Помоги проекту - поделись книгой:
Одну из них своим неожиданным появлением мы согнали с параши, и та с визгом поспешила затеряться среди товарок.
Вперед вышел Колбас. Глаза прижмурил в щелочки. Желваки гуляют по скулам. Сказал внушительно.
- Кто желает быть фашистской подстилкой, могут оставаться тут. Остальным встать и на выход.
Женщины в красноармейской форме встали и дисциплинированно пошли в ««окно»». На лицах полное обалдение, но ожидаемого ора и визга мы не услышали. Несколько гражданских потянулись за ними. Но три девчонки так остались сидеть у стены.
- Надо ли так понимать, что остались только идейные немецкие овчарки? [
В ответ молчание. Девчонки вжали головы в плечи и опустили глаза.
- Ну, молчание – знак согласия, - выдал Колбас и поднял пистолет.
Три хлопка.
Три трупа.
Никто не успел даже мяу сказать.
Когда Яна скрутили и доставили на свою сторону, Никанорыч отнял у него пистолет и дал кулаком в глаз.
- Ты что, хорёк, творишь? – крикнул мичман белорусу в лицо.
Я поторопился закрыть ««окно»» пока немцы на той стороне ничего не услышали.
- Собакам – собачья смерть! – воскликнул Колбас на повышенных тонах и с полным убеждением в своей правде.
- Жмуров, - позвал я инженера. - Выдай белорусам сейчас две бутылки водки. Пусть споят Колбаса до бесчувствия. А утром его к попу на исповедь.
Ваня с Михаилом потащили наружу Колбаса, который все что-то порывался нам высказать. Жмуров пошел вслед за ними.
- Мичман Победа.
- Слушаю, товарищ капитан, - откликнулся Никанорыч, принимая строевую стойку.
- Веди освобождённых женщин в баню. Потом всех покормить. Ну, да матушка Иулина сама всё знает. Исполнять.
Даже не подавая голоса, мичман жестами сбил группу женщин в подобие отары и повел за собой из ангара.
- Все вопросы потом, - раздался его голос уже с улицы.
Фельдшер из моряков, натянув на себя без разрешения сбрую немца, взял его винтовку - нашу советскую СВТ-41, - похромал вслед за Никанорычем, замыкая женский отряд.
Подумав, я не стал делать моряку замечание. Он к этому оружию привычен. Сам бы ему эту винтовку отдал потом. Но Никанорычу за своеволие его подчинённого потом выговорю. Для порядка.
- Перекур, - приказал я, садясь на лавку.
Крепко надо думать – продолжать нам акцию или бросить всё как есть. Женщин уже освободили. А то вдруг еще кто из наших с катушек съедет? Оно мне надо?
Сосипатор возвышаясь надо мной как скала, пробасил.
- А мне пострелять дашь?
- Тебе-то зачем? – удивился я. - Они твою родню не жгли.
- Дюже сапожки у них хороши, - покачал головой бывший абрек. – Не дело оставлять. За зипунами же туда пошли. И уходить с пустыми руками как-то не по-людски.
Прибежал Жмуров. Доложился.
- Выдал мужикам две бутылка ««Абсолюта»». Думаю, двух литров хватит им за глаза. Ну, что? Мародёрку начинаем?
Я как-то спросил Тарабрина, а почему я могу убивать животных, а людей нельзя? На охоту же хожу, и на моих способностях ходить по временам это никак не отражается. На что Иван Степанович тогда ответил, что был бы я людоедом, то возможно мог бы и убивать безнаказанно. Животных мною убиенных я же ем. Но в любом случае пути Господни неисповедимы. И лучше не пробовать.
- Мужики, - сказал я, затушив папиросу. – У меня денег, что грязи. Просто спокойно купить всё можно. Зачем нам обвафлянные немецкие простыни? И сапоги купить можно. Или со складов натаскать. Ботинки же американские натаскали на всех.
- Что с бою взято – то свято! - пробасил Сосипатор с предельной убеждённостью. – Да и сожженные патроны требуется окупить.
Вспомнилась что как-то раз в армии, наблюдая, как солдаты моей роты жрут сухой паёк на полигоне, куда входила сгущёнка, спросил.
- Ну, что, бойцы, вкусно?
- Ага, тащ лейтенант, - ответили мне с довольными улыбками. – Как украли.
Вот так вот, нашему человеку купленное не так вкусно, как добытое самим. Пусть даже кражей. И, вообще, купленным шмотьём реже хвастают, нежели трофеем. Это уже не только наше – это общемировое.
- ««Кюбельваген»» мы не забрали, - вторил псарю инженер.
- А почему не ««Хорьх»»? – спросил я.
Шикарная машина 1938 года выпуска со складной крышей стояла у самого крыльца барского дома. Несмотря на войну, все перекрасившей в защитный колер, этот ««хорьх»» блистал бежево-вишнёвым лаком, в две краски.
- Только скажи и будет тебе ««хорьх»», - улыбнулся Жмуров.
- Зачем мне ««хорьх»», когда тут и дорог то асфальтовых нет? – ответил я, хотя эта машина мне всегда нравилась. Ну, то в Москве, чтобы провожали завистливыми взглядами, а тут ««патрик»» будет лучше.
Потом махнул рукой.
- Делайте что хотите, только если подстрелят вас, то потом не жалуйтесь.
Первая заповедь начальника: если нет возможности прекратить пьянку, то её надо возглавить.
- Только подождём ночи, а то я уставший уже. И жрать что-то хочется.
Зашел Мертваго, доложил, что санитарная обработка нового контингента началась штатно.
- И ««вошебойку»» раскочегарили, так что сжигать их старую их одежду не придётся, - завершил он свой доклад.
«Вошебойка»», или по-научному прожарочно-дезенфицирующая установка на базе автомобильного прицепа – моё последнее приобретение у квази-интендантов из моего осевого времени. По важности, наверное, вторая после полевых кухонь вещь. Благодаря таким установкам Красная армия в Великую Отечественную войну не обовшивела, в отличие от немцев. Тем более питание у нее дизельное, как у КамАЗа.
Пока вша наш колхоз, несмотря на то, что живём практически в полевых условиях, не жрёт. Баня у нас еженедельно, ибо на воскресную службу надо являться не только душевно, но и телесно чистым. Канон тут такой религиозный. Но береженого бог бережет.
- Как там настроения среди нового контингента? – поинтересовался я.
- Да, как мешком из-за угла пришибленные, - пожал плечами Мертваго. – Молчат, озираются, но вопросов не задают. Завтра всё узнаем. Придут в себя - языки развяжутся.
- Кстати, поговорил бы с пленным. А то даже не знаю: куда его девать, и зачем он нам тут нужен.
- А чё с ним разговаривать, - пробасил Сосипатор – В куль, да в воду его.
Статский советник расстегнул на затылке нашего пленного кляп, вынул его изо рта немца.
Тот умоляюще прохрипел.
- Васер.
Жмуров отстегнул с пояса флягу и передал ее ветеринару. После того как напоил немца, Мертваго коротко с ним переговорил по-немецки. Потом сообщил нам.
- Полезный парень оказался. Вернее профессия у него нам полезная: столяр-краснодеревщик. Мебельщик. Я бы его оставил здесь. Тем более у него семьи нет. Англичане выбомбили в Гамбурге всю его родню. Он потом добровольно вступил в ПВО, хотя имел освобождение от фронта. Он на заводе братьев Маузер приклады к винтовкам вырезал с начала войны.
- Как зовут? - Интересуюсь.
- Ганс Баумпферд. Обер-ефрейтор зенитной артиллерии.
- Спроси: кровать нормальную сделает, чтобы не скрипела, когда на ней бабу дерёшь от всей души? Из секвойи.
Снова переговорив, Мертваго нас заверил.
- Может. Он у хорошего мастера учился. Но с секвойей не работал. Больше с махагони дело имел.
- Жмуров, отдай ему одежду. – Распорядился я. - А вы ему скажите, что он у нас в плену теперь пожизненно. Обратной дороги нет. Так что пусть усиленно учит русский язык. И куда бы его устроить пока? – почесал я в затылке.
- В свободный вольер к нам поместить, - пробасил Сосипатор.- Пусть на него мордаши полюбуются. Потом что-нибудь придумаем.
Глава 9
После ужина покормили пленного. Не со своего стола, просто разогрели на кухне собачьего питомника двухфунтовую банку американских консервированных бобов с мясной подливой. Кормили его там же на собачьей кухне у Баранова.
Немцу американская жратва понравилось. А вот на чай из пакетиков от известного на весь мир бренда он сказал.
- Вы научились делать эрзац лучше нас. Кофе у вас тоже эрзац?
Мертваго долго смеялся, прежде чем мне перевёл эту сентенцию.
- Скажи ему, что если будет хорошо работать, то будет в паёк получать настоящий кофе. Арабику или рабусту, - пообещал я.
Мертваго перевел мои слова и передал мне ответ пленного.
- Он сказал за это тебе авансом большое спасибо и убежден, что мы в нём не разочаруемся, – перевел статский советник его ответ. – Тем более что он никогда не был убежденным наци. Он рабочий.
- Все они в плену рабочие да сторонники Тельмана, - пробурчал я. – А гитлеровская партия у них тоже рабочая, судя по названию [НСДАП
Немец немного потупился, и, видимо, решал, как ему эта информация может повредить. Потом решил, что говорить надо правду.
Простое лицо тридцатилетнего мужчины, русый, бритый, стрижен коротко, тусклые серые глаза и широкие ладони человека работающего руками. В своем мундире, с которого у него спороли все погоны, петлицы и нашивки он выглядел бы одетым в совсем гражданский френч, если бы не ясные алюминиевые пуговицы. По крайней мере, враждебного чувства у меня он не вызывал. И не только у меня. Мертваго, который с дойчами воевал в первую мировую, также был настроен вполне добродушно.
И эта ««деревянная лошадка»» - так можно было перевести на русский фамилию немца, с опаской поглядывая на любопытных мордашей за сеткой-рабицей, разразилась речью с угодливыми интонациями.
- Я на восточном фронте всего два месяца.
Наверное, это он к тому упомянул, чтобы его за зверства оккупации не потянули к ответу. Гнётся фриц – уже хорошо. Но послушаем внимательно, что дальше скажет.
- До того служил в ПВО Гамбурга где меня ранило осколком от английской бомбы. После госпиталя отправили в Белоруссию, - переводил мне Мертваго торопливую сбивчивую речь немца. – Так как я ещё считался выздоравливающим второй категории, то меня поставили обслуживать ««эрликон»» в санатории лётчиков. Это такая зенитка четырёхствольная калибром в два сантиметра. Периодически стоял на посту в карауле. У шлагбаума или вот как сейчас у сарая с пленными поставили. Куда ставил фельдфебель, там и стоял положенное время. Или какой другой хозяйственный наряд выполнял, к примеру, за продуктами ездил в качестве охранника. Мебель чинил. Плотничал по надобности.
- Почему у тебя была советская винтовка? – спросил я.
- Маузеров не хватает даже для Вермахта, поэтому Люфтваффе и СС постоянно вооружают трофеями. У нас интендантства разные. Я не в обиде – советская самозарядка очень хорошее ружьё, если за ним нормально ухаживать. Точная, не капризная, надёжная и скорострельная. Мне есть с чем сравнивать. Нам в Гамбурге привозили самозарядные винтовки Вальтера на войсковые испытания. Так вот по сравнению с токаревским ружьём она полный отстой. Вообще у нас любят русское оружие, особенно автоматы.
- Скажи ему, чтобы зубы оружием не заговаривал, а рассказал про женщин, - попросил я Мертваго.
Баумпферд сразу поскучнел, но показания давать не отказался.
- В той усадьбе не только санаторий для уставших боевых лётчиков, но и бордель для них, – наконец разродился он на показания. – Офицерский. В военных борделях строго следят, чтобы контингент для господ офицеров был расово чистый. Только немки или, в крайнем случае, фольксдойче. Периодически проходят по этому поводу проверки от специального отдела Гестапо, хотя раньше за этим следили намного строже. В этом борделе, который в санатории, женщины, что обслуживают летчиков все расово чистые, из ««Союза немецких девушек»», молодые, красивые, фигуристые, из патриотических соображений добровольно поступившие на эту службу и числящиеся чиновниками военного министерства. Вот они настоящие наци. Даже во время оргазма громко кричат ««Хайль Гитлер!»». Но этот бордель у нас забирают на ротацию во Францию или в Норвегию, точно не знаю. А нового не присылают. Вот и майор Фогт приказал нашему коменданту набрать новых шлюх в лагерях военнопленных и из тех девушек, которые уезжают работать в Германию. Майор сказал, что если Толстый Герман сам решает кто у него в штабе еврей, а кто нет, то он – фон Фогт, - также сам будет решать кто в его борделе арийка, а кто нет. Девушек подбирали внешне похожих на немок. Майор к этому отнесся очень строго. К тому же он решил таких женщин не афишировать начальству как бордель, а проводить их по документам как добровольных помощниц вспомогательных служб Люфтваффе с соответствующей подпиской. В Вермахте такая практика – оформлять пленных как ««хиви»», процветает с самого начала войны, а чем хуже Люфтваффе?
- Многие подписали такие обязательства?
- Насколько я слышал, только три девушки, что должны были отправиться в Германию на работу. Остальных привезли только сегодня.
- Кто такой майор Фогт?
- Начальник объекта, санатория и поместья вообще, которому подчиняется всё там. Он военный врач. Обер-штабсарц, но мы его между собой зовём майором, так как он палку со змеей на погонах почему-то не носит. У него большие связи в верхах. К нам, точнее к нему, ездят отдыхать даже генералы. Особенно после того, как в усадьбе построили финскую баню с массажем и биллиардный зал с баром. И патефон для танцев поставили в обеденном зале на первом этаже. А по почте присылают ему новые музыкальные пластинки. Прямо из Берлина.
- Сколько женщин в немецком борделе?
- Дюжина. По числу комнат на втором этаже. Хотя положено по инструкции иметь одну проститутку на 25 лётчиков. Но тут не полевой бордель, а санаторий. Так что у нас редко бывали одновременно больше двадцати летчиков на отдыхе. И исключительно офицеры. Летчики-фельдфебели отдыхают в других местах.
- Почему же в сарае было больше женщин? Чуть ли не вдвое.
- Фогт приказал привезти больше женщин, чтобы было из кого выбирать. И если кто из них откажется от такой миссии, то таких отправят обратно в концлагерь.
- А шлюхи для обслуги санатория, где у вас расположены?
- Для нас офицерские шлюхи недоступны. Чином не вышли. Для унтер-офицеров и рядовых есть свои полевые бордели. Но они далеко. Ближайший для Люфтваффе - в Минске. Но и там, в основном, страшные курляндские рожи трудятся. Да и не отпускают нас туда часто. Разве что в ближайшей деревне за пару банок консервов или за бутылку прованского масла с буханкой хлеба можно найти подружку на ночь. Но, не таких молоденьких девочек, а, как правило, вдов с маленькими детьми. Фогт это знает и не ущемляет нас увольнениями. Тем более что население в окрестных деревнях к нам лояльное. Хотя за провинность он может солдата лишить выходного. Вот все и стараются хорошо служить. На аэродромах нет и этого. Там будет в полевом борделе одна тумбообразная латгалка на 50 солдат. Правда, говорят, что в пехоте всё ещё хуже.
- Телефон в санатории есть?
- Нет. Телефонной линии нет. Есть рация.
- Откуда сегодня прибыло к вам пополнение?
Поделиться книгой: