Рожденные в СССР. Прорыв

Ал Коруд

Рожденные в СССР

Прорыв

Глава 1

Трансфер Петербург-Ленинград

Нам неведомо наше будущее, как и зачастую непонятно прошлое. Ты смело строишь планы на жизнь, но неведомые мельницы уже машут своими лопастями, запуская в застоявшиеся миры ветра перемен. Кого и каким образом они коснутся, неведомо и самим мельницам. И есть ли в этом некий тайный смысл неизвестно вообще никому из сейчас живущих. Ни силам, решившим поиграть в бога. Ни тем более людям, не знающим ни себя, ни собственной судьбы. Вы точно ведаете собственную участь?

Семен Степанович Ракитин вышел из дверей института Истории и социальных наук на улицу и удовлетворенно выдохнул. Перед ним на набережной были одна к другой припаркованы автомобили, несла свои воды к Неве Мойка, слева отдавал бордовым Красный мост. Он с жадностью вдохнул пусть и мозгловатый, но все же относительно свежий воздух Северной столицы. Последняя пара сегодня заканчивалась в полдень, и свободным оказался целый день. После недавней ковидной удаленки поначалу было сложно войти в привычный рабочий ритм. Коллеги-преподы постоянно шутили по этому поводу. Многим понравилось вести занятия без присутствия шумных и наглых студиозов. Но все хорошее в этой жизни рано или поздно заканчивается.

Семен улыбнулся и решился пройтись пешком до Гостинки. Ехать ему до Петроградской, а там прямая линия, всего две остановки. Когда торопился, то шел до недалекой Адмиралтейской станции. Но сейчас хотелось продышаться. Пусть питерский апрель не особо радует, но это уже все-таки не зима. Да и для здоровья полезней много ходить. Ведь дома он заново окунется в работу. Семену стало невольно смешно. Уйти пораньше с работы, что заняться второй. Но что поделаешь, таковы условия чертова рынка. За машину сына надо платить, да и на лето откладывать. А на заработок препода, пусть и с прибавками много не навоюешь.

Хорошо хоть повезло со сложившимся коллективом. Ни старых озабоченных близкой пенсией кошелок, ни молодых вертихвосток, любящих подсиживать коллегу по поводу и без. Семену стало немного грустно.

Потому предложение однокашника, дослужившегося до декана факультета, Ракитин и принял благосклонно. Он уже мужчина, «глава семьи», пусть и второй. Хватит тратить время на пустяки и поиски правды в журналистике! Стезя криминального репортера осталась в далеком прошлом. Но с преподаванием журналистики как-то не задалось, так что он ушел на соседнюю кафедру российской истории. Благо знал её хорошо, пусть и своеобразно.

Степан остановился передохнуть, прислонившись к колоннам Парадных ворот. Совсем что-то ты себя запустил, ветеран. А ведь тебе еще и пятидесяти нет! Нет, надо собраться, как раньше и заняться собой всерьез. Сколько можно работать копирайтером за гроши! Взяться, что ли за старое? Писать злободневные политические статьи? Его перо все такое же бойкое, даже более очерченное. Ведь остались же связи из прошлого. Бандиты стали уважаемыми бизнесменами, кое-кто и политиком. Раньше Семен бы рядом с ними и срать на одном поле не сел. Но ветеран первой чеченской давно засунул собственную гордость куда подальше. Чуть не потеряв близких, мы начинаем смотреть на мир иначе.

Проклятый осенний вечер!

Ракитин вздрогнул и отогнал неприятное воспоминание. Черт возьми, как давно это было! Все то прошлое сплелось со временем в одно черное пятно. И бандитское нападение на его семью, и та смертоносная ночь в январском Грозном. Семен перешел дорожное полотно и остановился у ограды, вглядываясь в темные воды Мойки. А ведь он никому об этом не рассказывал. Людям, не побывавшим на краю такое неинтересно, да и непонятно. Большинству просто наплевать.

Он вспомнил, с каким охренением рассматривал весной девяносто пятого такой до боли родной город. Яркие вывески, шумные ночные клубы, толпы неформалов всех мастей на Невском. Как будто в их стране на русском Юге не погибали в смертном ужасе совсем молодые парнишки. И повсюду ему встречались гнусные бандитские рожи, в те проклятые годы, буквально схватившие за горло город трех революций. Хозяева новой жизни!

Как ни странно, но нахождение на свежем воздухе Семену не помогало. Дышать становилось все тяжелей и тяжелей. Мужчина кое-как доковылял до Зеленого моста и двинулся в сторону метро Адмиралтейское. Оно ближе. Надо ехать домой, отлежаться. Пересядет с Садовой на свою линию, всего один перегон. Для Питера редкий случай, когда работа не так далеко от дома. Некоторые его коллеги добирались до института по полтора часа кряду, а то и больше. Человейники выстраивали на краю мегаполиса.

Вот тебе и зимнее сидячее времяпровождение! Жеваный крот! С каждым шагом тело Степана наливалось тяжестью. На ногах будто повисли тяжеловесные гири, движение давалось с неимоверным трудом, а в голове помутилось. Впечатление, что как будто он проходил через некую упругую волну воздуха. Что же это такое? Ракитин оперся на перила моста и постарался разглядеть воду в канале. В глазах потемнело, заплясали чертики, а грудь придавило чем-то неимоверно тяжелым. Да что за…

Ракитин даже крикнуть о помощи не мог. Чья-то когтистая лапа схватила его прямо за сердце. Эхо войны. Оно догнало его! Серая Питерская мгла резко потемнела, как будто на глаза надели солнцезащитные очки. Но, как ни странно, страшно не было. Казалось, что душа знала, куда её влечет, и принимала собственную участь спокойно. Ужасалось от кончины лишь бренное тело. Да и было ли она — смерть? Враз стало легче дышать, а ноги разве что сами не побежали вперед. Свет брызнул в угасающее зрение Ракитина, пришлось даже закрыть глаза от его яркости. Мозг по привычке цинично анализировал только что произошедшее.

«Интересный приступ. Повод обратиться к врачам?»

Семен открыл глаза и на автомате приблизился к стене здания. Нужно опереться на что-нибудь и малость передохнуть. Хотя зачем отдыхать? Дышится легко, ощущает он себя прекрасно. Давно не чувствовал подобную лёгкость. Как будто скинул двадцать лет, ну или килограмм. Мужчина сделал пару шагов вперед, но внезапно ощутил некоторую неловкость. Что такое? Ощущение, как будто штаны стали на пару размеров больше. Неудобно-то как! Глядишь еще и свалятся. Ракитин развернулся обратно к стене и быстро подтянул ремень. А ведь пиджак и куртка также болтаются на нем! Затем он почувствовал. Нет, не так — Почувствовал!

Эпический сюжет! Что-то изменилось. Изменилось в нем и в окружающем его мире. Резко повернувшись к улице, Семен чуть не упал от неожиданности. Он же переходил Мойку, а как тогда оказался так быстро напротив поворота на Дворцовую площадь? Потерял сознание и на автомате дошел сюда? Его перетащили? Да ну! И все вокруг какое-то иное. Точно, другое! Солнце светит ярче, люди идут, машины по проспекту едут. Но и люди не те, и автомобили. Да что же это такое?

Резкий сигнал идущего неподалеку трамвая заставил вжать голову. С Адмиралтейского двухвагонный рельсовый транспорт со скрежетом поворачивал в сторону Дворцового моста. Да как это может быть? Он тут уже столько лет не ходит! Автомобили. Поток не такой плотный и машины все какие-то архаичные. Как в старой кинохронике. Кино снимается, что ли? А где тогда ограждение от посторонних, да и сама съёмочная группа?

Семену снова стало плохо. Все вокруг как будто не то, неправильное. Через мгновение он к огромному удивлению понял — не его времени! Один из признаков — светит солнце. Неярко, сквозь обычную для Питера хмарь. Но достаточно согревает, чтобы понять, что ему становится жарко в куртке. Да и народ одет полегче. Люди! Они совсем иные. На мужчинах преобладает одежда темных тонов, чаще всего одеты в костюмы или просто на плечи наброшены пиджаки. Он в своей яркой ветровке смотрится на их фоне особенно чужеродно.

В таком большом городе, как Санкт-Петербург обычно ты никому не интересен, но на Ракитина то и дело бросали любопытные взгляды. Он тут же под каким-то наитием снял ветровку. Строгий пиджак преподавателя позволял не выделяться из этой в целом серой толпы. Хотя нет, он не прав. Многие из женщин как раз наряжены броско и фактурно. Это же Северная столица! Тут всегда умели одеваться.

И лица, совсем иные лица! Они не обращены в себя, не натягивают на личину обязательный похерфейс, их глаза широко распахнуты миру. Как будто солнце светит не только снаружи, но и бьет изнутри. Вот прошла группа модниц в блузках и расклешенных брюках, а с ними молодые люди в цветастых рубашках и джинсах. Толпа около Дворцовой площади мерно перетекала дальше. Лето, в городе много туристов и приезжих.

Ипатьевско-Колотитьевская летописсссь! О чем он думает!? Какой трамвай, какие клеши? Семен проводил взглядом автомобиль неизвестной ему модификации. Что-то из пятидесятых. Затем его всего пробил холодный пот. Кто эти люди? Где он? Прошибло сознанием, что это все-таки смерть, и мозг может выдавать за предельно короткое время тонны ярких картинок. Эдакое растянутое на виртуальные годы сновидение. А на самом деле мозгу осталось жить пара минут. Затем наступит вечная тьма. Но тогда тем более, какая ему разница? Смерть уже пришла. Точно, инфаркт. Все признаки налицо. Хотя как раз на сердце он никогда не жаловался. Оторвался тромб, аневризма аорты? Опухоль в мозге?

На том свете все равно. Так это он и есть, тот самый свет. Ага, в Петербурге! Мозги сворачиваются! Затем пришел к привычному до предела циничному анализу. Допустим, это последние конвульсии умирающего сознания. Они, вообще, в этой реальности могут быть вечностью. Настоящее физическое время неважно. Сколько длится так называемый быстрый сон? По сравнению со всем периодом, когда человек спит, не очень много. А сновидения помнятся как весьма длинные. Ты можешь во сне несколько дней проживать. Чтобы такую фактуру набрать, нужна уйма часов. И где их берет наш мозг? Вопрос без ответа.

Еще как вариант — нахождение под медикаментами. Или помешательство. Тогда он внутри себя себе же ничем не поможет. Внезапно где-то на границе сознания Ракитин уловил нечто интересное. Точно! Вон тот мужик в шоферской тужурке кинул в урну свернутую газету. И как он ходит в коже в такую жару! По спине Семена уже текло. Или это нервы? Два шага в сторону. Ему неважно, как на него посмотрят. В большом городе всем все равно. Газета свежая. Еще пахнет типографской краской. Кому как не умудренному опытом журналисту это не знать. Бумага, правда, странная. На вид больно дешевая. Как можно на таком печатать?!

Руки внезапно затряслись, когда он развернул газету и впился глазами в заголовок. «Советский спорт». Он еще существует? Так, подожди. Такой архаичной подачи информации Ракитин не видел уже давно. Затем его взор уперся в несколько цифр. 4 июня 1973 года, понедельник. Что это? Розыгрыш или дата текущего для сновидения времени. Зачем мозг преподнес ему напоследок подобный сюрприз? И главное — откуда такие подробности? Он ведь почти ничего не знает о начале семидесятых. Его детство прошло несколько позже. Да он еще и не родился!

В глазах снова потемнело. Семен даже не понял, как перешел Адмиралтейский проспект с гуляющей толпой и вышел на дорожку Александровского сада. Ночь, та проклятая осенняя ночь будет преследовать его и после смерти. Снова перед глазами лежащее на сыром асфальте тело сына. Бандиты должны были напугать его одиночным выстрелом. Но браток пальнул очередью. В ушах до сих пор пробкой застыл крик Насти, его первой жены. Димку врачи откачали, пуля прошла вскользь. Но он все равно потерял сына. Развод, эмиграция. Так часто бывало. Сам виноват.

Затем небо упало буквально ему на голову. Как тогда в январе девяносто четвертого. Он уже готовился к дембелю, когда их сборную солянку из различных подразделений срочно ввели в независимую Ичкерию, а затем бросили умирать в страшный зимний Грозный. Первым вошедшим в этот проклятый город пацанам не повезло еще больше. Их просто-напросто бросили и забыли. Чечены расстреливали их, как куропаток в тире. И лишь немногие выжили и помогли следующим.

Но самое подлое, что в этот момент вспомнились те проклятые запахи. Нет, не порох, за несколько дней буквально въевшийся в пальцы, не вездесущий запашок от сгоревшего тротила. Хуже всего воняло в городе сгоревшими экипажами, что навечно угольками застыли в бронированных машинах. И самый хреновый из «ароматов» войны даже не запах горелого мяса, а вонь, ужасающая вонь выгоревших начисто волос. Его сложно не запомнить.

Ракитин не выдержал, упал прямо на газон и его стошнило. Вышла наружу какая-то вода и слизь. Как будто вовсе и не обедал недавно.

— Парень, ты чего? Плохо тебе?

Глава 2

Принятие. 4 июня 1973 года

Семен Ракитин пришел в себя на скамейке.

— Ты как, паря?

— Говорю, дрянь всякую пьют! Совсем молодежь распустилась.

— Да подожди! Глянь на него. Весь бледный, аки плотно льняное. Не жрамши, поди с утра, вот и бухнулся. Парень, ты откуда?

Семен, наконец, смог сфокусировать взгляд и рассмотрел перед собой двух взрослых, даже правильней будет сказать, пожилых мужиков. Лица простецкие, такие рабоче-крестьянские, топором рубленые. Но приличные, в пиджаках, а на тех висят орденские планки. Ветераны! Эти могли помочь от всего сердца. Семен начал сбивчиво рассказывать:

— Я с института шел. Потом на Невском очутился…

— Я же говорил, что студент. Переучился, что ли, паря? Ну ты того, осторожней. Отдыхать тоже требуется.

— Да я…

Внезапно до Ракитина дошло, что не могут быть ветераны такими молодыми. Этим дядькам хорошо, если чуть за пятьдесят. Затем сразу вспомнилась дата из найденной газеты. Тогда все сходится. Это в будущем мы привыкли видеть солдат Великой Отечественной древними стариками. А в семидесятых они еще вполне крепкие мужики. Многие занимают начальственные должности. Может, страна потому и достигала постоянно новых успехов, что её двигали именно они?

Мы не меряем Землю шагами, Понапрасну цветы теребя, Мы толкаем её сапогами — От себя, от себя!

А прав был Семеныч, толкали они. Не только землю, но и отчаянно вперед толкали весь Союз. Это им мы обязаны послевоенному взлету страны.

Святые ёжики! Так Высоцкий еще жив! — мелькнуло неожиданное озарение. — Подожди, ты уже принял тот факт, что все вокруг настоящее? Внезапно глаз Ракитина зацепился за наградную планку светловолосого ветерана. Голубая планка с тремя вертикальными полосками. Семен некоторое время занимался расследованиями преступлений против ветеранов. В девяностые тех активно грабили ради советских орденов. А эта награда — относительная редкость.

— Медаль Нахимова!

Дядька удивленно воззрился на Семена и энергично толкнул товарища.

— Ты смотри! Разбирается! А ты все молодежь не та! Не там ищешь, Кузьма.

— А я что, я ничего, — растерянно ответил мужчина, лицо которого отличалось крупными чертами, а на голове был ладно пристроен синий берет. Ракитин вспомнил, что такие обычно носили моряки. — Паря, держи фляжку. Сразу полегчает.

Семен дисциплинированно взял в руку отороченную кожей плоскую флягу и смело хлебнул. Ох, сырые сыроежки, какая крепость! Он тут же закашлялся.

— Ты чего ему дал, Кузьма?

— Так ром. С Кубы привезли. Настоящий. Паря, держи апельсинку.

Ракитин сидел на удобной скамье, жевал апельсиновую дольку и понемногу приходил в себя. Он успел рассмотреть остальные награды ветеранов. У моряка два ордена Славы. Очень, надо признаться, нехилый наборчик. У второго, кроме «Нахимова» лишь медаль «За отвагу». Но её еще заслужить надо, и в настоящем бою. Интересно, где они воевали? Затем как будто кто-то резко одернул его. Ты о чем, вообще, думаешь? Не интервью же берешь. Да и кому они сейчас нужны, солдаты далекой войны? Да нет, в это время как раз и нужны. Востребованы!

«Получается, что ты уже смирился? Ну подумаешь, эпоха другая и ты здесь чужой. Каждый ведь день по времени шляешься!»

Именно в этот момент Ракитин с удивлением осознал, что это все вокруг навсегда. И ведь сам как-то прочел несколько подобных романов. Как называют людей, что попали в прошлое? Попаданцами и зовут!

— Смотри, ожил вроде.

— Так молодой ищо. Что ему будет? Вспомни, как на море бывало!

— Бывало всякое, Кузьма.

Слова незнакомых людей тугими каплями падали на мозг Ракитина. Вихри разнообразных мыслей проносились в его голове. Его аналитический ум не поспевал за событиями. Но понемногу формировал собственное мнение по поводу всего творящегося вокруг его личности.

«Почему он тут? И главное — зачем он тут? Как он тут будет жить?»

Уже более осмысленный взгляд в итоге остановился на мужчинах. Они помогут.

— Извините, конечно. И так я вам должен по гроб жизни. Но, кажется, потерял все деньги. Не одолжите пятачок на метро? Сомневаюсь, что доковыляю сам. Оставьте адрес, потом найду и занесу обязательно.

— Да без проблем, парень. Держи!

В ладони оказалась небольшая серебристая монета. Пятиалтынник, то бишь пятнадцать копеек.

— Спасибо. Но это много!

— А на перекладные? В Питере живем. Ты это, паря. Кушай побольше и спортом занимайся. Вон какой худющий! Одежда как мешок болтается.

Кузьмич внимательно глянул на Семена.

— Голова не болит? Может, тя кто стукнул, да обобрал. Вон как шпана разгулялась. Я б её!

— Все нормально. Скорее всего поскользнулся и упал. Спасибо вам огромное!

— Да ничего! Иди к фонтану, умойся и шкрябай до дома. Зовут-то, как хоть помнишь?

— Семеном.

— На кого учишься, Сеня?

— На историка.

— Потому и в медалях разбираешься? Учись хорошо и детишек учи. Чтобы помнили про нас наше житье-бытье.

— Благодарствую!

Семен двинулся вглубь сада и доплелся до фонтана. Безо всякого стеснения поставил сумку-планшет, что так и висела через плечо, на землю и умылся свежей водой. Затем отряхнул колени, отчистил обувь и направился к скамейке, что стояла укромно за кустами. Хотелось все хорошенько обдумать и решить, что делать раньше.

Логика в данной ситуации совершенно не работала. Почему? Да потому что этого не могло быть по определению! Люди не перемещаются в пространстве! Ракитин прочитал в свое время немало фантастики и еще больше убедился в данном утверждении. Все писатели-фантасты просто-напросто использовали этот фантастический фактор для лучшей передачи и раскрытия характеров героев. Все остальное лишь антураж. То же самое происходило в книгах о попаданцах. Фантазии и мечты о прошлом автора, в лучшем случае его стремление изменить историю хотя бы сослагательно. В прошлое не возвращаются.

А он тогда где? Свежая изумрудного оттенка травка, ярко-зеленые листья на деревьях. Вон уже одуванчики вылезли и радуют мир своим желтыми головками. Это точно не апрель! Город тот же. Но другой. Опять звякнул трамвай. Они по Адмиралтейскому проспекту давно не ходят. Все улицы города заполонили легковые машины. Россия прошла автомобилизацию стремительно и несколько уродливо. Еще один плюс в пользу перенесения в прошлое. И число на газете наверняка не врет.

Но зачем? Самый простой ответ — изменение будущего. Но почему тогда к нам там в двадцать первый век никто не сваливался? Или все равно менять историю бесполезно? Человечество все сожрет и само себя, в конце концов, уничтожит. Конечно, по сравнению с прошлым мы стали жить лучше. Поверьте историку на слово. Намного лучше. Самый обычный потребитель имеет больше, чем варварские короли средневековья. Но человеку все равно мало. Еще, еще и еще ресурсов исчезает в жадной топке потребления. А ведь многие мудрецы прошлого особо указывали на нестяжание и ограничение собственного потребления. Но кому нужна древняя мудрость?

К едрени фене философию! Внезапно из глубин мозговых извилин наружу робко попросилась одна из мыслей. Как же раньше не подумал! А ведь в классике фантастического жанра это все неоднократно описывалось. Создавали ведь подобные книги люди с размахом и нестандартным мышлением. Вот оно! При каждом вмешательстве посторонних мир попросту расщеплялся. Один неизменный вариант двигался дальше, другие уходили в стороны. И никаких тебе проклятых «эффектов бабочки»!

Принимаем, — решил Ракитин, — как одно из возможных объяснений.

Но…даже смешно. Типа он такой супермен должен изменить весь этот говенный мир? Как там в песне у «Машины»? «Изменчивый мир?» По факту нагнули как раз их и не в меру жадноватого фронтмена. Ну сам и виноват, но мы сейчас не об этом. Внезапно в голову пришла дельная мысль проверить наличие имеющихся с собой ништяков. То есть того, что он притащил в Союз образца семьдесят третьего года. Это привычки из туристического прошлого сказываются. Они, кстати, потом по жизни его не раз выручали. Ну, так горы и таежные реки не прощают вольности.