Помоги проекту - поделись книгой:
Константин Гем
Гусь-Петрусь и компания
Был холодный осенний день. В общем то, ничем не примечательный осенний день. Пасмурный и ветреный, как и много других осенних дней. Хотя, нет, что-то было не так. А, не было дождя. Зато, пролетали редкие снежинки, намекая на то, что скоро весь лес будет завален непроходимым снегом и скован трескучими морозами.
Озеро было окружено лесом. Местами деревья росли так близко к воде, что их ветви склонялись над самыми волнами, почти касаясь их. Волны подмывали корни, и деревья, теряя опору, постепенно поддавались настойчивости воды и падали в озеро, оставляя торчать на поверхности лишь грустные голые ветви.
Именно по этим веткам, перепрыгивая над водой с одного упавшего дерева на другое, а потом на третье, которое вот-вот готово было упасть, скакал бельчонок. Бельчонок знал, что это очень опасно, и всё равно выбирал самые дальние друг от друга ветки, стараясь допрыгнуть и не свалиться в холодную черную воду озера…
Гусь-Петрусь выглянул из окошка своего домика на улицу и нахмурился. Погода была явно не лучшей для прогулки на свежем воздухе, а он поленился вчера с вечера принести дров для печки. Сейчас старые дрова прогорели, и в домике становилось холодно, да и чай вскипятить было уже не на чем. «Делать нечего. Придется идти в дровяной сарай», — подумал Петрусь и, набросив на себя старую куртку, вышел на улицу. Холодный ветер обжег его глаза и клюв, босые лапки с перепонками между пальцев быстро озябли. Гусь быстро направился к маленькому строению, где под надежной крышей хранились заготовленные на зиму дрова. По дороге ему показалось, что откуда-то доносится что-то вроде «…ииитеее, ааиитее… оуу!». «Что за странные звуки?» — Подумал Петрусь — «Может ветер завывает в сухом камыше?» И тут с порывом ветра он снова услышал уже отчетливей «Помогииитее, помогиитее, тонууу!» «Ерунда какая-то», — Петрусь вытянул шею и прислушался — «Кто это выдумал тонуть в ноябре? Более того, кто выдумал купаться в ноябре, ведь, чтобы тонуть в ноябре, нужно, для начала, пойти купаться в ноябре?..» Ветер снова донес «…ииитеее, ааиитее… оуу!» Голос был тоненький и звучал уже тише, чем несколько мгновений назад. Внезапно Гуся пронзила мысль: «Кто-то тонет! Какая разница — ноябрь или не ноябрь! Кто-то тонет и просит о помощи!». Петрусь сбросил куртку и ринулся к воде. Большие волны ударялись о берег маленького островка, на котором стоял гусиный домик, ветер швырял в лицо россыпью холодных брызг. Где-то ближе к дальнему берегу на волнах то показывалась, то исчезала маленькая рыжая точка. Оттуда же доносилось «…ииитеее, ааиитее… оуу!». «Что же делать, — пронеслось в голове Петруся, — плыть или лететь?». Большие волны вряд ли дадут быстро доплыть до несчастного утопающего, а сильный ветер и вовсе может повыламывать крылья и унести в другую сторону… Тут Гусь заметил, что между порывами ветра есть маленькие промежутки затишья, когда можно взлететь, набрать высоту и лечь на крыло, чтоб использовать ветер для помощи полету. Перебежав на другую сторону своего маленького островка, Петрусь увидел полоску воды, где волн почти не было. Там он прыгнул в озеро и, размахивая крыльями, побежал по воде, набирая скорость для взлета. Когда Петрусь оторвался от воды и взлетел, сильный порыв ветра едва не перевернул его в воздухе, заставив изо всех сил бороться с мощными потоками холодного воздуха. «Помогииитее, помогиитее, тонууу!» — снова зазвучало у него в ушах, когда, превозмогая сопротивление ветра, он развернулся и полетел к тому месту, откуда доносился крик.
Шерстка совсем намокла, и ледяная вода насквозь пронизывала холодом маленькое тельце. Замерзшие лапки едва держались за ветку, из-за которой и случилась вся эта беда. Ветер относил несчастного зверька всё дальше и дальше от берега. «Честное слово, я больше никогда не буду скакать над водой по упавшим деревьям! — подумал бельчонок и еще раз закричал «Помогииитее, помогиитее, тонууу!» Но лишь ветер откликнулся на зов о помощи, злорадно завывая: «Не бууудеешь скакааать, не бууудеешь скакааать, потому что утооонеешь, потому что утооонеешь!» Бельчонок постарался вскарабкаться на ветку повыше — холодная вода совсем близко подступила к маленькой мордочке, собираясь проникнуть в рот и нос зверька. Но только Бельчонку это удалось, как ветка под его тяжестью прокрутилась в воде и сбросила с себя настойчивого пассажира. Из последних сил толкаясь всеми четырьмя лапками, Бельчонок ринулся к поверхности воды, где, прыгая на волнах, гонимая ветром, уплывала его ветка, унося с собой последнюю надежду на спасение…
Гусь-Петрусь, борясь с порывами ветра, старался сесть на воду как можно ближе к месту, где в ледяной воде бултыхался несчастный, но всякий раз, как он заходил на посадку, ветер сносил его в сторону от ветки и прижавшегося к ней зверька. Во время последней неудачной попытки Петрусь заметил, что зверек из последних сил карабкается по торчащему вверх сучку. И вдруг к своему ужасу гусь увидел, как ветка перевернулась, а цепляющийся за нее зверек ушел под воду. Время на раздумья и точную посадку уже не было. Петрусь подлетел как можно ближе и, сложив крылья, камнем бухнулся в воду. Открыв под водой глаза, гусь увидел, как зверек (не то белка, не то бурундук — кто их разберет под водой?), устав бороться за свою жизнь, плавно погружался на дно…
Бельчонок, отчаянно барахтаясь пытался вырваться из ледяного плена, но волна накрыла несчастного зверька, полностью лишив его чувств. Перед тем, как потерять сознание, Бельчонок вспомнил свое дупло, маму, папу, сестренок и братишек, и как им всем было хорошо, пока не случился пожар…
Гусь нырнул за зверьком. Помогая себе лапами и крыльями, Петрусь настиг погружающееся существо и схватил его за загривок. Мощным рывком вытолкнув себя и свою ношу на поверхность, пернатый положил зверька себе на спину, чтоб понять в каком состоянии он находится. Похоже, что Гусь успел как раз вовремя. Бельчонок, теперь в этом можно было не сомневаться, покашлял водой и начал дышать. Потом, приоткрыв глаза и увидев Петруся, он вскочил и, как спасительную ветку, обхватил шею пернатого.
— Эй, потише, задушишь, — выдавил Гусь, обрадованный тем, что успел вытащить Бельчонка живым.
— Дыдыдыдыдыдыды, — ответил Бельчонок, стуча зубами от сковывающего его холода.
— Ну, держись, — сказал Гусь, — Держим путь к берегу.
Благодаря ветру, который теперь был попутный, Петрусь и Бельчонок на нем, как на лодке, быстро добрались до Гусиного острова. Петрусь отнес бельчонка к себе в домик и, завернув в моховое полотенце, положил к себе на кровать. Быстро сбегав в сарай, Гусь принес дров, подбросил их в печку к догорающим углям и поставил на плитку чайник.
По домику разливалось тепло от разогревшейся печки. На печной плитке закипел чайник, и густой пар с пыхтением вырывался из узкого носика. Петрусь заметил, что чайник пора снимать, только когда крышка стала начала бренчать «Пора! Пора!», а выкипающая вода зашипела на раскаленном металле плитки. До этого Гусь всё смотрел на спящего бельчонка и думал «Как же тебя угораздило в эту холодную воду залезть? Неужели лета не хватило для купания? А ведь мог простыть… Да, наверняка, уже простыл… И куда только родители смотрят!..» И тут как раз чайник напомнил о себе бряканием и шипением.
Гусь достал с верхней полки шкафчика сушеные ягоды. Тут были и малина, и брусника, и клюква. Взял по горсточке каждой ягоды и положил в деревянный ковшик. Потом из коробки с сушеными травами вытащил пакетик. «Чабрец» гласила подпись. Петрусь зачерпнул чайную ложку травы и добавил ее к ягодам. Положив еще ложку сахара «Чтоб получше заварилось», он налил в ковшик кипяток, закрыл берестяной крышкой и оставил отвар настаиваться рядом с печкой.
Бельчонок почувствовал приятный запах, в котором смешивались ароматы малины, брусники и какой-то травы, названия которой он никак не мог припомнить. Шерстка уже почти высохла, и приятное тепло окутывало всё тельце. Бельчонок вспомнил, как пытался вскарабкаться на ветку повыше, как окунулся в ледяную воду, и понял, что после этого момента больше не помнит ничего…
«Где это я? Как мне удалось выбраться из озера»? — пронеслось в голове, и тут бельчонок услышал: «Так-так-так, кажется, кто-то тут у нас очнулся!» На бельчонка, улыбаясь, смотрела большая птица с желтым клювом, длинной шеей и добрыми глазами:
— Ну, привет! Давай знакомиться. Меня зовут Гусь-Петрусь, а ты кто?
Бельчонок высунул мордочку из толстого полотенца, в которое был замотан и пропищал:
— Я — Белик. Знакомые звери зовут меня Белик-Горелик.
— Ну, здравствуй, Белик-Горелик, как ты? Согрелся? — Гусю очень хотелось спросить, как бельчонок очутился в озере, но Петрусь был очень воспитанный гусь и решил повременить с вопросами — на-ка, вот, выпей, — и Петрусь протянул бельчонку чашку с горячим отваром, от которого шел аромат малины, брусники и какой-то травы, названия которой, тот никак не мог припомнить.
Бельчонок отхлебнул обжигающего напитка и почувствовал, как начал согреваться изнутри.
— Спасибо, — сказал он, — это Вы меня вытащили?
— Можешь обращаться ко мне на «ты» — ответил Гусь — Зови меня просто Петрусь, вот и всё… А вытащил тебя я, да… А то ты совсем утонул уже было… Чай с пирогом будешь?
— Конечно буду! А с чем пирог? — спросил Белик, хотя знал, что начинка значения не имеет, он был очень голоден.
— Пирог с черничным вареньем — Гусь снял полотенце с тарелки, на которой, порезанный на кусочки, лежал пирог, — правда, вчера пек…
— Это ничего, это очень хорошо! Я вчерашние пироги тоже люблю, и позавчерашние, и поза- позавчерашние! — Белик почувствовал, как от запаха пирога у него побежали слюнки. Он уже начал забывать, какие они вообще бывают эти пироги.
— Ну, вот и здорово. Давай сюда полотенце, оно мокрое. Я вот тебе сухую рубашку дам. Она, конечно, тебе большеватая будет, но зато сухая… — Петрусь протянул Белику аккуратно свернутую одежду — Давай, переодевайся и за стол, а то чай уже остывает.
Стол стоял возле маленького окошка, из которого на него падал тусклый свет короткого осеннего дня. На столе кроме тарелки с пирогом были заварочный чайник, от которого шел аромат душистого чая, сахарница с обитым краем, кружки, потемневшие изнутри от крепкой заварки, которую любил пить Гусь-Петрусь.
Гусь жестом пригласил бельчонка сесть на стул со спинкой, а сам неуклюже примостился на маленьком табурете. Разливая чай по кружкам, Петрусь начал разговор:
— Я тут всё стесняюсь спросить, ты чего это в ноябре купаться вдруг решил? Моржом стать собираешься? И как тебя родители отпустили одного на озеро? Это ведь опасно… Чуть не утонул ведь…
— А я и не собирался купаться, — всхлипнул бельчонок, — и родители меня не отпускали, потому что нет их у меня… Это всё ветка. Я думал — она крепкая, а она гнилая оказалась и сломалась, когда я на нее прыгнул. А потом меня на ней в озеро относить начало…
— Погоди, погоди, — гусь на секунду задумался, и заварка перелилась через край его чашки. Бельчонок в это время уже откусил от своего куска пирога сколько смог и принялся жадно жевать, — Как это нет родителей? Ты же еще маленький! Они должны быть…
— Были, — Белик проглотил пирог и вздохнул, — были, пока в лесу летом пожар не случился. Я в тот день тоже на озеро убегал, а когда вернулся, опушка леса, где росло дерево, на котором наше дупло было, вся выгорела, и дерево почти сгорело! Я пытался на дерево залезть и в дупло заглянуть, да только лапки обжег и шкурку подпалил. Меня дядя Барсук оттащил оттуда и сказал, что огонь сильный был, и никто наверняка не спасся. Сказал, чтоб я себе другое дерево и дупло искал, — у Бельчонка заблестели глазки, вот-вот заплачет, — только я не поверил ему! Я у других зверей спрашивал, не видал ли кто моих маму и папу с сестренками! И кто-то видел, как какие-то белки уходили за озеро на другую сторону. Я хотел тоже на другую сторону перебраться, но тут дожди начались, и река, которая через озеро течет, разлилась — не перепрыгнуть. Я плавать не умею. Думал, буду прыгать над водой по упавшим деревьям, пока не научусь скакать далеко, чтоб можно было на другой берег перебраться, и у меня уже хорошо получалось… А тут эта ветка несчастная… — Бельчонок всхлипнул и добавил, — меня и Гореликом прозвали за то, что я тогда сам чуть не сгорел, когда пожар случился…
— Так ты хотел научиться далеко прыгать, чтоб перескочить реку и попасть на тот берег? Вот как ты в воде очутился! — Гусь задумался, — Прости, слушай, я не знал про твоих родителей… А пожар помню. В тот день всё дымом было затянуто и много зверей на ту сторону бежало. Только ночью сильная гроза случилась: дождь и огонь затушил, и плотину бобровую прорвал в верховьях речки. Теперь, правду говоришь, у нас река шире стала… А что, у тебя есть к кому податься на той стороне?
— У меня там бабушка с дедушкой живут и тетя с дядей, я всё равно туда пробираться буду. Вот допью сейчас чай и пойду.
— Далеко же ты с острова уйдешь, когда плавать не умеешь. Да и умел бы, далеко не уплыл по такому холоду. Ты же не бобер и не нутрия… — Петрусь нахмурился, — что же мы теперь будем с тобой делать?
— Как с острова? Мы что, на острове?! — встрепенулся Белик Горелик
— Так точно! — ответил Гусь Петрусь.
— А ты откуда на этом острове появился? Ты, вроде, ни на одну из местных водоплавающих птиц не похож…
— Ну, если интересно, слушай и мою историю, — гусь отхлебнул из чашки крепкого чая и начал рассказ.
— Когда-то и я был маленьким, — гусь Петрусь задумчиво посмотрел в окно, — а когда я был маленьким, я был глупым и непослушным. Только тогда я этого не понимал совсем. Видимо это только с возрастом и опытом приходит… Ну, что надо старших слушаться… Ведь старшие плохого не посоветуют. Ну, так вот… Был я маленьким непослушным гусенком. Все мои братья и сестры были спокойными послушными детьми и слушались маму Гусыню и папу Гуся. А я озорничал и всё норовил сделать что-нибудь наперекор. И вот однажды папа Гусь собрал всех детишек, кто вылупился тем летом и говорит: "На болоте появилась очень хитрая лиса. У соседей пропал гусенок. Наверное, она его съела. От гнезда не отходить. За едой ходить только вместе!" Сказал, а мне вдруг так захотелось увидеть — что это за хитрая лиса! И я несмотря на запрет решил выяснить, что же это за зверь такой. «Что она может мне сделать?» — думал я — «она же плавать не может так же хорошо, как я! Если что — я прыг в озеро, и лови меня!» И я пошел один щипать травку, которая росла вдоль берега озера. Родители были заняты в тот день — учили летать гусят (я то раньше всех научился) и не заметили, что я ушел без спроса… И вот щиплю я травку вдоль озера и думаю: «Враки это всё! Нету никакой лисы! У меня уже скоро брюшко лопнет от водорослей, а меня так никто есть и не идет…» Только подумал, как слышу такой приятный голосок нараспев говорит: "Ах, какой смелый гусенок, так аппетитно ест травку!" Я остановился и осмотрелся. Никого не видно. Вдруг снова слышу: "Ах, какой красивый гусёнок! Видно, травка на пользу птенцу!" Мне стало и приятно, что кто-то меня хвалит, и обидно, что я не вижу кто. "Я смелый гусёк, щиплю травку где хочу и ни от кого не прячусь! А ты кто, которая так хорошо говорит, а на вид не показывается?" Тут голосок мне отвечает: "Я — лисичка, другим лисам сестричка, а прячусь потому, что меня все гусята боятся. Им мамы гусыни и папы гуси сказали, что я плохая и что гусят краду и ем, а я совсем не такая. Вот я и не показываюсь, чтоб тебя не напугать". Тут я расхрабрился и говорю: "А я тебя и не боюсь вовсе! Выходи, давай дружить!" — Сейчас страшно вспомнить, каким дурачком я тогда был… — Тут камыши раздвинулись, и я увидел зверя. Сама худая, голова большая, на голове уши торчком, глазки черные, хитрые, шерсть рыжая с белым на морде. Зверь и говорит: "Это я — лисичка другим лисам сестричка. Привет, Гусек, как тебе на вкус трака здешняя?", — говорит, а сама потихоньку ко мне продвигается. «Хорошая травка, вкусная», — отвечаю, а сам всё на зверя смотрю с любопытством. Тут лиса совсем ко мне близко подошла и говорит: "Давай, гусёк, играть!". "Давай, — говорю, — а во что?". "Как, — говорит, — во что? В хитрую лисичку и глупого гуська" — сказала — и хвать меня за бок зубищами своими и потащила в лес. Ох, и больно мне тогда было! Да только повезло, что она меня совсем не прокусила, а только крыло повредила. Но тогда я этого не знал, а думал, что конец мой пришел! «Бедные мама гусыня и папа гусь! Что же я вас не послушался!» — вертелось в моей голове, пока та не ударилась о дерево, и я не потерял сознание. Когда я очнулся, меня всё еще несли в зубах по лесу. Только запах зверя изменился. Я бы даже сказал, ухудшился. «Вот так, — подумал я, — нельзя обижать маленьких гусят! От этого может и здоровье испортиться! Желаю тебе отравиться мною или хотя бы подавиться!»— подумал и решил, что если и суждено мне быть съеденным, то я так просто не сдамся! Не зря же у нас гусей шея длинная, я извернулся, да как ущипну зверя за морду! Зверь завыл от боли, остановился и выплюнул меня изо рта. Тело мое плюхнулось на землю, но я клюва не разжал, так и продолжал держать обидчика за брылю, в которую вцепился! Зверь заскулил и принялся крутить головой, чтоб освободиться от моего отчаянного захвата. Я себя чувствовал так, что мое туловище вот-вот оторвется от моей шеи. Не помню, как долго я держался, но в конце концов мой клюв соскользнул со слюнявой морды, и я, отлетев, стукнулся о пенёк и снова потерял сознание. Очнулся я оттого, что на меня что-то капало. Что-то тягучее и вонючее. Я открыл один глаз и увидел надо мной зверя, который был гораздо страшнее лисички, всех других лис сестрички. Зверь был лохмат, пахуч и страшен. Гораздо крупнее и страшнее лисы, он стоял, возвышаясь надо мной, скаля страшные зубы и капая на меня слюной, которая стекала из его открытой пасти. «Этот точно сожрет…» — промелькнуло у меня в голове, когда я услышал, — «Барбосик, фу! Брось!» Вслед за этими словами я увидел две огромные черные лапы, которые оттеснили капающую на меня страшную морду, и которые (как я потом узнал) назывались сапогами. Сапоги эти (как я тоже потом узнал) принадлежали егерю, который был человеком и отвечал за порядок в нашем лесу.
— Служишь, служишь! А никакой благодарности! — услышал я невнятное рычание, — Я же эту птицу у лисы отбил! Значит — она моя! — на меня смотрели две пары глаз. Одна — мохнатого вонючего зверя, другая — существа с большими черными лапами.
— Ладно, ладно, Барбосик! Смотри, какой ты молодец! Подранка у лисы отобрал! А знаешь, что это за птица? Не знаешь… Да и откуда? Песья твоя морда! Это ж птенец белого гуся! Chen Hyperborean! Редкий вид, понимаешь! Надо его скорее к зоологам доставить, а то смотри — кровь на боку. Крыло то точно повредилось, как бы чего хуже не было…
Вот так я попал в питомник на зоологической станции при заповеднике. Петрович — так звали егеря — приходил туда довольно часто навестить спасенных животных. С Петровичем приходила его собака. Собаку звали Барбосик. Это был как раз тот пес, который отбил меня у лисы (жаркая была схватка, как он потом рассказывал…). Меня выкормили, подлечили, но улететь осенью с моими родичами на юг я не смог, потому что крыло, которое повредила лиса, еще не совсем зажило. Так я и остался в питомнике вместе с другими зверями и птицами.
Одним декабрьским днем пришел Петрович и говорит: "Ну что, гусек, питомник закрывается. Только ты тут и остался. Придется тебе ко мне перебраться в егерскую сторожку…" Мне деваться было некуда, и всю зиму, весну и все следующее лето я провел в замечательном егерском домике с Петровичем и Песиком-Барбосиком, с которыми к тому времени уже очень сильно подружился.
Сторожка стояла на берегу озера. Я тем летом проводил там все дни и, общаясь с другими гусями, пытался разузнать про моих родных — маму, папу, сестер, братьев, но всё тщетно. Кто-то из гусей сказал мне, что моя родня не захотела возвращаться в края, где потеряла своего ребенка. Я был очень расстроен и очень хотел отыскать их, чтоб рассказать, что я жив, здоров и очень сожалею, что был таким глупым и непослушным.
В один из дней, отчаянно раздумывая, что бы такое предпринять, я уединился в дальнем камышовом заливе озера. Я всегда там прятался, когда хотел подумать над чем-нибудь. Около сторожки думать было невозможно из-за Песика-Барбосика, который всё время что-то болтал или приставал с глупыми вопросами. И вот когда я щипал водоросли и думал, я услышал: "Петрусь (меня так прозвали из-за Петровича), ты когда-нибудь думал о своем предназначении?" Я поднял голову и увидел Учителя (тогда я еще не знал, что это он). "Нет, а что это?" — ответил я и обернулся. "Это то, для чего ты родился, для чего ты спасся, для чего ты вылечился. Это — для чего ты живешь!" — произнес большой белый гусь, подплывая ко мне. "Хочешь научиться быть полезным окружающим и себе, противостоять страшным хищникам, быть в согласии с окружающим миром и узнать, как найти своих родных и самое главное — Себя?". "Хочу, а что для этого нужно?". "Следуй за мной…"
— Ну и что, ты нашел своих родных? — с нетерпением спросил Белик-Горелик.
— Да, ты понимаешь, когда я вернулся из дальних стран, где изучал все премудрости моего Учителя, моих родных уже и след простыл. Петрович в больницу попал надолго (это где людей от болезней всяких лечат). А Песик-Барбосик прижился в питомнике, куда его забрали…
Одним словом, вернувшись, я обосновался на этом острове, где никто не должен был потревожить моего уединения…
— Ну что? Придется тебе у меня зимовать, — Гусь Петрусь долил Белику чая, — я тебя на берег до весны не отпущу.
— Как — до весны?! — встрепенулся Белик, — а вдруг я потом своих не найду?
— Ну, тут какие возможны варианты, — Петрусь отхлебнул из своей чашки, — Первый: ты перебираешься на берег, кстати, я не знаю как, потому что я тебя туда доставлять не собираюсь. Там ты пытаешься найти свою родню в дальнем лесу. Тайников и запасов с едой у тебя там нет. По снегу и морозу ты быстро ослабнешь и станешь легкой добычей для куниц. А где родню-то искать, знаешь?
— Нет, не знаю… Ну, то есть думаю, что знаю где поискать…
— В этом твоем «думаю, что знаю» самое важное это то, что ты думаешь, что знаешь, а на самом деле не знаешь. Так или не так?
— Да, вроде, так…
— Ну, так вот. Через день-два не станет Белика-Горелика. Получается зря я старался, когда тебя из холодного озера вытаскивал… Мне эта идея не по душе.
— И что тогда делать?
— Вариант второй. Ты зимуешь у меня на острове. Моих запасов, кстати, и на троих хватило бы… Весной, даже ближе к лету, когда станет тепло и в лесу появится достаточно еды, мы двинемся на поиски.
— Мы? Ты мне поможешь? — Белик от удивления чуть не пролил на себя чай из кружки.
— Куда же мне теперь деваться, — проворчал Гусь, притворно нахмурив брови, — спас тебя, понимаешь, на свою голову… Никакого теперь покоя и уединения… Да ладно-ладно, шучу! — улыбнулся Петрусь, — конечно помогу. Я же знаю, каково это — потерять родных…
— А как же мы найдем моих родных, ведь я же не знаю, где они живут в дальнем лесу?
— Придумаем что-нибудь. Может, Барбосик нам поможет. Он с Петровичем все окрестности обошел, весь лес знает. Глядишь, и отыщем твоих дедушек и бабушек. А повезет, так и мамка с папкой твои отыщутся и сестрички с братишками… А пока, устроим тебя на зимовку, — Гусь Петрусь встал и пошел к двери. Нужно тебе место в домике организовать, чтоб до весны жилось веселее…
Белик соскочил со скамейки и запрыгал вслед за Петрусем к выходу из домика.
— Петрусь, ты куда?
— Надо будет тебе лежаночку сделать. Нам мох понадобится сушеный, камыш сухой… Могу своим пухом и пером поделиться, коли не побрезгуешь… Я же птица — пух и перо теряю, а на их место новые нарастают. Только я их собираю и использую потом — в лежаночку добавлю, чтоб помягче была, или домик утеплю…
Гусь и Белик вышли на улицу. Ветер утих. Сквозь высокие облака проглядывало осеннее солнце освещая, но не согревая маленький островок посреди огромного озера.
— Будешь помогать мне, — Гусь подошел к зарослям камыша на берегу озера. Длинным тяжелым ножом, который он захватил из домика, Петрусь начал рубить камыш и передавать Белику толстые сухие стебли. Нарубив две внушительные охапки стеблей, Петрусь сказал:
— Ну что? Потащили делать лежаночку.
Они подтащили камыш к домику, где Петрусь показал Белику как отделять листья от стебля. Когда вместо двух охапок засохших растений, рядом с домиком появились кучка листьев и кучка стеблей, Гусь улыбнулся Белику-Горелику:
— Ну, вот, твоя будущая лежаночка готова!
— Как — готова? — удивился Белик, — какая же это лежаночка?!
— Не боись, — Гусь потрепал Белика крылом по макушке, — самая настоящая! Вот из стеблей сделаем рамку, а из листьев сплетем сетку. Потом мха сухого постелем. Сверху можно перьев с пухом положить. Ты как, надумал? Или на мхе и листьях спать будешь?
— Да я лучше на пуху…
— Я так и знал.
Через пару часов лежаночка была готова и заботливо расположена в углу домика недалеко от печки, чтоб зимой было теплее спать.
— Теперь надо подумать, чем ты зимой питаться будешь, — Гусь снова позвал Белика на улицу и повел к припорошенной снегом дверке, ведущей прямо вглубь пригорка, который возвышался посредине островка.
— Тут у меня кладовка, — ответил он на удивленный взгляд бельчонка,
Дверка со скрипом отворилась и Белик с Петрусем оказались в темном помещении, где было теплее, чем на улице, но всё же прохладно и сухо. Гусь зажег свечу в светильнике под потолком, и Белик увидел комнату, заставленную коробами и мешками, полочки на стенах с мешочками и коробочками, в которых лежали и очень вкусно пахли сушеные грибы, ягоды, лесные травы, орехи. Орехи были крупные — кедровые. Белик подумал: «Вроде бы Гусь, а запасов больше чем у самой запасливой белки…»
— Ну, давай, набирай себе чего хочешь, дня на два-три, а то, похоже, непогода снова разыграется… Просто, чтоб не ходить по холоду туда-сюда и влагу лишнюю в кладовую не впускать. Продукты сушеные, они, понимаешь, сухость любят.
— Откуда у тебя это? Ты же не белка! Гуси же это не едят! — не удержался от вопроса Белик-Горелик.
— Ишь ты, какой грамотный! Я же не простой гусь, как ты уже, наверное, заметил, — улыбнулся Петрусь. Если б я был обычным гусем, я бы уже давно в теплые края вместе с какой-нибудь стаей летел… А я, выходит, оседлый гусь-одиночка. Зима длинная. Тут еще не то научишься делать, чтобы выжить в холода… Так что, ты давай не теряйся, нагребай, вот тебе кулечек, — Петрусь протянул Белику плетеный из травы мешочек и подтолкнул к запасам.
Долго уговаривать Белика было не нужно. Уже через пять минут он стоял перед Петрусем с мешочком, полным вкусной еды, и довольно улыбался. Давно уже о нем никто так не заботился…
Белик-Горелик проснулся утром в своей кроватке, которую они смастерили вместе с Гусем-Петрусем, и в первый раз за долгое время ощутил себя спокойным и уверенным в завтрашнем дне. В домике стоял запах свежезаваренного травяного чая, было слышно, как около печки Гусь хлопочет над завтраком. Белик потянулся и вдруг увидел, что в его шерстке что-то изменилось. Рыжие волоски выглядели свалявшимися и кое-где выпали. Из-под готовой выпасть шерсти пробивались щетинки серого цвета, которые смотрелись как-то неестественно и болезненно … «Что это со мной?» — ужаснулся Горелик, припомнив, что похожего цвета шерсть он видел на старом барсуке, который помер в конце лета… «Я наверно тоже старею и скоро умру» — пронеслось у него в голове. «Наверно я заболел оттого, что чуть не утонул в холодной воде озера!» — озарила его догадка. «Бедный Гусь-Петрусь, он был так добр ко мне, спас, приютил… А я… И всё напрасно… Видно, я уже никогда не встречу своих родных в дальнем лесу…»
— Эй, засоня, ты вставать собираешься? Осенний день короток! У нас есть дела. Я на твою помощь рассчитываю!
— Гусь Петрусь, я, кажется, заболел, и, наверное, скоро умру, — чуть не плача ответил Белик-Горелик.
— Ну да, я даже знаю, как называется твоя болезнь — «воспаление хитрости» — оно всегда начинается у лентяев, когда надо что-нибудь сделать или кому-нибудь помочь… А я и не знал, что ты лентяй…
— Гусь Петрусь, я не лентяй, со мной правда что-то не то — у меня хорошая шерсть выпадает, а растет какая-то серая, как у старого барсука… У того, что жил возле старого дуба на опушке и помер, как только опята пошли…
— Как у барсука, говоришь, — Гусь подошел поближе и склонился над Беликом, — мда, похоже… — при этом морда Петруся едва не расплывалась в улыбке и Горелик чувствовал, что вот-вот и Гусь рассмеется…
«Странная птица», — Белик не знал, что и подумать, — «сначала спасает, кормит, поит, а тут, когда я помру, наверное, скоро, чуть не смеется…»
— Нет, это не воспаление хитрости! — Гусь, таки, не сдержал улыбки — Это линька! И это, скажу я тебе, Бельчонок, не болезнь, а самое что ни на есть нормальное явление для белки твоего пола, возраста, физической кондиции в это, понимаешь, время года!
— А зачем эта линька? — Белик начал успокаиваться.
— Как зачем? — на зиму, чтобы в холода не замерзнуть, звери меняют летнюю шубку на зимнюю. Она и потеплее будет и спрячет в снегу от хищника понадежнее. Так что, скоро у тебя только лапки рыжими останутся, мордочка и уши, если я ничего не путаю…
— А потом как? Мне же летом будет жарко в зимней шубке…
Поделиться книгой: