Помоги проекту - поделись книгой:
— И всё? Вот так просто?
— А почему должно быть сложно?
— И вы ничего не спросите?
Кларис удивилась. Гостья, при всей тревожности её присутствия, опасности для дома и самой Кларис не представляла, а остальное… Наверно, Кларис слишком многое принимает как должное, существующее и рядом находящееся, а потому не знает, что вопросы надо задавать, и если задавать, то какие. И вот они с Глэдис друг на друга пялились, а время шло — то самое, в которое уже можно было начать работать над заказом.
— Ты странная, — сказала Глэдис.
— Ты ещё страннее, — ответила ей Кларис, потому что странное — это то, чего ты не можешь объяснить. А она не могла объяснить совершенно ничего в своей гостье. В том числе: почему они вдруг перешли на “ты”. Странное — это сочетание несочетаемого.
Как бы то ни было, у Кларис была работа.
Велосипеды, велосипеды, велосипеды — вся мастерская ими забита. И, пока ездила в магазин, прикатили ещё один — детский. С детскими велосипедами работать одно удовольствие. Сложнее, ответственнее, но куда приятнее: велосипеду ребёнка ведь ещё нужно заложить мудрость, позволяющую отличить настоящую опасность от ушибленной коленки, от необходимого для взросления опыта ответственности и испуга. Этот велосипед был розовый и совсем новенький, только из магазина, значит, ни разу ещё не бывавший у заклинателя.
— Красивый, — сказала Глэдис. Кларис показалось, что сказала с какими-то сильными эмоциями в голосе.
***
Весь опыт Кларис говорил ей, что постепенно жизнь становится лучше. Она течет спокойней и безопасней, в ней больше возможностей, больше денег, больше свободы выбирать себе дело и место. Но Кларис всю жизнь прожила на одной улице с Мартой, которая не любила говорить про “сейчас”, а любила — “а вот тогда”, и “тогда” у неё всегда получалось ужасным.
У Кларис была в своё время и бабушка, старуха крепкая, твёрдая и заботливая до жестокости. Она тоже многое рассказывала, и рассказанное было страшным. Но ещё больше пугали умолчания. Бабушка иной раз обрывала себя на середине предложения и застывала. И было ощущение, что внутри неё сидит кто-то другой, кто перекрывает ей воздух и давит горло. Ребёнком Кларис этого не понимала, только сильнее пугалась, а сейчас хотела бы знать точно, досконально, о чём бабушка умолчала. Но бабушка умерла десять лет как и больше уже ничего не расскажет.
Наконец, в соседнем квартале, угнездясь преимущественно у круглосуточного кафе, обитали и работали проститутки. Этих Кларис видала, только если поздно возвращалась домой с других концов города. Они вызывал жалость, потому что в любую погоду, даже в самую промозглую, торчали в своих коротких юбочках и шортиках вдоль стен кафе.
…Всё, что случилось с кем-то одним, может случиться с кем-то другим — и Революция может повториться, и голод, и война.
Но более всего тревожили, конечно, не эти глобальные возможности — они абстрактны и непредотвратимы, а именно проститутки, которые, как мотыльки, жались к свету и теплу кафе в ночи. За каждой из них к теплу жались какие-то личные выборы, шаги, стечения обстоятельств, которые и привели этих женщин (и, кажется, нескольких мужчин) к стенам круглосуточного кафе. И теперь они отличаются от остальных — у них другая работа, другая одежда, даже, наверно, язык. Кларис думала, что они, вероятно, тоже о чём-то между собой говорят, пока ждут клиентов. Но о чём, могла только догадываться. Наверно, это что экзотическое — вроде разговоров племён Австралии — и настолько странное, что она не поняла бы, даже если бы услышала. Но она к ним, разумеется, не приглядывалась — само их стояние под дождём и снегом в ожидании клиентов означало хрупкость и ненадежность благополучной и тихой мира Кларис. А ещё их не любят все, кто не относится к их миру, — по той же причине угрозы и опасности, которую они собой олицетворяют.
Кларис боится повышения цен и своей гостьи, которая сидит на лавочке перед мастерской и что-то пишет в своём телефоне.
***
В целом день прошел хорошо настолько, насколько это возможно, хотя детский велосипед оказался довольно угрюмым и упрямым, а это для детских велосипедов не особенно полезные качества. Кларис устала за день, но чувствовала к вечеру себя абсолютно довольной и жизнью, и собой, и когда в сумерках вышла из мастерской, то наткнулась на Глэдис. Та уже оставила свой телефон и всматривалась в кусты за пределами забора так, будто что-то в них видела.
— Пойдём ужинать, — сказала ей Кларис, и та вздрогнула, словно внезапно проснулась.
— А. Да. Конечно. Спасибо.
Кларис делала салат, и Глэдис взялась ей помогать — резала помидоры и сыр, пока сама Кларис мелко шинковала куриное мясо. За окном уже изрядно потемнело. На завтра передавали дождь, но уже сегодня днём погода казалась предосенней, к вечеру откровенно хмурой.
Преимущественно молчали, а Глэдис еще и настойчиво оглядывалась на окно.
На этот раз этот, которого она так боялась, явился несколько раньше. Не было еще полуночи, а ведь все эти твари обожают виться вокруг этого часа — они, видать, любят эффектность.
Сначала разлилась тишина. Нечто вроде вакуума, только не вышибающее воздух, а бьющее пустотой по ушам. Обычно ведь и ночью в спальне тишины нет — что-то шуршит, скрипит, вздыхает. А тут…
Стало, конечно, холодно, и уже потому сделалось понятно, что силен.
Ну, а потом он явился, и Кларис хорошо на этот раз разглядела его в окно. Он был огромен. И жуток, но и нелеп.
Огромен — гипертрофированно мужественен, весь бугрящийся мышцами, — широкоплеч, увит проступающими венами и гол. Стоял в свете фонаря и луны — высился над испуганным забором, и между ног у него торчал нелепо и чужеродно член, налитый кровью. А вот лицо было пухлое, совершенно детское, расслабленное, чуть ли не слюнявое и этим резко контрастирующее с телом и в особенности — с эрегированным членом. И тёмные глазные впадины. Наверняка и глаз-то там на самом деле не было.
Внезапно весь напрягся, уперся всем телом в невидимый барьер и зарычал-завыл, глухо и единственным, но пробирающим до нутра звуком в разлитой тишине. Барьер заискрился, зазвенел.
Впервые Кларис потеряла уверенность в своей работе. Знала, что лучше неё и приятеля-венгра, мага высочайшей квалификации, никто бы барьер над её домом не сумел растянуть — а тянули они долго и старательно, почти месяц. И вот — испугалась, что всё рухнет. Глэдис охнула, на ощупь нашарила руку Кларис и вцепилась холодными пальцами.
Монстр давил, барьер искрил, и длилось всё целую вечность. Весь воздух стонал и фонарь погас.
Но барьер выдержал. Ярко, зло вспыхнул, а монстр обиженно заревел и схлопнулся в черноту кустов.
— Знаешь, что за тварь? — спросила Кларис. Глэдис мотнула головой — нет.
Тогда Кларис достала из кармана телефон и написала смс: “Приезжай завтра или когда сможешь, у меня проблема по твоей части”. Возжек (такой у него ник в Сети, имени она не спрашивала) — специалист, он точно разберётся.
Фонарь снова загорелся, сделалось привычно и обычно для тихой летней ночи — опять застрекотали сверчки, что-то тихо зашелестело.
Кларис почувствовала, что очень проголодалась. Вернулись к ужину, хотя салат в тарелке Глэдис остался почти нетронутой.
— Он уже приходил. Не только вчера, раньше тоже, — сказала она. — Но выглядел по-другому. Почти как человек. Совсем как человек, я почти поверила. Но у него были ледяные руки и дикие глаза, и я отказалась… его обслуживать. Испугалась. Он и человеком был страшный.
Кларис кинула. В монстрах она разбиралась мало, а ещё меньше — занятиях проституцией.
— И ничего не скажешь?
— А что я должна сказать?
— Я проститутка.
— Ты считаешь, он к тебе привязался, потому что так сильно хочет твоих услуг?
— Ну ты и!.. Странная или дура, я не знаю.
— Да, мне говорили.
Глэдис вскочила и выбежала, хлопнув дверью. Кларис видела, как она проскочила через двор и скрылась в гараже, хлопнув дверью и там. Тренькнул телефон — Возжек ответил: “Могу завтра часов около десяти вечера взглянуть на твою проблему. Что там у тебя?” Кларис подумала и написала: “Похож на монстра из Преисподней. Сфотографировать не догадалась”. Минут через пять Возжек прислал смайл, изображающий человечка с круглыми глазами, и никак больше полученную информацию не прокомментировал.
Что ж.
***
Про Возжека Кларис знает не так много, гораздо больше — про его велосипед, потому что сама его заклинала. Велосипед зовут Найджелом, и он довольно выдающихся умственных способностей — для велосипеда. И у него прекрасно развит инстинкт самосохранения, иначе бы он просто так долго при таком хозяине не протянул. Но это умный велосипед, он знает, когда нужно остановиться и остановить слишком смелого хозяина. Вот то, что про Возжека точно знает Кларис: он совершенно ничего не боится. Будто сам заклят и верит в силу этого заклятия.
Утром Кларис совершенно никуда не нужно, а работа сделана ещё вчера. Она вяло чистит зубы, долго стоит под горячей душевой водой, медленно ходит по кухне, зевает. Она не выспалась, с чего-то ворочалась полночи, потом проснулась от неприятной, неглубокой дремы про что-то мутное и неопределимое. А хорошо и крепко заснула только на рассвете. Но начался, меж тем, новый день, и, знала Кларис, если сейчас лечь досыпать, опять собьется режим, опять придётся работать ночами, чтобы всё успеть. Опять жизнь разладится и потеряет чёткий фокус. Опять будет сложно понять, чего хочешь и что в связи с этим делать.
А Кларис только стала всем довольна.
Женщина ещё эта…
Эта женщина, кстати, на кухне дома готовила яичницу и уже запустила кофемашину. Кларис зевнула и с раздражением подумала, что вот, в собственном доме вынуждена завтракать — будто в кафе среди чужих людей.
— Извини, — сказала ей Глэдис.
— Ничего, ты же ведь не собираешься жить у меня вечно.
— Я не за это извинилась. А за то, что вчера была груба.
Кларис пожала плечами. Кофе, кстати, вышел неплох.
А вот день в ожидании вечера шёл ни шатко ни валко. Всё, что ни подворачивалось под руку, делаться не хотело. Все, что делалось, выходило плохо. В конце концов Кларис уселась на крыльце под самое солнце и принялась разглядывать окрестности. Соседские коты дремали в живописных позах на всех доступных поверхностях — от лавочек до заборов. Где-то далеко вяло брехал пёс, кажется, неопрятный, лохматый, но дружелюбный Энджи — других-то псов в квартале нет. Вчера казалось, лето кончилось. Сегодня было жарко до духоты и сонно. Через некоторое время вышла и села рядом Глэдис.
Ничего особенно интересного не сказала, но вздыхала и тоже смотрела на котов. И стало странным образом уютно.
***
Возжек приехал незадолго до окончательной темноты. Он и правда похож на ежа — короткие тёмные волосы торчат во все стороны, и вообще он весь чёрно-серый, от потрёпанной куртки до страшных довольно татуировок от запястий и выше, сколько открывается взгляду, когда куртку он снимает. Руки его обвивают змеи, из их клубков проглядывают черепа, кто-то гложет чьи-то кости, кто-то кричит, широко распахнув рот и безумные глаза… В общем, настоящий ёж: слегка неопрятный, резкий и недобрый. Кларис не знает, как к нему относиться, как, впрочем, не очень понимает, чем конкретно он занимается. У него другая магия, гораздо более тяжелая и навязчивая, чем её собственная — шлейф дорогих, но сшибающих с ног духов перезрелой дамы, всё ещё считающей себя юной прелестницей. Никто не выбирает свою магию, но если бы выбор и был, Кларис не хотела бы обладать тем, что досталось Возжеку. И татуировок его она не хотела, думала только, сколько же боли они ему в своё время причинили.
Он вошёл, огляделся по сторонам в маленькой гостиной Кларис, выбрал себе кресло и в него упал.
— Защитка всё ещё стоит, — сказал. — Уже хорошо. Но ты заметила, как лихорадит забор?
— Он очень испугался.
— По следам непонятно, что за дрянь, но мертвечиной от нее несет, это точно. Так что я, пожалуй, останусь. Чай есть?
Вот что в Возжеке было хорошо: всё в нём прямое и сразу понятное.
— В шкафу выбери себе какой-нибудь. Чайник на плите. Если нужно молоко, то в холодильнике.
Вошла Глэдис. Поглядела на Возжека, Возжек — на неё. Надо сказать, выглядела она значительно лучше, чем два дня назад, когда появилась на пороге Кларис. Синяки на лице уже больше частью выцвели, ссадины уже не так бросались в глаза. Но в целом она всё еще оставалась весьма побитой и довольно потрепанной.
— А это у нас?..
— Это Глэдис. Я думаю, что гость является к ней, но не совсем уверена. Глэдис работает тут рядом, в соседнем квартале.
Возжек издал невнятный смешливый звук.
— По ночам работает?
— Да! — сообщила Глэдис, как показалось Кларис, с излишним напором. — Работаю по ночам.
— Понятно.
Возжек зашуршал пакетами с чаем, потом включил плиту, потом сунулся в холодильник, достал молоко.
— Кто-нибудь ещё будет?.. Я только с работы, мне нужно чаю, без него я не способен на внятные действия. Так себе была смена, уже и мозги набекрень.
— Я буду, — ответила Глэдис с тем же выражением, что и прежде. — Мне покрепче и с молоком. И да, это ко мне он приходит. Клиент, которому отказали в обслуживании!
— Оу! Будто мне есть дело до твоей работы. Чтоб ты знала — моя еще грязней.
— Я торгую собой. Что может быть хуже?
— Ну что ты как маленькая. Будто сама не знаешь, что бывает и хуже. Убить человека — хуже. Выпнуть прямиком в ад — тоже неприятно. А бывает ведь, что и всё сразу? И не просто убить?
Они поразглядывали друг друга, довольно долго, Кларис уже даже подумала, что должна что-то сказать. Но потом просто уселись за стол и принялись за свой чай.
Часы тикали, полночь приближалась, а монстр не торопился.
Может, испугался и решил не приходить?
— Придёт он, куда денется, — сказал Возжек, в очередной раз глянув в окно. — Такие твари упорны и обычно добиваются, чего хотят. Если, конечно, их раньше не остановить.
В общем, стемнело. Кларис тоже выпила чаю, ощущая странный мандраж, необъяснимую тревогу, хотя, в сущности, ей-то чего было бояться?
… И вправду, этот явился. Несколько позже обычного, уже после полуночи. Опять повеяло холодом, почти что трескучим морозом, а все звуки упаковались в вату.
На этот раз он показался ещё крупнее и отвратительнее: совершенно гротескное существо с телом взрослого весьма массивного мужчины и лицом ребёнка-идиота. И этот член, мерзко и вызывающе налитый кровью, непристойно торчащий…
Возжек присвистнул.
— Да уж, занимательный голем. Никогда таких не видел. Что ж, пойду познакомлюсь. Со мной кто-нибудь хочет?
Кларис было любопытно, но она и из окна могла посмотреть. А Глэдис, кажется, и смотреть не хотела.
Возжек кивнул, накинул куртку и вышел во двор. В сравнении с монстром он казался маленьким и щуплым. Тем не менее, монстр будто бы слегка оробел. Словно сделал шаг назад от забора.
Возжек поднял руку и что-то сказал, чего Кларис не расслышала. Голем взревел. Голос его оказался чем-то средним между воем и плачем, бил по ушам и пугал. Кларис поборола желание зажать уши руками.
Возжек приблизился к забору и поднял вторую руку. Монстр сделал ещё один шаг назад.
Потом Возжек что-то говорил, Кларис с напряжением пыталась разобрать хоть слово, страшно и любопытно. Это как смотреть на труп. Вроде и неприлично, неприятно, а не можешь не смотреть. Потом, конечно, себя осуждаешь, вроде как не стоит любоваться всяким таким. Но это…
Поделиться книгой: