Помоги проекту - поделись книгой:
В римское время различие лесных и лесостепных районов усугубилось новым фактором, — влиянием римской культуры. В отличие от греческой культуры, которая сказалась на скифском обществе периферии довольно поверхностно, культура Римской империи воздействовала на соседние народы на огромном пространстве, и значение ео выражалось не только в торговле отдельными предметами роскоши. На всем протяжении римских границ — от Ютландии до Венгрии, Дакии и Приазовья, пересекая Европу наискось с северо-запада на юго-восток, — шла линия римских городов, крепостей, укреплений, факторий. К этому лимесу прилегала широкая полоса кельтских, германских и вендских, фракийских и сарматских племен, испытывавших длительное воздействие цивилизации Рима. Можно установить несколько зон воздействия римской культуры. Внешняя зона будет характеризоваться наличием отдельных вещей, попавших в нее в результате торговли. Отдельные монеты поздних римских императоров проникают далеко на север, на Волгу и Каму, вместе с ними проникают бусы, керамика, оружие. Голубые амулеты из римского Египта попадают не только на Северный Кавказ, но и на Урал, и в Сибирь. Применительно к Восточной Европе эта зона охватит все степи и значительную долю лесной полосы, но другая, внутренняя зона, которую можно назвать зоной действенного влияния, была значительно меньше. Предшествующий скифо-греческий период подготовил некоторые области к более глубокому восприятию римской культуры, сказавшемуся не только в оживленных торговых отношениях, вещественными остатками которых являются клады римских монет, но и в усвоении техники (гончарный круг, эмаль), восприятии бытовых элементов (одежда, фибулы), в типе укреплений, подражающих по форме римским лагерям, и в словарном запасе языка.
В отношении русской равнины эта зона воздействия римских городов совпадает с областью скифов-пахарей, т. е. опять-таки со Средним Приднепровьем. Именно здесь найдено наибольшее количество римских монет II–IV вв.[82]
Обилие римских монет в земледельческом районе должно свидетельствовать о прочности и устойчивости торговых связей потомков скифов-пахарей. Доказательством того, что именно земледелие являлось связующим звеном между Римом и Приднепровьем, служит русская система мер. Русские меры сыпучих тел, из которых основной является четверик, оказывается, восходят к римской эпохе. Приведу цифровые данные (в литрах):
Амфореус (квадрантал) — 26,26
Медимн — 52,52
Четверик — 26,26
Полосмина — 52,52
И в русской и в римской системах амфореус и четверик были основными единицами измерения. Удивительное совпадение их никак нельзя объяснить случайностью[83].
Посредником между римским и русским миром было население Приднепровья, остававшееся на старых местах со скифской эпохи до образования Киевской Руси[84].
Непосредственным носителем культуры римской эпохи было население, оставившее своеобразные погребальные памятники — поля погребений, давно уже связываемые с протославянами. Можно пожалеть, что до сих пор культура полей погребальных урн, представляющая интереснейшую страницу в истории Средней и Восточной Европы, надлежащим образом не изучена[85].
Совершенно неудовлетворительно состояние датировки полей погребений; в силу этого разновременные погребения нередко рассматриваются суммарно. К эпохе I–VI вв. относится несколько групп полей погребений. Наиболее ранними являются поля типа Зарубинцев (I–II вв. н. э.), затем следуют поля типа Ромашек и Черняхова на Киевщине. К наиболее поздним, смыкающимся с курганами, содержащими урны, относятся поля погребений у М. Буд близ Ромен[86]. Многие кладбища существовали несколько столетий, связывая тем самым скифский период с римско-сарматским.
Район распространения нолей погребений II–V вв. н. э. таков, главная масса их расположена по обоим берегам Днепра — от устья Припяти до устья Ворсклы и далее узким языком до низовьев Днепра; затем значительная группа их находится на Волыни, в Галиции и на Зап. Буге. Далее они идут на запад, в среднеевропейские славянские земли. В низовьях Днепра поля погребений киевского типа встречаются в непосредственной связи с прямоугольными городищами римского времени, в которых можно видеть борисфенские города, упоминаемые Птолемеем[87].
Совпадение основного, среднеднепровского района полей погребальных урн с районом массового распространения кладов одновременных им позднеримских монет особенно показательно в связи с наличием большого количества римских элементов в культуре полей погребений.
У нас нет полных и исчерпывающих сведений о местном ремесле культуры полей погребений, так как поселения или неизвестны, или не исследованы, а погребальный инвентарь нередко попорчен огнем. Интереснейшим материалом по ремеслу является керамика, обильно представленная в каждом погребении. Интерес керамики заключается в том, что она разбивается на следующие группы; 1) привозная, обычных римских типов; 2) местная лепная и 3) местная, сделанная на гончарном кругу. Существование гончарной посуды свидетельствует о выделении специалистов-гончаров (рис. 2)[88].
Рис. 2. Формы приднепровской керамики эпохи полей погребальных урн.
Но, с другой стороны, одновременное бытование гончарной, формованной на круге керамики с лепной от руки говорит о том, что гончарное ремесло в IV–V вв. было здесь еще молодым, новым, не вытеснившим окончательно старое домашнее производство глиняной посуды. Гончарный круг проник в Приднепровье из римских городов Причерноморья. Формы сосудов очень разнообразны; есть кувшины с одной ручкой (облагороженная сарматская форма), широкие котлы с тремя ручками, широкие мисы, кубки, жбаны (рис. 2)[89].
В техническом отношении интересно подражание формам металлической посуды (острые ребра, ложночеканные валики и выпуклины, тонкие плоские ручки) и хорошее качество обжига. Поверхность посуды томленая, черная, лощеная; орнамент состоит из блестящей лощеной решетки на фоне матовой темно-серой глины. Иногда — сосуды орнаментировали специальным нарезным штампом, представлявшим деревянный цилиндрик около 1 см в диаметре, основание которого надрезано крестообразно через центр и зубчиками по краю. Такой штамп создавал очень изящный рельефный узор из розеток на гладкой поверхности сосуда. Вообще вся гончарная посуда полей погребальных урн поражает высоким качеством глиняного теста, формовки и отделки. Она завершает длительный период предшествующего развития, но не находит продолжения в последующем, так как керамика VI–IX вв. несравненно грубее и примитивнее. Кроме того, III–V вв. являются единственным и притом кратким периодом бытования в Приднепровье гончарного круга; вновь он появляется только в IX–X вв. Особенно интересно отметить наличие гончарных горнов этой эпохи на территории Украины, что подтверждает местное изготовление лучших сортов черной лощеной керамики.
Гончарное ремесло, как покажет последующее изложение, никогда не являлось ведущим и всегда оформлялось позднее, например, кузнечного. Это дает нам косвенное доказательство высокого уровня приднепровского ремесла вообще для этой эпохи; фрагментарный материал погребений подтверждает это. Красивые костяные гребни особого типа (с выпуклой спинкой), пряжки, ножи, некоторые типы бус — все это можно считать изделием местных мастеров.
Особенно важны наблюдения над переработкой местными ремесленниками импортных римских форм ювелирных изделий. Римские провинциальные фибулы, попадая массами в Приднепровье, начинали здесь жить второй жизнью; не довольствуюсь постоянным притоком готовых изделий, население по-своему перерабатывало и видоизменяло завозные образцы. Эволюция римских форм была подчинена здесь местным законам и вкусам.
2. Ранние славяне и критика «готской теории»
Для понимания уровня развития ремесла в Среднем Приднепровье в эпоху полей погребальных урн чрезвычайную важность приобретает вопрос о производстве выемчатых эмалей (émallés champlévés). Но здесь я вступаю в область настолько спорную и наполненную таким количеством противоречивых теорий, что потребуется специальный разбор основных мнений по данному вопросу. Интерес к выемчатым эмалям появился после находки Н.И. Булычовым в 1888 г. великолепного клада на Мощинском городце близ Мосальска[90].
Бронзовые фибулы, пряжки, браслеты с красной, зеленой и белой эмалью в литых гнездах получили название эмалей «мощинского» типа. Вскоре после находки клад был опубликован бароном де Бай во Франции[91].
В своей исторической интерпретации де Бай сразу решил связать эти блестящие находки с готами и их пребыванием в славянских землях[92]. Этой статьей открылась серия работ о так называемом «готском» стиле в русских древностях, работ, послуживших основанием для немецкой националистической школы к искусственному возвеличению готов, их исторической роли в судьбах Восточной Европы.
Термины «готское искусство», «готский стиль» начали распространять чуть ли не на все южнорусские древности — от римского времени до эпохи Киевской Руси. Несмотря на то, что работами Ростовцева и Кондакова было установлено сарматское, причерноморское происхождение того стиля, который связывали с готами[93] (на Западе ему соответствовал меровингский), термин «готский» надолго упрочился за самыми разнообразными предметами IV–VIII вв.
Кроме выемчатых эмалей в разряд готских вещей попали и вещи с инкрустацией и многочисленный раздел так называемых «лучевых» (или «пальчатых») фибул, за которыми прочно закрепилось наименование «готских фибул»[94].
Пользуясь материалом, искусственно и ошибочно названным «готским», исследователи до крайности расширяли понятие готской культуры. Только потому, что на Пастерском городище были найдены лучевые фибулы, Т. Арне отнес его к готским городам. Наличие старых скифских элементов в псевдоготском искусстве тот же Арне объяснял тем, что готы, оказавшись в Причерноморье, занялись раскопками скифских курганов и таким путем восприняли некоторые элементы скифского стиля[95].
Новый материал, говорящий на первый взгляд в пользу готской теории, дали раскопки Н.И. Репникова и Н.Е. Макаренко в Южном Крыму[96].
В могилах VI–VII вв., принадлежавших исторически известным крымским готам, были найдены в числе прочих своеобразных вещей и лучевые фибулы, близкие к приднепровским и западноевропейским. Казалось, готское происхождение украшений этого типа не подлежало сомнению. К признанию их готскими склонялся и Л. Нидерле[97].
Опираясь на богатство и сложную технику изготовления предметов «готской» индустрии, М.И. Ростовцев в своем синтетическом историко-археологическом обзоре Среднего Приднепровья отвел очень важное место готам, считая их приход на юг таким же крупным культурным событием, каким норманнисты считают варяжское завоевание Руси, и связывая с готами расцвет Приднепровья в IV–V вв[98].
Как видим, вопрос о происхождении русского ремесла упирается в готскую проблему, без разрешения которой невозможно проследить корни ремесла Киевской Руси глубже VIII–IX вв. Все более ранние вещи давно уже объявлены готскими, и их изучение велось в связи с меровингским, а не русским мастерством.
Против пангерманских воззрений выступил В.И. Равдоникас в статье о готской проблеме[99]. К сожалению автор, увлеченный широким социологическом полотном, нарисованным им не без отваги, совершенно не коснулся конкретного археологического материала, который при явной недоброкачественности письменных источников, вроде Иордана, должен быть основным.
Хотя рассмотрение готской проблемы и не должно бы, казалось входить в круг вопросов, связанных с историей русского ремесла, но мне придется остановиться на целом ряде предметов, ошибочно связываемых с готами, без изучения которых предыстория приднепровского ремесла не может быть понятна. А это обязывает к рассмотрению готской легенды.
Как лучевые фибулы, так, в особенности, эмали мощинского типа до сих пор не получили еще четкого хронологического определения. Учитывая всю трудность датировки вещей «эпохи переселения народов», мы не можем не поражаться разнообразию определений времени названных украшений. Так, например, И.И. Толстой и Н.П. Кондаков относят эмали мощинского типа к III–IV вв. н. э.[100] Л. Нидерле датирует их VI–VII вв.[101] А.А. Спицын в специальном исследовании относит их к VI–VIII вв., причем более склоняется к последнему позднему пределу этой даты[102]. Гакман растягивает дату выемчатых эмалей до IX в.[103]
Для внесения ясности в запутанный вопрос об эмалях и лучевых фибулах необходима строгая типология каждой категории вещей, картографирование каждого типа, построение эволюционных рядов и датировка их. Предваряя доказательства, отмечу некоторые выводы: сопоставление карты распространения
Рис. 3. Распространение предметов с выемчатой эмалью днепровского типа.
Рис. 4. Распространение лучевых (пальчатых) фибул днепровского типа.
Попытки установить корреляцию лучевых фибул и прорезных фибул с выемчатой эмалью в различных комплексах (клады, погребения, могильники) дали отрицательные результаты, вещи с эмалью ни разу не найдены вместе с лучевыми фибулами. Поскольку обе категории вещей являются массовыми и были распространены в одном районе, отсутствие совместной встречаемости их можно объяснить только хронологическим различием. Как я попытаюсь доказать ниже, лучевые фибулы сменяют более ранние фибулы с эмалью. Непонятная для единой «готской» культуры двойственность вещей одного назначения (фибулы), выражающаяся в различии стиля, различии техники и материала, получает хронологическое объяснение.
Вещи с выемчатой эмалью встречаются в Европе (кроме Галлии, где они очень древни) на очень широкой территории, приблизительно совпадающей с областью полей погребальных урн и тянущейся вдоль римской границы от Рейна и Южной Прибалтики в Приднепровье и на Северный Кавказ. Вся эта широкая полоса объединена единством происхождения техники эмалевой инкрустации. Прав был А.А. Спицын, когда указывал, что прототипом позднейших выемчатых эмалей нельзя считать вещи со стеклянными и гранатовыми вставками, а что исходной точкой явились позднеримские провинциальные эмали[104]. В Причерноморье вещи с римской эмалью встречены с монетами III в.
Единство происхождения эмальерной техники в Европе еще не определяет единства типов. Каждая область — и Прибалтика, и Кавказ, и Приднепровье — развила самостоятельное и своеобразное искусство выемчатых эмалей.
Предметы с эмалью встречены почти на всем пространстве восточнославянских земель, но в северной половине (за исключением мощинского клада) попадаются отдельные, разрозненные вещи, и то изредка, тогда как на юге, в Приднепровье и Подесенье это одна из частых находок[105].
Ассортимент вещей с эмалью довольно разнообразен — самыми многочисленными являются плоские прорезные фибулы и небольшие лунницы. Эти предметы почти не встречаются далеко на Севере. К таким же южным вещам относятся небольшие бронзовые шпоры, узкие прямоугольные застежки и пирамидальные колокольчики от сбруи. Очень частой находкой являются подковообразные застежки, распространяющиеся скорее на северо-запад, чем на юг.
В мощинском кладе найдены массивные браслеты с острыми выступами на тулове. Все вещи сделаны из золотистой бронзы, отлиты с восковой модели (?); гнезда для эмали подправлены резцами; цвета эмали — красный, зеленый, белый, реже — желтый. Эмаль наложена обычно толстым слоем; держится она в гнездах благодаря подрезанным вглубь закраинам. Только желтая эмаль (обычно не сопровождаемая другими цветами) наливалась в ячейки тонким слоем.
Преобладание в приднепровских и других европейских эмалях красного цвета объясняется тем, что стекло для эмалевой массы плавилось с медными окислами в присутствии легко доступных восстановителей вроде олова, угля или железной окалины. Зеленый цвет получался при плавке с медными окислами при свободном доступе воздуха. Стекловидная масса желаемого оттенка дробилась в порошок, смешивалась с водой, и это тесто накладывалось в ячейки. После этого вся вещь обжигалась в горне или на жаровне, и эмаль расплавлялась, заполняя гнездо.
Техника изготовления выемчатых эмалей обнаруживает блестящее мастерство их создателей. Изящество, тонкий вкус, тщательность отделки и уменье разнообразить основной тип декоративными деталями — все это делает честь древним эмальерам.
По вопросу о месте изготовления выемчатых эмалей существует два мнения: А.А. Спицын, датируя их VI–VIII вв., считал, что «производство их удобнее всего приписать днепровским или донским аланам»[106].
Нидерле, соглашаясь с датой Спицына, полагал, что центр их выработки лежал где-то за пределами славянских земель в Прибалтике, в летто-латышских местах[107].
Основанием для такого суждения Нидерле были балтийские могильники, датируемые монетами IV–V вв., т. е. на одно-два столетия раньше, чем предполагаемая им дата приднепровских эмалей. Исходя из предпосылки, что днепровская эмаль позднее балтийской, и Спицын готов был признать прибалтийское происхождение, если не всех эмалей, то их прототипов[108].
Наблюдения над массовыми находками в Среднем Приднепровье показывают, что многие формы переживали определенную эволюцию, выражавшуюся в усилении декоративности и ажурности.
Особенно ясно такую эволюцию можно проследить на фибулах и лунницах Киевщины:
1) первоначально конец лунницы украшен одним эмалевым кружком и тремя маленькими отростками;
2) средний кружок сокращается, отростки превращаются в петли;
3) каждый отросток увеличивается в размерах, украшен в середине эмалевым кружком и, в свою очередь, имеет три отростка;
4) все отростки превращаются в петли, соприкасающиеся друг с другом, и сложным бронзовым кружевом обрамляют эмалевую вставку.
Интересно то, что все звенья эволюционного ряда найдены в ограниченном районе близ Киева. Такая полнота звеньев возможна только поблизости от центра изготовления. К сожалению, этот эволюционный ряд не дает ничего для датировки.
Вопрос о месте производства эмалей может быть решен путем картографирования находок. Исключив немногочисленные находки в северных областях, аналогии которым имеются и на юге, и на западе, обратим внимание на массовые вещи, типичные для южных областей. Из них наибольший интерес представляют прорезные треугольные фибулы и лунницы (рис. 5). Основная масса находок располагается вокруг Киева по обоим берегам Днепра. Вне этого сравнительно небольшого района есть две находки в литовских областях (Грунейкен и Сдоррен). Третья находка треугольной фибулы является подражанием, так как эмаль на ней отсутствует (Гертруденгоф)[109]. Случайность этих находок очевидна.
Рис. 5. Мощинский клад. Часть предметов с выемчатой эмалью.
Второй, более мощный поток эмалевых фибул и лунниц шел на северо-восток, вдоль лесостепной границы, на Верхнюю Десну и Верхнюю Оку. Прекрасным представителем этой группы является мощинский клад, в котором найдено много эмалей киевского типа. Этот наиболее северный клад эмалей «мощинского» типа помогает выяснению ошибочности этого первоначального термина. В самом деле, достаточно присмотреться к
Остальные находки в северо-восточном направлении единичны и случайны; они редеют по мере удаления от Днепра.
Местом производства эмалей определенного типа нужно считать Среднее Приднепровье, район киевских и переяславских полей погребальных урн. На связь эмалей с полями погребений указывают, во-первых, находки эмалевых фибул в Черняхове и Ромашках (впрочем, эти находки не вполне достоверны), а во-вторых, постоянная корреляция между эмалями и черной лощеной керамикой полей. И фибулы с эмалью и черная посуда имели основной областью распространения Среднее Причерноморье; находки вне этой области случайны, но всегда черной керамике и вдалеке от Днепра сопутствует эмаль киевского (мощинского) типа. К сожалению, датировка выемчатых эмалей, как уже отмечалось выше, совершенно неудовлетворительна; амплитуда хронологических колебаний — III–IX вв.
Для определения даты основного предмета днепровских эмалей — прорезной фибулы — я предлагаю эволюционный ряд, позволяющий наметить хотя бы нижний предел датировки (рис. 6).
Рис. 6. Эволюция фибул днепровского типа с выемчатой эмалью.
За исходную точку нужно взять фибулу из Ромашек (Спицын, рис. 215) в сопоставлении с одной мощинской (Спицын, рис. 271). Ромашевская фибула относится к типу перекладчатых, развившемуся из одного варианта позднеримских фибул, Мощинская фибула, сохраняя перекладины, получила уже ажурную прорезь, сближающую ее с классической формой среднеднепровских фибул с выемчатой эмалью. Несомненно, она является дальнейшим развитием ромашковской.
Эволюционный ряд предстает в следующем виде:
1. Римская провинциальная фибула, разновидность арбалетных. Корпус ее согнут под углом и в месте сгиба наложена для прочности перекладина, имеющая конструктивное значение; дата — III в. н. э.[110] С данным типом связана фибула так называемого «вендского» типа[111]. Она еще сохраняет изогнутость корпуса, но от предыдущего типа ее отличает большая вычурность и сложность профилировки перекладины. Перекладина находится, как и в первом случае, посредине. Этот тип римских фибул широко распространен в Центральной Европе, преимущественно в славянских землях, чем объясняется его названий. Данный экземпляр происходит с берегов Днестра; дата — III–IV вв. н. э.[112]
2. Вариант «вендского» типа перекладчатых фибул. Корпус изогнут. Перекладина сильно выступает. Внизу яснее оформляется вторая (декоративная) перекладина. Ясно обозначена двускатность продольных частей корпуса.
Этот тип является последним представителем широко распространенных фибул римского изготовления. Позднее возникают локальные особенности, и данный тип в разных местах по-разному эволюционирует[113]. Он обнаружен в разных местах далекой римской периферии. Отдельные находки есть на Оке (городища Дуна и Федяшевское). Данный экземпляр найден в кургане (?) близ Новгород-Северска вместе с пластинкой с выемочной эмалью. На самой фибуле эмали еще нет[114]. Дата этого типа точно не установлена; предположительно его можно отнести к IV в. н. э.
3. Фибула совершенно сходная с предыдущей, но на плоскостях появляются две небольшие треугольные вставки красной эмали[115]. Место находки — известное своим полем погребальных урн с. Ромашки на Киевщине. Связь с погребением не подтверждена. Данный тип является первым вариантом фибул с выемчатой эмалью и по общему облику тесно связан с предшествующим типом гладкой фибулы без эмали.
Примерно на этом же этапе развития вендского типа фибул в Прибалтике на них начинает встречаться эмаль. Заимствование техники римской эмали и перенесение ее на местные типы украшений могло произойти только в эпоху полнокровного существования Римской империи. Если бы была доказана связь данной фибулы с полем погребальных урн, то датировать ее нужно было бы IV–V вв. Возможно, что данный тип действительно относится к IV в.
4. Корпус фибулы отлит в одной плоскости без изгиба. Перекладины сдвинуты вниз. Существенным отличием от предыдущего типа является увеличение верхней треугольной плоскости, на которой (вокруг такой же небольшой эмалевой вставки) располагается прорезной узор. Хвостовая часть совершенно тождественна предшествующему типу[116].
В этой фибуле чувствуется отход от римских образцов (может быть, в это время прекратился приток их?) и самостоятельное решение мастером новых художественных задач. Мастер-эмальер, беря в основу рисунка старую вещь, создает нечто совершенно новое, применяя иные технические и стилистические приемы. Дальнейшая эволюция идет, очевидно, быстро.
5. Плоская прорезная фибула треугольных очертаний. Внешне всякая связь с предшествующими типами исчезла, но при внимательном рассмотрении ее можно установить, что прежним перекладинам соответствуют горизонтальные пояски, не покрытые эмалью. Увеличивается количество эмалевых треугольников и прорезей между ними; вся фибула приобретает красочность, легкость и изящество. Этот тип является основным и наиболее встречающимся.
6. Прорезное бронзовое кружево заполняет все свободное от эмали пространство и даже несколько оттесняет эмаль на задний план, превращаясь в самостоятельный декоративный элемент (рис. 6)[117].
7. Выродившийся экземпляр фибулы с геометрическими сухими прорезями и
Прослеженная эволюция приднепровских фибул позволяет сделать ряд хронологических выводов.
Во-первых, удалось установить генетическую связь с позднеримской индустрией III–IV вв.; во-вторых, определилось время появления эмалей на фибулах вендского типа — около IV в. н. э.; в-третьих, время расцвета выемчатых эмалей приходится на IV–V вв., т. е. совпадает с наибольшим расцветом и полей погребальных урн.
Остается невыясненным конец эпохи эмалей, верхний предел их датировки, так как здесь нет никаких прямых хронологических указаний. Поскольку в этом же Среднеднепровском районе фибулы с эмалью были заменены новым типом лучевых фибул, выяснение датировки последних должно помочь уточнению даты эмалей. Дата появления лучевых фибул в Среднем Приднепровье будет вместе с тем и датой исчезновения здесь эмальерного мастерства. Нужно оговориться, что между обеими категориями фибул мог быть и некоторый прорыв.
Последний вопрос, связанный с выемчатыми эмалями, это — вопрос об их отношении к готам. Там, где мы знаем бесспорные готские погребения, как, например, в Крыму, нет никаких следов выемчатых эмалей среднеднепровского типа. Единственная фибула найдена в Херсонесе; в готских же районах Южного Крыма нет ни одного экземпляра. В позднейших готских погребениях не содержится никаких намеков на пережитки эмали. Наконец, по пути следования готов в Западной Европе, где улавливаются археологические следы их передвижений, есть фибулы керченских типов, но совершенно нет фибул с выемчатой эмалью днепровского типа.
На Днепре расцвет производства эмалей падает как раз на послеготское время, когда готы, в результате событий 375 г., ушли на запад. Следовательно, связывать с готами предметы с выемчатой эмалью нет никаких оснований.
Перехожу ко второму элементу так называемой «готской культуры» — пальчатым фибулам. Для их обозначения употребляются два термина — «пальчатые» и «лучевые» фибулы. Поскольку количество отростков у них колеблется от 5 до 7 и носились они отростками вниз, лучше принять второй термин — «лучевые», по аналогии с лучевыми височными кольцами.
К этим фибулам прочнее, чем к каким-либо другим вещам, прикрепился эпитет «готские». На основании именно этих фибул делались наиболее широкие исторические обобщения о роли готов в судьбах Восточной Европы. Все это заставляет пристальнее вглядеться в лучевые фибулы и детально анализировать все варианты их.
Рассмотрение сложной истории лучевых фибул удобнее всего начать с типологии и эволюции типов, затем перейти к их географическому распространению и только после этого приступить к хронологическим определениям и на основе всех данных — к определениям этническим.
Ниже предлагается эволюционный ряд, учитывающий не только формально-типологические признаки, но и хронологию. Впервые эволюционный ряд фибул предложил А.А. Спицын в 1899 г.[119], но мне придется весь приведенный им ряд перевернуть и начать эволюцию с того, чем закончил ее А.А. Спицын, так как его схема не подтвердилась позднейшими материалами. В 1928 г. вышла сводная работа А.П. Калитинского[120], дающего более правильную схему развития фибул, но слишком общую, не учитывающую многих деталей.
Последнее слово осталось за Д.Н. Эдингом, который вернулся к спицынской схеме и отнес многие интересующие нас фибулы к первым векам до нашей эры[121]. Ввиду спорности вопроса приходится начинать с типологии и генетической увязки типов между собой.
Поделиться книгой: