Александр Л. Шапиро
Сувениры доктора Ватсона
Весна 1895 года выдалась исключительно жаркой. В один из апрельских дней Шерлок Холмс и я обедали в клубе «Диоген». Повару «Диогена» в тот раз весьма удались седло барашка и йоркширский пудинг, а атмосфера клуба молчальников позволила нам в полной мере насладиться трапезой. Как я уже сказал, погода была для лондонской весны исключительно тёплой, поэтому обратный путь мы с Шерлоком Холмсом проделали пешком. По дороге мой друг рассказывал мне о каждой улице, по которой мы проходили, а я не знал, чему мне удивляться больше — то ли причудливой истории столицы Британской империи, то ли энциклопедическим познаниям Холмса. На бульваре королевы Анны мы заглянули в табачную лавку Бринкса и пополнили свои запасы: я купил полфунта «корабельного», а Холмс — фунт крепкого филиппинского. Свернув с бульвара на Бейкер-стрит, мы подошли к нашему дому 221б. В прихожей нас встретила миссис Хадсон.
— Мистер Холмс, у вас посетительница, — произнесла наша хозяйка, расплываясь в широкой, нелепой и совсем несвойственной ей улыбке.
Надо отметить, что среди многочисленных посетителей и посетительниц Холмса были люди самых разных занятий, возрастов и общественных положений. И миссис Хадсон встречала любого гостя, от мальчишки-беспризорника до члена Парламента, с одинаковой чопорной вежливостью. Именно поэтому я был так удивлён улыбкой нашей хозяйки. Я вопросительно посмотрел на Холмса, но он только недоуменно развел руками — тоже нечастое событие. Мы поднялись в гостиную.
На стуле возле окна сидела девочка лет восьми. У девочки были медно-рыжие волосы, бледное лицо и голубые глаза. Она была одета в строгий костюм зелёного твида. Длинная юбка доставала до элегантных полусапожек, а на расширяющейся книзу курточке красовались два ряда больших медных пуговиц. Сидела девочка ровно, положив ладони на колени. Рядом с ней стояла молодая светловолосая девушка, одетая попроще — в длинную серую юбку и светлую блузку с серым, под цвет юбки, жакетом. Когда мы зашли в гостиную, девочка повернула голову в нашу сторону, а девушка суетливо оправила жакет.
Холмс подошел к ним и поклонился. Девочка, не вставая, наклонила голову, а девушка подобрала края юбки и присела в торопливом книксене.
— Здравствуйте, леди Ольнистер, — произнёс Холмс.
При этих словах стоящая девушка ахнула и закрыла рот руками.
— Откуда вам известно, как меня зовут? — спросила девочка, не вставая со стула и не отрывая от Холмса не по возрасту тяжёлый взгляд.
— Куропатка и жёлудь на пуговицах вашего пиджака. Мне не нужно открывать справочник пэров, чтобы узнать герб вашего рода, — ответил Холмс и, повернувшись к девушке, неожиданно произнёс: — Herzlich willkommen![2]
– Danke, Herr Holmes,[3] — машинально ответила та.
— Почему вы обратились к Грете по-немецки? — требовательно спросила девочка. Её настороженный взгляд был по-прежнему устремлён на моего друга.
— Когда ваша гувернантка сделала книксен, я увидел, что она обута в высокие ботинки, зашнурованные так, как это делают в альпийских деревнях Австрии и Швейцарии. Мы с Ватсоном некоторое время назад побывали в деревушке Майринген, что неподалёку от Райхенбахского водопада.
— О, там очень красивые места… — начала было Грета, но увидела, что все остальные повернули головы к ней, и осеклась.
— Позвольте представить вам моего друга и ассистента доктора Ватсона, — указал на меня открытой ладонью Холмс.
Я поздоровался, юная леди приветственно кивнула, а её гувернантка снова сделала книксен, в этот раз чуть задержав приподнятую над ботинками юбку. И я, и наша юная гостья, и сама гувернантка внимательно смотрели на высокие ботинки с действительно причудливо завязанными шнурками. И только Холмс переводил с меня на наших посетительниц насмешливый взгляд.
Я не устаю удивляться тому, как устроен разум Шерлока Холмса. Его драматичный поединок над Райхенбахским водопадом и последовавшие за ним не менее опасные события в Лондоне ни на йоту не помешали его, возможно, безграничному разуму собрать и систематизировать все знания и факты, встреченные во время пребывания на континенте.
Пока я размышлял о гениальных способностях Холмса, он принес стул для Греты, развернул два стоявших напротив камина кресла в сторону наших гостий, сел в одно из кресел сам и жестом пригласил меня занять второе. Когда я сел, мой друг спросил:
— Леди Ольнистер, что привело вас ко мне?
— Мистер Холмс, моему дедушке нужна ваша помощь, — сказала девочка.
— Я сделаю всё, что в моих силах. Но почему вы считаете, что ему нужна моя помощь?
— Мой дедушка… он… он уже несколько лет…
На этих словах юная леди Ольнистер запнулась, её губы задрожали, а из глаз потекли слёзы. Сидевшая рядом Грета всплеснула руками, вытащила из кармана носовой платок и принялась вытирать девочке слёзы. Та всхлипнула, взяла платок и поблагодарила гувернантку кивком. Грета повернулась к нам и заговорила с лёгким немецким акцентом:
— Старый герцог двинулся рассудком… давно, года три, даже четыре. Он узнавать теперь даже родственников перестал. Что с ним было десять лет назад — помнит. А что случилось вчера — забывает. Вот только внучку всегда узнаёт. Она часто в его кабинете книжки читает, там много книжек. А он тихий, сидит, как будто ждет чего. Господи, смилостивься…
— Спасибо, Грета, — сказала немного успокоившаяся девочка, вернув гувернантке платок и положив ей руку на плечо, — спасибо. Простите мою слабость, джентльмены, — она повернулась к нам, — я очень привязана к дедушке.
Холмс встал, подошел к столу, налил из графина воды в стакан и протянул его нашей заплаканной гостье. Пока она пила, он смотрел на неё слегка затуманенным взглядом, а потом мягко произнёс:
— Если что-то и хранит наш мир в целости, то это доброта к близким, особенно когда они нуждаются в ней. Расскажите нам, что произошло.
Это неожиданное и, по правде сказать, нехарактерное для моего друга проявление чувств окончательно успокоило девочку. Холмс вернулся в кресло, а она продолжила:
— Я часто читаю в кабинете у дедушки. Раньше мы подолгу разговаривали. Он мне столько всего рассказывал! Сейчас он тяжело болен и всегда молчит. Но я всё равно ему рассказываю все новости: и про спектакли, и что я выучила нового, и про ремонт старой башни, и про наш сад — в общем, всё, что происходит в «Трех башнях»…
— Так поместье называется, — перебила её Грета, — в самой усадьбе две старые башни, а одна поодаль стоит… Ой, простите, — прошептала она и замолчала.
— Благодарю, — улыбнулся ей Холмс. — Прошу вас, продолжайте, — повернулся он к девочке.
— Я знаю, мистер Холмс, что дедушка иногда понимает, что я ему говорю. Я вижу это в его глазах. Я просто знаю!
Услышав это, Грета сочувственно покачала головой, но ничего не сказала.
— Два дня назад дедушка заговорил со мной. Впервые за несколько месяцев, наверное. И я видела, что он все понимает. Он посмотрел на меня, как раньше, и сказал: «Позови мистера Холмса. Грозит опасность. Мистер Холмс поможет». А потом как будто всё пропало. Два дня я пыталась с ним говорить, но он опять молчит. И сегодня утром я велела Грете привезти меня к мистеру Холмсу. Мистер Холмс, Грета сказала, что вы самый лучший сыщик на свете. Я не знаю, какая опасность грозит моему дедушке, но я прошу вас помочь ему!
Я без труда узнал в описанных симптомах обычный случай старческого слабоумия. У меня было несколько пациентов с таким диагнозом, и я знал, что эта болезнь тяжела и неизлечима. Мне было больно смотреть на маленькую девочку, так трогательно любящую своего дедушку и пытающуюся разглядеть хоть какой-то остаток нормальности в погружающемся во мрак рассудке близкого человека. Гувернантка Грета промокнула свои глаза платком, который она всё еще держала в руке. По всей видимости, она разделяла мои чувства. Каково же было моё и её удивление, когда Шерлок Холмс уверенно произнёс:
— Леди Ольнистер, я возьмусь за это дело.
— Ах, Мистер Холмс, спасибо, спасибо! — казалось, радости юной леди не было предела, но потом она посерьёзнела и добавила: — У меня нет денег вам заплатить, но мой отец — человек справедливый и состоятельный. Даже если он накажет меня за то, что я к вам обратилась, он непременно оплатит ваши услуги.
— Как джентльмен и как британец я не возьму денег за это расследование, — с достоинством произнес мой друг. — Более того, исключительно важно, чтобы никто не знал, что я веду это дело. А это значит, что мне нужен повод для визита в «Три башни».
— О, сейчас самое подходящее время! — вмешалась Грета.
Второй раз за сегодня все участники разговора одновременно повернули к ней головы, но в этот раз она не остановилась:
— Вы же можете приехать на спектакль. Его светлость очень увлекается Шекспиром. Он знает все пьесы, он знаком почти со всеми лондонскими актерами, и он коллекционирует старинные издания. Четыре раза в год в поместье устраивают фестиваль Шекспира и ставят его пьесы. Каждый такой фестиваль открывается «Макбетом», причем каждый раз в главной роли выступает сам Джеймс Маршалл, поэтому на открытие фестиваля зрители приезжают не только со всей округи, но даже из Лондона. Кстати, его светлость играет Макдуфа, а её светлость — леди Макбет.
— Это верно, — с гордостью подтвердила юная леди Ольнистер. — Мои родители хорошие актеры, они всегда выступают в первой пьесе фестиваля.
— И когда состоится открытие? — спросил Холмс.
— Послезавтра, — ответила Грета.
— Отлично! — потёр ладони Холмс. — Грета, есть ли рядом с «Тремя башнями» гостиница, в которой мы могли бы остановиться?
— В Чинфилде есть гостиница «Чайка». Там всегда останавливаются зрители и лондонские актёры.
— В таком случае, — поднялся с кресла Холмс, — завтра с утра мы с Ватсоном начнем расследование. Мы остановимся в «Чайке» и нанесём визит в «Три башни». Я представлюсь любителем театра, поэтому ни при каких обстоятельствах не показывайте, что мы знакомы.
— Благодарю вас, мистер Холмс, — сказала девочка, поднимаясь со стула и направляясь к лестнице. Грета последовала за ней.
Холмс спустился с нашими посетительницами. Пока он провожал их до двери, я вернул кресла на их привычное место на ковре напротив камина. Когда Холмс вернулся, я подошёл к нему и спросил:
— Почему вы взялись за это дело, Холмс?
— Ватсон! Разве можно было отказать в помощи этой девочке?!
— Но чем мы можем ей помочь?! У её дедушки, скорее всего, старческое слабоумие и эта болезнь неизлечима. Если вам недостаточно моего мнения, я могу порекомендовать вам несколько публикаций ведущих британских специалистов по ментальным расстройствам…
— Ватсон, мне более чем достаточно вашего профессионального мнения. И я не думаю, что в наших силах вылечить старого герцога. Но мы можем начать расследование. Вы знаете, Ватсон, как я не люблю делать какие-либо выводы без достаточных на то оснований. Пока что я предполагаю, что для нашего расследования есть серьёзный повод.
— Почему вы так считаете?
— Это очевидно, Ватсон. Вы не пришли к такому же заключению только потому, что вы… — тут Шерлок Холмс оборвал фразу и посмотрел на меня своим пронзительным взглядом. Я, честно говоря, ожидал услышать что-то в духе «Вы смотрите, но не замечаете» или «Вы слышите, но не делаете выводы» — уже привычные для меня слова, после которых этот надменный небожитель обычно прекращает что-либо объяснять простым смертным. Но, к моему удивлению, Холмс улыбнулся и произнёс:
— Потому что вы слишком добры ко мне, дорогой друг.
Не могу сказать, что от этих слов мне стало хоть что-нибудь понятно, но они были определённо вежливее обычных комментариев Холмса.
— Ватсон, будьте добры, посмотрите, что пишет про герцога Ольнистера справочник пэров.
Я подошел к книжному шкафу и вытащил увесистый том «Большого справочника пэров Британской Империи».
— Ольнистер… Ольнистер… — листал я. — Ага. Потомок древнего аристократического рода. В молодости участвовал в Крымской войне. Состоял на государственной службе. Способствовал внедрению в Британии телеграфа. Оставил службу по состоянию здоровья. Живет возле Чинфилда в поместье «Три башни».
Я закрыл том и вернул его на полку.
— По-моему, достойная судьба британского аристократа. Холмс, вы узнали что-нибудь новое из этой биографии?
— Нет, Ватсон, и мне это не нравится. Знаете что, давайте-ка мы отправимся в Чинфилд сегодня. Если мы поторопимся, то ещё успеем на пятичасовой поезд с вокзала Чаринг-Кросс.
Судя по всему, у моего друга случился один из его периодов кипучей энергии. Холмс зашёл на пару минут в свою комнату и вернулся оттуда с дорожным парусиновым саквояжем. Он раскрыл саквояж, в котором уже лежала смена сорочек, и начал собираться в дорогу. Сперва в саквояж отправилась снятая со стены турецкая туфля с табаком. Рядом с туфлей занял место набор отмычек. К набору отмычек добавился вынутый из ящика письменного стола сафьяновый несессер и картонная коробочка с ампулами. Когда Холмс вынул из ящика письменного стола револьвер и положил его возле несессера, я не выдержал и рассмеялся.
— Холмс, вы единственный человек на свете, кто берёт все эти вещи на постановку «Макбета» в поместье британских аристократов!
— Ватсон, не сидите без дела и поторапливайтесь!
Армейская служба в Восточных колониях сделала меня легким на подъём, и уже через несколько минут мы сели в кэб на Бейкер-стрит.
— На вокзал Чаринг-Кросс, да поживее! — Холмс протянул кэбмену шиллинг.
Увидев серебряную монету, возница встрепенулся, тряхнул поводьями, и четверть часа спустя мы оказались на вокзале. Когда мы удобно расположились в купе пятичасового поезда, идущего в сторону Чинфилда, Холмс спросил:
— Ватсон, вы читали «Макбета»?
— Конечно!
— Правда же, вы мне расскажете, о чем там речь? — немного наклонив на бок голову, попросил Холмс.
Я закатил глаза и тяжело вздохнул.
— Вполне может быть, Холмс, что вы единственный во всей Англии взрослый человек, умеющий читать, но не читавший «Макбета»!..
Всю дорогу до Чинфилда я пересказывал моему другу содержание «шотландской пьесы»[4]. Пока мы ехали в поезде, стало темнеть. Вряд ли можно придумать декорации для пересказа «Макбета» лучшие, чем садящееся за невысокие английские холмы потускневшее солнце, обволакивающий овраги вечерний туман да мерное покачивание поезда. Когда стемнело полностью, за окном поезда стали изредка мелькать далёкие огоньки, и каждый из них казался костром, у которого сидят три древние ведьмы.
Если в начале пути я ещё скептически относился к предчувствиям и подозрениям моего друга, то когда неуклюжая коляска довезла нас от железнодорожной станции до гостиницы, я уже проникся гнетущим духом шотландской пьесы и не без тревоги готовился к тому, что нас ждет расследование «любому глазу мрачного деянья»[5].
Наутро я проснулся поздно. Спал я с открытым окном, а свежий деревенский воздух служит для меня лучшим снотворным, особенно после тяжелого лондонского тумана. Побрившись и одевшись, я постучался в соседний гостиничный номер, где расположился Холмс, но его в номере не оказалось. Я медленно спустился на первый этаж и на входе в длинное фойе гостиницы увидел, что внутри расставлены несколько столов, за которыми постояльцам на французский манер подают лёгкий завтрак из омлета и масляной булочки с джемом.
Знакомую фигуру Холмса я заметил сразу — мой друг сидел за одним из дальних столов и неторопливо завтракал. Напротив Холмса, спиной ко мне сидел невысокий коренастый мужчина, одетый в светло-серый твидовый костюм. Судя по отставленной тарелке, он только что закончил завтракать и теперь курил сигару, сбрасывая пепел в фарфоровое чайное блюдце. Я был на полпути к Холмсу, когда к его столику подошли ещё двое: скромно одетый невысокий лысый мужчина и черноволосая девочка лет шести. Увидев их, человек, сидевший напротив Холмса, поднялся из-за стола, и они втроём направились к выходу из фойе. Когда они проходили мимо меня, я рассмотрел их лица. К моему удивлению, коренастый мужчина в светло-сером костюме оказался самим Джеймсом Маршаллом! Я смотрел пару пьес с ним, но мне никогда не доводилось видеть великого актёра так близко. Его взгляд был настолько повелительным, что я по-армейски выпрямился, когда он прошёл рядом. Лысый спутник Маршалла, как и девочка рядом с ним, выглядели бы невзрачными и непримечательными, если бы не одна странная деталь: на девочке были надеты очки с тёмными линзами. Я слышал, что такие очки вошли в моду на Лазурном берегу, но никогда не видел их в Англии.
Присев за столик напротив Холмса, я не мог сдержать возбуждения:
— Вы знаете, он только что приехал из Франции! — воскликнул я.
— Я горжусь вами, Ватсон, — произнес Холмс с покровительственной улыбкой.
— Спасибо, — опешил я, — а почему?
— Вы наконец-то прочитали мою монографию о сортах табака. — Тут Холмс показал вилкой на блюдце, в которое Джеймс Маршалл сбрасывал пепел. — Это действительно пепел трихинопольских сигар, которых практически не бывает в Англии, но которые весьма популярны по другую сторону Ла-Манша.
Пару минут я смотрел на Холмса, не говоря ни слова. По всей видимости, мой друг понятия не имел, кто сидел с ним за одним столом. Я не преминул воспользоваться этим обстоятельством и с невинным выражением лица спросил Холмса:
— А что ещё вы можете сказать об этом человеке?
— Немногое. Он учился в Оксфорде. Он силён физически и, скорее всего, придаёт большое значение пунктуальности.
— Холмс, скажите честно, вы разыгрываете меня?
— О чём вы говорите, друг мой?
— Вы знаете, кто это был?
— Нет. Кто?
— Это был Джеймс Маршалл! И вы описали те его качества, о которых постоянно пишут в театральных листках. Он самый образованный из британских актёров. Он так силён, что однажды, играя Гамлета, пробил бутафорским мечом подмостки. А к пунктуальности он настолько требователен, что прекратил свое последнее турне по Франции, когда там несколько раз задержали спектакли.
— То есть различать табачный пепел вы так и не научились?.. — недовольно покачал головой Холмс.
— Нет, Холмс. И не думаю, что в мире кто-либо, кроме вас, на это способен. Но как вы всё узнали о Маршалле?