Помоги проекту - поделись книгой:
15 сентября 1941 года Канарис в своем меморандуме начальнику ОКВ Кейтелю раскритиковал изданное за неделю до этого (8 сентября 1941 года) распоряжение ОКВ «Об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях для военнопленных», которое уточняло политику дискриминации, убийств и сотрудничества с СД в этом деле.
Канарис, в частности, писал: «Правовое положение следующее: Женевская конвенция о военнопленных не действует между Германией и СССР, поэтому действуют только основные положения общего международного права об обращении с военнопленными. Эти последние сложились с XVIII столетия в том направлении, что военный плен не является ни местью, ни наказанием, а только мерой предосторожности, единственная цель которой заключается в том, чтобы воспрепятствовать военнопленным в дальнейшем участвовать в войне. Это основное положение развивалось в связи с господствующими во всех армиях воззрениями, что с военной точки зрения недопустимо убивать или увечить беззащитных. Кроме того, каждый военачальник заинтересован в том, чтобы быть уверенным, что его собственные солдаты в случае пленения будут защищены от плохого обращения» [12].
Выдвигая ряд других существенных доводов, Канарис заканчивает свои возражения следующим образом:
«Управление заграничной контрразведки не было предупреждено об издании этих распоряжений или об их разработке. Эти распоряжения, по мнению управления заграничной контрразведки, вызывают большие сомнения как с принципиальной точки зрения, так и из-за вредных последствий в области политической и военной, которые могут наступить» [13].
Однако доводы Канариса не были приняты во внимание. На полях его письма имеется резолюция Кейтеля, гласящая, что возражения Канариса проистекают из представлений солдата о рыцарском способе ведения войны, а данная война направлена на уничтожение враждебной идеологии.
В связи с замечаниями Канариса о том, что выявление гражданских лиц и «политически нежелательных военнопленных» проводят оперативные группы СД, Кейтель написал: «Вполне целесообразно»[14], а в связи с другим замечанием Канариса, что это противоречит принципам вермахта, пометил: «Не совсем».
По-видимому, на трезвый юридический подход Канариса к зверствам, совершаемым в отношении советских военнопленных, кроме всех прочих мотивов, должен был повлиять тот факт, что в то время в его руках находился советский закон, касающийся обращения с военнопленными, который, по словам Канариса, «соответствует основным положениям общего международного права и, более того, положениям Женевской конвенции о военнопленных» [15].
Следует заметить, что отдельным категориям «нежелательных» (с точки зрения политической и расовой) советских военнопленных смертный приговор был вынесен еще до нападения фашистской Германии на СССР. Приговор этот должен был выполнить вермахт вместе с оперативными группами СД, специально созданными для этой цели.
Решение об истреблении указанных категорий военнопленных, принятое еще за несколько месяцев до начала войны, не представляло собой, таким образом, даже репрессалий, кстати сказать, также запрещенных международным правом. Истребление политработников Советской Армии и других «нежелательных» военнопленных началось с первого дня войны и продолжалось до ее окончания. Эта акция, связанная с желанием гитлеровцев придать войне характер битвы двух противостоящих идеологий, имела место, несмотря на то, что Советский Союз, уважая свей международные обязательства (Конвенция Красного Креста и Гаагская конвенция), не применял никаких репрессалий ни к одной категории немецких военнопленных. Нет никаких доказательств того, чтобы «русские убивали немецких офицеров или солдат, которые являлись членами нацистской партии и войск СС. Наоборот, как явствует из тогдашних немецких данных, Россия не предприняла никакой аналогичной идеологической акции против личного состава германского вермахта» [16].
Независимо от того, что советские военнопленные относились к категории пленных, заранее обреченных на гибель, для них умышленно были созданы такие условия существования, что в 1941–1942 годах они умирали, а точнее — массами умерщвлялись в офлагах, дулагах (пересыльных лагерях), шталагах (лагерях для военнопленных рядового и сержантского состава) и «лазаретах» для военнопленных. Десятки тысяч их погибли по пути к этим лагерям в результате бесчеловечных условий транспортировки.
Больных и раненых пленных не лечили; во многих случаях их добивали на поле боя или убивали в госпиталях вместе с врачами, медсестрами, санитарами и санитарками. Многие военнопленные были подвергнуты в лазаретах и концлагерях медицинским экспериментам, бесчеловечным по своим целям, не говоря уже о способе их проведения, обычно кончавшимся мучительной смертью, уничтожением в газовых камерах или расстрелом.
Вполне понятно, что создание таких условий, которые явились причиной гибели огромных масс пленных, — это отнюдь не случайное дело, а осуществление запланированной с холодным и варварским расчетом акции истребления, которая была одним из средств достижения преступных политических целей. Восточная Европа, вплоть до Урала, должна была стать «немецким жизненным пространством», с территории которого должны были исчезнуть (то есть должны быть истреблены) «расово чуждые» евреи, все участвующие в Сопротивлении и в первую очередь коммунисты. «Излишек» населения в виде 50 миллионов славян, в том числе около 16–20 миллионов поляков, предполагалось переселить в Сибирь.
Таков был в основном план Гиммлера, известный под названием «Генеральный восточный план рейхсфюрера СС», обнаруженный после войны в немецких документах [17]. Поскольку фашистам не удалось осуществить «переселение в Сибирь», они проводили программу истребления.
На этот путь, который превратил германскую армию в армию преступников, солдат вермахта толкали приказы верховного главнокомандования, командующих армиями, командующих военными округами, комендантов лагерей для военнопленных, а равно и других начальников.
Наряду с письменными и устными приказами, непосредственно призывающими к убийству, издавались специальные дискриминационные распоряжения, требующие «строгого» обращения с советскими военнопленными. Конвоир во время транспортировки, охранник в дулаге и шталаге вкладывали в эти формы «соответствующее» содержание.
Вступив однажды на путь преступления, вермахт шел по нему все дальше и дальше. Категории «нежелательных» военнопленных быстро расширяются, охватывая такие труп пы, как пленные женщины, неизлечимо больные пленные и инвалиды войны.
Нечеловеческие условия существования в плену использовались для оказания нажима с целью принудить пленных к измене родине и переходу на службу к врагу — в специальные войсковые или полицейские части либо во внутрилагерную охрану, которая пользовалась дурной славой.
Процесс массового истребления, вероятно, был бы доведен до конца, если бы не внезапное отрезвление гитлеровцев, вызванное разгромом их под Москвой в декабре 1941 года. Перед ними возникла перспектива затяжной войны и необходимость втягивания в военные усилия третьего рейха миллионов иностранных рабочих, которых вдруг стало не хватать в опустевших (в результате истребления и вымирания от голода и болезней) дулагах и шталагах. Тогда был приведен в действие огромный и сложный аппарат принуждения, который путем массового угона населения с территории всей оккупированной Европы должен был восполнить нехватку немецкой рабочей силы, мобилизованной на фронт. В конце 194] — начале 1942 года гитлеровцы уже стремились сохранить еще оставшихся в живых советских военнопленных, поскольку в результате изменения военной обстановки не в пользу третьего рейха на увеличение их численности рассчитывать не приходилось.
Но и по отношению к тем, которых нацисты хотели сохранить в живых как невольников, политика дискриминации применялась до конца войны. Советские военнопленные были лишены права требовать, чтобы их судил суд. Смертный приговор советскому военнопленному выносился приказом немецкого офицера (так называемая «особая подсудность в районе «Барбаросса»), Огромные массы военнопленных были изъяты из компетенции вермахта, переданы службе безопасности (СД) и брошены в концлагеря, где их ожидала быстрая смерть или муки медленного умирания.
По мере затягивания войны допущенное в отношении советских военнопленных нарушение законов и обычаев войны распространяется и на военнопленных других национальностей. Гитлеровцам казалось, что этим путем им удастся парализовать сопротивление противника и обеспечить себе военное превосходство. В эту кампанию была втянута армия, тесно взаимодействующая с СД под надзором и покровительством нацистской партии (НСДАП).
Еще в 1940 году гитлеровцы начали нарушать положения Женевской конвенции 1929 года о судопроизводстве также и в отношении французских военнопленных. На разбор судебных дел не допускались наблюдатели державы-покровительницы, не соблюдался установленный трехмесячный срок в случаях вынесения смертного приговора и т. д.
Рейды командос вызвали со стороны германского командования реакцию в форме преступного приказа о командос от 18 октября 1942 года, предусматривающего расстрел взятых в плен парашютистов и других солдат, выполняющих все функции комбатанта. Когда же усилилась эффективность воздушных налетов на Германию, ОКВ, по согласованию с СД, издало инструкцию, запрещающую солдатам вермахта вмешиваться в случае линчевания разъяренной толпой сбитых и спасшихся на парашюте летчиков союзных держав.
Выход Италии из фашистской коалиции осенью 1943 года вызвал со стороны третьего рейха противоречащие международному праву преступные репрессии вплоть до расстрела вчерашних союзников по осн Берлин — Рим — Токио — итальянских офицеров, а равно и интернирование десятков тысяч итальянских офицеров и солдат в «генерал-губернаторство» (Польша), в оккупированные области Белоруссии и Украины, а затем и в Германию, где они были обречены на моральные и физические мучения, во многом напоминающие судьбу советских военнопленных.
Участившиеся и принимавшие массовый характер побеги военнопленных повлекли за собой полный отход заправил третьего рейха от элементарных норм международных конвенций и массовые казни, жертвами которых пали военнопленные всех категорий, но в первую очередь польские (Дёссель). Пойманных беглецов не подвергали дисциплинарному взысканию, а передавали в руки СД и расстреливали в рамках так называемой «акции «Кугель» (акции «Пуля»).
Почти всех военнопленных — представителей государств, находившихся в состоянии войны с Германией, в широких масштабах принуждали к выполнению работ, непосредственно связанных с военным производством, усиливающим военный потенциал врага. Военнопленных заставляли также выполнять различные работы в прифронтовых районах либо опасные для жизни работы, как, например, обезвреживание мин, неразорвавшихся бомб, разминирование дорог, перевозка боеприпасов и т. д.
Советских, французских, польских и других военнопленных во многих случаях насильно оставляли в качестве «заложников безопасности» в районах, подверженных воздушным налетам союзников, либо создавали из них «живое прикрытие» и гнали его впереди наступающих гитлеровских частей. Это глумление не только над международным правом, но и над патриотическими чувствами военнопленных — еще один показатель глубины той бездны, в которую скатились военные круги третьего рейха, под «опекой» которых находились военнопленные.
Нет такой нормы международного права, которая не была бы попрана Германией в годы второй мировой войны. Как же она дошла до этого?
Процесс этот не был неожиданным. Военнопленные, в соответствии с положениями международного права, находились во власти правительства, а точнее говоря — под надзором вооруженных сил противника, в руки которого они попали. Начиная с 1933 года на германский вермахт оказывался сильный политический нажим со стороны правящей национал-социалистской партии. С 1934 года верховным главнокомандующим вермахтом стал Гитлер. Этот факт не мог не оказать своего влияния как на образ мышления командиров, так и на методы воспитания немецкого солдата,
Все более сильное влияние на вермахт нацистская партия начинает оказывать с 4 февраля 1938 года, то есть с момента реорганизации военного руководства, ликвидации военного министерства и захвата Гитлером непосредственного командования вермахтом через назначенное им новое ОКВ во главе с послушным Гитлеру фельдмаршалом Кейтелем и генералом Йодлем, начальником самого ответственного отдела ОКВ — отдела стратегического планирования. Одновременно был уволен в отставку генерал Фриче (командующий сухопутными войсками), а вскоре и единственный офицер, имевший гражданское мужество говорить правду Гитлеру, — начальник генерального штаба генерал Бек. Все это устранило последние преграды на пути быстрого укрепления гитлеровского влияния в вермахте. «Человек № 2» гитлеровского третьего рейха, рейхсмаршал Геринг, лавирующий генерал Браухич, несколько замкнутый, но тем не менее верный адмирал Редер становятся во главе трех видов вооруженных сил. Эти люди были надежной опорой Гитлера в армии. Молниеносные, ошеломляющие политические «победы» нацистов, одержанные до 1 сентября 1939 года, а позже и временные военные успехи усиливают престиж Гитлера и НСДАП также и в армии. Созданный этими нацистскими главарями режим, основанный на терроре и провокациях, на бредовых расовых теориях и теории «нации господ», на неуважении к международному праву и извращенном его толковании, предопределил преступления вермахта в отношении военнопленных.
Конечно, для офицеров и солдат вермахта не прошли незамеченными ни пожар рейхстага, ни резня в нацистской партии («путч Рема»), ни преследования евреев и католической церкви, ни водворение коммунистов, социалистов, пацифистов и иных противников фашизма в концлагеря, ни ряд других преступлений, оставшихся безнаказанными. Война только внешне ставит вермахт, находящийся на территории оккупированных стран, перед вопросом: уважать
Если теперь [то есть после войны. —
Офицеры вермахта стали на сторону Гитлера, были его помощниками и советниками уже в то время, когда в голове «фюрера» зрели планы захватов, несмотря на то, что они знали: это грозит войной, нарушением связывающих Германию международных договоров о недопущении агрессии (пакт Бриана — Келлога 1928 года). Они принимали участие в совещаниях, на которых Гитлер излагал планы агрессии и устанавливал противоречащие международному праву правила поведения по отношению к противнику.
Военные советники Гитлера не протестовали ни в ноябре 1937 года, когда «фюрер» впервые раскрыл план захватов, ни 22 августа 1939 года в Оберзальцберге, когда были сказаны слова о войне «на уничтожение» против Польши, ни 30 марта 1941 года, когда им недвусмысленно изложили «идею» истребления определенных категорий советских офицеров.
От этого молчаливого согласия на преступление до соучастия в самом преступлении путь был коротким. Поначалу это было участие в провокационном «нападении» на радиостанцию в Гливицах [Гляйвиц] (сигнал к нападению на Польшу и развязыванию второй мировой войны), проявление терпимости к «выходкам» отдельных лиц в отношении польских военнопленных во время сентябрьской кампании 1939 года, часто выражавшимся в садистских убийствах, а затем допущение дискриминации определенных категорий пленных, применяемой сначала только в отношении евреев, и позже — передача этих военнопленных в руки СД. Наконец, последовали развязывание «расового» разгула и травля всех пленных, а в случаях связи пленных с немками применение за эту «провинность» единственной меры наказания — смертной казни.
Вступив на путь попрания международного права, который заводил его все дальше, вермахт все чаще и чаще прибегает к отравленному оружию провокации, при помощи которого он хочет оправдать и обосновать преступную агрессию и преступные действия по отношению к армии и гражданскому населению противника. «Поводов» много: то Польша вызвала войну, «напав» на радиостанцию в Гляйвицах; то «агрессивные намерения» ближних и дальних соседей Германии «заставили» ее выступить с оружием в руках… Словом, вермахт обвиняет своих противников в использовании тех методов, которыми пользуется или которые собирается применить сам; за варварскую бомбежку Варшавы вину несет… Англия! Поляки якобы применяют в сентябре 1939 года ядовитые газы, французы будто бы убивают немецких летчиков, а англичане обстреливают потерпевших крушение на море и т. д. и т. п.
Не следует также забывать о том, что на глазах вермахта происходят отвратительные преступления, совершаемые против жизни, имущества и чести гражданского населения оккупированных стран. И если вермахт не всегда принимает непосредственное участие в этих преступлениях, то, во всяком случае, офицеры и солдаты вермахта знают о них и молчаливо соглашаются с ними. Эта позиция терпимости в отношении преступлений приводит к тому, что почти никто в руководстве вермахта не противится им, когда они непосредственно затрагивают армию. Все эти факторы становятся причиной того, что, когда фашистская Германия напала на Советский Союз и Гитлер провозгласил «тотальную», «идеологическую» войну, целью которой он поставил к «уничтожение коммунизма и большевизма» всеми средствами, включая истребление «нежелательных» советских военнопленных, — вермахт не только не воспротивился преступлению, но разработал его принципы и детали.
Теперь уже и масштабы преступлений в отношении военнопленных становятся ужасающими. Десятки тысяч «нежелательных» пленных гибнут в концентрационных лагерях и вблизи лагерей для военнопленных, а сотни тысяч военнопленных умирают в дулагах, офлагах и шталагах из-за нечеловеческих условий существования. ОКВ и Управление по делам военнопленных, давая свое согласие на сотрудничество с СД в деле истребления пленных, еще пытаются «сохранить лицо», обосновать преступления, сваливая вину на… сами жертвы! Советских политработников [было решено физически уничтожить еще за три месяца до нападения на СССР, поскольку утверждалось, что они якобы будут воевать не по-рыцарски, а с советскими военнопленными не обращались в соответствии с положениями Женевской конвенции 1929 года только потому, что Советский Союз не присоединился к ней!
Но нормы международного права нарушались гитлеровской Германией также и в отношении военнопленных других государств, а стало быть, и граждан государств — участников Женевской конвенции. В 1942 году выносится коллективный смертный приговор парашютистам и командос союзных государств, а еще через два года — такой же смертный приговор бежавшим и вновь схваченным военнопленным офицерам. Здесь даже не возникал юридический вопрос о том, следует ли соблюдать конвенцию. Она была подписана гитлеровской Германией, но, несмотря на это, попрана. II здесь мы тоже видим тесное сотрудничество вермахта с полицейским аппаратом Гиммлера при осуществлении данного преступления.
Так германское командование безоговорочно взаимодействовало с НСДАП и СД в отходе от международного права как обременительного балласта.
23 ноября 1939 года Гитлер поучал своих генералов, что, хотя Германия заключила пакт о ненападении с Советским Союзом, но «соглашения нужно придерживаться только до тех пор, пока оно служит определенной цели» [19].
Презрение, которое испытывали Гитлер и главари НСДАП к международному праву, впитывали в себя и офицеры. Так, главнокомандующий военно-морским флотом адмирал Редер писал Гитлеру 15 октября 1939 года: «Желательно проводить все принятые военные меры на базе существующего международного права. Однако меры, которые представляются необходимыми с военной точки зрения, должны быть проведены при условии, что они принесут желательный успех, даже если они не предусмотрены существующими нормами международного права» [20].
Эта казуистика означала, что в любом случае, если возникает конфликт между «военной необходимостью» и правом, право должно уступить и что международное право связывает гитлеровскую Германию до тех пор, пока оно отвечает ее интересам.
А вот другой пример такого жонглирования правом со стороны ОКВ.
4 января 1944 года немецкая контрразведка обращается к ОКВ с жалобой, что по делам расстрелянных командос не получено никаких материалов, которые свидетельствовали бы о том, что командос нарушили международное право. На это Кейтель ответил:
«Речь идет не о том, чтобы с помощью документов доказывать нарушения международного права, а о том, чтобы подготовить пропагандистский материал для показательного процесса»[21].
Применение столь циничных принципов в обращении с военнопленными стало возможно благодаря «совместному хозяйничанью» в этой области наряду с вермахтом как НСДАП, так и СД. Ни одно важное решение по делам военнопленных не могло быть принято, пока оно не получило санкции НСДАП и согласия СД на взаимодействие.
Все важнейшие приказы ОКВ, его Общего управления (АВА) и Управления по делам военнопленных, касающиеся обращения с военнопленными, особенно максимального использования их труда в военной экономике третьего рейха, пересылались не только в партийную канцелярию НСДАП для сведения, но также и гаулейтерам, крейслейтерам и другим нацистским руководителям. Так было, например, в случае с приказом Управления по делам военнопленных от 29 января 1943 года «Об охране военнопленных» [22]. Иногда в самом приказе содержалась оговорка, поручающая военным властям сообщить содержание данного приказа местным партийным организациям НСДАП. Так, например, адресованный комендантам лагерей для военнопленных приказ генерала Гревенитца (от 26 октября 1943 года) по вопросу о повышении производительности труда военнопленных и применении против них оружия в случае оказания пассивного сопротивления содержит такое указание: «Прошу информировать организации НСДАП об этой нашей позиции…» [23].
В других подобных случаях приказы военного командования упоминают о позиции, занятой в определенных вопросах НСДАП, что является исходным пунктом для отдачи соответствующих распоряжений. В особенности это характерно для упомянутого выше приказа Управления по делам военнопленных, в котором говорится: «В военных и партийных кругах часто высказывается мнение, что положения Женевской конвенции 1929 года, касающиеся наказания (пленных), являются
НСДАП в данном конкретном случае выполняет роль не только контролирующей и санкционирующей инстанции: во многих случаях гитлеровская партия является инициатором и ускорителем — причем всегда с успехом — определенных мероприятий. Это стало возможным благодаря исключительному положению гитлеровской партии в третьем рейхе, а также благодаря тому, что во главе этой партии стоял Гитлер, покрывавший все действия своих заместителей, фактических руководителей партии — Гесса, а позже Бормана — в этой области. В свою очередь они отдают ряд распоряжений, касающихся военнопленных, разумеется, по согласованию с ОКВ, АВА или Управлением по делам военнопленных [24].
Так, например, в марте 1940 года Гесс издает инструкцию партийным функционерам НСДАП об аресте или «обезвреживании» парашютистов противника. В сентябре 1941 года циркуляр Бормана знакомит гаулейтеров и крейслейтеров с основным преступным приказом ОКВ от 8 сентября 1941 года об обращении с советскими военнопленными и о функциях оперативных отрядов полиции безопасности и СД в лагерях для военнопленных по отбору и ликвидации «нежелательных» военнопленных. Тот же Борман распоряжением от 5 ноября 1941 года запретил устраивать «приличные» похороны советских военнопленных. 25 ноября 1941 года он потребовал от гаулейтеров, чтобы они докладывали о всех случаях мягкого обращения с пленными. 13 сентября 1941 года Борман предписывает рейхслейтерам, гаулейтерам и крейслейтерам установить тесный контакт с комендантами лагерей для военнопленных с целью наиболее интенсивного использования труда военнопленных «в соответствии с политическими и экономическими требованиями».
30 сентября 1944 года Борман подписал распоряжение о передаче военнопленных через вермахт в компетенцию Гиммлера и СС и распоряжение об использовании труда военнопленных (на основе соглашения между новым начальником Управления по делам военнопленных обергруппенфюрером СС Бергером, начальником Главного административно-хозяйственного управления СС (ВФХА) обергруппенфюрером СС Полем, а также соответствующими управлениями по использованию рабочей силы).
Но перечень этот далеко не исчерпывает всех случаев непосредственного вмешательства НСДАП в дела военнопленных. Несомненно, НСДАП стояла за всем» преступлениями, за всеми важнейшими действиями, связанными с нарушением международных обязательств Германии.
Генерал Вестгоф, начальник общего отдела в Управлении по делам военнопленных, утверждал, что дела военнопленных скорее подлежали контролю НСДАП, чем ОКВ. Так, например, он вынужден был каждый приказ представлять в партийную канцелярию НСДАП, которая и решала вопрос о его окончательной редакции [25].
По словам Вестгофа, сколько он ни жаловался на то, что та или иная акция, связанная с военнопленными, противоречила Женевской конвенции 1929 года, на его жалобу следовал стереотипный ответ партийной канцелярии: «Конвенция является клочком бумаги, который нас не интересует» [26].
В другом случае, во время совещания в партийной канцелярии, Фридрих (заместитель Бормана) сказал, что Женевская конвенция «не имеет значения» [27].
Таким образом, Управление по делам военнопленных было послушным орудием НСДАП.
Наряду с НСДАП другим столпом, на который опиралось командование вермахта при осуществлении своих преступных планов, в частности в отношении военнопленных, был аппарат германской службы безопасности. Если до 1 сентября 1939 года (дата нападения на Польшу. —
Благодаря зависимости вермахта от исполнителей его преступной политики в отношении военнопленных чувство превосходства у презираемых ранее полицейских и агентов гестапо явно возрастает. Это выражается в определенной конфиденциальности и покровительственном характере приказов СД.
В приложении № 1 к пресловутому приказу по частям СД № 8 от 17 июля 1941 года Гейдрих разъясняет цели предпринятого полицией безопасности совместно с ОКВ «отбора нежелательных»: «Вермахт должен немедленно освободиться от тех элементов из числа военнопленных, которых следует считать ведущей большевистской силой» [30].
Нет, пожалуй, такого приказа начальника полиции безопасности и СД, касающегося истребления военнопленных или несовместимого с международным правом обращения с ними, в котором не было бы упоминания, что он разработан ОКВ при полном согласии СД или издан после согласования с ОКБ. В то же время — это обстоятельство тщательно обходится в большинстве приказов ОКВ, которое, видимо, не очень-то гордилось партнером по грязной работе и упоминает о нем только в списках рассылки данного приказа.
Так, списки рассылки важнейших приказов ОКВ или ОКХ (главного командования сухопутных войск) содержат лишь такие инстанции, как рейхсфюрер СС, начальник полиции безопасности и СД и т. д. Высшие же офицеры СС и полиции извещаются армиями, в районе расположения которых они находятся.
В списках рассылки приказов ОКВ об уничтожении политработников, «нежелательных пленных», парашютистов, командос, бежавших пленных и т. д. указываются также и полицейские инстанции.
СД находится в курсе дел и знает, какое «противодействие» существует среди штабистов в отношении полиции и той роли, какая ей предназначена, и порой… не подчиняется!
После того как начальник Управления по делам военнопленных генерал Рейнеке 20 декабря 1941 года отдал приказ, запрещающий солдатам вермахта вешать приговоренных к смерти советских военнопленных, и рекомендовал передавать их для этой цели в руки гестапо, начальник полиции безопасности и СД, в свою очередь, 13 февраля 1942 года запретил приводить в исполнение такие приговоры руками сотрудников гестапо или СД (569-D). Это отнюдь не означало, что военнопленным сохранялась жизнь. Палач всегда найдется: его находили даже среди заключенных.
И еще не раз во время совещаний «на высшем уровне» СД «боролась» за то, чтобы не быть «палачом на службе вермахта». Так было, когда вермахт хотел передать СД «неизлечимо больных и нежизнеспособных» советских военнопленных с целью их ликвидации в концлагерях. Начальник IV отдела (гестапо) Главного имперского управления безопасности Мюллер запретил тогда своим подчиненным, занятым «отбором» военнопленных в лагерях, принимать к транспортировке «полуживых» пленных, которые умерли бы по пути от железнодорожной станции к концлагерю. Последний такой случай мы отмечаем в 1944 году, когда начальник Главного имперского управления безопасности Кальтенбруннер деликатно обратил внимание вермахта на то, что последний должен своими средствами «ликвидировать» захваченных армией парашютистов, а не «подбрасывать их» СД [31].
Тем не менее СД не слишком сопротивлялась и делала свое «дело». Но недовольство профессиональных убийц против стремящихся сохранить хотя бы видимость «невиновности» штабистов весьма знаменательно. Одним из наиболее ярких, а вместе с тем и наиболее позорных проявлений этого тесного, а часто и «сердечного» сотрудничества является полная поддержка, оказанная вермахтом одной из наиболее преступных организаций, какие только знала история, так называемым «оперативным группам СД», на «совести» которых миллионы человеческих жертв на всех пространстве между Одером и Волгой.
Под конец войны это «сотрудничество» затронуло даже и чисто тактические вопросы, где необходим был «опыт» СД, Так, например, при отступлении из Северной Норвегии в октябре — ноябре 1944 года был создан военно-эвакуационный штаб, в состав которого вошел оберштурмбанфюрер СС Нейман в качестве уполномоченного имперского комиссара оккупированных норвежских областей [32].
Приказом ОКВ от 30 октября 1944 года части вермахта, дислоцированные в Данин и Норвегии и несущие охрану доков, передаются под командование СД [33].
В обоих случаях речь идет не о фронтовых войсках СС, а лишь об эсэсовцах из аппарата службы безопасности в тылах. Влияние СД в силу ее исполнительских функций и соучастия в преступлениях, совершаемых «по поручению» вермахта, одновременно повышало акции Гиммлера и значение всего аппарата службы безопасности в ее собственных глазах и… в глазах вермахта! Этот рост влияния отмечен с начала войны, и он усиливался в ходе ее, особенно к концу, когда Геринг — «человек № 2» гитлеровской Германии — окончательно уступил место Гиммлеру.
О том, что в высших кругах вермахта понимали, с каким партнером они взаимодействуют в осуществлении политики третьего рейха в отношении военнопленных, свидетельствует следующий факт. В 1942 году в связи с планируемым убийством бежавшего французского генерала Жиро, выполнение которого было сначала поручено контрразведке, среди сотрудников этой организации циркулировало «классическое высказывание» полковника Пикенброка, начальника одного из отделов службы контрразведки: «Следовало бы еще раз ясно сказать г-ну Кейтелю, чтобы он доложил своему г-ну Гитлеру, что мы, то есть военная контрразведка, не являемся организацией убийц, как СД или СС» [34].
К такой формулировке добавить нечего. Следует лишь заметить, что до того, как служба разведки и контрразведки была целиком и полностью поглощена аппаратом СД (1944 год), и прежде, чем ее начальник Канарис сам пал ее жертвой (убит в 1945 году), существовало самое тесное сотрудничество разведки и контрразведки с СД независимо от личных антипатий Канариса и его подчиненных к этой организации убийц. Эту антипатию сглаживали совместная лояльная работа ради победы третьего рейха, боязнь за собственную шкуру и трепет всех военных органов, включая службу разведки и контрразведки перед всемогущим аппаратом СД.
Масштабы влияния и значения СД в армии, которые достигли своего кульминационного пункта в последний период войны, иллюстрирует один факт, который имел место в ее начале. Так, после капитуляции в 1939 году крепости Модлин (Польша) СД вопреки условиям капитуляции арестовала офицеров гарнизона и вывезла их в концентрационные лагеря. Когда письменный протест в связи с тем, что немцы не выполнили условий модлинской капитуляции, — подписанной в Кольдице генералами Томмé (командующий обороной), Цехаком, Малаховским и Бонча-Уздовским, — остался без ответа, генерал Томмé заявил устный протест. В присутствии свиты одного из генералов вермахта, инспектировавшего офлаг, где находились офицеры из Модлина, он спросил гитлеровца: «Почему не сдержали солдатского слова, данного немецкими генералами [Штраусом — командиром II корпуса, осаждавшего Модлин, и Беме — генерал-квартирмейстером корпуса. —
Это дело — одно из многих, иллюстрирующих связь и взаимодействие вермахта с НСДАП и СС и его соучастие в преступлениях в отношении военнопленных.
Результатом этой связи и сотрудничества были единство и согласованность поведения всех трех столпов третьего рейха. В период войны 1939–1945 годов, когда наибольшая ответственность за существование гитлеровского государства легла на плечи вермахта, эта опора нацистского режима оказалась вполне достойной доверия, сражаясь и защищая гитлеризм до
«Это кровавые документы», — сказал Главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко о приказах гитлеровского фельдмаршала Кейтеля [37].
Да, на них кровь миллионов жертв, в том числе многих военнопленных, убитых и замученных на основании этих приказов.
ГЛАВА I
Структура немецко-фашистского аппарата по делам военнопленных
Тайное вооружение Германии, проводившееся еще в период Веймарской республики, особенно усилилось с приходом к власти Гитлера и его клики. В скором времени Гитлер открыто создал в Германии одну из самых мощных военных машин, какие знала история. Целью этого форсированного вооружения с самого начала было создание такого военного механизма, который мог бы путем военной агрессии осуществить бредовые планы овладения Европой, а затем и всем миром. Когда в ноябре 1937 года Гитлер впервые решился на то, чтобы в кругу ближайших военных сотрудников частично раскрыть свои намерения, процесс создания военной машины был уже близок к завершению. В детально разработанных планах не были забыты даже такие вопросы, связанные с агрессией, как организация аппарата по делам военнопленных. Речь шла о создании учреждения, которое занималось бы всеми вопросами приема от действующих армий, а также содержания и использования военнопленных в будущей войне. К началу 1939 года такой аппарат в основном был создан, и в ходе войны в нем были произведены лишь незначительные изменения. Такие вопросы, как, например, строительство лагерей для военнопленных, их дислокация и размеры, еще до войны были предметом обсуждения между военными инстанциями (ОКВ) и экономическими учреждениями третьего рейха (генеральный уполномоченный по вопросам военной экономики), причем эти последние, отстаивая интересы военной экономики, с первых же дней подчеркивали необходимость максимального использования военнопленных в качестве рабочей силы. В итоге система содержания военнопленных в лагерях была организована с учетом именно этой цели.
Таким образом, делами военнопленных в третьем рейхе в период второй мировой войны занимался аппарат, находившийся под надзором и входивший в сферу компетенции высших военных властей. Все вопросы, включая управление лагерями для военнопленных, находящимися на территории Германии в ее довоенных границах, а также и во всей оккупированной Европе, подлежали компетенции:
а) Главного командования сухопутных войск (ОКХ) — на территориях, включавших оперативные районы, то есть зону военных действий вместе с прилегающей к ней тыловой зоной.
б) Верховного главнокомандования вооруженных сил (ОКВ) — на всех остальных территориях, то есть на территории третьего рейха, польского «генерал-губернаторства» «имперских комиссариатов» на Востоке («Украина», «Остланд»), в Норвегии, Бельгии, оккупированной части Франции и т. д.
В течение всей войны происходило перемещение огромных масс военнопленных из оперативных районов, подчиненных ОКХ, в глубокий тыл, подчиненный ОКВ. Прием военнопленных аппаратом ОКВ от представителей аппарата ОКХ происходил в пересыльных (этапных) лагерях, так называемых дулагах, откуда военнопленных направляли в постоянно действующие лагеря для рядового и сержантского состава, так называемые шталаги, и для офицеров, так называемые офлаги [38].
АППАРАТ ПО ДЕЛАМ ВОЕННОПЛЕННЫХ В ОПЕРАТИВНЫХ РАЙОНАХ
После взятия солдат противника в плен (на поле боя) их разоружали, офицеров отделяли от остальных,
Во время транспортировки военнопленных конвоировала охрана, состоявшая из группы велосипедистов полевой жандармерии, запасных батальонов, или же в случае необходимости конвой, выделенный фронтовыми частями. Со сборных пунктов военнопленных направляли в дулаги, где их принимали органы ОКВ.
Схема эта применялась гитлеровцами на всех театрах войны начиная с 1 сентября 1939 года и вплоть до нападения на СССР, когда «стабилизация» войны, то есть провал «блицкрига», с одной стороны, и полный отход от норм международного права — с другой, повлекли за собой весьма существенную реорганизацию системы содержания пленных в оперативных районах. Огромные пространства на Востоке, большие массы дислоцированных там германских войск, испытывающих острую нехватку рабочей силы, а также множество иных проблем, которые прежде не существовали, — все это требовало нового подхода. Так, например, нехватка рабочей силы была ликвидирована вопреки международному праву путем использования в оперативных районах и даже в зоне боевых действий (нередко под обстрелом) больших масс военнопленных (строительство оборонительных сооружений, дорог и железнодорожных путей, подвоз боеприпасов и т. д.).
В связи с этим перед гитлеровцами встала необходимость расширить сеть лагерей военнопленных в оперативных районах и создать специальные группы военной администрации для управления этими лагерями. И вот наряду со сборными пунктами и дулагами в оперативных районах на Востоке возникли шталаги и офлаги. Но эти последние имели очень мало общего с офлагами для военнопленных офицеров других государств. Это были лагеря для военнопленных (на правах шталагов), где пленные советские офицеры, лишенные каких-либо прав, вытекающих из положений международных конвенций (запрещение принуждать к труду и т. д.), находились под строжайшим надзором и в невыносимых условиях. Так, например, в марте 1942 года в «округе для военнопленных С» (см. ниже) находились дулаги № 320 (Луга) и № 100 (Порхов), шталаги № 332 (Вильянди) и XXI (Тапа), офлаг VIE (Псков) и т. д. На территории группы армий «Центр» функционировали постоянные лагеря для военнопленных в Витебске, Вязьме и других местах.
Советские военнопленные, размещенные в оперативных районах, подлежали компетенции командования армии (главного квартирмейстера армии), действующей на данной территории. Предположительно в середине 1942 года были созданы специальные управления; в их руках и были сосредоточены все основные вопросы быта военнопленных. Эти управления охватывали своей деятельностью большие территории. Компетенция управления «начальника военнопленных» в оперативном районе распространялась на всю территорию действий группы армий [39]. Так, например, в рамках группы армий «Север» в 1942–1944 годах действовал «начальник военнопленных» в оперативном районе № 4 генерал-майор Дробниг, которому подчинялось 14–16 лагерей для военнопленных. Эти лагеря охранялись 3 тысячами солдат из лагерной охраны. Вопросы снабжения, подсудности (судопроизводства) и использования труда военнопленных подлежали компетенции командующих армиями (квартирмейстеров) или же начальников тыловых районов армий или начальников тыла группы армий. «Начальников военнопленных» назначал генерал-квартирмейстер ОКХ, которому они непосредственно подчинялись. Генерал-квартирмейстер ОКХ генерал Вагнер в свою очередь был подчинен главнокомандующему сухопутных войск. Иначе говоря, он отвечал за весь комплекс вопросов, касавшихся военнопленных на Востоке, вместе с командующими группами армий и армиями, осуществлявшими контроль за содержанием военнопленных в районе действий своих войск через подчиненных им начальников тыловых районов, оберквартирмейстеров и квартирмейстеров. Эти последние, несмотря на то, что они непосредственно были ответственны перед своим командиром, поддерживали также самую тесную связь с генерал-квартирмейстером ОКХ [40].
В то время как в ведение «начальника военнопленных» в оперативном районе входил район действия группы армий, вопросами военнопленных в масштабе армий занимались окружные коменданты
Таким образом, организация аппарата по делам военнопленных в оперативном районе с точки зрения подчиненности выглядела следующим образом:
а) верховный главнокомандующий вермахтом (Гитлер),
б) главнокомандующий сухопутными войсками (Браухич, а после его отставки — Гитлер),
в) генерал-квартирмейстер ОКХ (Вагнер),
г) командующие группами армий, командующие армиями и их начальники тылов, «начальники военнопленных» в оперативном районе, окружные коменданты по делам военнопленных и, наконец, коменданты лагерей для военнопленных.
Поименованные в пункте «г» инстанции были ответственны прежде всего за судьбы военнопленных в оперативных районах. Это они были исполнителями зверской политики в отношении военнопленных, запланированной в высших сферах третьего рейха, политики, следствием которой была трагическая смерть массы советских военнопленных в первый период войны.
АППАРАТ ПО ДЕЛАМ ВОЕННОПЛЕННЫХ В СИСТЕМЕ ОКВ
За исключением оперативного района на Востоке, все вопросы, касавшиеся военнопленных, в том числе широко разветвленная сеть лагерей для военнопленных на территории оккупированной Европы, подлежали компетенции ОКВ, в частности Управления по делам военнопленных. Это управление являлось составной частью одного из основных звеньев ОКВ, так называемого АВА.
Верховное главнокомандование вооруженных сил распадалось на ряд главных управлений, как-то: штаб оперативного руководства вермахта (начальник — генерал-полковник Иодль, его заместитель — генерал артиллерии Варлимонт), военно-юридический отдел, Управление кадров, так называемое Общее управление (АВА) и многие другие. После ликвидации (в феврале 1938 года) военного министерства большинство его функций перешло к АВА, действовавшему в рамках созданного к тому времени ОКВ. В свою очередь АВА делилось на три группы с семью отделами и три самостоятельных отдела вместе с многочисленными подчиненными им учреждениями. Это были: I группа — инспектораты (снабжение, обучение, дела инвалидов), II группа — административно-хозяйственный отдел (финансовые вопросы и т. д.). Делами военнопленных занималась III группа. В состав АВА входило также бюро «чиновника по специальным поручениям» Пассе. Это был пункт связи между ОКВ и партийной канцелярией НСДАП; этим путем нацистская партия оказывала свое всесильное и губительное влияние, в частности, и на политику ОКВ в, отношении военнопленных.
Начальником АВА и непосредственным шефом начальника Управления по делам военнопленных в течение всей войны был генерал Рейнеке. Он подчинялся непосредственно начальнику главного штаба вермахта (ОКВ). О том, каков был этот непосредственный «опекун» военнопленных, свидетельствует тот факт, что в конце декабря 1943 года его назначили также и «шефом национал-социалистского руководящего штаба в ОКВ», то есть организации, целью которой было воспитание солдат вермахта в чисто нацистском духе. Он был также награжден золотым партийным значком НСДАП. Начальником штаба генерала Рейнеке был генерал-майор Линде, с 1 февраля 1944 года выполнявший еще и функции заместителя начальника АВА.
Из недр АВА вышло большинство директив и приказов, касающихся военнопленных. Перед опубликованием этих документов проводились специальные консультации с заинтересованными министерствами и главными учреждениями третьего рейха. Каждая директива непременно проходила через партийную канцелярию (при посредничестве Пассе), которая оказывала свое влияние на их окончательную формулировку. Многие директивы подписал сам начальник ОКВ (Кейтель) либо они были изданы от его имени. В таких случаях на заголовке директивы (или приказа) ставился штамп «ОКВ/АВА», а возле подписи «Рейнеке»— пометка: «По уполномочию начальника ОКВ». Ряд директив начальник АВА издал совершенно самостоятельно; в их разработке особенно важную роль сыграл генерал Вестгоф из Управления по делам военнопленных.
Поделиться книгой: