Оценщик. Одноразовый кумир

– Сам в шоке. Вообще-то, за щитовиком я не потянулся, потому что верю в твою силу воли и хорошее отношение ко мне, – пафосно добавил я, чем вызвал смех Косаря.

– Ладно, психованный ты юморист, поехали. Чем раньше вывезем отсюда эту дрянь, тем лучше.

А поехали мы на черном гелике, позади пристроился еще один такой внедорожник. Честно говоря, я даже подумал, что предосторожности какие-то совсем уж чрезмерные. Ясней все стало, когда обе машины остановились сразу за мостом через Рону. И водитель с Косарем передали напарникам из второй машины свое оружие. Саня выразительно посмотрел на меня. В ответ я лишь отрицательно качнул головой. Мой револьвер находился дома в сейфе. Да и зачем он мне в Сером и тем более Белом городе, под такой-то охраной?

Местом, где должен пройти обмен, была назначена уже знакомая мне галерея. Мало того, нас сразу провели в кабинет, в котором совсем недавно прошли агрессивные переговоры с коллегами. Отправились только мы с Косарем. Водитель остался в машине, да и вообще по Сане не было видно, чтобы он хоть как-то переживал насчет возможных подвохов. Я его уверенность не разделял, особенно вспоминая попытку попинать меня прямо в кабинете. С другой стороны, что позволено Юпитеру – не позволено быку. Я, конечно, не бык, а Косарь далеко не Юпитер, но что-то я сомневаюсь, что кто-нибудь попытается наехать даже на безоружного человека Пахома, чья, без сомнения, недобрая слава добралась и до сердца Белого города.

Немного усомнился в своих обнадеживающих выводах, когда увидел, что в конференц-зале стоят два наемника в костюмах. Эту братию я нутром чую. Но когда увидел на столе защитный бокс под средних размеров картину, сразу успокоился. Они здесь явно с охранными целями.

Пачини почему-то ждал нас в кабинете. Скорее всего, не хочет показывать посторонним то, что я мог ему принести. Взгляд франта тут же прикипел к боксу в моих руках.

– Удалось найти что-то интересное? – без приветствия торопливо спросил он.

– Да, – улыбнулся я возбужденному итальянцу, – думаю, вам понравится.

Так как столики у кресел для таких целей не совсем подходили, я направился к рабочему столу у окна. Косарь остался у двери, и это вызвало дополнительный интерес у Майкла. Я же не стал ни о чем предупреждать будущего владельца куклы, вскрыл защелки, откинул стенки бокса и сделал два шага в сторону, дабы не мешать итальянцу рассматривать свое новое приобретение. Сам же с интересом принялся наблюдать за его реакцией. И посмотреть там было на что. Пачини – человек явно непростой и умеющий держать себя в руках, но тут выдержка изменила ему, и лицо во всех красках отражало все эмоции, обуревавшие моего коллегу.

Сначала вполне ожидаемый, нетерпеливый интерес сменился приступом страха. Пачини даже сделал два непроизвольных шага назад. Затем он разозлился на самого себя и решительно подошел ближе к столу. Глаза коллеги сузились, а взгляд стал колючим. Через пару секунд напряженное лицо расслабилось. Он, так же как и я, сумел познать и оценить сидящую в кукле сущность.

– Какая прелесть! – с едва заметными ядовитыми нотками, но все же восторженно выдал Пачини. – Вы меня очень порадовали.

В его голосе сквозила легкая надменность – словно собаку похвалил за принесенную палку. Итальянец явно перевозбудился и не полностью контролировал себя. Затем он повернулся к Косарю и добавил:

– Необходимая вам картина в боксе на столе конференц-зала. Можете забирать.

Саня даже не дернулся и выразительно посмотрел на меня. Пришлось вступать в разговор:

– Мне нужно посмотреть на нее.

– Даже так? – удивленно поднял бровь мой коллега. – Я надеялся, что будет достаточно моего экспертного заключения.

– Для меня вполне достаточно, а вот для бывшего владельца куклы – боюсь, что нет. Вы сами говорили, что он – человек очень непростой.

– Я так понимаю, вы предложили ему свои услуги?

– А не должен был? – ответил я вопросом на вопрос.

– Не дает покоя слава Труффальдино?

Блин, какие они все тут начитанные. Прям слов нет, в смысле цензурных. Вторая отсылка к слуге к двух господ меня окончательно добила.

– Аналогия не уместна. Я не служу ему и тем более не служу вам. Всего лишь предлагаю профессиональные и хорошо оплачиваемые услуги. Кстати, что там насчет оплаты?

– Конечно, – охладевшим тоном заявил Пачини, явно надеявшийся, что наши отношения улучшатся после совместно проведенной сделки и милостиво выданной мне лицензии.

А вот не надо было позволять себе покровительственных интонаций. Впрочем, Пачини совсем не дурак и скоро осознает свою промашку. Но пока ему мешала итальянская горячность. Он обошел стол и достал из ящика кожаную папку. Затем передал ее мне. Хорошо хоть, не бросил, как кость. Папку я открыл лишь на мгновение, из чистого любопытства, чтобы посмотреть, как же вживую выглядит сертификат, отсутствие которого доставляло мне столько неудобства. Так себе картинка. У меня грамота за соревнования по бегу и то красочнее смотрелась. Впрочем, тот факт, что документ сам по себе является пусть слабым, но все же артефактом, заставлял относиться к нему с уважением и даже мысленно не называть бумажкой.

– Благодарю, – стараясь держать морду кирпичом, кивнул я. – Если позволите, я закончу работу с другим клиентом.

В принципе, можно было бы и не напоминать итальянцу о его оплошности, но, опять же, иногда мне тяжело сдерживать свои порывы. Не только он в этой ситуации немножко разозлился. А то, что я не являюсь итальянцем, не означает хладнокровности и отсутствия вспыльчивости. Судя по безупречно вежливому выражению на лице, Майкл уже и сам понял, где именно накосячил. Так что расстались мы вполне миролюбиво, по крайней мере внешне.

С финальной частью сделки справились быстро. Открыв защитный бокс, я мельком скользнул по изображению какого-то бородатого мужика в непонятной дерюге и в странной шапке, сразу взявшись за сертификат. Картина принадлежала кисти Ивана Крамского. Эту фамилию я слышал, но мельком и не думаю, что полотно стоит так уж много. Даже прикасаться к картине не имело особого смысла, потому что я и так почувствовал: это подлинник, причем наполненный энергией творения довольно скромно. Ни о каких проявлениях магических свойств и тем более о появлении энергетической сущности здесь и речи быть не могло. Эмоции художника, которыми пропиталось полотно, были вялыми и какими-то невнятными. Я даже на всякий случай дотронулся пальцем до краешка покрытого красками холста, но информация четче не стала. Честно говоря, смысл такого обмена стал для меня еще более непонятным.

Впрочем, не мое это дело. Раз уж Пахому нужна именно эта картина, то он ее получит. Я просто закрыл бокс и кивнул Косарю. Саня выделываться не стал: подошел и достаточно аккуратно снял ношу со стола.

Буднично и без каких-либо происшествий мы вернулись к дому Пахома, но обсудить странный выбор бандитствующего ценителя живописи, все-таки где-то на задворках сознания будораживший мое любопытство, не получилось. Криминальный авторитет был занят чем-то явно незаконным, и меня даже за порог не пустили. Правда Саня намекнул, что можно обмыть сделку, но я постарался вежливо отказаться, потому что все еще опасался совместных посиделок. Мне хватило и первого раза. Не то чтобы произошедший тогда конфликт напугал меня, но отдых как таковой подразумевает, что можно расслабиться, а сидеть в напряжении, ожидая подвоха, мне совершенно не хотелось.

А вот от кого никаких подвохов быть не может по определению, так это от моего друга орка. Так что я, недолго думая, набрал Бисквита и поинтересовался, не поменялись ли его планы на вечер. Как оказалось, этот свин не только не стал ничего переигрывать, но еще и начал воплощать свои задумки, не дожидаясь меня. Хотя, стоит отметить, о проблемах своего друга он все-таки не забыл.

– Давай, Назар, приезжай сюда, – раздался из телефона рокочущий и радостно поддержанный девичьим смехом голос орка. – У нас тут праздник в полном разгаре.

– Ты там со своими потанцульками?

– Да и не только. Тут еще Заряна с Леной. Они тоже передают тебе привет.

– Даже так? – удивился я.

Сильно сомневаясь, что Бисквит пропустил мимо ушей мои рассказы насчет закидонов Рыжей. Скорее всего, он либо через своих подружек, либо напрямую поставил вопрос ребром, а о положительном ответе явно уже успокоившейся Заряны уведомил меня вот таким слегка завуалированным способом.

Когда через полчаса я добрался до квартала художников, который уже погрузился в ночной мрак, разбавленный пламенем разбросанных по парку костров, то понял, что мои теоретические выкладки оказались верными. Кроме Заряны с Леной, сидевших у одного из костров рядом с колоритной троицей орка и потанцулек, там же расположилась и моя новая пассия Оля Птичка. И Рыжая, и ее косящая под готку подружка выглядели вполне себе миролюбиво и жизнерадостно, а вот Оля почему-то печалилась. Я попытался выяснить, что с ней не так, но девушка лишь отмахнулась и, быстро совладав с собой, вернулась к своему обычному образу – позитивному и слегка легкомысленному.

В принципе, этот вечер напоминал многие другие, проведенные мной в обществе этих пусть и слегка ветреных, порой странных, но очень веселых и уютных людей. Если честно, я здесь отдыхал душой, потому что никто из них не держал камня за пазухой, а если и возникали какие-то шероховатости, то вот такие, как у меня с Заряной. Да и то – наши с ней отношения имеют довольно мрачную предысторию, поэтому неудивительно, что они выбивались из общего фона. В остальном мне здесь было хорошо и спокойно, так же как и орку, жизнь которого не назовешь радостной, даже в минуты, когда не случаются авралы по жандармской линии.

Закончился вечер тоже довольно стандартно: мы с Олей отправились к ней домой. Правда, секс в этот раз у нас получился непривычно бурным, и обычно скромная девушка разошлась не на шутку. Значительно позже, когда дрема уже начала охватывать нас обоих, я подумал, что это неспроста, но отогнал мысль как пустячную – и, наверное, зря.

Несмотря на то, что день был хлопотным, а предыдущая ночь вообще изматывающей, проспать до самого утра не получилось, хотя и очень хотелось. В первые несколько секунд, открыв глаза в полной темноте, я не мог понять, что же меня разбудило. Затем услышал едва различимый вздох, к тому же понял, что рядом со мной в постели никого нет. Быстро перебравшись из лежачего положения в любимую позу пирующих орков, я сумел рассмотреть в разбавленном лунным светом полумраке маленькую фигурку Оли.

– Малыш, у тебя что-то случилось? Кто-то обидел? Только не говори, что опять я.

– Нет, не ты. Скорее, я сама. – Голос девушки не был заплаканным, просто какой-то печальный и разочарованный, что ли.

– Поделиться не хочешь?

– Хочу, но в этом нет никакого смысла.

Можно было бы сказать, что на нет и суда нет, но мне показалось, что это важно, причем не только для нее. К тому же именно недомолвки порождают в будущем неприятности, а порой и беды. Впрочем, вон с рыжей все оговорили, но косяки лезут до сих пор. С другой стороны, не будь того откровенного разговора – все могло бы быть намного хуже, и на приятном отдыхе в квартале художников мне, а возможно, и Бисквиту пришлось бы поставить крест.

– Ну же, говори. – Я перебрался к ней поближе, но почувствовал, что обнимать не стоит. – Постараюсь понять.

– Что ты можешь понять? Ты мужчина, для вас все легко и просто.

Я, конечно, хотел возразить, потому что практически ни одни отношения с девушками у меня не заканчивались легко и просто. Хотя, стоит отметить, практически со всеми удавалось расходиться как минимум спокойно, а как максимум – оставшись не чужими друг другу людьми.

– Скажем так, спорное заявление.

– Почему же спорное? – немного разозлилась всегда тихая и неконфликтная девушка. – Вот кто я для тебя? Очередная интрижка? Поступишь так же, как с Рыжей: бросишь, когда надоем?

Оля развернулась ко мне лицом. Лунный свет отразился в ее больших и печальных, словно у Бэмби, глазах. В голову почему-то полезли романтические мысли и образы, но именно здесь и сейчас они были лишними.

– Заряну я не бросал.

– Что-то не похоже, что это она тебя бросила.

– А вариант, что мы просто разошлись, ты считаешь невозможным? – Как я ни старался, но раздражение во мне стало накапливаться, подобно яду.

– Такого не бывает, Назарушка. – Девушка ласково погладила меня по щеке.

Нежности в этом жесте было мало, скорее жалость к неразумному дитяти, не понимающему простых вещей. Но этот «дитятя» как раз все понимал. Ну, или почти все.

– Оля, ты хочешь получить то, чего я тебе дать не смогу. И не потому, что это именно ты, а потому что такие вещи мне пока вообще не нужны.

Конструкция получилась сложная, но она девочка умная – разберется. Так и вышло.

– Потому что ты меня не любишь?

– Если ты называешь любовью желание быть рядом, постоянно думать о том, где ты и как ты, а еще стремление жить под одной крышей, то да, я таких чувств не испытываю. Считаешь, что мне должно быть стыдно?

– Нет, что ты, не считаю, – улыбнулась Оля и снова погладила меня, но не по щеке, а по руке. – Просто мне хотелось, чтобы ты испытывал то же, что и я. Ты ничего не обещал, а я знала, на что иду. Просто надеялась, что все поменяется. Поверь, так думают все женщины. Просто нам хочется тихого семейного счастья. Мне уже не так мало лет, как кажется.

Комментировать подобные заявления женщины, даже очень разумной и логично мыслящей, точно не стоит, так что я предусмотрительно промолчал.

Оля печально вздохнула, потом приободрилась и сказала:

– Ладно, это все мои женские заморочки. Ты ложись, я же вижу, что тебе нужно выспаться.

– Если хочешь, я уйду, – на всякий случай предложил я, хотя уходить в ночь не было ни малейшего желания.

– Нет, что ты, глупый, ложись, а я тебе спою.

Не знаю, это она специально или нет, но внутри что-то сжалось и натянулось, как струна. На ночь мне еще никто не пел. Нет, была одна сердобольная нянечка, но, когда старушка поет колыбельную для двух десятков лишенных материнской ласки детей, это совсем не то.

Я лег обратно, а укутанная в простыню Оля, скрестив ноги по-турецки, осталась сидеть на краю кровати. Она немного помолчала и тихо запела. Птичка не обладала полноценным даром сирены, это была какая-то его разновидность и на эмоциональный фон практически не влияла, но так подкрашивала природный вокальный талант, что слушать было необычайно приятно. Будь она полноценной сиреной, я бы не стал настолько спокойно выслушивать ее пение на ночь, тем более в подобной ситуации. К моему удивлению, запела она не на русском. Это был то ли албанский, то ли македонский или вообще греческий. В балканской языковой группе я мало разбираюсь. Знакомыми были только несколько слов, и по ним я понял, что это совсем не колыбельная, а печальная песня о неразделенной любви. Она не убаюкивала, но погрузила меня в какой-то странный транс. Это было чем-то похоже на процесс оценки, когда образы и информация приходят откуда-то извне. Похоже, талантливые разумные способны наделять энергией творения не только материальные вещи, но и нечто такое эфемерное, как песня.

Процесс осознания еще больше раскрыл красоту голоса и мелодии, при этом показав внутреннюю структуру и то, чем была наполнена созданная одаренной девушкой нематериальная конструкция. Я с тоской и какой-то завистью ощутил чистоту ее чувств, яркость и незамутненность любви – высокой, при этом тихой и мягкой. Меня всегда удивляло, почему огромнейшую гамму чувств называют одним словом: любовь. А сейчас понял, что так оно и есть, просто любовь трансформируется, переходя из одного состояния в другое, и прямо сейчас я ощущал, как светлое, дарящую радость и душевный покой чувство девушки перерождается в нечто способное приносить лишь боль. Раньше у нее была надежда на пробуждение ответных чувств. Сейчас эта надежда умирала, и любовь превращалась во внутреннего мучителя. Да, это будет сладкая, дающая непонятную, возможно слегка извращенную радость боль, но при этом пагубная и разрушающая душу.

Оля прекрасно все понимала и создавала вокруг перерождающейся эмоции клетку из логики и силы воли. Сейчас она в последний раз приоткрывала маленькую дверцу в надежде на изменения, но к концу песни эта брешь была закрыта и заварена намертво. Мне же оставалось лишь с сожалением наблюдать метаморфозы чувств девушки и с уважением поражаться тому, как она справляется с возникшей проблемой. Это не значило, что ей не будет больно и клетка полностью отсекла влияние этого чувства на ее жизнь. Но светлая тоска и щемящее ощущение потери – это совсем не то, что разрушающее жизнь и душу неудовлетворенное вожделение. Клетка окрепла, и из голоса Птички плавно ушел надрыв. От этого песня стала мягче и нежнее, практически превращаясь в колыбельную, которая меня и убаюкала.

Глава 4

Утро оказалось скомканным, давя неловкостью на нас обоих, поэтому я отказался от предложенного завтрака и быстро распрощался с девушкой. При этом уже сейчас было видно, что мне вполне удастся сохранить более-менее дружеские отношения с ней. Плюс к этому я дал себе зарок, что в квартале художников с интрижками надо завязывать. Конечно, у Птички характер не такой взрывной, как у Заряны, вспышек немотивированной ревности она мне устраивать не будет, но плодить в месте, где мне хорошо, бывших девушек с неразделенной любовью как минимум неразумно.

Позавтракать я решил в кафе на набережной, находящемся за пределами квартала. Кухня здесь была представлена французская, так что для утреннего перекуса самое то. А в голове вертелись довольно странные мысли. С одной стороны, где-то на задворках сознания пыжилось тщеславие, радующееся популярности у женщин. Ну прямо роковой мужчина! С другой стороны, здравый смысл и логика насмехались над этой ересью. Мне уже давно стало понятно, что не только женщины, но и мужчины любят не реального человека, а придуманный образ, который к реальности не имеет совершенно никакого отношения. Что обо мне могла знать Оля, кроме гулявших в квартале слухов? Да и Заря тоже, несмотря на то, что нам с ней пришлось пройти через не самые приятные ситуации, которые как раз и способны проявить настоящую суть человека. Так что просто глупо приписывать к своим достоинствам то, что кто-то дорисовал к твоему образу что-то свое, приплел наивные мечты, почерпнутые из сказок и романтических фильмов, а затем этого наскоро сшитого монстра Франкенштейна и полюбил. Важнее было другое: то, что мне удалось использовать свой дар, чтобы оценить в плане познания сути не некий предмет, а чувства других людей. Возможно, сильная эмоция, испытываемая талантливыми разумными, порождает некий вариант короткоживущих энергетических сущностей. Осталось только понять, как все это применимо в моей профессии.

Так, ладно, хватит копаться в своей голове, все равно там сейчас такой бардак, что и черт ногу сломит. Пора возвращаться домой и разбираться с подарком от итальянца. Сам не знаю почему, но вчера просто забросил папку в сейф и побежал развлекаться. Возможно, сказалась накопленная усталость, а сейчас, когда, несмотря на все перипетии с Олей, удалось расслабиться, начало заедать любопытство.

Дома меня, как обычно, встретил Тик-так, к которому я начал привыкать то ли как к питомцу, то ли как к студенческому соседу. Если Фа вносила в мою жизнь нотку сумбура и хаотичного веселья, то мышоур сделал атмосферу в доме основательнее и не подбрасывал практически никаких неприятных сюрпризов.

Блин, да я уже забыл, когда в последний раз держал в руке швабру или тряпку! Научить бы его еще готовить, цены бы такому слуге не было. Нет, лучше уж сам. Тем более что возиться на кухне мне нравится, как и поедать то, что удается приготовить. Вряд ли у мышоура получится повторить подвиг крысы из мультика «Рататуй».

Задавив лень вполне разумными доводами, я поинтересовался у мелкого, голоден ли он. В ответ он что-то пропищал, а на мой телефон пришло сообщение: «Соседка покормила». Как-то раз он попробовал ее назвать хозяйкой, за что получил втык и новое определение для Веры Павловны. Нет, это была не ревность, просто если она узнает, то, боюсь, полностью приберет к рукам такого полезного питомца. Это не нужно ни мне, ни ему. Конечно, мышоуры – ребята трудолюбивые, но не думаю, что мелкого стоит перегружать. Иногда приходит в голову мысль, что не мешало бы разделить с ним домашние хлопоты, но лень и эгоизм быстро отгоняли кажущиеся абсурдными идеи, так что будем облегчать жизнь Тик-така снижением занятости у соседки.

Вообще-то, насчет того, что мелкий останется голодным, я не особо переживал. Под барной стойкой всегда хранится большой пакет собачьего корма. И не надо упрекающих взглядов! Это не жадность и тем более не ксенофобия. Почему-то человеческие консервы и всякие там сушки с плюшками мышоура совершенно не заинтересовали, а вот предложенный в качестве эксперимента собачий корм определенной фирмы неожиданно зашел. Не в качестве лакомства, а в виде экстренного перекуса, если я пропаду надолго, а у соседки не будет на мышоура времени. Так-то я всегда стараюсь баловать мелкого блюдами собственного приготовления, и, как мне кажется, именно то, что выходит из-под человеческих рук прямо у него на глазах, делает для него еду особо вкусной.

Тик-так убежал куда-то по своим мелкохозяйственным делам, я же поднялся на второй этаж в кабинет и достал из сейфа папку с лицензией. При более внимательном рассмотрении выяснилось, что все не так просто, как мне показалось на первый взгляд. Кроме самого документа, в папке находились десяток бланков для сертификатов, специальная ручка с магическими чернилами, а еще медальон магической печати. Чернила для этого артефакта не нужны: оттиск образовывался с помощью пропущенной через нее Живой силы. Еще там была инструкция по привязке к моей ауре ручки и печати, а также карточка, с помощью которой можно будет заказать дополнительные бланки.

Пачини постарался выполнить свою часть сделки по полной. Так что мое двуличие вполне могло показаться ему непозволительным и даже оскорбительным. Бежать извиняться перед ним я, конечно же, не собираюсь: он мальчик взрослый и со своими обидами справится самостоятельно. Когда я уже заканчивал рассматривать и радоваться обновкам, позвонил орк:

– Назар, ты куда пропал? Девочки сказали, что сбежал от Оли прямо спозаранку.

– А откуда два твоих сурка, которые вечно спят до обеда, в такую-то рань узнали о моем бегстве?

– Ну… – подвис явно не подумавший о подобных тонкостях Бисквит.

– Да потому что они знали, чем все закончится, еще с вечера, – открыл я перед орком незамысловатую правду. – Как мне кажется, Заряна с Леной тоже не просто так вели себя как паиньки.

– Хочешь сказать, что это она тебя бросила?

– Перефразируя твоего любимого Дона Корлеоне, она сделала предложение, от которого мне пришлось отказаться.

– Что, вот прямо так взяла и предложила руку и сердце?

– Блин, Бисквит, прекращай смотреть голливудские мелодрамы. Она намекнула, что стоит сделать наши легкие отношения, так сказать, потяжелее. А я в ответ намекнул, что мне это как бы не совсем интересно.

– Честно, старик, сочувствую, – с искренней озабоченностью заявил орк. – Не везет тебе в любви. Не то что мне.

– Слушай, герой-любовник, мы это уже разбирали. Не будь ты орком, давно бы узнал, насколько увесистыми могут быть твои воздушные потанцульки. Ладно не бери в голову, я не серьезно, просто настроение такое.

– Может сходим куда-нибудь пообедаем, выговоришься?

– Нет, Зеленый, уверен, у тебя еще целый день карнавала, а мне нужно заняться делами. Так что созвонимся позже.

– Хорошо, но, если что, я готов в любую минуту подставить плечо и предложить мягкую жилетку, – явно с подначкой предложил орк.

– Шутки у тебя точно такие же, как и морда.

– В смысле красивые и утонченные? – хохотнул набравшийся у меня дурных подначек Бисквит.

– Грубые и зеленые.

– А девочкам нравится, – с наигранной обидой отреагировал мой друг.

– Но я же, слава богу, не девочка, так что восхищаться твоей мордой не обязан. Ладно, развлекайся, созвонимся.

Это, конечно, нехорошо, но во мне почему-то зашевелилось раздражение из-за того, что Бисквит сейчас развлекается, а я сижу в кабинете и пытаюсь выдумать себе хоть сколько-нибудь полезное занятие. Впрочем, чего тут искать – мой взгляд наткнулся на раскрытую папку с лицензией, а мозг тут же подбросил варианты действий. Включив ноутбук, я начал писать письма тем клиентам, которым пришлось отказать именно из-за отсутствия лицензии. Конечно, поточные заказы уже слетели, но кто его знает, может, что-то проклюнется на перспективу? Это казавшееся на первый взгляд простое задание вылилось в массивную переписку с десятком абонентов. Некоторым пришлось объяснять, так сказать, на пальцах, а парочке позвонить и откровенно нахамить, но вроде справился.

Так замотался, что на обед прервался только благодаря недовольно переминавшемуся у стола Тик-таку. Чтобы как-то приободрить оставшегося без внимания мышоура, спросил у него, что именно он хочет на обед. Первое пожелание угоститься голубцами пришлось отвергнуть. Что-то избаловала его соседка. Я такое точно не потяну. Впрочем, если попробовать, может, и получится, но что-то не хочется: слишком уж хлопотно. На предложение заказать эти самые голубцы с доставкой малыш почему-то приуныл. Сошлись на куриной отбивной с рисом, зато в моем исполнении. В общем, обед прошел неплохо, и лишь иногда мелькала мысль, что для полной гармонии не хватает Фа, мешающей нам есть и наполняющей дом веселой суетой.

Ворох накопившихся мелких задач занял все мое время до вечера, и когда за окном начало смеркаться, даже появилась мысль все-таки вернуться в квартал художников. Пришлось от нее отмахнуться, потому что я понимал: скорее всего, своим поступком обломаю кайф Бисквиту, а делать этого не хотелось. Но зато нашелся кое-кто, кому портить веселье всем и каждому просто жизненно необходимо. Когда услышал из своего телефона марш имперских штурмовиков, втайне понадеялся, что дело касается только меня, но, увы, орку не повезло.