Я отчаянно потрясла головой, распугивая «квахаров» и ненужные этой ночью мысли. И решительно зашагала к спальне. Руки мои подрагивали, и я сунула их в карманы юбки. Строгий крой предполагал их в количестве четырех штук, что весьма удобно.
Закрылась в своей норе, именуемой «личным пространством преподавателя», сбросила туфли с уставших ног. Подошла к зеркалу и, не включая свет, наощупь поискала свою расческу. Но в привычном месте она не обнаружилась.
Студенты часто подшучивали над «рассеянной Хендрик»: якобы я вовсе волосы не расчесываю. Но на самом деле на них с первого курса висело проклятие. Подарок от Меридит, прицепившийся намертво. И сколько волосы ни чеши, они все равно вздыбливались бешеными «квахарами», стоило мне занервничать.
Так что расческа у меня была, и отличная, но… Нет. Ее не было. Вот конкретно сейчас — не было! Что за дурацкие шутки? И кому она могла понадобиться?
В отличие от очков, расческа была непростой. Заговоренной. Она могла усмирить «квахаров» хотя бы на пару часов. А если хорошенько расчесаться на ночь, то с утра я выглядела как обычный, только что проснувшийся человек. А не как маг-гвардеец, оказавшийся в эпицентре взрыва темного топлива.
Словом, мне очень нужна была моя расческа. У меня первая лекция. А теория магии, как бы хороша ни была, сама себя не расскажет! Но если все занятие ученицы будут шептаться за моей спиной… то и пускай не рассказывает. Толку-то?
Я включила свет, несколько раз перепроверила ящики. Хотя точно помнила, что утром положила бесценный артефакт на полку под зеркалом. Закралось даже подозрение, что расческу похитила Черная Каффа…
— Глупости, Эльза, — профыркала своему бледному отражению. — Ты знаешь, что глупости!
Или нет. Вообще-то, каффа вполне могла: один раз я видела черный хвост, ускользающий под мою кровать.
Про темную-темную «нечисть» с горящими зеленью глазами любили по ночам рассказывать старшие студенты, пугая первокурсников. Якобы пушистое исчадие сбежало от хозяина и теперь слоняется по коридорам академии и поглощает невинные души…
Каффа по коридорам действительно слонялась. Ничейная, бесхозная, черная, как Тьма, и от кого-то сбежавшая. В руки не давалась и ничьих душ не поглощала. А вот крекеры, остатки ужина и сладости — с огромным аппетитом.
Однажды я видела, как мисс Лонгвуд, рыжая ассистентка Граймса, ее тайком подкармливает. Сначала я хотела отчитать младшую целительницу: всех забытых существ принято относить в магический питомник! Но потом сама стала оставлять каффе лакомства под дверью спальни.
Вчерашней ночью мне удалось неплохо ее разглядеть. Не приближаясь к одичавшей живности, я увидела, что на мохнатой черной шее вместо ошейника болтается медальон с желтым кристаллом. Украшение явно принадлежало кому-то из магов!
Утром мисс Лонгвуд посетовала, что у нее пропала любимая заколка, украшенная зелеными самарудами. А теперь вот исчезла моя фамильная расческа с розовой кварцевой инкрустацией…
Кинув в карман горсть засахаренных колечек альта-цитрона, я вернула ноги в туфли и вышла обратно. В надежде увидеть черный пушистый хвост негодяйки и проследить ее путь до убежища. Мне нужна моя расческа!
Глава 3
Эта ночь с самого начала обещала быть кошмарной. Но ведь рано или поздно над Анжаром взойдет солнце, разгонит черноту Звездносвода, и все закончится?
Хвост одичавшей каффы, равно как и ее нагловатая морда, не появлялись. Внимательно скользя взглядом по темным закуткам, я не раз обошла места, где видела ее раньше. Даже в ректорскую башню заглянула, забравшись чуть не на самый верх.
Будь я каффой, где бы я хранила ворованные безделушки?
Галлюцинации меня не оставляли, намекая, что лучше бы «теоретичке Хендрик» вернуться в целительский корпус. И попросить у Граймса что-то от бессонницы. Пока я последнюю способность соображать в этих коридорах не растеряла!
Мне снова слышался знакомый топот. Наверное, многие мужчины так уверенно вбивают подошвы в полы, но я знала лишь одного.
Потом к топоту примешался голос… с коварной хрипотцой и знакомыми обвинительными нотками. Кристиан был чем-то недоволен и высказывал шаркающему собеседнику все, что думает об анжарских нравах.
Звуки приближались, и в какой-то момент до меня дошло, что еще минута — и я столкнусь со своей галлюцинацией. С кошмаром прошлого. Лицом к лицу! Прямо на узкой ректорской лестнице!
Сбивая толстые, некрасивые, зато устойчивые каблуки, я понеслась вниз. И направо, в воздушную галерею, до боли знакомым маршрутом…
Дверь диагностического кабинета не поддалась, и я обиженно влепила в нее носом туфли. Тоже не шибко красивым и теперь даже более квадратным. Зато удобным.
— Кого там еще гхарры принесли? — тон Граймса мне показался более развязным, чем недавно.
— Меня. Меня принесли, — прошептала, прислушиваясь к шорохам.
Мои галлюцинации изменили направление и вместо ректорской башни тоже пошли в целительское крыло. Варх прибери эту бесконечную ночь!
— Пускай уносят обратно. Вашей сияющей ауры мне тут только… кхм… и не хватало…
— Впустите, Альвар! — отбила себе кулак об неприступную дверь.
Он еще и чары на нее навесил? Во время дежурства? О да, целитель от богов, ну что вы говорите…
— Если не вопрос жизни и смерти, убирайтесь отсюда, мисс Хендрик, — хрипло пробурчал он прямо в дверь. Я слышала, как Граймс привалился к ней с другой стороны.
Бах… Бах… Бах…
Эти ботинки точно принадлежали Вейрону. Они словно марш отбивали. Похоронный, мой.
Его не может быть здесь, не может…
— Это он самый и есть, — нагнулась и с отчаянием простонала в замочную скважину. — Вопрос жизни и смерти!
— Чьей? — едко поинтересовалось «светило медицины», абсолютно равнодушное до чужих бед.
— Моей, Варх вас прибери!
Чары с шипением скатились на пол, замок щелкнул, и дверь приглашающе распахнулась. Я шустро внесла свое тело внутрь. «Запахнула» ее обратно. Дверь вархову. И придвинула к ручке стул. Я бы и чары навесила, но… «никакой практики», да.
— Вы снова совершенно не вовремя, Эльза, — устало пробормотал Граймс, с открытой бутылкой отходя к окну.
Хвала богам Эррена, ночной вид привлекал его куда больше, чем растрепанная, раскрасневшаяся я и стадо разволновавшихся на голове «квахаров».
— Вы целитель, Граймс. И сейчас на дежурстве, — с укором покосилась на дымившееся горлышко. — Так вылечите меня, Варх побери. Мне… мне нехорошо.
— А уж как мне «нехорошо»! Едва ли, мисс Хендрик, я вас вылечу. Я пока даже себе помочь не могу, — он задумчивым взглядом пробуравил мятую кушетку. — Впрочем… прилягте. Посмотрим, что можно с вами сделать.
— Я п-постою, — пробормотала с легкой запинкой, поглядывая на запертую дверь.
Какая в ней защита? Призраки прошлого и через стены ходить умеют.
— Мудрое решение, моя сияющая, — согласился невозможный маг. — Так что вас беспокоит?
— У меня бессонница, Граймс. И чесотка из-за весны. И галлюцинации. И еще расческа пропала, как раз когда так нужна!
— Симптомы… неоднозначные, — Альвар озадаченно потер висок и поставил бутылку на стол.
Подошел, деловито поправил на мне блузку. Поджав губы, расстегнул верхнюю пуговицу, душившую меня весь день.
— А с вами что? — нервозно повела плечом. — Заразились от сира Райса любовью к эшерской?
— В-вероятно… Я дам вам снотворное, мисс Хендрик, и немедленно уходите, — Граймс добрел до шкафчика со снадобьями, поглядел на него укоряюще и вытащил какой-то бутылек.
— А что насчет галлюцинаций? — я взволнованно пригладила волосы, которые при этом ничуть не пригладились.
Вархова Меридит… Чтоб ей до сих пор чесалось!
— Они вас обижают, моя драгоценная? — вздохнул Граймс с мученическим видом и поправил ремень под длинным целительским халатом. Чем-то заляпанным. По виду — болотной тиной.
— Пока нет, — растерянно помотала головой. — Но могут. Видит Варх, могут.
Он с сомнением почесал узкий длинный нос.
— Уговорите их подождать до утра. Потом, обещаю, ми-и-илочка, я лично посыплю их пыльцой трисольских фей и порошком из рога единорога…
— Опять измываетесь! — я лихорадочно растерла щеки и быстро прошлась по кабинету.
Краем паникующего сознания отметила, что Граймс повысил меня до «ми-и-илочки». Или понизил, тут уж как посмотреть.
— Сегодня ночью вам грозит реальная опасность, — док докрасна расчесал горло и зафиксировал на мне тяжелый взгляд. — Запирайтесь покрепче, если ваша аура вам дорога.
— Ваши странные намеки дурно пахнут.
— Все. На выход, милочка. Топ-топ-топ, — он показал пальцами, как мне надобно топать в сторону выхода.
Но я не сдвинулась с места.
Потому что по ту сторону двери тоже раздалось гулкое «топ-топ-топ». Только топал там, по ощущениям, разъяренный эшерский тролль.
В кабинет раздраженно постучали, и я испуганно закрыла Граймсу рот. Ладонью. Жест настолько мне несвойственный, что изумились мы оба. Целитель с недоумением поглазел на мои пальцы, прижатые к его губам.
— Граймс, вы здесь? — проорали сипловатым голосом ректора. — У меня пострадавший, нужно обработать раны.
Снова стук. Настойчивый, требовательный.
Кто-то ранен? Быть может, сильно?
— Переживу. К утру само затянется, — лениво проворчал топавший. — От чего я сейчас не отказался бы, так это от крепкого анжарского кофе.
Это был Кристиан. Точно он. Настоящий Вейрон, а не вымышленный! Мы ведь оба его слышали, правда?
Серые глаза Граймса острыми клинками впились в мое перепуганное лицо, но док не издал ни звука.
— Такое… вряд ли, вряд ли само затянется, сир Вейрон, — прокряхтел Джонас с той стороны. — Ну что за бардак! Ни главного целителя, ни дежурной…
— Уходите, Эльза, — прошипел Граймс в мои подрагивающие пальцы.
— Вы же видите: я не могу!
Шарканье за дверью никуда не исчезло. Ректор переминался на ногах, не торопясь организовать раненому гостю крепкий кофе.
— Убирайтесь. Немедленно, — док грубо скинул мою руку с лица. — Иначе я вас поцелую… Несмотря на всю краску на ваших щеках, мисс Хендрик.
— Ваши издевки становятся все более странными. И изощренными, — покачала скептически головой.
— То ли еще будет. Ночь длинная.
Граймс усердно покивал, не собираясь отказываться от своих слов. И забирать смешную угрозу обратно.
Смешную, потому что я прекрасно знала: что-что, а целовать он меня не собирается. Язвить, потешаться над сверкающей аурой, попрекать невинностью в тридцать лет — это да, это пожалуйста. Но так далеко в измывательствах Альвар не зайдет. Док весьма брезглив, а для меня не секрет, с каким презрением он ко мне относится.
— Я не уйду никуда, — округлила на него глаза и добавила шепотом: — В данный момент это решительно невозможно. На этот раз вы меня не выставите.
А даже если и поцелует — невелика потеря. Кратковременное прикосновение его жестких, язвительных губ я как-нибудь переживу. А вот встречу с Вейроном лицом к лицу — едва ли.
— Я предупреждал, — зло прошипел целитель и цепко ухватил меня за затылок, потревожив взволнованных квахаров.
Губы оказались не такими и жесткими. Они только выглядели так, когда он желчно усмехался. А в остальном…
Он действительно меня поцеловал. Сдержал угрозу. Приник к моему рту вполне аккуратно, хоть все его тело звенело раздражением. Скользнул за зубами языком — хлестко, напористо… Щеки разгорелись, и внутри стало тепло. Странно, но очень, очень тепло.
— Приятно, — признала заторможенно, накрывая холодными пальцами губы.
Те непривычно припухли и увлажнились, кожу слегка покалывало крошечными разрядами.
— Вы спятили, мисс Хендрик? — шепотом возмутился Граймс. И крепко стиснул мою талию, забираясь длинными пальцами под пояс строгой юбки. — Уходите сейчас же!
Шарканье все еще слышалось в коридоре, идущие переговаривались. Но голову заполнял гул, и я не понимала сути их беседы.
— Как я уйду, если вы меня держите, Альвар?
Я ошалело уставилась на завиток, упавший на лоб Граймса, в свете больничных ламп отливающий медью. От влажности его волосы начинали виться, я всегда это подмечала. Зачем-то.
Может, их тоже прокляли? Или от природы такие.
— Я отпущу сейчас. Ненадолго, — Граймс судорожно сглотнул, и на его лбу проявилась вторая глубокая морщина. — А вы сразу убегайте. Договорились?
— Но я уже сказала вам, что не могу уйти, — я рассеянно пожала плечами. — Там… Там…
— Да вы в своем уме, мисс Хендрик?! — рявкнул Граймс возмущенно. — Взрослая женщина, а ведете себя, как невинное дитя! Ах да, вы же и есть…
— Прекратите издеваться, — устало качнула гудящей головой.
— Вы сами даете повод, — он облизнул губы, высвободил одну руку и поддел пальцем мой подбородок. — Впрочем… если хотите, чтобы я прекратил ваши страдания…
— Хочу!
Граймс снова впился в меня губами, и на этот раз поцелуй вышел долгим, остервенелым, полным гнетущей безысходности.