Последние ратники. Бросок волка

На миг повисла тишина, прерываемая отрывистыми выкриками и беготнёй вокруг избы. Казалось, слышны стали даже звуки натягиваемых тетив.

— Слыхал, Ромей? — первым подал голос Котёл. — А ты ещё на мои ветры наговаривал.

— Это как же можно такой воздух сделать? — непонимающе уставился на Хрома Перстень. — И за каким хреном?! И как можно хранить в схроне… воздух?

— Можно. Есть такие бочки, железные. Хотя, в этом, собственно, и дело. Их там уже нет. Кто-то унёс. И если где-нибудь теперь их откупорит — не позавидую тем, кто окажется рядом.

— На кой они были надобны?! Кому?!

— Эти вопросы уже не из тех, что могут вам помочь, если меня порешат. Того, что сказал, хватит. Кто выживет — ступайте к Светлому.

— А что сразу не к Роду-батюшке? — фыркнул, скорчившись при этом от боли, толстяк.

— Потому что всего три человека знали об этих тайниках. Светлый, боярин Клин Ратиборыч, да я. Мне и грамоту-то дали для того как раз, чтобы поглядывал время от времени за схроном да при необходимости мог, не объясняя ничего, с наместника помощи истребовать.

— Что за боярин такой?

— Уже и не знаю, — нехотя выдохнул Хром. — Когда узнал, что за мной в весь татей послали, подумал, мало ли совпадений. На всякий случай решил проверить тайник. А вот то, что его вскрыли, а нас тут поджидали, вряд ли можно назвать совпадением. И пока всё указывает именно на Клина. Поэтому и говорю — сразу к Светлому. Другим веры нет.

Кутька стоял за печкой ни жив, ни мёртв. Великие его проблемы, которые он посчитал достаточными для обиды и бегства из дома, вмиг превратились в мелкую насмешку судьбы.

— Значит, так, — воевода ещё раз окинул своё невеликое воиснтво хмурым взглядом. — Однорукий с мальцом уходят через подпол. Лаз там узкий, так что если и решат ватажники еще раз через него сунуться, отбиться можно. А мы потянем время. Покуда они не додумались хату подпалить.

… Спустившись в дохнувший прелой землей погреб, Кутька с Хромом подхватили под руки отправленного к ним здоровяка — храбрился тот до последнего. Только яростный шепот Перстня, откостерившего гридня на все лады за то, что задерживает остальных, заставил его повиноваться.

— Значит так, — бросил Перстень беглецам сверху. — Вряд ли выгадаем кучу времени, но хоть на сколько-нибудь его оттянем. Потом — за вами. В любом случае придется пробиваться силой. Всё, ходу.

Гридень оказался таким тяжелым, что поначалу Кутьке показалось, будто на загривок навалился целый терем. Спина чуть не переломилась надвое, а ноги словно вросли в землю. Но староста, даром что не располагал богатырской наружностью, поволок вперед тушу так прытко, словно мерин — детские санки. Пришлось поспешать за ним, стиснув зубы и задавив сдавленный стон где-то в горле.

Ход был широким для одного человека. Втроем же пришлось протискиваться, тесно прижимаясь спинами к ровно отесанным земляным стенам. Котел изо всех сил силился помочь соратникам, пытаясь шагать. Получалось паршиво — ноги то и дело загребали сапогами землю, спотыкались на каждой кочке и постоянно цеплялись за невидимые в темноте корни. Всякий раз при этом гридень наваливался на плечи, и в конце концов даже двужильный Хром стал невольно покрякивать под его весом. И когда Кутька облился седьмым потом, удерживаясь на ногах только благодаря упорству, нора неожиданно кончилась.

— Вы пока подождите здесь, а я взгляну, что там к чему, — Хром растворился в ночи. Котла прислонил к стене, и, не особенно церемонясь, подпер его Кутькой — чтобы не упал. Сколько они так простояли, парнишка не понял. Для него в эти минуты существовала только огромная туша дружинника в доспехе, которая так и норовила похоронить его под собой. Онплохо помнил, как скоро вернулся Хром, что сказал и каким образом после этого умудрился потянуть вперед их обоих.

Предутренняя свежесть почти с материнской заботой коснулась прохладными руками разгоряченного лица, а кожа на спине мгновенно пошла крупными пупырышками.

Причем, непонятно, от чего именно: то ли от холода, то ли от короткой вспышки страха.

Они чуть не споткнулись о распростертые на земле тела. Кутька опасливо покосился на старосту. Тот деловито осматривался по сторонам, словно и не замечая валяющиеся под ногами трупы. Осознать, что староста Хром, пусть и нелюдимый, но всегда добродушный дядька перевоплотился в хладнокровного убийцу, оказалось не так-то просто.

Лаз вывел к небольшой речушке. Ход заканчивался прямо на откосе обрывистого берега. Вода журчала весело и напевно. Увязая в иле, чуть ли не при каждом шаге спотыкаясь и подымая тучу брызг, гридня перетащили на тот берег. К счастью, он был гораздо менее крутым, и переть огромную тушу вгору не пришлось. Оставив водную препону позади, еще какое-то время продирались сквозь густой подлесок, стараясь оставить между собой и неведомым лесным воинством расстояние как можно более солидное. Двигаться нужно было тихо, как полозу — чтобы ни одна ветка предательски не зашелестела потревоженной листвой, ни один сучок не треснул под ногами. Парнишка и старался идти именно так. Но когда Хром объявил привал, и они осторожно уложили бледного, как поганка, Котла на густой ковер из прошлогодней травы и прелой листвы, Кутька с холодком в коленях понял — бесшумного и незаметного бегства не вышло. Через лес они ломились, как лоси на гон. Их бегства не заметил бы только глухой. И слепой. За собой они оставили такой широкий кровавый след, словно не трое людей здесь прошли, а стая волков задрала огромного быка.

Значит, погони не избежать. А уйти от нее с этакой горой в латах на закорках — нечего было и думать.

— Надо нашим помочь вырваться.

Только теперь Кутька заметил, что староста не просто так оставил валяться тела татей. Он успел еще и позаимствовать их добро. На правом плече небрежно весела наскоро наброшенная перевязь с мечом, за поясом торчал топор-клевец.

— Я с тобой, — слова сами собой сорвались с языка. Фраза получилась такой писклявой и жалкой, что самому стыдно стало.

Но, что было постыднее всего, Хром, кажется, без труда прочитал все нехитрые помыслы своего зелёного земляка. И, самое скверное, даже начал его утешать.

— Здесь ты гораздо нужнее, — совсем по-отечески положив руку на понурое плечо, сказал он. — Котел без помощи не протянет. А мы, если ты вдруг не знал, никогда своих не бросаем. Вот почему я сейчас нужен там, — он мотнул головой в сторону, откуда они только что пришли, — а ты должен остаться здесь.

ХХХ

Казалось, прошла целая вечность. Утро постепенно набирало силу, солнечные лучи, словно огромные копья, прорывали зеленую броню лесной завесы. Поначалу Кутька сидел, боясь шелохнуться. Но предрассветный холод, прокравшийся, казалось, не только под одежду, но даже и под кожу, все-таки заставил подняться на ноги, размять закоченевшее тело. Ему очень хотелось верить, что нещадно бьющая тело дрожь связана именно с холодом, а вовсе не страхом.

Пару раз приходил в себя Котел. Сначала невидяще вращал выпученными глазами, которые на белом, как полотно лице смотрелись так жутко, словно принадлежали вурдалаку. Потом хватался за меч, даже силился вырвать стрелу из груди. Впрочем, очень быстро этот пыл угасал.

Во второй раз он очнулся с судорожным всхлипом. Если уж здорового и невредимого Кутьку донимал колотун, выбивая зубную дробь, то потерявшему целое корыто крови Котлу утренний холод и вовсе, должно быть, скрутил все потроха. Зато гридень уже не бредил. Деловито осмотревшись вокруг и нашарив глазами скукожившегося меж двух выпиравших из земли корней мальчишку, кивком подозвал его к себе.

— Ты вот чего, — еле слышно проговорил он. — Надо бы эту занозу из меня вынуть.

— Что? — парень очень надеялся, что ослышался.

— То!

Гнев дружинник быстро сменил на милость. По его побледневшему лицу стало понятно, что держится он из последних сил. Только сейчас до Кутьки дошло — за все это время, пока они пережидали ливень стрел в избе, тащились по подземному лазу, продирались сквозь лес, Котлу досталось больше всех. Сам-то он, здоровый и невредимый, под конец бегства едва не падал без сил. А что уж говорить о человеке, у которого из плеча все это время торчала стрела?

— Значит, так, — облизав губы, начал свой не особенно приятный сказ успокоившийся буян. — Сначала надо будет снять кольчугу…

Возились с рубахой из железных колец долго. Когда она, глухо и как-то натужно звякнув, неаккуратно ссыпалась на землю, парень понял, что все самое неприятное ждёт впереди.

— Теперь так, — деловито продолжал Котел, словно это и не из-под его ключицы собирался сейчас тащить стальной клюв знахарь-неумеха. — Возьми нож и сделай надрезы вот здесь, здесь и здесь, — стараясь, не задевать рану, здоровяк деловито водил пальцем вокруг стрелы. — Поглубже. Потом полегоньку тяни на себя. Нож бы, конечно, накалить надо на огне… Но нам сейчас костры жечь ни к чему. В воде промой… Не вздумай из реки! Вон, на поясе у меня баклажка весит. Знаешь, что самое важное в битве?

— Сходить перед ней до ветру?

— Иметь при себе чистую воду. Поверь, это может спасти жизнь.

Кутьке очень трудно было уследить за мыслью дружинника. Не потому, что она была очень уж мудреной. У него постыдно тряслись поджилки. Взял себя в руки лишь когда обратил внимание на налитые кровью выпученные глаза Котла. Чего-чего, а страха в них не было.

«Мы своих не бросаем. Мы своих не бросаем». В голове стучала одна-единственная мысль, в которую он вцепился, как умирающий в горло врага. Чтобы не думать о том, что делает. Чтобы не понимать, насколько легко, оказывается, подается человеческая плоть под остро отточенной сталью. Чтобы не замечать, как, упрямо сцепив зубы и не роняя ни звука, хватает и стискивает раскоряченными пальцами прелую прошлогоднюю листву настоящий воин. Чтобы не сомлеть, словно какая-нибудь изнеженная девка. «Мы своих не бросаем. Своих не бросаем…»

«…Не бросаем». Случайно оброненная Хромом фраза еще долго не желала покидать его сознания, монотонно стуча внутри, как молоток кузнеца. Строго говоря, он и остался в сознании только благодаря ей. Даже когда вырвал стрелу с гладким, без всяких зазубрин (повезло все-таки Котлу) наконечником, она не переставала глухо биться в голове. Кутька потом даже не мог вспомнить, как догадался тщательно промыть рану, разорвать свою рубаху, разодрать на широкие лоскуты и перевязать здоровяка. Котел затих, потеряв сознание, еще в тот миг, когда неумелый знахарь неловко вытаскивал железное жало.

Кутька еще долго сидел рядом, не в силах расцепить намертво вцепившиеся в короткую стрелу пальцы. В итоге так и не понял — заснул он в конце концов, или все-таки сомлел.

ХХХ

Мгновенно широко распахнув глаза, он рванулся вверх, тело судорожно хватануло широко раскрытым ртом воздух.

На него в упор смотрели черные глаза. Человек, которому они принадлежали, и зажал ему рукой рот с носом — чтоб тот задохнулся и быстрее очухался.

— Да этот знахарь даже не каленым железом в рану полез, — донеслось откуда-то сбоку недовольное ворчание. — Вот загноится — и пропал человек. От какой-то стрелы пустяковой! Где она хоть?

— В руке у него, — пояснил тот, что навис над парнишкой, оторвав крепкую мозолистую лапу от его лица.

Ромей. Пока парнишка ошалело хлопал глазами, хватая ртом воздух, степняк вынул из его кулака стрелу и принялся тщательно ее изучать. Потом даже понюхал и осторожно лизнул.

Перстень все это время с недовольным видом осматривал плоды знахарских трудов. Сокрушенно качал головой, хлопал ладонью по ляжке и сыпал проклятьями сквозь зубы.

— Вроде не отравленная, — подвел итог своего знакомства с болтом Ромей.

— А где дядька Хром?

— Здесь.

Однорукий стоял в тени дерева, цепко держа взглядом подступы к прогалине. В руке держал клевец, перепачканный чем-то бурым. К железному зубу почему-то прилип хиленький пучок травы.

Несколько мучительно долгих мгновений Хром смотрел на Кутьку тяжелым, как городская вежа, и совершено незнакомым взором.

— Прячься, — вдруг бросил он.

— Что?

— Видишь, коряга? — тихо, одними губами прошептал староста. — Мигом под неё! Ну! И не вздумай показаться! Что бы ни случилось!

— Но… но мы своих не бросаем!

— Вот и не бросай, — подталкивая парня в сторону вымоины, укрытой лохматым покрывалом дёрна, переплетением корней и гнилым стволом дерева, проворчал Перстень. — Дуй в лагерь, поднимай тревогу. Веди дружину. Понял? ТОЛЬКО НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ВЗДУМАЙ ПОПАСТЬСЯ!

Через переплетение веток Кутька ошалело смотрел, как Перстень с Ромеем поспешно подхватывают под руки раненого и тащат вслед за Хромом куда-то через подлесок.

8. Химическое оружие (начало)

Что такое погреб, Яков за время житья-бытья в варварских краях узнал давно. Теперь ему стало известно и назначение поруба. По сути, то же самое место, только для людей. А человек, он ведь не кусок копченого окорока и не жбан с медовухой — его не жалко. Потому особенно мудрствовать над обустройством узницы люди, выкопавшие яму, в которой он сейчас сидел, не стали. К сырым земляным стенам прикасаться было противно — на ощупь их словно вырезали в чреве какого-то исполинского слизня. Пол являл собой не лучшее, чем стены, удобство. А если учесть, что выводить до ветру его никто не собирался, то справлять нужду приходилось там же, где спать и есть. Книгочей очень надеялся, что стоящая здесь вонь исходит от самого поруба, а не от его ужасающе вымаранной нечистотами одежды. За дни заточения с ног до головы вываленное в грязи тело нещадно зудело и чесалось.

А когда в голову полезли мысли о невозможности дальнейшего нахождения в одиночестве, местные божки — словно только того и ждали — подкинули компанию.

В прямом смысле.

Крышка, перекрывающая выход на поверхность, распахнулась, и он успел только вскрикнуть. С высоты на него рухнуло что-то большое и очень тяжелое. Воздух из груди вырвался с коротким всхлипом, кости жалобно скрипнули. А нежданно-негаданно навалившаяся туша вдруг разразилась потоком брани.

Но неприятные подарки, валящиеся сверху из какого-то взбесившегося рога изобилия, на том не прекратились. Будто монашку не хватило первого тяжеленного тела — следом за ним в поруб сбросили второе. Книгочей понял, что, должно быть, чувствует муха, когда ее прихлопывает людская длань. Из горла вырвался уже даже не всхлип, а какой-то мышиный писк. Размазанные по хребту и ребрам легкие не могли хватануть даже самую малую толику воздуха.

— Слышь, Ромей, кажись, я тут кого-то придавил, — донесся до яшкиного слуха сдавленный голос распластавшегося на нем знатока бранных слов. — А тут ты еще сверху прилетел.

— Я-то что? Вот Котел сейчас…

В следующий миг аналитику показалось, что на него рухнул целый дворец базилевса, раздавленный свалившимися сверху небесами. Дыхание из него вылетело, как кошка из псарни.

Несколько мгновений монашек не мог понять, где он, а затем, когда немного пришел в себя — открыл он глаза, или еще нет. В этакой темени разницы не ощущалось. Первая мысль, пришедшая в гудящую еще голову, была на удивление спокойной: «Что-то часто из меня в последнее время сознание выбивают. Не привыкнуть бы».

Грудь докучливо ныла, каждый вдох сопровождался хоть и острой, но все же терпимой болью. Настоящие же неудобства причиняли твердые пальцы, крепкие и беспощадные, как наконечники стрел, требовательно шарившие по ребрам.

— Целы кости, — произнес их обладатель, обращаясь к кому-то в темноте узницы.

— Точно? — донесся в ответ раскатистый командный голос. — Тут и так воняет, не хватало еще с мертвяком поруб делить.

— Точно.

— А в себя пришёл?

В этот же миг яшкино лицо ожгло резкой болью. Хлопок пощечины в тесноте поруба прозвучал оглушительно. От неожиданности монашек взвизгнул тонким бабьим голоском.

На короткое время в подземелье повисла тишина.

— Девка, что ли? — теперь в незнакомом голосе командный тон сменила неуверенность.

— А хрен его знает. Вроде как в сарафане…

— Так ты ребра только что проверял. Ничего там на них… не нащупал?

8. Химическое оружие (продолжение)

— Я — не девка, — решил прервать анатомический диспут Яков.

— Жаль.

Помолчали. Если для новых соседей эта тишина была необходима, чтобы осмыслить свое не шибко завидное положеньице, то «богомольцу» она за долгие дни заточения изрядно осточертела. Хотелось говорить, причем все равно о чем и совершенно без разницы с кем. Лишь бы не окружала снова эта впивающаяся в виски тишина. Но открыть рта он не успел.

— Котел, ты как? — тишину снова прорезал раскатистый командный голос.

— Нормально.

— Для тебя нормально в последнее время сомлевшим валяться. Я про рану спрашиваю.

— Зудит. Этот знахарь однорукий такую повязку накрутил, что плечом пошевелить не могу, — после паузы, которая сопровождалась короткой возней, тот, кого назвали Котлом, добавил. — Но гноем вроде не несёт.

— Сплюнь, дурак. В этом отхожем месте и здоровые-то руки скоро поотваливаются.

— Дай погляжу, — прогудел ещё один голос.

— Ай! Куда дергаешь? Человек ранен вообще-то! Что ты там развернуть такого хочешь, чего ещё не видал?

— Узнаешь.

— Слышь, хозяин, а здесь точно поруб? — судя по всему, обращался некий Котел к Якову. — Я в том смысле, что сюда сверху точно … ммм… лицами заглядывают? А то воняяяяяяет. Зовут-то тя как? Чьих будешь?

— Яков. Послушник.