Младший научный сотрудник-3

— Ты мне сразу понравился, — сказала она, глядя в непроглядную тьму за окном, — с того раза, когда мы вместе в колхоз ехали на автобусе.

— Да что ты говоришь, — искренне изумился я, — а по тебе это сказать очень сложно было.

— Просто я умею сдерживать свои эмоции, — спокойно ответила она, — жизнь научила.

— Знаешь, я не буду оригинальным, — ответил я, — и скажу, что ты мне тоже понравилась сразу же… как и 90 процентам мужского пола нашего института.

— А оставшиеся 10 процентов чего? — сразу ухватилась она за эту мою оговорку.

— Давай про них не будем, — поморщился я, — давай лучше про тебя.

— Давай, — легко согласилась она, — женщины любят комплименты, так что вываливай, все, что там у тебя накопилось.

Я вздохнул и в следующие десять минут завалил её комплиментами до самых грудей, третьего размера и весьма совершенной формы. Напоследок вспомнил про одежду:

— И комбинезоны твои это классная фишка, придают шарма и обаяния, так что дальше некуда. Ни у кого такого нет, а у тебя есть — естественное конкурентное преимущество называется.

— А что, бывают искусственные преимущества? — спросила она, хлопая глазами.

— Да сколько угодно, — уверенным тоном отвечал я, — на ту же Олечку посмотри.

Тему Оли она поднимать не захотела, а вместо этого бухнула свою главную мысль:

— Знаешь что… я бы за тебя замуж пошла, если бы ты мне предложил…

— Это предложение? — только и смог выдавить из себя я.

— Ага, рационализаторское, — весело вспомнила она эпизод из «Служебного романа».

— Так выходи, чего уж там, — махнул рукой я, — только вот квартирный вопрос решить бы до этого…

— Есть у меня одна мысль насчёт этого вопроса, — тихо ответила она, и в последующие полчаса посвящала меня в детали своих глубоких мыслей.

* * *

На работу мы вместе поехали, всё на том же 60-м автобусе, чего уж теперь от народа скрывать-то. Я искренне надеялся, что мы разойдемся во времени и пространстве с Викой, но напрасно — попали мы в один и тот же автобус, ладно ещё, что в разных концах ехали. Надо с этим делом что-то решать, совсем не улыбаются мне ежедневные свидания с бывшей. Ладно хоть, что работаем в разных корпусах.

А перед самым обеденным перерывом меня возле выхода на Луначарского подкараулил — вот кто бы вы думали? Не угадали, это была девочка Олечка всё в тех же своих неизбывных кружавчиках во всю верхнюю половину тела.

— Петя, — сказала она мне, отведя за рукав в сторону, — разговор есть.

— О чём, — искренне изумился я, — нам с тобой говорить-то сейчас?

— Отойдём в сторонку, там всё и узнаешь, — ответила она с каменным выражением лица.

Мы и отошли налево, там где заканчивалась психушка и начиналась улица с дореволюционным названием «Провиантская».

— Наумыч очень ревнив и мстителен, — заметил я по дорог, — я бы лично на твоем месте ограничил общение со мной в связи с этим прискорбным фактом.

— А ты не учи меня жить, — огрызнулась она.

— Достаточно отошли? — спросил я, — давай говори, что хотела-то, а то у меня и другие дела имеются.

Она посмотрела по сторонам и вывалила на меня всё наболевшее:

— Я беременна, — сообщила она с потерянным каким-то видом.

— На меня намекаешь? — спросил я, предчувствуя большую и сложную подставу.

— А на кого ж ещё — кто меня по лесам и полям в траве валял, Пушкин?

— И какое у тебя предложение есть на этот предмет? — осторожно поинтересовался я. — Ты же вроде как с нашим начальником спишь теперь, я-то при каких делах?

— Срок беременности полтора месяца, — сообщила она мне, — а с Наумычем я всего неделю общаюсь.

— И? — продолжил я, — договаривай уже до конца.

— Денег давай, тогда ничего наружу не выплывет, — озвучила она свои хотелки.

— Сколько? — перешёл я на деловые рельсы.

— Тыщу — ты вроде столько заработал в колхозе, так что искать тебе их не придётся.

— Я подумаю до завтра, — пообещал ей я, — а сейчас извини, срочные вопросы надо решать, — и я сбежал от бывшей любимой женщины с максимально возможной скоростью.

Что-то запутался ты в своих бабах, сказало мне моё второе я из какого-то удалённого уголка мозга. Сколько их у тебя сейчас, четыре штуки, если не ошибаюсь? Не ошибаешься, огрызнулся я, такая вот четырехугольная геометрическая фигура выходит, квадрат блин… Малевича блин… чёрный-пречёрный блин.

Глава 4

1983 год, Робинзоны в океане

Ираклий дёрнул ручку радио(надеюсь)рубки вниз, и она, эта дверь, распахнулась со страшным и противным скрипом. И нашему обзору открылось помещение, где с одного боку почти доверху стояли какие-то радиоэлектронные приборы. Некоторые даже были включены и моргали своими индикаторами.

— По-моему это оно самое, — сказал я, озираясь по сторонам. — Радиосвязь с остальным миром.

— Знать бы ещё только, — добавил Ираклий, — как ей пользоваться, тогда вообще цены ей не было бы. Что тут написано-то, расшифровал бы…

Я с каменным лицом обследовал все приборы по очереди и ни черта не понял… если вы не знали, то скажу вам такую вещь — у корейцев в письменности используются не иероглифы, как у китайцев, а самый что ни на есть обычный алфавит (похожий внешне на иероглифы, это да). Называется он хангыль на Юге или чосонгыль на Севере и состоит из 51 символа, из коих собственно буквами являются 24 штуки, а остальные это слоги, сочетания 2–3 букв… получилась этакая переходная форма между китайской и европейской манерой письма. Китайские, кстати, слова, которые целиком заимствованы в корейский язык, обозначаются натуральными иероглифами.

Так вот — отец научил меня устной речи, а до письменной мы как-то не успели дойти, поскольку он умер, когда мне три года было. В дальнейшем я конечно немного углублялся в эту тему, но постольку-поскольку — не было задач, в которых оно могло бы мне понадобиться. Поэтому читал я корейские тексты примерно, как ребёнок… не трёхлетний, но где-то из начальной школы.

— А хрен его знает, товарищ майор, — честно признался я Ираклию, — что здесь написано. Речь-то я понимаю, но читаю с большим трудом.

— Ну хотя бы с трудом прочитай, — посоветовал он мне. — Мне сдаётся, что нам нужна вот эта вот штука, с наушниками которая, — и он показал направо.

Я взял эти наушники, надел на голову — ничего в них слышно не было. Затем покрутил верньеры на приборе, куда втыкались наушники, ничего не изменилось.

— Слушай, — сказал я капитану, — может нам твой помощник что-нибудь скажет?

— И точно, — задумался тот, — он же у нас бортинженером числится, радиосвязь это его забота. Давай пригласим. Или ещё может кто из пассажиров радистом работал…

Я без слов прошёл в кубрик, где наш народ уже расположился на чём смог, а один из пассажиров даже включил телевизор, прикрученный к полу в углу. Но там на всех каналах шла сплошная рябь.

— Ну чего там? — спросило у меня сразу несколько человек. — Где корейцы?

— Нету корейцев, — односложно ответил я, — а нам нужен человек, имеющий понятие о радиосвязи — может есть такой?

— Я, — немедленно встал со своего стула Виталик, — полгода отработал штатным радистом на прииске.

— Ну тогда пошли, — махнул я ему рукой (помощник Ираклия заснул, лёжа на трех состыкованных стульях, я его трогать не стал), а потом добавил остальным, — а кто готовить умеет, пусть пройдёт на камбуз и что-нибудь сделает на всех.

— Ну я умею, — подняла руку толстая пожилая женщина с зеленой куртке, — а куда идти-то?

Я показал ей направление, а мы с Виталиком вернулись в радиорубку… ну или в ту комнату, которую мы посчитали таковой. Я сказал капитану:

— Виталий вот говорит, что работал радистом, а помощник твой спит — его я будить не стал.

— Отлично, — отозвался Ираклий, — на какой технике-то работал, Виталик?

— Р-108Д Астра, — чётко доложил тот, — приемо-передающая, с частотной модуляцией, диапазон частот 36–46 Мгц, шкала через 50 Кгц, возможность работы от батареи или от сети.

— Молодец, — одобрил его доклад капитан, — а теперь попробуй разобраться с примерно такой же штукой иностранного производства, — и он жестом пригласил его к наушникам.

— Хм… — задумался Виталий, — тут всё позаковыристее будет, чем у нас на прииске… но попробую. Это вот скорее всего переключатель диапазонов.

И он щёлкнул пару раз тумблером слева от основной шкалы.

— А это плавная подстройка частоты… здесь наверно фиксированные настройки… а это что ещё за хрень?

И он внимательно начал изучать все оставшиеся кнопки и рычажки управления.

— Это похоже с шифрованием связано, — сообщил он нам по истечении некоторого времени, — трогать поэтому мы его не будем. Значит так, — и он решительно взял в руки наушники, — ты частоту, на которой передаются экстренные сообщения, помнишь? — спросил он у Ираклия.

Тот покачал головой:

— У нас в АНе она жестко была закреплена за отдельной кнопкой — частоту называли когда-то, но я её не запомнил.

— Может ты знаешь? — обратился он ко мне.

Я включил глубокий поиск по своим мозговым отсекам. По обоим периодам моей длинной и бестолковой жизни, до переноса в 80-е и после. И вытащил таки оттуда две цифры, только не спрашивайте, как и зачем они в мою память попали.

— Их две, эти частоты, — ответил я, — одна килогерцовая, 500, кажется, кГц, вторая мегагерцовая — 156 МГц, но это неточно…

— А 500, значит, точно? Прищурился Виталик.

— Да, цифры круглые, вот и запомнил почему-то…

— Ну давай попробуем, — он посмотрел на меня с большим сомнением, но перещёлкнул диапазон и подкрутил верньером частоту, так что на красном индикаторе в центре прибора загорелось 500,00.

Затем он подкрутил регулятор громкости, так что даже мы за пределами наушников услышали шум и треск.

— А что говорят в таких случаях? — спросил Виталий, — ну не СОС же в самом деле… и как оно расшифровывается, это СОС, я так и не выяснил?

— Якобы на английском, — вспомнил обрывки знаний я, — это Save Our Souls или Ship — спасите наши души/судно. А на русском так и вообще Сигнал Особой Срочности. Но это уже народные переделки, а так вроде никак оно не переводится.

— А на английском, — добавил капитан, — СОС не говорят.

— А как же? — удивился Виталий.

— Mayday, говорят, майский день, — дополнил свой ответ Ираклий, — причем три раза подряд. А на русском и СОС сойдет. Может, ты знаешь, как это по-корейски будет? — обратился он ко мне.

— Боюсь, не справлюсь я с таким переводом… а при чем тут май? — не выдержал уже я.

— А этого я не знаю, — огрызнулся капитан, — мы сейчас чего, про лингвистику будем спорить или сигнал бедствия передавать?

— Конечно, передавать, — спокойно ответил Виталий, надел наушники и начал, — СОС, СОС, СОС, терпим бедствие. Mayday, Mayday, Mayday, we are drowning.

— Смотри, накаркаешь, — указал я Виталию на несоответствие его слов действительности, — мы ж пока ещё не тонем, — но он пропустил мою шпильку мимо ушей.

— Повторяй это дело в течение получаса хотя бы, — наставительно сказал ему капитан, — для надёжности.

— Ещё бы координаты свои знать, — вставил я свои пять копеек, — для этой надёжности.

Ираклий было дёрнулся идти в ходовую рубку, но не успел — плафоны под потолком вдруг начали резко бледнеть, пока совсем не погасли. Одновременно и наша радиостанция сдохла, издав напоследок прощальный писк.

— Зашибись, — сказал Виталий, снимая наушники, — вот и думай теперь, успел нас кто-то услышать или не успел.

— Надо поискать, где у них тут электричество вырабатывается, — спокойно предложил я, — может поправим ситуацию.

— А ты в этом что-то понимаешь? — спросил капитан.

— Что-то понимаю, — не стал вдаваться в детали я, — и мой напарник Сергей тоже

— Ну тогда бери напарника и вперёд… а я и Виталий с ходовой рубкой пока разберёмся.

И я вернулся в кубрик — повариха там сумела сделать из съедобного только два десятка бутербродов с сыром, я взял один, обрисовал Серёге проблему и мы вместе отправились на поиски генератора электрического тока.

— Это должно быть где-то недалеко от машинного отделения, — начал я размышлять вслух, — там у них двигатель работает, наверняка он и генератор крутит. Далеко эти две вещи разносить не с руки, верно?

— Да похоже, — односложно отвечал мне Сергей, — ты мне лучше вот чего объясни, друг ситный, куда все эти пограничники делись и почему мы одни-одинешеньки остались на этом корыте?

— Давай эту загадку на потом оставим, — предложил ему я, — не знаю я ничего о погранцах… а для успокоения можешь считать наш случай ещё одним вариантом «Летучего голландца».

— Это ж легенда какая-то, — возразил Сергей, — чуть ли не семнадцатого века, что-то там с проклятием небес, которое наложилось на нехорошего голландского капитана.