момент сверху на лицо посыпалась земля. Надсадно кашляя и выпучив глаза, в панике еле различал доносившиеся сверху слова:

— Так ты будешь держаться за руку или полетишь вниз? Решай быстрее!

Из-за попавшей в глаза земли, я ничего не видел, а протереть их не мог, потому что одной рукой уцепился за какую-то корягу, а вторую в отчаянном жесте протянул вверх, ища спасения у незнакомца. Он ловко схватил мою ладонь.

— Эй, парень! Отпусти вторую руку… Да отцепись от корня, болван, иначе не смогу тебя вытянуть. Как же больно, ― послышался подозрительный хруст и стон спасителя. ― Из-за тебя, дурака, кажется, руку сломал… Бросай, кому говорю, а то сейчас отрублю твою клешню, и все дела…

Это подействовало безотказно: отпустил корень, хотя и не понял, что такое «клешня», и наконец-то, судя по тяжёлому дыханию спасителя и его довольной ругани, сообразил ― падение в бездну прекратилось. Но не успел облегчённо вздохнуть, как услышал его новый приказ.

— Быстро вставай ― некогда отдыхать, если хочешь жить, надо выбираться отсюда, ― он поднял меня за шкирку, как щенка, и поставил на ноги.

— А он силач, ― промелькнуло в сознании, ― вытащил даже со сломанной рукой и поставил на ноги. Наверное, это кто-то из гвардейцев, они там все такие, ― вслух же, не переставая кашлять и отплёвываться, прохрипел:

— Куда идти, если ничего не вижу?

— Я поведу, просто слушай меня. Может, и повезёт, ― это было странно, но его голос показался весёлым. Неужели спаситель тронулся умом? Но выбора не было, и незнакомец потащил меня за собой. Глаза немилосердно щипало, было больно и страшно, но я покорно выполнял все его:

— Пригнись, пять шагов вправо, снова пригнись, теперь влево. Да не падай ты! ― он вздыхал, поднимая меня, и снова вёл за собой.

Не помню, сколько это продолжалось, нам обоим было тяжело, во всяком случае, мне ― точно.

— Всё, останавливайся и на колени, живо! ― скомандовал незнакомец.

— З-зачем? ― испугался я.

— Мы у ручья. Наклоняйся, промою твои глаза, а то ослепнешь, а это нехорошо, да?

— Да, ― безразлично промямлил я, опускаясь на колени и позволяя чужому человеку умывать себя. И как он догадался, что в тот момент от усталости я был не в состоянии даже пальцем пошевелить? Хотелось только одного ― свернуться калачиком на этой холодной земле и спать, спать, спать… Но он не позволил.

— Эй, друг, ты что это задумал? Ну-ка, подними голову, сейчас закапаю тебе в глаза одно верное средство, сразу станет легче, ― казалось, незнакомец разговаривал сам с собой, ― да куда ж я его засунул? Вот, нашёл. А потом разведём костёр, нагреем воды, заварим чай, ― теперь его голос звучал уверенно и ободряюще, и я, с трудом подняв голову, покорно позволил ему залить себе в глаза что-то жгучее, отчего снова невольно закричал:

— Ты что, изверг, делаешь? Ослепить меня задумал, и так ничего не вижу! А ещё другом назвался…

И тут я впервые услышал его смех ― по-мальчишески задорный, сразу заставивший усомниться в том, что меня спас огромный седоусый гвардеец:

— Вот чудило! Потерпи немного, крикун… Ишь как опять разошёлся, ну ты и голосистый парень. Попробуй разлепить веки, потихоньку, чуть-чуть, ещё… молодец. Ну как?

Я действительно что-то видел через те щёлки, в которые превратились словно засыпанные песком глаза. Понемногу осмотрелся, насколько это, конечно, было возможно: вокруг всё было серым, расплывчатым и нечётким.

Мы по-прежнему находились в лесу, но на этот раз нормальном, не испорченном заклинанием противника, прямо на берегу небольшого не успевшего замёрзнуть ручья, на ровной, чуть припорошённой первым снегом земле. Смутная фигура, видимо, принадлежавшая моему спасителю, одной рукой собирала хворост и складывала его под лапами большого дерева. Я даже смог разглядеть, что его вторая рука безжизненно висела вдоль тела.

— Эй, давай помогу, ― неуверенно предложил, делая безуспешные попытки подняться с земли.

— Сиди уж, помощничек… Сам справлюсь, ты только не спи, сейчас согреемся, потерпи, друг…

Кивнул, наконец почувствовав, насколько замёрз:

— Послушай, я всё-таки должен помочь, ты же меня спас. А рука правда сломана?

— Правда, ― бодрым голосом ответил спаситель. Он подошёл почти вплотную, но его лицо всё ещё оставалось нечётким. Протянув здоровую руку, приподнял мне веки и осмотрел глаза:

— Всё путём, скоро очухаешься. Не кисни, везунчик, сегодня ты избежал смерти, так что радуйся. Кстати, как тебя зовут, у нас ведь не было времени познакомиться?

— Я ― Оро, сын кожевника и солдат по воле магов его Сиятельства, ― усмехнулся, сплюнув на землю, ― а ты кто, друг?

— Алекс, зови меня так, ладно, Оро?

— Алекс? Какое странное имя, никогда не слышал такого, Алекс, ― повторил я, стараясь запомнить это непривычное сочетание звуков и улыбнулся, ― а кто ты, тоже солдат, но не из нашего полка, да? Может, офицер?

— Нет, Оро, я не офицер, я… ― он колебался, ― потом тебе расскажу… Держись за руку, пойдём под дерево, кажется, мне удалось сделать что-то вроде шалаша; сейчас разведём костёр, погреемся.

Алекс помог встать, почти волоком дотащив до большого дерева, где прямо на землю была набросана подстилка из хвойных лап. Каким-то образом он умудрился нагнуть нижние ветви вниз, закрепив их камнями, получилась неплохая защита от ветра. Посадив меня, стал разжигать уже подготовленный хворост с помощью странной маленькой коробочки.

— Алекс, это что такое? ― удивился я, приблизив лицо почти вплотную.

— Зажигалка, у отца взял, вот и пригодилась, ― спокойно ответил он и, посмотрев на меня, смутился. ― Не бери в голову, Оро, это такая штука, чтобы разводить огонь.

Я хмыкнул, но уточнять не стал, чувствуя, что вопросы сейчас ни к чему, и попытался внимательно присмотреться к Алексу. Что-то меня в нём смущало, но что? Тут костёр вспыхнул, и сначала отпрянув, я радостно протянул к нему замёрзшие руки. Видя, что Алекс уже пристроил над костром походный котелок, спросил:

— А что такое чай? Никогда не пробовал…

— Ну, это такие сушёные листочки, в горячей воде получается вкусный и бодрящий напиток.

— Ясно, ― я постарался сделать умное лицо, но, похоже, получилось не очень. Алекс посмотрел на меня, и мы одновременно расхохотались. И тут зрение настолько прояснилось, что я смог как следует рассмотреть своего спасителя: совсем ещё мальчишка, примерно моего возраста, красивый, с длинной чёлкой, густыми тёмными волосами, собранными в небольшой хвост, синими, чуть прищуренными глазами и смеющимся ртом. Но не интересная внешность поразила меня, заставив сердце сжаться, а его одежда ― чёрная с серебром, местами грязная и порванная униформа мага…

Меня словно ударили под дых. Что же получается ― Алекс, этот странный парень, сломавший из-за меня руку и вытащивший из неминуемой ловушки ― ненавистный маг, у которого я ещё и в долгу? Да лучше бы кости Оро сгнили в той яме…

Эти непростые чувства, видимо, отразились на лице, потому что переставший улыбаться Алекс, обречённо вздохнул:

— Похоже, зрение полностью вернулось. Что ж, теперь ты знаешь, что я ― маг, которого ты, очевидно, ненавидишь. Верю, что на это есть серьёзная причина…

— Заткнись, заткнись… ради бога! ― перебил его, заорав дурным голосом, ― замолчи… Если бы ты только знал, сколько времени я мечтал вот так встретить хоть одного мага и разделаться с ним, ― у меня, готового разрыдаться от отчаяния, сорвался голос.

Лицо Алекса побледнело, хоть он и старался казаться спокойным.

— Что ж, я перед тобой. Чем собираешься убивать, этой палкой, что ли? Вряд ли получится, ― он ещё пытался шутить, кивая на мою руку.

Пальцы судорожно вцепились в какой-то сучок, валявшийся возле костра.

— Этим тоже могу, если захочу, ― я еле сдерживался, чувствуя, как слёзы переполнили глаза, уже забывшие, что умеют плакать. Выбросил палку в костёр и отвернулся, чтобы он не заметил такого позора. Алекс молчал, делая вид, что не видит этого, чем ещё больше меня бесил. В тот момент, совершенно забыв, кому обязан спасением своей никчёмной жизни, злой и расстроенный, я был готов драться с ним голыми руками. Хотя не было сил даже встать…

Наконец, решившись, смахнул слёзы рукавом и повернулся, чтобы ещё раз сказать, как ненавижу их всех, а, значит, и его заодно. Но не смог. Алекс не смотрел на меня: он снял шейный платок и, кое-как устроив из него перевязь для больной руки, стал прикладывать снег к распухшей кисти. Вид у ненавистного мага был подавленный: ему явно было очень больно, но он держался.

Мне стало не по себе, и одна простая, такая желанная мысль вдруг осветила потемневший и поглупевший от гнева разум: Алекс не мог быть магом, он солгал! Иначе стал бы он себя калечить, вместо того чтобы достать меня из ямы с помощью магии, и давно бы вылечил свою руку. А форма мага на нём ещё ничего не доказывала.

— Алекс, прости, я сглупил ― набросился на тебя, не разобравшись. Ты ведь не маг, правда, просто одел их форму, потому что так было надо, да?

Он поднял на меня свои синие до черноты глаза ― они повеселели, и боль в них почти исчезла:

— А ты догадливый малый, Оро! Эту форму действительно пришлось позаимствовать, моя одежда порвана в хлам. Но придётся тебя снова расстроить: я всё-таки маг, правда не такой, как те, которых ты так ненавидишь. Понимаешь, в этой части леса магия не работает, зато здесь нам ничто не угрожает. Вот выйдем завтра отсюда ― сразу же вылечу руку, да и твои глаза тоже.

Я опять взбеленился:

— Зачем ты врёшь? Другой маг, да? Не бывает «других», они все высокомерные ублюдки, насмотрелся на мерзавцев досыта…

Алекс кивнул:

— Ладно, думай ― как хочешь, у меня не так много сил, чтобы тратить их на споры. Хотя, знаешь, ты и всех людей тоже считаешь одинаковыми, да?

— Не сравнивай, Алекс ― то ж люди, они, конечно, бывают разные. А маги ― не люди, ― я насупился и замолчал.

Он опять согласно кивнул:

— Не люди, точнее ― не совсем люди, тут я с тобой согласен. На моей Родине хватает негодяев, но есть и очень порядочные. Тоже насмотрелся, знаешь ли.