Повышение по службе

Бедный Люк…

Он ведь тоже подбивал клинья под Лору, он завидовал мне, когда я владел ею, а теперь быть ему даже не на втором, а на третьем месте. С его-то темпераментом! Это же мука адова.

Черта с два я его жалел. Я ему завидовал. Ну и что, что с Лорой теперь спит космофлотская дубина в аксельбантах? Зато пациент может видеть ее каждый день.

Влюблен я, что ли?.. Нет, конечно нет. Это во мне взыграли собственнические инстинкты, сейчас мы поставим их на место. В два счета. Ну что такое Лора? Если объективно – женщина, каких много. Давно уже не юница, пользуется омолаживающими процедурами. Не всякий юмор понимает. Себе на уме. Знаем мы таких, видели их сотнями, шеренгами и батальонными коробками! Будут у тебя, Стас, еще такие. И даже не такие будут, а куда лучше!

Лора ушла, а я завершил сеанс психотерапии и почувствовал себя гораздо бодрее. Захотелось даже пробежать кросс – по первобытной безжизненной пустыне, по окаменевшему лесу, затем по литорали… Посмотреть, не окаменел ли океан, пнуть в каменную морду какое-нибудь туземное страшилище, насобирать хрупких кальцитовых насекомых… В этот момент я не думал о причинах феномена. Я мечтал, и было мне легко-легко.

Вот и потолок почему-то приблизился… Странно. Зачем он это сделал?..

Внезапно я обнаружил, что парю над койкой. Это было даже интересно. Очень, очень яркая галлюцинация, весьма правдоподобная… Мне захотелось узнать, что это я такое съел, раз галлюцинирую? Или чем Лора меня напичкала? Или…

Я понял, что нет никакого «или». Я летал, просто летал, точнее, висел в воздухе. Мне захотелось подняться повыше, и потолок послушно приблизился к самым глазам. Тогда я увидел на нем следы моих ступней, высохшие, едва заметные, но все же различимые, если приглядеться. Стереть их или оставить так? Пожалуй, стирать незачем: все равно снизу их никто не увидит.

А если и разглядит, то примет за чей-то неумный розыгрыш. Или за галлюцинацию, ха-ха.

Без всяких мускульных усилий я перенесся по воздуху к левой переборке, затем к правой. Заложил полубочку, перевернувшись на живот. Сгруппировался и кувыркнулся в воздухе. Опустился к полу и ввинтился спиралью снизу вверх и наискось. Все это получалось легко и естественно, как дыхание. Как ходьба. Так вот в чем дело!.. В прошлый раз я приказывал себе воспарить над койкой, а делать этого не следовало. Прикажите-ка себе поехать на велосипеде, если ни разу не ездили. Прикажите каждой мышце сокращаться именно тогда, когда надо, причем с четко выверенным усилием! Приказы тут бесполезны. Нужно просто один раз научиться, а потом достаточно захотеть.

Я все-таки ушибся о потолок. Наверное, я сделал это достаточно громко, потому что вскоре услышал шаги Лоры. Едва успел приземлиться на койку и кое-как набросить на себя одеяло.

– Ты чего буянишь? – строго осведомилась она.

– Размышляю, как отсюда выбраться, – нашелся я.

– Ты всегда так шумно размышляешь?

– Не без этого. Зато выработал план действий.

– Может, поделишься?

– Буду делать подкоп. Как граф Монте-Кристо.

Она даже не улыбнулась.

– Серьезно, – сказал я, – когда ты меня выпустишь?

– Если все будет нормально, то утром.

– А сейчас ночь?

– Сейчас вечер, – сказала Лора. – Пойду принесу тебе ужин.

Голода я не чувствовал, но решил не отказываться: некоторые медики любят принимать отсутствие аппетита за грозный симптом.

– Почитай или посмотри что-нибудь легкое на сон грядущий, – посоветовала мне Лора, запихнув в утилизатор грязные тарелки. Я изобразил готовность просмотреть хоть всю корабельную фильмотеку, и она ушла, пожелав мне спокойной ночи. А я остался размышлять.

Легко сказать «размышлять». Голова шла кругом. Я все еще не был до конца убежден, что не галлюцинирую. С чего бы человеку левитировать ни с того ни с сего? Нет таких причин в природе. Вот сейчас попробую – и ничегошеньки у меня не получится…

Я попробовал. Когда тело вместе с одеялом приподнялось над койкой сантиметров на десять, я быстренько уронил его обратно. Значит, все-таки летаю. Левитирую. Неясно, зачем это мне, но интересно…

Может быть, могу что-нибудь еще? Как насчет телекинеза?

На этот раз я остался лежать на койке, а мое одеяло, взметнув вихрь, устремилось к потолку с такой скороподъемностью, что куда там ковру-самолету. Я велел ему упасть, но подхватил взглядом на полпути, заставил зависнуть, расправил на нем складки и аккуратно опустил на себя. Передвинул чашку на столе. Заставил мои тапочки сплясать трепака. Ладно, это я умею. Что еще?..

Я решил поиграть с освещением, но с этим делом не справился и оставил попытки. Да оно и к лучшему. Пусть Лора думает, что я готовлюсь ко сну или уже уснул. Лучше продолжу эксперименты с бытовыми предметами, тихие такие эксперименты, без шума, без вони, без световых эффектов…

По моей воле мой правый тапок взлетел и завис посреди медотсека. Тапка мне было не жаль; не получится вернуть ему прежний облик – невелика беда. Ну-с, попробуем растянуть его от пола до потолка…

Тапок начал было растягиваться – и порвался. Я состыковал обе половинки (с непривычки управлять сразу двумя предметами оказалось непросто) и срастил их. Все правильно: если хочешь менять геометрию предмета, позаботься о том, чтобы предмет это выдержал. Сделай его хотя бы из латекса.

Я сделал – и на сей раз преуспел в задуманном. Тапок растянулся по моему приказу и сжался, чуть только я ему велел вновь стать добропорядочным тапком. Что бы еще попробовать? Менять геометрию предметов мне больше не хотелось, и я решил поупражняться в трансформации химсостава.

Черт возьми! Не успел я придумать, каким материалом я хочу заменить латекс, как тапок побелел и, если я не зря изучал петрографию, превратился в чистый известняк. Я до того растерялся, что чуть было не уронил свое «изделие», едва успев подхватить его взглядом у самого пола. Велел висеть. Страшное подозрение зародилось в моей душе. Почему известняк? Потому что я предостаточно насмотрелся на него сегодня? Или (страшно подумать!) известкование леса-водоема вместе со всеми его обитателями – моих рук дело?!

А что, очень может быть, что моих. Помню, снились мне кошмары, я был земноводной тварью, сидел в болоте и… и что? Мог я хотя бы мельком подумать во сне, что мне больше пристало ходить по твердому, нежели сидеть по горло в тухлой жиже? Подумать – и тут же забыть?

Мог.

Могла ли эта мимолетная мысль оформиться в неосознанный приказ?

Почему бы нет.

Я чуть не вспотел от такой мысли – и вспотел бы, если бы не приказал себе остаться сухим. Ну, если так, то завтра же я верну палеозойскому ландшафту свойственный ему палеозойский облик… Ладно, это будет завтра. А сегодня…

По моей команде тапок стал золотым. Мне не было тяжело держать его в воздухе, но я ощутил его инерцию, когда подвигал им туда-сюда. Все-таки золото куда массивнее известняка. Вслед за этим я приподнял над полом второй тапок и проделал с ним ту же процедуру. Еще один приказ – и оба золотых тапка выросли до размеров крупной собаки. Ба, да я же богач!.. Впрочем, тьфу на богатство, я нутром чувствовал, что все это не более чем мелкая чепуха, какое там богатство, когда у меня такие возможности! А что если превратить это золото в чистый уран-235 и как следует шмякнуть тапки друг о друга?

Мысль не успела развиться. Воздух в медотсеке потемнел, и в нем возник человек, еще более темный, чем воздух. Белело только его лицо, а пониже лица я разглядел остренькую бородку, почти как у Вени.

– А вот этого не надо, – молвил человек и погрозил мне пальцем.

Глава 4

Кандидаты

После кружения головы люди обычно неважно соображают – спросите любого, кто перекатался на карусели. Еще их тошнит, но Василия не затошнило.

А вот голова кружилась нешуточно.

– Новенький, – расслышал Василий сквозь белый шум, сопровождавший мучительные попытки осколков мира собраться во что-то целостное.

– Еще один, – равнодушно констатировал другой голос.

И мир наконец склеился воедино. Он оказался большой круглой комнатой, меблированной несколькими журнальными столиками и десятком кожаных кресел. На полу имелся пушистый ковер преогромных размеров, и на этом ковре Василий обнаружил себя в горизонтальном положении. Для гроба мир был велик, для Вселенной – мал. Рудры в этом мире не наблюдалось.

Зато в нем находились два человека: смуглый – смуглее Рудры – курчавоволосый крепыш с широким скуластым лицом и рослый нордический блондин с тонкими бескровными губами и квадратным подбородком. Оба уютно устроились в креслах, причем крепыш расставил короткие толстые ноги и поместил между ними выпирающее брюшко, а блондин закинул свою левую голенастую конечность на правую. Кресла были обыкновенные, не из дорогих, и без подлокотников. Такой мебели больше пристало бы украшать вестибюль недорогого отеля. Как видно, здесь не уважали сибаритов и пижонов.

– Очухался? – без особого любопытства спросил крепыш. Василий лишь помотал головой и дико вытаращился на сидящих.

– Сейчас вопросы начнет задавать, – утвердительным тоном молвил блондин и, зевнув, снял ногу с ноги. – Я, пожалуй, пойду к себе.

– Что так?

– Надоело.

– Давно ли сам был таким? – подколол смуглый.

– Время – понятие относительное, – сухо ответствовал блондин.

Однако с места не двинулся. Оба замолчали, без особого любопытства оглядывая Василия, и тот мог бы поклясться, что понимает их мысли. «Повадился Рудра таскать сюда кого ни попадя», – нелюбезно думал один. «Безрыбье», – соглашался другой.

Василий поднялся на четвереньки, но и в этом не очень-то приличествующем человеку положении его шатнуло. Пытаться воздвигнуться вертикально было бы, пожалуй, опрометчиво. Тогда Василий сел на ковер, подобрав под себя ноги, как заправский турок.

Он спросил бы, конечно, этих двоих, куда он попал и кто они такие, и ему очень хотелось спросить. Мешала пойманная на слух чужая фраза «сейчас вопросы начнет задавать». А вот не начну, подумал Василий, напрягаясь и чуточку злясь. Где Рудра, черт его побери? Откуда эта комната и эти люди? Кто они? Белая чайка, серая ворона, черный человек, холод в животе и потрясающее чувство падения, летящее прямо в лицо мятое железо баржи… все это было или нет?

Захотелось даже ущипнуть себя, но так поступают лишь книжные герои и дураки, поэтому щипаться Василий не стал и глупую мысль из головы выгнал.

Он молчал, глядя на этих двоих, и эти двое тоже молчали, глядя на него, с той разницей, что Василий глядел угрюмо, а эти двое – со смесью скуки и иронии. Секунды примерно с тридцатой молчания ситуация стала напоминать упражнение «кто кого переупрямит». Переупрямил Василий: самоубийцам упрямства не занимать.

Смуглый скосил глаза на блондина, блондин – на смуглого. Смуглый поджал губы и чуть заметно кивнул со значением: тяжелый, мол, случай. Блондин молчаливо согласился с данным мнением. Еще секунда – и кто-нибудь из них первым начал бы разговор с Василием, но секунда – достаточный срок, чтобы в него могло уложиться хотя бы одно событие.

Оно и уложилось.

Вспышка заставила ненадолго ослепнуть, а уж грохнуло просто неописуемо. Василию показалось, что у него взорвалась голова. С потолка посыпалась пыль. Стеклянная столешница одного из журнальных столиков раскололась с тупым звуком, по ковру запрыгали осколки. Оконные стекла не лопнули лишь потому, что комната не имела окон; Василий только сейчас это заметил.

А следом за вспышкой и грохотом в комнате неизвестно откуда появилось голое, мокрое, как из бани, человеческое с виду существо. Материализовавшись прямо в воздухе, оно обрушилось на пол, огласило помещение жалобным воем, скорчилось на ковре в позе эмбриона, явно стараясь занимать в этом мире как можно меньше места, задрожало и вдруг исчезло. Осталась оседающая с потолка пыль, осколки стекла да влажное пятно на ковре.

Все трое дернулись, но из троих лишь Василий не знал, что он будет делать в следующую секунду. А смуглый с белобрысым знали.

– Опять этот идиот!.. – зарычал смуглый, проворно вскочив с кресла.

– А кто же еще? – проскрежетал блондин, морщась и ковыряя длинным мизинцем в ухе.

– Он допросится!

– Тихо, тихо… Не делай резких движений… Да, допросится. Кто бы сомневался. Но не от нас.

– Ага, ага… – Курчавый крепыш потоптался и сел на прежнее место. – Откуда тебе знать, что не от нас? Может, Рудра так и запланировал, что как раз от нас?

Белокурая бестия погрузилась в задумчивость. Курчавый победно сверкнул глазами, после чего уставился на разбитый столик и срастил его взглядом. Один длинный стеклянный осколок переполз через ногу Василия, извиваясь червяком, как гуттаперчевый. Но не это поразило сильнее всего.

– Вы знаете Рудру? – спросил он.

– Да кто ж его не знает… – пробурчал курчавый, уничтожая взглядом пыль на ковре и в воздухе. Мокрое пятно также съежилось и пропало. – Слышь, парень, ты уже в себе? Тогда сядь нормально, вон кресло… Ты уж прости, но боги между собой не «выкают», им на «ты» как-то проще…

– Боги? – тупо спросил Василий.

– Потенциальные, – признался курчавый. – Но по мелочи и мы кое-что можем. А уж понять, зачем ты здесь, сможет кто угодно. Ведь Рудра и тебе предложил стать богом, верно? И ты согласился. Я потому так уверенно говорю, что знаю. Кто отказывается, тот сюда не попадает. Значит, богом, говоришь?..

Василий уже и сам не знал, кем он хочет стать.

– Что молчишь? – напирал курчавый. – Все еще в себя прийти не можешь? Пора бы уже. Раз уж ты здесь, так давай садись, как подобает богу, а не рабу. Или помочь?

– Не надо. – Василий сам дотащил себя до кресла. Ноги хоть с трудом, но слушались, а общее самочувствие вполне можно было выразить словами «отсидел весь организм».

«Это нервное», – подумал Василий, отметив, что, кажется, начинает приходить в себя. Контуженные барабанные перепонки и сетчатка тоже не беспокоили.

– Значит, боги, – пробормотал он, попытавшись состроить ухмылку, в чем не слишком преуспел. – Вообще-то я, можно сказать, почти атеист…

Это заявление насмешило странную парочку. Смуглый запустил пальцы в курчавую шевелюру и зашелся оглушительным хохотом. Раскачиваясь, он бил себя короткой рукой по толстому колену, бросал счастливый, как у ребенка в цирке, взгляд на Василия – и снова хохотал. Белобрысый веселился сдержаннее.

– Как же ты… ох, не могу… как же ты согласился стать богом, раз в бога не веришь? Ты Рудру-то видел?

– Видел.

– И все равно не поверил? Ой, у меня сейчас что-нибудь лопнет внутри… – Курчавый трясся и булькал. – А самому стать тем, в кого ты не веришь, – это тебе как, ничего? Вписывается в твою гносеологию?

Василий угрюмо молчал.

– Ладно, в кого ты там веришь, а в кого нет, это твое дело, – отсмеявшись, заявил смуглый. – Звать-то тебя как?.. Впрочем, знаю: Василием. Ничего, нормальное имя, бывают и похуже. Ты русский. Я Хорхе из Панамы, а вот этот долговязый неудачник – Ральф из Австрии. Оба – кандидаты в боги, прошу любить и жаловать.

При слове «неудачник» белобрысый, названный Ральфом, едва заметно усмехнулся, и Василий подметил презрение в той усмешке. Подметил – и спрятал в память. Сейчас его жгуче интересовало иное.

– Как вы узнали мое имя?

– Ну не Рудра же нашептал! – прыснул Хорхе. – Как кандидаты мы тоже кое-что можем, я ведь тебе уже говорил. И ты сможешь. Пыль уничтожать, стекло сращивать… словом, всякие несложные манипуляции с предметами. Скорее всего, уже можешь, только еще не осознал это. А на каком языке, по-твоему, мы говорим?

– На русском.

– Ага, ага. А мне поначалу казалось, что на испанском, тут у нас до тебя один монгол был, так я удивлялся: откуда он знает испанский? А монгол, как попал сюда, был уверен, что все кандидаты говорят по-монгольски…

– Монгол – был? – со значением спросил Василий. – И куда же он делся?

– Рудра его отчислил, – без особой охоты подал наконец голос белобрысый Ральф. – И не только его… Слышь, Хорхе, а этот новичок довольно быстро соображает, ты не находишь?

– Исмаил соображал еще быстрее, и где тот Исмаил? – возразил панамец.

– И Витольд, – заметил Ральф.

– Точно. И Витольд. И еще кое-кто. Не знаю, как в женской группе, но держу пари, что и там кто-нибудь недавно попал под отчисление, хоть одна кандидатка да вылетела. Чувствую… Эй, новичок, ты слушаешь? Запомни: Рудра терпелив, но до поры до времени. Другой на моем месте сказал бы тебе: не распаковывай вещи…

– Другой – это я? – осведомился Ральф.

– Какая догадливость! – просиял Хорхе.

Ральф лишь снисходительно усмехнулся. Понятно, подумал Василий. Этот долговязый белобрысый индюк считает себя кандидатом номер один, чего и не скрывает. Наверное, втихую сетует на бестолковость Рудры: пора бы, мол, уже сделать выбор, он же очевиден! Любопытно…