Помоги проекту - поделись книгой:
Доброе дело
К читателям
Да, вот так вот — внезапно, без
К сожалению, пока что прода будет следовать раз в неделю, по субботам в привычные уже два ночи по Москве. Ну не получается пока иначе. Однако как только обстоятельства у меня изменятся к лучшему (а они изменятся, куда ж им деваться), перейду к более разумному режиму выкладок.
Приятного чтения!
Ваш автор
Пролог
Осень в этом году, от Рождества Христова одна тысяча восемьсот двадцать шестом, выдалась необычайно тёплой. Мало того, что бабье лето затянулось аж почти на месяц, да и сейчас, когда до конца октября остаются считанные дни, никакой надобности носить пальто, даже из не сильно толстого сукна и без ватной подкладки, нет. Сырость и дожди, правда, иной раз донимают, но тут уж ничего не поделаешь, осенью без них никак. Мои же дела сейчас во многом на эту осень похожи, но и отличие имеется. Похожи они тем, что являют собой такое же чередование тепла в виде успехов и достижений с сыростью и мокротой в виде неудач, причём тепла, слава Богу, явно больше. Отличие же состоит в том, что если даже за столь тёплой осенью неумолимо наступит зима со всеми её погодными неприятностями, то в своих делах я не только надеюсь, но и всячески стараюсь такой зимы избежать. Насколько оно у меня получается, сразу и не скажешь, но о грустном потом, сейчас всё же хотелось бы рассказать о хорошем.
Ещё летом Военная палата провела испытания предложенного мной единого карабина с откидным штыком и по итогам тех испытаний приняла его на вооружение. Теперь через какое-то время вся армия будет вооружена нашими винтовками, карабинами и револьверами. Да, три четверти выделки новых винтовок и карабинов забрала себе казна, но и заплатила она нам за уступку прав более чем неплохо. Да и та четверть, что осталась нам, это тоже немало, опять же, за нами остаются все револьверы для армии и все карабины под револьверный патрон, что дозволены к покупке за собственный счёт и использованию на войне офицерами и казаками. С этакими раскладами я потихоньку начал подумывать о новом доме, скорее даже о настоящей городской усадьбе, как у отца, но это не на сегодня и не на завтра задача.
Оружейный магазин в Москве тоже приносит постоянный, хотя и не столь большой доход, медленно, но верно растут продажи по выписке в других городах, отец договорился о продаже наших револьверов, карабинов и охотничьих ружей в Пруссии. Пополняется мой карман и доходами с колючей проволоки и сумок с ридикюлями, что тоже меня очень и очень радует, пусть доходы те с оружейными и не сравнить.
В конце лета князь Белозёрский опубликовал в издательстве Смирнова «Слово о полку Игореве». Вышло «Слово» солидной и роскошно оформленной книгой — текст шёл как в оригинальном виде, так и в очень живом и красивом переложении на современный язык, сделанном известным поэтом Засельским, сам же князь написал к тексту толковые и познавательные примечания, а также снабдил издание кратким предисловием с несколько приглушённым изложением обстоятельств открытия замечательного памятника русской словесности. Ничего о тяжких преступлениях, сопутствовавших этому событию, в предисловии, ясное дело, сказано не было, зато нашлось место упоминанию о боярине Алексее Филипповиче Левском, чьи заслуги в открытии «Слова о полку Игореве» князь Белозёрский обозначил как, цитирую, «несомненные и неоценимые». Выход «Слова» в свет ожидаемо произвёл фурор среди читающей публики, восторженные отзывы в газетах не утихают до сих пор.
В вышедшем на прошлой седмице октябрьском нумере «Военного вестника» напечатали написанную мною по поручению генерала Бервальда статью о национальной безопасности. Времени прошло всего ничего, для какого-то отклика ещё рано, так что ещё посмотрим. Тем не менее, по одному экземпляру «Слова» и «Военного вестника» со своей статьёй я отнёс во Вторую Московскую мужскую гимназию, которую когда-то заканчивал, и подарил гимназической библиотеке. Директор в гимназии теперь новый, но успехами выпускника проникся, приняв подношение с положенною благодарностью, учитель русской словесности Кирилл Матвеевич, когда-то пенявший мне за здоровый прагматизм в моём выпускном сочинении, [1] тоже обрадовался достижениям бывшего ученика и аж рассыпался в признательных оборотах. Ну это он пока не прочитал мою статью, хе-хе, уж там-то того прагматизма куда как больше…
Вдохновившись добрыми словами князя Белозёрского, я обратился-таки и к изящной словесности, записав свои воспоминания и впечатления о Парголовской битве и некоторых событиях, ей предшествовавших и за ней последовавших. Да, война кончилась уже больше двух лет как, но, надеюсь, какой-то интерес они вызовут. Сказки, что рассказывал Татьянке и Оленьке, тоже стал записывать и приводить в более-менее читаемое состояние, но тут ещё работы хватит. Понятно, что сказки эти издавать буду под псевдонимом, а вот военные записки выйдут под моим собственным именем, тут мне стесняться нечего и некого.
Дома у меня всё прекрасно, мы с Варенькой продолжаем ощущать себя молодожёнами, хотя уже полтора года женаты. Может, это ещё и потому, что детей нам Господь пока не дал, но, на мой взгляд, Варварушке можно с этим и подождать — вслух я тут такое, конечно, не скажу, не поймут, однако мне кажется, в её восемнадцать лет оно ещё рановато, да и в ближайшие годик-другой тоже. Во всяком случае, Анна, жена моего старшего брата Василия, их первенца, дочку Катеньку, понесла в девятнадцать.
Младший мой брат Митька выпустился из кадетских рот подпоручиком в Стремянной Гренадёрский полк, и через пять месяцев сможет подать начальству прошение о дозволении жениться. Да-да, на Лизоньке Арсеньевой, племяннице полковника Хлебовича из Военной палаты — там у них всё серьёзно и идёт именно к тому.
Сестрёнку мою Татьянку мы в начале сентября выдали замуж за царевича Леонида, младшего брата царя нашего государя Фёдора Васильевича. Интрига, некоторое время державшая в напряжении моих родных, завершилась закономерно и благополучно. Ясное дело, всё московское (и не только московское) боярство нам отчаянно завидует, находя слабое утешение в домыслах и пересудах о размере приданого, что Левские дали за Татьяной Филипповной. Кое-что из тех пересудов до моего уха дошло, так что со всею прямотою могу сказать: врут. На сколько рублей то приданое потянуло, не скажу, даже не уговаривайте, но куда меньше, чем вам нашепчут в любом боярском доме. Всё же не следует забывать, что место Леонида Васильевича в очереди на престолонаследие и сейчас-то пятое, а если Господь даст царю ещё сыновей, то Леонид даже и дальше от возможности сесть на русский трон отодвинется, соответственно и требования к приданому, с коим прилично войти в царскую семью именно с браком самого младшего из царских братьев, не столь высоки, как оно могло бы быть в ином случае. Но не поскупились, это да, не последние мы, чай, среди бояр, ох и не последние…
Свадьбу, пусть она и была царевичева, гуляли по царскому чину — три дня. Гуляли душевно, радости и веселья с избытком хватило всем приглашённым, но без эпического размаха с увеселениями для всех желающих, не тот всё-таки уровень. Впрочем, самим молодым оно было без разницы: царевич Леонид с царевной Татьяной и в первый-то день торжеств выглядели по-настоящему счастливыми, а во второй и третий дни — ещё и донельзя довольными. В общем, новая семья родилась в счастье и радости, пусть и дальше живёт в них же.
Однако же у любого события, пусть и самого приятного, могут оказаться последствия, каковые к приятным не отнесёшь. Оленька, моя названая сестрица, успела по-настоящему подружиться с Татьянкой, и теперь, когда сестра и подруга покинула дом, осталась, можно сказать, одна. С Анной, супругой Василия, у Оленьки доверительных отношений не сложилось, Катеньке, дочери Василия и Анны, и двух годиков от роду нет, так что Оленьке сейчас особо не позавидуешь. Кое-какие мыслишки, как это поправить, у меня имелись, но пока до их претворения в жизнь дело не дошло…
— Алёша, — Варя вернула меня от воспоминаний и размышлений к текущей действительности, — я собираться начинаю.
— Хорошо, любимая, — я напутствовал супругу поцелуем, — давай.
— Ты тоже сильно не засиживайся, — Варенька вернула мне поцелуй.
Ну засиживаться я вроде и не планировал, но где-то почти час у меня ещё есть. Тут можно было бы и о диссертации моей пару слов вставить, но я же говорил уже, что о грустном позже, и потому пока промолчу, займусь лучше чем другим, а то что-то предался воспоминаниям, прямо как старик какой…
[1] См. роман «Жизнь номер два»
Глава 1. Чайные церемонии
Если я правильно понял, с наведением на себя ну просто неземной красоты и упаковкой своего соблазнительного тела вот прямо-таки в умопомрачительное платье моя драгоценная супруга почти управилась. Что ж, значит, и мне пора облачаться в одеяния, достойные того, чтобы явиться в них пред светлы очи царевича Леонида Васильевича и царевны Татьяны Филипповны. И пусть речь идёт о моём деловом компаньоне и добром приятеле, а также о моей же младшей сестрёнке, от необходимости иметь приличествующий столь замечательному случаю и моему положению внешний вид меня это не избавляет. О чём это я? Да вот, получили мы с Варенькой приглашение к царевичу Леониду на вечерний чай.
Выездом я пока так и не обзавёлся, но просить у отца карету тоже не стал. Въезжать в Кремль в повозке, как и верхом, дозволяется только по служебной надобности и, сами понимаете, не всем, обычным же посетителям, пусть и гостям кремлёвских жителей, положено входить в Кремль пешком, так что от меня не убудет проехаться до Красной площади и на извозчике. Кстати, из всей родни по линии молодой супруги царевич пригласил только нас с Варварой, и это волей-неволей наводило на мысль, что одним лишь чаем дело не обойдётся, и царевичу от меня что-то понадобилось. Что ж, вот заодно и посмотрим…
Получать удовольствие от визита к Леониду я начал, до царевича даже ещё не дойдя — уж больно погрел мне душу вид караульных у Спасских ворот Кремля, стоявших с новенькими винтовками Левского образца одна тысяча восемьсот двадцать шестого года. А когда старший урядник, разглядев мой «георгий», скомандовал «на караул», я не отказал себе в удовольствии пройти мимо солдат строевым шагом, слегка испугав не ожидавшего такого оборота Вареньку. Ума ограничиться несколькими шагами у меня хватило, так что тащить за собой супругу, все ещё державшую меня под руку, не пришлось. А уже до Красных Палат, где жил царевич, мы дошли чинно и благопристойно, без происшествий, даже таких приятных.
Пусть мы с Леонидом и приятельствовали, домой к нему я попал впервые, и потому простил себе и Варварушке то любопытство, с коим мы осматривались в новом для обоих месте. Должен сказать, дом, что занимал младший из царских братьев в весьма хитро и замысловато выстроенной кучке живописных зданий, именовавшихся Красными Палатами, оказался едва ли не меньше моего собственного, однако же благодаря гению зодчего внутри смотрелся большим и просторным. Да, жаль, что сейчас так строить уже не умеют…
Едва о нас доложили и радушные хозяева вышли в приёмную встречать дорогих гостей, мои подозрения о некой скрытой пока что подоплёке приглашения только усилились — уж больно по-деловому выглядел царевич, особенно рядом со своей молодой женой, аж лучившейся счастьем. Впрочем, пока произносились приветственные слова, Леонид пару раз глянул на Татьянку со столь отчётливо видимым желанием, что сестрёнка моя, не иначе, ощущала его взгляды кожей. Да и ладно, дело-то молодое, мы с Варенькой всё понимали — сами от такого недалеко ушли.
Чаепитие удалось, так уж удалось, это да… Нам с Леонидом подавали крепкий и густой чёрный чай, Вареньке и Татьянке — заваренный то ли с цветами, то ли с ягодами, я так и не опознал, с чем именно, но витавшие над столом ароматы слегка кружили голову, для разнообразия нашлось на столе место яблочному, брусничному и клюквенному взвару. Под стать напиткам радовало тело с душой и сладкое — пряники медовые, имбирные, ореховые, шоколадные и с начинкою, пироги с яблоками и вишней, а также новомоднейшие французские пирожные с глазурью и кремом, в каковых я опознал памятные по прошлой жизни эклеры, только куда как более вкусные.
Кое-как выбравшись из-за стола, мы разделились. Татьянка утащила Варварушку к себе в покои, мы же с Леонидом перебрались к нему в кабинет, куда царевич велел подать кое-чего покрепче чаю и соответствующие закуски.
— Как твоя диссертация? — поинтересовался царевич, когда мы лихо махнули по чарочке клюквенной настойки, закусив ветчиной.
— Да что ей сделается, к Рождеству надеюсь защитить, — некоторую настороженность, появившуюся у меня при словах Леонида, я постарался скрыть за напускной беззаботностью.
С чего я насторожился? Ну как, раз уж царевич спросил про диссертацию, то планы, что он имеет на меня, скорее всего могут вызвать какие-то осложнения с нею, потому хотя бы, что их осуществление отнимет у меня время. Ладно, сейчас всё и узнаю…
— Ты, Алексей, прости, я понимаю, для тебя диссертация очень важна, — не особо уверенно начал царевич, — но у меня тут такое затруднение… Только тебя и могу попросить. Если не ко времени, скажи, буду что-то ещё придумывать.
Да-да. Я прямо так и поверил, будет Леонид что-то придумывать, конечно. Но неуклюжая вежливость, с которой царевич обставил своё пока ещё не высказанное пожелание, порадовала — не окончательно, стало быть, проникся мой приятель собственным величием.
— Я тебя слушаю, — просто сказал я.
— Ты про убийство отставного палатного советника Гурова слышал? — спросил царевич.
— Только то, что в газетах было, — ответил я.
Кстати, с газетами выходило как-то странно. Палатный советник — чин шестой стати, равный армейскому полковнику, и чиновников такого уровня, пусть и отставных, в Москве убивают, знаете ли, не особо часто, на моей памяти так вообще первый раз. Тем не менее, газеты писали о деле до крайности немногословно — «Московский вестник» сначала сообщил о смерти при невыясненных обстоятельствах, а затем коротко уведомил читателей о том, что Гуров был отравлен, и что взят под стражу подозреваемый, имя которого до суда названо не будет. То же самое было и в «Русских ведомостях», но там напечатали ещё и некролог, где говорилось, что служил Захар Модестович Гуров в Палате казённых имуществ на должности товарища [1] заведующего земельным отделом, что служба его была отмечена орденами Михаила Архангела четвёртой и третьей степеней, а также золотою Николаевскою медалью и неоднократным выражением царского благоволения с записью в послужной ведомости, что о гибели Гурова безутешно скорбят вдова, двое сыновей, дочь, внуки и племянники, количество коих не называлось, а также сестра. Такая несвойственная газетчикам скромность в освещении нерядового для Москвы события наводила на разные мысли, но от Леонида, похоже, я сейчас узнаю больше.
— Когда брат определил меня в Стремянной Сапёрный батальон, наставником моим назначили инженер-майора Погорелова, — похоже, начать Леонид решил издалека. — Испытание на чин инженер-подпоручика я проходил на общих основаниях, и безмерно благодарен Матвею Николаевичу за науку.
Что Леонид в свои невеликие года и правда настоящий военный инженер, а не просто мундир носит, я давно знал, но так, без особых подробностей. Однако послушаю дальше…
— Два года назад инженер-полковник Погорелов вышел в отставку и получил место профессора общей архитектуры в Царской Академии живописи, ваяния и зодчества, — продолжил царевич и показал глазами на стол — давай, мол, ещё по одной.
Снова выпили, снова закусили, на сей раз сложив себе что-то вроде бутербродов, но без хлеба, только из ветчины и сыра.
— А на днях пришёл ко мне, — сказал Леонид. Ага, вот он и переход к делу, если я правильно понимаю. — Губные взяли его сына по подозрению в отравлении Гурова.
Так, ну тут всё ясно. Человек не верит в виновность сына, и в поисках справедливости обратился к бывшему подчинённому, да ещё и обязанному ему ученику. Очень, заметим, непростому ученику…
— А какое отношение сын Погорелова имеет к Гурову? — взялся я прояснять главное.
— Матвей Николаевич женат на сестре Гурова Анне Модестовне, — ответил Леонид. — Стало быть, Гурову его сын племянник.
— И что ты от меня хочешь? — прямо спросил я.
— Узнать, точно ли Погорелов-младший виновен или нет, у тебя, конечно, сразу не получится, — интересно, царевич и правда так думает или пытается, взять меня, как говорили в моей прошлой жизни, «на слабо»? — Но ты хотя бы сможешь оценить, насколько правдоподобны подозрения губных. А если ты вместе с губными разберёшься в этом деле, я буду тебе очень и очень признателен.
— Леонид, позволь напомнить, что губные не любят, когда посторонние суют нос в розыск, — разочарованно выдал я. — Очень не любят. Или уговоришь государя дать приставу такое же поручение, как в прошлый раз Крамницу? [2]
— Нет, — Леонид хитро улыбнулся, — всё куда проще. Дело ведёт старший губной пристав Шаболдин из Елоховской губной управы. Помнится, ты говорил, что накоротке с ним.
Да, с памятью у царевича полный порядок. Я вот сейчас не сразу и вспомнил, когда это я такое ему говорил…
— Так что к брату обращаться я не стану, — продолжал царевич. — И сразу, чтобы неясностей не было — мне нужно лишь знать, виновен сын Матвея Николаевича или нет. И если виновен, я хочу быть в том уверенным. А если нет — помогать приставу искать настоящего отравителя или как, решай сам.
М-да, родство с царём нашим Фёдором Васильевичем никуда не денешь, и мой приятель, подобно своему царственному брату, как бы поставил меня перед выбором, в действительности никакого выбора мне не оставляя. Потому что самый верный, а точнее, единственно верный способ доказать невиновность младшего Погорелова — это найти того, кто виновен на самом деле. Здесь научной криминалистикой пока даже не пахнет, и по наличию или отсутствию отпечатков пальцев или иным следам установить невиновность подозреваемого не выйдет, только поймать виновного и никак иначе.
С другой-то стороны, а что такого? Вон, поиски мужа Лиды и его убийцы разве мешали мне в моих оружейных делах? [3] Да и после недавнего дела с Ташлиным что-то не ощущалось того удовлетворения, как это было при поимке Бессонова [4] и даже при несколько неожиданном для меня завершении запутанной истории с Бабуровым и прочими. А тут… А тут, похоже, будет интересно. Прислушавшись к своим чувствам и мыслям, я в мыслях же улыбнулся. Да, предвидение подсказывает, что будет интересно. Что же, раз так, то…
— Хорошо, Леонид, я согласен, — ответ я высказал подчёркнуто просто.
— Спасибо, Алексей, — царевич протянул мне руку, получив в ответ то же самое. — Считай, что я твой должник, — добавил он после нашего рукопожатия. — Только… — тут как-то уж особенно хитро улыбнулся, — ты иди к Шаболдину послезавтра.
— Что так? — заинтересовался я.
— Завтра исполняется пятнадцать лет его беспорочной службы в губной страже и губном сыске, — пояснил Леонид. — Указ о пожаловании Шаболдину ордена Михаила Архангела четвёртой степени уже подписан и должным образом в исполнение запущен, так что завтра приставу орден и вручат, так что ему, надо полагать, не до тебя будет и не до службы. А вот послезавтра как раз самое времечко.
Хм, надо же, как удачно для Бориса Григорьевича всё тут сложилось… Завтра он, стало быть, отметит у себя в управе своё кавалерство, а послезавтра я его порадую заинтересованностью царевича в деле, заодно и поздравлю.
— Хорошо, Леонид, послезавтра в Елоховскую губную управу и загляну, — согласился я.
— Да, и правда, хорошо, — поддержал меня Леонид. — Матвею Николаевичу после той выходки Гурова и без того родство с ним не в радость пошло, а теперь ещё и сына в отравлении подозревают…
— А что за выходка? — слова царевича мне не понравились. Похоже, у дела есть какое-то двойное дно, о котором я не знаю. Это что же, приятель мне так вот по-свойски подложил свинью?!
— Да женился Гуров уж больно неудачно, — поморщился Леонид.
— Рассказывай, — потребовал я. Да, с моей стороны так вести себя было известной наглостью, но Леонид тоже хорош — мог бы и сразу сказать, что там за сложности.
— Гуров мог бы прослужить ещё несколько лет и в отставку выйти третьим государевым советником, — с кисловатым выражением лица начал царевич, — но овдовел и женился второй раз… на актрисе, — тут Леонид не удержался и откровенным образом скривился. Да уж, женитьба и правда неудачная.
— Ангелина Красавина, — всё с тем же слегка перекошенным лицом назвал Леонид имя второй жены Гурова. — На московской сцене блистала.
Имя показалось мне знакомым. Ну точно, матушка моя, поругивая игру актрис после очередного похода в театр, ворчливо приговаривала, что Красавина сыграла бы лучше. Я помнится, как-то поинтересовался у неё, кто такая эта Красавина, но боярыня Левская сказала лишь, что была раньше такая актриса, а от изложения подробностей уклонилась.
— Дело тогда до брата моего дошло, — продолжал царевич. — Он брак Гурова хотя и признал, но не одобрил, вот и пришлось тому в отставку выйти.
Это да. Актриса, она, конечно, не танцовщица и уж тем более не циркачка, но для дворянина и занимающего столь ответственное место чиновника партия, скажем мягко, не приветствуемая. Впрочем, вряд ли палатный советник этого не понимал, уж наверняка и последствия такого брака тоже представлять себе был должен, однако выбор свой сделал не в пользу службы.
— Матвей Николаевич, как Гуров на той Красавиной женился, общение с ним прекратил, — не унимался Леонид, — но супруге своей встречаться с братом не препятствовал. Сына, правда, к дяде отпускал не всегда, но в этот раз, так уж некстати вышло, отпустил.
Ага, а тот дядю и отравил. Или не отравил? Ладно, это мы с Борисом Григорьевичем выясним. Но Леонид меня огорчил, честное слово, огорчил… Он же с двенадцати лет на военной службе, уж излагать обстановку чётко и ясно его должны были научить, а тут растянул, понимаешь… Или не растянул? Сперва дождался моего согласия и лишь потом выдал то, что могло бы меня от дела отвратить? Честно говоря, верить в этакое коварство не особо хотелось — я-то Леонида знал совсем иным, влюблённым в мою сестру и проявившим в достижении соединения с нею как изрядную настойчивость, так и похвальную осмотрительность. А такой способ уговорить меня в прошлой моей жизни назвали бы профессиональной деформацией — всё-таки, живя в царской семье, Леонид поневоле должен был пропитаться духом придворных интриг и хитроумных политических комбинаций. Ладно, переживу. В конце концов, я Леонида за язык не тянул называть себя моим должником, а иметь в должниках аж целого царевича — это, знаете ли… Предвидение уже успело шепнуть, что долг свой царевич выплатит уже скоро и выплатит с щедростью. Вот и хорошо.
Мы с Леонидом выпили ещё по чарке и я решил, что с нас хватит.
— Как думаешь, царевна Татьянка с боярыней Варенькой там без нас не соскучились? — спросил я.
— Царевна Татьянка? — хохотнул Леонид. — Хорошо сказано, надо запомнить! А вот пойдём и проверим!
Судя по довольным личикам названных царевны и боярыни, они совсем не скучали, наверняка и у них нашлось, о чём поговорить, и уж точно их беседа была не такой деловой и обязывающей, как у нас с царевичем.
Вернувшись за стол, мы выпили горячего сбитня с лимоном, что в рассуждении нашего с Варенькой скорого выхода под начавшийся дождь смотрелось делом весьма предусмотрительным, а там пришло время и прощаться. Я заверил хозяев, что уже вскоре и мы пригласим их на столь же приятное застолье, получив в ответ высказанную и Леонидом, и Татьянкой надежду на скорую встречу, и мы с супругой, тяжко вздохнув, вышли в мокрую темноту. Леонид отрядил слугу с огромным зонтом сопроводить нас до кремлёвских ворот, там мне относительно быстро удалось поймать извозчика, и, отпустив нашего сопровождающего да одарив его серебряным полтинником, мы отправились домой.
[1] Заместителя (устар.)
[2] См. роман «Хитрая затея»
[3] См. роман «Семейные тайны»
[4] См. роман «Царская служба»
Глава 2. Работа над ошибками
Пока Борис Григорьевич получал честно заслуженный орден и отмечал в кругу сослуживцев столь знаменательное в своей жизни событие, я, дабы не терять зря времени со своими учебно-научными делами, отправился в университет.
— Чем порадуете, Михаил Адрианович? — поинтересовался я у профессора Маевского после взаимных приветствий.
— Порадую, Алексей Филиппович, порадую, — с хитроватой улыбкой ответствовал профессор, явно пребывая в благостном состоянии духа. — В будущий четверг состоится заседание учёного совета, где будет рассмотрен вопрос о вашей диссертации. Как я понимаю, сама диссертация у вас в целом готова?
— Осталось переписать набело, — подтвердил я.
— Не затягивайте с этим, Алексей Филиппович, — посоветовал Маевский. — Я буду просить учёный совет назначить день публичной защиты вашей диссертации. Тем более, год со дня принятия тезисов учёным советом уже прошёл, практическая основа вашего труда сомнений у совета не вызвала и получила его одобрение, пора теперь завершать дело к общему удовлетворению. Должен вам сказать, — профессор доверительно понизил голос, — Мюнхенский Людвиго-Максимилиановский университет заслуженно считается лучшим в мире по преподаванию артефакторики, и мои коллеги с радостью ухватились за возможность хотя бы как-то превзойти в том вашу альма-матер.
— Что же, Михаил Адрианович, примите мою искреннюю благодарность за помощь и участие, сегодня же отдам диссертацию в переписку, — слова профессора я понял как намёк на будущую успешную защиту. — Кстати, как успехи у Ивана Лапина?
Да, Ваня теперь учится в университете, убедил я его, что без системного высшего образования выше мастера он не поднимется, а парень уже вошёл во вкус, быть хоть каким-то, да начальством ему понравилось. Понятно, сейчас, оставив на время учёбы место мастера на нашем Александровском заводе, он слегка просел в доходах, но именно что слегка — я ему устроил покупку некоторого количества паёв и подсказал, какие прикупить казённые ценные бумаги, так что не так уж ему сейчас и трудно. Он, кстати, успел уже жениться и молодые супруги сейчас ждали ребёнка, а тут ещё переезд в Москву и наём жилья по ценам повыше, чем в Александрове… Но ничего, Ваня молодец, не ропщет, гранит науки грызёт с должным старанием и видимыми успехами. Вот и Маевский его похвалил, что тоже меня порадовало — не ошибся я в Лапине, стало быть…
Вообще, университет я покинул в прекраснейшем расположении духа, однако же по пути домой оно, по мере осмысления истинного положения дел, связанных с моими учебными и научными затеями, постоянно ухудшалось, и дома я предался размышлениям, уже далеко не столь благостным. Да, анализировать причины своих неудач — дело, безусловно, необходимое, а если анализ проведён правильно, то ещё и полезное, но при всём при том столь же безусловно и неприятное. Тем не менее, заниматься пришлось именно этим — разбираться, почему провалилась моя затея с созданием системы обучения артефакторов.
На первый взгляд, вроде бы никакого провала не наблюдалось, более того, имелись явные и неоспоримые успехи — профессор Маевский, а чуть позже и профессор Долотов успешно обучили по моей методе каждый почти по полтора десятка человек, из двадцати семи обученных у двадцати шести поднялся по итогам испытания разряд одарённости, а у единственного оставшегося и без того разряд был третьим, то есть для простого артефактора очень даже высоким. Господа профессора дали самые благоприятные отзывы для учёного совета, про почти решённый вопрос с допуском диссертации к публичной защите Маевский мне уже сказал, и как я понял, если не произойдёт чего-то совсем уж из ряда вон выходящего, то защита будет успешной. Но, увы, всё это смотрелось не более чем утешительным призом, потому что с коммерческой стороны дела обстояли, мягко говоря, неудовлетворительно.
Самое поганое — не удавалось набирать сколько-нибудь значительное количество учеников. За неполные три месяца кое-как нашли четырнадцать человек Маевскому и тринадцать Долотову, и то можно было считать выдающейся удачей. Почему так? А как иначе-то, если реклама тут не работает?! Как, спросите, не работает, почему не работает? Да потому что аудитория вроде как и есть, но нет никаких способов массированного на неё воздействия. Можно, разумеется, давать объявления в газеты, но те люди, которые приходили ко мне учиться, газет почти не читают. Газеты у нас средством массовой (именно массовой!) информации не являются, постоянно их читает исключительно образованная публика, да и то не вся. Расклеивать объявления? А где, скажите на милость? В жилых кварталах, где преобладают доходные дома для небогатых жильцов? Можно, конечно, но кто, опять же, будет их читать? С утра всем не до того, на работу спешат, а вечерами, возвращаясь по домам, еле переставляют ноги, мечтая поесть да поскорее завалиться спать… Ну да, выходные ещё есть с праздниками, но что-то мне кажется, что и по выходным дням тамошним обитателям будет не до чтения бумажек на стенах, а по праздникам так уж точно.
Добавим ко всему сказанному и универсальную отмазку политических неудачников из моей прошлой жизни — народ, мол, не тот. Ну уж какой есть, знаете ли, другого не имеем… В сознании здешних простых людей образование — дело сугубо казённое. Нет, частные учебные заведения имеются и у нас, но они существуют отдельно от простого народа. Сами же понимаете, обычному мещанину, что просто с народной школой за плечами, что ещё и со вторым-третьим разрядом одарённости, учиться танцам или фехтованию никакой надобности нет. А казённые учебные заведения подавляющему большинству народа знакомы исключительно в виде народных школ, плюс ещё гимназий, куда выходцу из простонародья попасть пусть и сложно, но в принципе возможно, как это было с Ваней Лапиным, да университетов. Теперь вот ещё ремесленные училища начинают открывать. Да, есть наряду с казёнными и церковные учебные заведения, но они по большей части кадры для самой церкви и готовят, а по меньшей обучают девиц из простого народа грамоте, счёту, домоводству и уходу за больными.
Это у нас то, что касается факторов, так сказать, объективных, существующих и действующих вне зависимости от моего к ним отношения. Но если бы всё ими одними ограничивалось… Ведь никуда не девался и фактор субъективный — моя собственная оценка перспектив этой хитрой затеи. Тут следовало признать, что с оценкой этой я, мягко говоря, изрядно ошибся, а если говорить без околичностей, то попросту сел в лужу. С полной очевидностью я теперь понимал, что мои прежние несомненные успехи в прогрессорстве вскружили мне голову, что и привело к столь неудачной посадке — я и собственные-то возможности переоценил, а уж условия для их применения оценил совершенно неправильно.
Из всего перечисленного с крайне неприятной, но от того не менее логичной неумолимостью следовало, что моя затея имеет, конечно, блестящие перспективы, вот только доживу ли я до их осуществления или нет, остаётся неизвестным. В будущем же, более-менее обозримом, я пока что видел два выхода из положения, в которое я столь неосмотрительно забрался, и оба они никак меня не устраивали.
Первый выход, самый простой, состоял в том, чтобы диссертацию всё-таки защитить, а учебный проект по-тихому свернуть и как бы забыть. И какая тогда будет истинная цена той диссертации, если придётся похоронить саму её основу?
Выход второй, столь сильного отторжения у меня не вызывавший, всё равно оставался не особо желательным. Можно было обучать артефакторов по заказам заинтересованных предприятий, число коих постепенно расширять, используя как прямое обращение к потенциальным заказчикам, так и свои собственные потихонечку нарабатываемые связи. Вот только и по этому пути мне идти ну никак не хотелось. Мало того, что с этаким образом действий я превратился бы в обычного наёмного специалиста, что считал для себя невместным, так ещё и заказы эти частыми быть не обещали, а потому много я на них не заработаю.
Кстати, редкость таких заказов заранее обусловлена и ещё одной причиной. Что именно выпускает оружейное паевое товарищество боярина Левского и сыновей? Правильно, оружие. Соответственно, и меня среди промышленников воспринимать будут именно как специалиста по артефактам, применяемым в выделке оружия. Объяснять, что моя система универсальна и подходит для обучения артефакторов в любом производстве, придётся каждому потенциальному заказчику отдельно, и не факт, что оно у меня со всеми ними получится. Со стандартизацией и унификацией здесь всё очень и очень плохо, а ещё хуже, что все к этому привыкли, потому что так оно было всегда и везде. Нет, постепенно система стандартов складывается, где сама по себе, а где и усилиями производителей. Вот у нас, например, один и тот же патрон идёт под револьвер, который в нормальном размере, и под скорострельный карабин. Да и до того патроны к старым ружьям и штуцерам выпускались вполне себе стандартные. Но с патронами понятно, это всё-таки массовое производство расходных материалов, тут свои условия диктует количество потребной продукции. Но ведь и артефакты для промышленности можно и нужно делать как можно более универсальными и взаимозаменяемыми, вводя при этом на них чётко определённые стандарты. Тогда, помимо всего прочего, артефакты сильно упадут в стоимости, за счёт чего и вытеснят с рынка мелкосерийную продукцию. Тут ведь что ещё важно? Правильно, кто первым такую массовую выделку промышленных артефактов начнёт, на того, скорее всего, и будут ориентироваться при введении стандартов. Более того, и моя система обучения артефакторов при таком раскладе станет естественной, востребованной и я бы даже сказал, что безальтернативной.
Да уж, перспективочку я себе нарисовал — аж дух захватило. Оставалось ещё понять, как бы всё это осуществить, и прикинуть, с чего бы именно тут начать. Пусть уже завтра я пойду к Шаболдину с просьбой царевича Леонида и начну заниматься делом об отравлении Гурова, понять, как выбраться из незавидного положения с учебными делами, надо уже сейчас, чтобы как только у меня появится свободное от розыска время, сразу и взяться за дело.
Поделиться книгой: